Он родился с особенностью — на его теле не росли волосы. Ни бровей, ни ресниц, ничего. А глаза… жёлтые. Почти как при каком-то редком синдроме альбинизма.

Люди бы его за это дразнили — вы же знаете, какими бывают, когда видят что-то необычное. Поэтому мы, к сожалению, решили обучать его дома. Так казалось безопаснее. Дети могут быть жестоки. Наши двое старших были совершенно обычными. Иззи — четырнадцать, она старшая. Тому — девять, он средний. Младшего звали Роберт, ему восемь. Да… Роберт.

Мы жили как маленькая счастливая семья: я, моя жена Люси и трое детей. Идеальная картинка домашней жизни.

По крайней мере, до того утра, когда Иззи заговорила о странностях.

Люси встала рано и приготовила всем завтрак. Она была домохозяйкой — за последние годы я, будучи директором, стал зарабатывать достаточно, чтобы ей не приходилось работать. А раз Роберт учился дома, она могла присматривать за ним целыми днями.

Тем утром я быстро собрался и уже собирался отвезти Иззи и Тома в школу. Оба уже стояли на улице у машины, нетерпеливо ожидая выезда. Я попрощался с Люси и погладил Роберта по лысой голове. Он даже не вздрогнул — просто сидел за кухонным столом и пусто смотрел перед собой.

— Пап, этот ребёнок — не наш брат, — заявила Иззи, едва я сел в машину.

— Иззи, как ты можешь так говорить? — отрезал я. — То, что Роберт немного другой, не даёт тебе права так выражаться.

— Но это правда… — начала Иззи, но я её оборвал.

— Тихо! — рявкнул я. — А как бы ты себя чувствовала, если бы Роберт сказал о тебе что-то подобное?

— Роберт ничего не говорит, — пробурчала Иззи себе под нос.

Я не ответил. Лишь бросил на неё злой взгляд в зеркало заднего вида.

— Пап, — подал голос Том, — Зефир опять лает.

Тут и я услышал — снаружи лаяла собака. Зефир — наш золотистый ретривер, но в последнее время с ней стало невозможно, поэтому мы начали держать её на улице. С тех пор она не переставала лаять. Может, старость… а может, просто у неё было такое настроение.

— Слышу, — проворчал я. — Когда вернёмся, Том, посмотрим, что её на этот раз беспокоит.

Я завёл машину и выехал от дома.

Мне даже стало легче, когда я быстро высадил детей у школы. Том помахал мне, а Иззи не произнесла ни слова всю поездку — наверное, из-за нашей утренней перепалки. Она всегда так делала, когда ей что-то не нравилось: просто замолкала.

Но я любил этот короткий кусочек времени наедине с собой в машине. Ползти в утренних пробках, слушать старые кантри-песни, мечтать, будто я герой вестерна. Не то чтобы я не любил свою работу или семью — любил. Просто… приятно иногда уплыть от реальности.

Про мою работу и рассказывать нечего — скука. Дни всегда одинаковые: совещания, просмотр контрактов, пустая болтовня. К обеду я уже не мог дождаться, когда вернусь домой, расспрошу всех, как прошёл день, и снова стану просто папой.

Но в тот день, когда я вернулся, меня встретил пустой дом. Люси оставила записку, что отвезла детей на кружки. Меня насторожило другое: Роберта тоже не было. Он никогда не покидал дом — это была одна из его странностей. Он никуда не ходил.

— Роберт, ты где? — позвал я сначала мягко, осматриваясь.

Даже не знаю, чего ожидал. Роберт не разговаривал. Но часть меня всё равно надеялась, что он как-то откликнется. Тишина.

Тут я заметил, что задняя дверь открыта. Я прошёл через кухню на крыльцо. Роберт стоял посреди двора и смотрел в сторону леса за огородом. Нам повезло — дом, который мы купили пару лет назад, стоял на большом участке прямо у леса. Красота. Тишина. Спокойствие.

— Роберт, что ты здесь делаешь? — спросил я, подойдя к нему доброжелательно.

Но вид, который меня встретил, заставил застынуть. Белое, как мел, лицо Роберта было измазано грязью — будто он окунул его в землю. Рядом — небольшая ямка, а руки полностью в земле.

— Роберт! — рявкнул я. — Что ты натворил? Зачем ты ешь грязь?!

Я схватил его и оттащил в ванную. Вымыл его лысую голову, руки и вычистил его беззубый рот. У Роберта никогда не было зубов. Дёсны были как у младенца — только с несколькими крошечными чёрными точками глубоко внутри. Я тщательно смыл с него грязь, вытер и отвёл обратно на кухню.

Остальные всё ещё не вернулись, и по моим прикидкам у меня был как минимум час.

— Итак, Роберт, — сказал я строго, — что ты там делал? Зачем ты ел землю?

Роберт молчал — как всегда. Он просто смотрел перед собой жёлтоватыми глазами, глядя в никуда.

— Ладно, — вздохнул я, сдаваясь. — Давай лучше нормальный ужин сделаем.

Я порылся в холодильнике и нашёл всё для сэндвичей и пакет замороженных наггетсов.

— Что будешь? — спросил я, поднимая их с улыбкой.

Роберт указал на наггетсы. Он обычно ни на что не реагировал, но еда всегда привлекала его внимание. Я сделал штук пятнадцать, и он их умял — глотал целиком, едва жуя, будто ему всё мало. Я только улыбался, как гордый отец. Роберт любил есть — всегда любил — и приятно было видеть, как он наслаждается. Потом мы просто сидели перед телевизором, дожидаясь остальных.

Вечер прошёл как обычно. Том рассказал, что его похвалили на математике за задачу у доски. Иззи всё ещё дулась — почти не притронулась к ужину, так что мы отправили её спать пораньше. Роберт, наоборот, съел всё, что ему положили. Он так быстро запихивал еду в рот, что почти целиком проглатывал картошку и жаркое. Люси даже похвалила его, сказав, что удивительно, как он умудряется проглатывать куриные кости. Странный ребёнок… но, если честно, даже впечатляет.

К концу ужина нам пришлось отправить в комнату и Тома — после того как он спросил: «Роберт всегда так ест?» Я ненавидел, когда дети подтрунивают друг над другом — а от родных такое вообще считал недопустимым.

Во дворе Зефир весь день опять лаяла; я вышел посмотреть, что на этот раз не так, — ничего. Может, ей просто не нравилось, что её держат снаружи. Ничего не поделаешь. Она стала рычать на детей, и ей больше нельзя было доверять в доме.

В конце дня, когда Люси уложила всех, мы ещё немного поболтали. Она мыла посуду на кухне, а я сидел у стойки, ковырял виноградинки и смотрел, как её ловкие руки убирают тарелки.

— Люси, что это у тебя на руке? — спросил я, заметив большое красное пятно на тыльной стороне её левой руки.

— Где? — тут же спросила она, пытаясь повернуться и разглядеть.

Я подошёл сзади, чтобы посмотреть. Похоже было на укус — будто что-то крупное ужалило или укусило её. В центре даже засохшая кровь.

— Похоже, тебя кто-то укусил, — сказал я и машинально надавил большим пальцем.

— Ай, Эд! — вскрикнула Люси. — Больно, не трогай!

— Прости, — отдёрнул я руку. — Завтра куплю мазь.

Я поцеловал её в щёку и поднялся наверх. Перед сном заглянул в подвал к Роберту, пожелал спокойной ночи и пошёл в душ.

Роберт всегда спал в подвале. Там ему было удобнее. Бедный мальчик.

Утро началось как обычно — душ, чистка зубов, сборы. Когда я спустился, Люси уже готовила — яйца с беконом, как всегда. Я поцеловал её и сел рядом с Робертом, который уже сидел за столом и ждал завтрак.

Вот тогда я действительно на него посмотрел — по-настоящему — и на краткий миг, как мне кажется, понял, чего так боятся дети. Роберт был голый и выглядел лет на семнадцать, может, восемнадцать. Совершенно безволосый. Глаза жёлтые, затянутые сероватой плёнкой. Он смотрел прямо перед собой, не мигая.

Но что-то во мне как будто щёлкнуло назад — паника растаяла, и её сменила тёплая волна отцовской нежности.

— Ну как спалось, Роберт? — мягко спросил я, положив руку на его холодное, влажное плечо.

Он не ответил. Просто сидел и ждал.

Завтрак был хороший — только я, Люси и Роберт. Иззи и Том сказали, что не голодны, но я решил, что наверняка что-то задумали. Вниз они так и не спустились, пока я не крикнул, что пора в школу. Я поцеловал Люси на прощание — она улыбнулась и ответила — и протянул Роберту остатки: скорлупу от двадцати восьми яиц, которые он съел на завтрак. Вырастет крепким молодцом, подумал я с гордостью.

Мы вместе вышли к машине, как маленькая счастливая семья.

— Пап… — тихо начал Том. — Что с Робертом не так?

— Что значит «что не так»? — нахмурился я. — Он просто растёт. Со всеми бывает.

Иззи не сказала ни слова. Она только смотрела в землю, опустив голову. Всё ещё дуется, подумал я — наверное, из-за вчерашней ерунды.

— Но, пап, — продолжил Том, — он вчера был меньше меня. Что с ним происходит?

— Хватит! — рявкнул я. — С ним всё в порядке! Прими его таким, какой он есть! Как бы ты чувствовал себя, если бы над тобой насмехались?

Том опустил голову, тихий, как мышь, и пошёл к машине.

— Эд! Эй, сосед, подожди!

Я обернулся на знакомый голос — Клэй, наш сосед. Мы были знакомы много лет, хотя в последнее время почти не общались.

— Доброе утро, Клэй. Что случилось? — спросил я, подойдя, после того как пристегнул детей.

— Утро, Эд. Есть пара вопросов, — начал он и, не дав мне вставить слово, перешёл к делу: — Во-первых, эта чёртова собака ваша не перестаёт лаять. Мы уже с ума сходим.

— Ой, извини, Клэй, — быстро сказал я. — Сегодня отвезу её к ветеринару. Не знаю, что на неё нашло.

— Да ладно… — отмахнулся он. — Лай — это ещё полбеды. Больше меня беспокоит… кто у вас там такой? Родственник?

Я уставился на него, не понимая. О ком он? Он знал нас больше десяти лет — он всех у нас в доме знал.

— Тот молодой, — замялся Клэй, видя моё лицо. — Странный. Этот парень стоит у вас во дворе часами, а потом поздно вечером я вижу, как тот же тип выбрасывает что-то похожее на детский костюм. Что происходит, Эд? Кто это вообще?

Горячая волна ярости обожгла меня. Как он смеет так говорить о моём сыне?

— Этот «странный тип» — мой ребёнок, старый ублюдок! — заорал я. — Как ты смеешь такое говорить?!

— Успокойся, Эд, — сказал Клэй, отступая. — Он не может быть твоим ребёнком — у тебя их двое. Я вас больше десяти лет знаю!

— Да пошёл ты, Клэй! — рявкнул я. — Вот же гад! Только потому что мой мальчик немного другой, для тебя он будто не существует? Думаешь, мы должны просто его не замечать, да?!

— О чём ты, Эд? — спросил Клэй, отступив ещё, побледнев. — Что у вас с Люси? Вчера она кричала о помощи, а когда я пришёл, просто улыбнулась и сказала, что всё в порядке. Что вообще творится?

— Это ты! — зарычал я. — Это ты её обидел, да? Из-за тебя у неё след на руке? Клянусь, Клэй, если узнаю, что ты поднял руку на мою жену, я… убирайся с моей собственности!

Он не стал ждать, чем закончится фраза. Развернулся и почти бегом припустил к себе.

Вот и всё утро. Когда я хлопнул дверью машины, меня трясло. Иззи и Том не произнесли ни слова всю дорогу. У школы они лишь махнули на прощание, даже не заговорив. Даже мой вестерн-плейлист звучал сегодня не так. Чёртов Клэй.

Весь день был дерьмовым. Утренняя ссора выбила меня из колеи. Я решил вернуться пораньше. Мог себе позволить — всё-таки директор. К середине дня я уже был дома, надеясь немного отдохнуть. Но и там меня ждал сюрприз.

Люси встретила меня вяло и опустилась на диван. Сказала, что ей плохо — кружится голова и сил нет. Я сел рядом, нежно поглаживая её волосы, надеясь, что ей полегчает. И тут я снова заметил — ещё один большой красный след, на этот раз на шее.

— Клэй приходил, да? — резко спросил я.

Люси только покачала головой, пробормотав, что нет, никто не заходил. И тут же уснула на диване.

Я снял пиджак и накрыл её им, а сам пошёл на кухню заварить ей чай. Но там меня ждал новый сюрприз.

Роберт сидел на корточках перед холодильником, содержимое которого было разбросано по полу, и заталкивал себе в рот всё подряд. Всё, что было в холодильнике, — молоко вместе с пакетом, мясо в упаковке, сыр, яйца в коробках. Челюсть у него была раскрыта неестественно широко, он пытался впихнуть в себя всё прямо как есть. Он был всё так же голый, грязный, весь в еде, сидел на холодной мраморной плитке.

— Ох, Роберт, — вздохнул я, потирая виски. — Я же говорил: если хочешь есть — скажи! Мы что-нибудь приготовим!

Роберт даже не посмотрел на меня — продолжал запихивать всё больше и больше.

— Давай, я помогу, — мягко сказал я, опустился рядом и стал кормить его с рук, лишь бы он не подавился.

Когда он наконец закончил, я повёл его умываться. Голое тело было измазано объедками; вся кухня выглядела как поле боя. Он всё так же пусто смотрел перед собой, с мутной плёнкой на глазах. Я нашёл ему кое-какую свою одежду — слишком большую, но сойдёт. Раз Люси выбило из сил, остальное лёгло на меня: уборка, за детьми заехать и даже за продуктами — потому что Роберт опустошил весь холодильник.

Сначала я поехал за детьми в школу — и, пожалуй, лучше бы не ездил.

Глупая учительница Иззи захотела поговорить и перехватила меня прямо на парковке. Всё те же глупости: сказала, что Иззи чего-то боится. У Иззи просто богатое воображение, решил я. Но всё-таки поговорил с ней в машине. Почти пятнадцать — а боится всяких глупостей.

Я быстро отвязался от учительницы. Иззи потом не сказала ни слова. Поняла, что я прав — бояться нечего.

Покупки сделали быстро. Я сгребал в тележку всё привычное; Тому взял пару шоколадок и фигурку. Иззи ничего не захотела — сказала, что болит живот. Но я понял, что что-то не так. Она от меня что-то скрывала. Когда мы вернулись, Люси уже была на кухне. Бледная и слабая, но готовила ужин. Иззи сразу ушла к себе и закрылась. Том остался в гостиной играть, потом я помог ему с уроками. И тут вспомнил про Роберта.

Я нашёл его во дворе — он стоял на том же месте, что и вчера, и смотрел на лес. Совершенно неподвижный, провожая взглядом заходящее за деревья солнце.

— Роберт, всё в порядке? — мягко спросил я.

Как обычно, Роберт не ответил. Я положил руку ему на плечо и направил обратно в дом. Его жёлтые глаза смотрели куда-то вдаль, затянутые мутной плёнкой — будто он слеп.

— Э… Роберт… — я присмотрелся. — Ты играл с Зефиром?

Он был весь в собачьей шерсти. Тут меня и осенило — я не слышал лая Зефира. И раньше днём не заметил, из-за всей суеты.

— О нет, Роберт… только не говори, что ты её отпустил, — сказал я вполушутя, вполувстревоженно.

Роберт молча прошёл на кухню. Я быстро обошёл двор, позвал Зефира, но ни следа. И поводок, к которому она была привязана, тоже исчез. Ни собаки, ни следов.

Дурацкая псина. Завтра развесим объявления — может, кто видел.

На ужин было жаркое и пюре. Иззи нехорошо себя чувствовала, поэтому осталась наверху. Том почти не ел — кажется, просто хотел играть новой игрушкой. Он даже рядом с Робертом не сел — наверное, чтобы не садиться с ним за один стол.

Роберт же ел с удовольствием, как всегда. Люси даже приготовила ему отдельную порцию мяса, и он съел её целиком. Аппетит у мальчика был отменный. Ужин прошёл тихо. Люси тоже нехорошо себя чувствовала, но немного поела. Том бурчал что-то в ответ, когда я пытался с ним разговаривать. А Роберт… бедный… не говорил вовсе. Вечер снова казался спокойным.

Роберт рано ушёл в подвал — должно быть, устал. Иззи весь день просидела взаперти. Люси легла пораньше — совсем вымоталась. Том немного поиграл и тоже отправился спать.

Я ещё немного постоял на улице, зовя Зефира, — без толку.

Может, завтра.

Утро принесло новый сюрприз.

Роберт стал взрослым мужчиной — на вид лет двадцати пяти — и стоял голый в гостиной.

Я немного вздрогнул, конечно, но если честно… с его аппетитом странно ли, что он быстро вырос? Он стоял в утреннем свете, с неестественно длинной шеей и конечностями, жилистый и сильный. Лицо, впрочем, не изменилось ни на йоту. Те же жёлтые глаза, тот же беззубый рот, тот же пустой взгляд.

Люси уже готовила завтрак. Выглядела чуть получше, чем вчера. Еды снова было на целую армию, но я знал — Роберт справится. Иззи не спустилась — сказала, что не голодна. Том сел с нами. Казалось, будет тихое утро… пока Роберт не начал задыхаться.

Звук меня остолбенил. Он кашлял, захлёбывался — хватал воздух, будто не мог вдохнуть. Мы с Люси запаниковали. Роберт всегда глотал всё целиком, но мне и в голову не приходило, что двадцать пять блинов, с которыми он расправлялся, могут стать проблемой. А он задыхался.

Я подскочил к нему, смахнув всё со стола. Люси рванулась, пытаясь заглянуть ему в рот, найти, что застряло. Я ударил его по спине, ещё раз, ещё, пытаясь помочь… и тут из его рта выскользнуло что-то коричневое, верёвкоподобное. Похоже было на кожаный ремень — скользкий, кровавый, покрытый бледно-жёлтым мехом.

— Люси, отойди! — крикнул я. — Я вытащу!

Я встал за спиной Роберта, схватил то, что торчало изо рта, и изо всех сил потянул. Он вцепился в край стола, всё ещё харкаясь, глотая воздух. И затем, с влажным, рвущим «чпоком», я выдернул это.

На один замерший миг мне захотелось закричать — бежать — но я не стал. Потому что на конце этого поводка висела наполовину переваренная голова Зефира. Полукость, полумясо, полушкура — всё это капало слюной, кровью и чем-то желеобразным, смесью рвоты и объедков завтрака. Что-то внутри моей головы снова дёрнулось — и я будто перестал видеть, на что смотрю. Я увидел только маленького Тома, прикрывающего лицо отвращёнными ладонями, со слезами на щеках.

— Перестань, Том! — рявкнул я. — Что, сам никогда не блевал? Роберт такой же, как мы — он тоже может заболеть!

Том разрыдался ещё сильнее. Люси пыталась его успокоить, стирая с груди и подбородка Роберта липкую, блевотную слизь. Я стоял и держал то, что осталось от головы Зефира, бормоча себе под нос, что никто из моих детей — кроме Роберта — меня не понимает.

Я решил, что лучше поеду на работу. Голову Зефира выбросил в мусор.

Весь день я кипел. Люси позвонила около полудня. Сказала, что отвезла Тома в школу, а Иззи отказалась идти — мол, ей слишком плохо, дверь открыть не может. Роберту стало лучше. Он опять поел. Как обычно. Люси попросила меня забрать Тома днём, потому что ей всё ещё нехорошо. У него были дополнительные занятия, так что, вероятно, закончим примерно вместе.

Когда работа, наконец, закончилась, я поехал за Томом. Он всё ещё был не в духе — домой не хотел. Но после моих уговоров сел, и мы поехали.

Открыв дверь дома, Том — как и в тот раз — стрелой взлетел наверх и заперся у себя. Я швырнул портфель в кресло в гостиной, раздражённый. И увидел Люси на диване — рядом на коленях стояла Иззи.

— Что случилось? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

— Как ты думаешь?! — закричала Иззи — громче, чем я её когда-либо слышал. — Эта штука поранила маму! С тобой что не так? Почему ты не видишь, чем оно является?!

— Следи за языком! — заорал я. — Как ты смеешь так говорить о своём брате?!

— Эта штука не мой брат! — завизжала Иззи. — И не твой ребёнок!

Я шагнул к ней и ударил. Сильно. Она рухнула на ковёр у дивана и расплакалась.

— Как ты можешь быть такой жестокой?! — взревел я. — Так говорить о собственном брате! Что с тобой не так?!

И только тогда я посмотрел на Люси. Она была белой как простыня. На плече — ещё один огромный красный след, с коркой засохшей крови в центре, словно от укуса… или жала. Она дрожала. Казалась выжатой досуха, как будто в ней не осталось ни капли жизни.

— Боже, Люси… — дрогнул мой голос. — Что с тобой?

Она не ответила — только едва заметно покачала головой, будто не знала.

— Поехали в больницу, — сказал я, осторожно поднимая её с дивана. — Иззи, ты остаёшься и подумай над своим поведением. Присмотри за братьями.

И я вынёс Люси к машине. Аккуратно усадил, поехал — даже не подумав о том, что оставил троих детей одних.

Домой я возвращался один. Люси осталась в больнице — сказали, что она потеряла опасно много крови. Врач сказал, что выглядит так, будто её кто-то «высосал». Всё спрашивал, когда она в последний раз была рядом с болотом или стоячей водой. Мы жили недалеко от таких мест, да, но я не понимал, к чему он.

Он сказал, что похоже, будто гигантская пиявка выкачала из неё жизнь. Я не знал, что ответить. Пробормотал, что дочь в последнее время странно себя ведёт — может, она что-то сделала? Врачи посмеялись. Сказали, скорее всего, какой-то жук. Паразит. Может, пиявка.

Я пробыл всего несколько часов. Люси переливали кровь, ставили капельницы — всё как положено. Перед уходом один из врачей сказал, что мне стоит поехать домой и отдохнуть. «Утром проверьте дом, — сказал он. — Может, там что-то есть — насекомые или гнездо».

Я вымотался. Но стоило войти домой — как глаза распахнулись.

Входная дверь настежь. Везде темно. Шторы распахнуты. В доме пусто — мёртво. Я даже не стал толком парковаться, просто вбежал внутрь.

— Роберт! — крикнул я, едва переступив порог. — Роберт! Дети! Где вы?!

Задняя дверь тоже была открыта. Шторы колыхались в ночном ветре.

— Эй! — крикнул я снова, включая всё, до чего дотянулся.

Ничего. Только шёпот воздуха. Я двинулся к подвалу — и там дверь была открыта. Роберта нет. Снизу тянуло кисло-гнилым запахом. И тут — шум наверху. Глухой удар. Будто кто-то свалился с кровати.

— Том! Ты там? — крикнул я и бросился по лестнице.

Дверь в комнату Тома остановила меня как стеной. Я врезался в неё. Нажал сильнее — она поддалась лишь на пару сантиметров, чем-то зажатая изнутри.

— Том, это папа. Открой, пожалуйста, — прохрипел я, налегая плечом.

Ответа не было. Ни звука. Тогда я подумал об Иззи. Где она? Всё ещё заперлась у себя? Я добежал до её двери — ручка легко провернулась. И то, что я увидел внутри… было безумием.

Роберт стоял на четвереньках у изножья кровати. Том лежал на матрасе, глаза распахнуты, стеклянные, уставлены в потолок. А у Роберта — Господи — челюсть была разжата, как у змеи, рот растянут до невозможности. Половина Тома уже была у него внутри.

— Ну наконец-то, — спокойно сказал я, почти с облегчением. — Наконец Том подружился с Робертом. Играют.

И вдруг крик — высокий, резкий. Голос Иззи. Она ударила меня сзади так, что я врезался в комод. Головой о дерево. Всё завертелось, поплыло. Но в этом головокружении, сквозь боль и сумятицу… что-то в моей голове сдвинулось. То, что заслоняло правду — туман, ложь — спало. То, что отравляло мой разум, исчезло. И впервые… я понял, кто мои дети на самом деле.

Утро.

Я сидел в гостиной. Руки в крови. Я прижимал их к лицу и смотрел сквозь пальцы на разбитое окно. Зловоние из подвала было невыносимым. У меня не было сил спускаться. Где-то под разодранной рубашкой продолжала сочиться кровь. Левая нога, наверное, сломана — я почти её не чувствовал, только тупую боль. Но всё это не имело значения.

Важно было то, что наверху. Иззи сидела у Тома. Он всё ещё не приходил в себя. Я уже позвонил в полицию, в скорую… но что я должен был сказать? Что я вырастил монстра, который заставил меня верить, будто он мой сын? Какой-то выродок-подменыш? Прямиком в психушку.

Так что я оставил правду при себе. Роберт — это странное создание, эта пиявка, жившая за счёт нашей семьи. А той ночью — драка с щупальцевидной тварью, которая когда-то была им. Я никому не сказал. Так лучше.

Мы сказали, что кто-то забрался в дом. Что дети были одни. Что кто-то, наверное, следил. В больнице занялись и мной. И Томом. В моём мальчике оказалось какое-то ядовитое вещество — он не шевелился весь день. Но потом пошёл на поправку. Со временем.

Люси тоже вернулась. Странно, но она едва помнила Роберта. Будто всё это время была где-то не здесь.

Мы привели дом в порядок. Я поставил новые замки, сигнализацию, камеры — чтобы никто больше не смог войти. Купил пару ружей.

Время текло тихо. Всё вернулось в норму. Почти. Но я всё равно следил за лесом. Всегда. Я не сказал семье, но знал: Роберт не умер. Лишь поранился. Как и я. В ту ночь он разбил окно и сбежал в лес. И я знал, что когда-нибудь вернётся. Когда вернётся — я буду готов. Я больше не позволю ему сделать это с моей семьёй.

Вот почему в ту ночь я не спал. Полгода прошло с того случая, а я всё ещё не мог уснуть. Я смотрел на лес из окна. Потом перевёл взгляд на двор соседа. Кажется, его звали Отто. Но во дворе стоял не Отто.

Там был кто-то другой. Знакомый силуэт. Маленький, лысый мальчик — лет восьми — стоял голый во дворе. И смотрел в сторону леса. Его жёлтые глаза блестели в темноте.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Когда это сообщение всплыло впервые, я не придал ему значения. Сейчас в машинах полно таких напоминаний — чтобы, не дай бог, никто не оставил ребёнка в раскалённой машине. Раньше мне такого предупреждения не показывало, но я решил, что, может, какой-то пассажир оставил на полу сумку, и датчик реагирует на вес.

Однако там ничего не было. Я заглянул под сиденья и во все уголки, даже рукой провёл по заднему краю сиденья, проверяя, не застрял ли в щели кошелёк или телефон. Не думал, что из-за такого вообще может сработать предупреждение, но машина у меня довольно новая, так что уверен быть не мог. Как бы то ни было, ничего там не оказалось.

К концу следующего дня я о нём, честно говоря, уже забыл. Но стоило мне заехать во двор и заглушить двигатель, как на приборке снова высветилось то же самое.

Я ещё раз проверил заднее сиденье. По-прежнему пусто. И от пассажиров сообщений о потерянных вещах тоже не было.

Может, это просто такая функция машины? Общее напоминание — каждый раз перед выходом смотреть на заднее сиденье. Если так, то выглядит контрпродуктивно: когда предупреждение всплывает всегда, его рано или поздно перестают замечать. Оно становится частью фона.

И всё же я был уверен, что первые несколько месяцев владения такой штуки не было. С другой стороны, подобные изменения могут и через обновление софта накатить. Вдруг приняли какой-нибудь новый регламент, а какая-нибудь группа лоббистов продавила, чтобы это предупреждение горело постоянно, как бессмысленные стикеры «Parental Advisory» на музыке.

В тот вечер я залез в интернет и начал шерстить автофорумы и новости, ища упоминания этого предупреждения. Ничего не нашёл, что говорило бы о его обязательном появлении каждый раз, когда глушишь мотор. Судя по всему, у других оно вообще не всплывало. Проблема была только у меня.

Очевидно, барахлил датчик. Вероятно, ещё действовала гарантия, но чтобы исправить, машину всё равно пришлось бы оставить у дилера на день, а вот за потерянный заработок по гарантийке никто не заплатит. Я сказал себе, что могу это игнорировать. Всего лишь одна строка текста. Скоро перестану её замечать.

Я ошибался. Каждый раз, когда я выключал зажигание, сообщение сверлило меня взглядом, как недоброе предзнаменование. Я поймал себя на том, что навязчиво проверяю заднее сиденье при каждом выходе, хотя заранее знал, что ничего не найду. Я пропылесосил салон до последней крошки. Проверил защёлки ремней. Всё было идеально, а предупреждение всё равно появлялось.

Я попытался не обращать внимания. Отводил глаза, выключая машину, но чувствовал его свечение на погасшей панели, видел фантомные слова, отпечатанные на внутренней стороне век. Уходил, не глядя назад, убеждая себя, что это пустая трата времени и там нечего искать. Я, конечно, был прав, но всё равно просыпался в три ночи и уставлялся в потолок с мыслью: а вдруг? В итоге стоял на коленях посреди улицы, в пижаме, с включённым фонариком телефона, заглядывая под сиденья в поисках того, чего там не могло быть. Заднее сиденье было пусто, как всегда.

Предупреждение преследовало меня постоянно. Видел я его только когда останавливался, но знал, что оно снова всплывёт. Я стал беспрестанно коситься на заднее стекло, слишком часто и опасно для езды переводя взгляд на салонное зеркало. Пассажиры это замечали. Рейтинг начал проседать: в отзывах появлялись замечания о недостаточной внимательности к дороге. С чаевыми стало хуже.

В конце концов я решился и отвёз машину починить датчик. Предупреждение издевательски мигнуло, когда я припарковался у сервиса, словно бросая вызов: зайди внутрь, не заглянув назад. Мне хотелось поступить именно так. Я знал, что там ничего нет. Но если я заявлю про проблемный датчик, а они обнаружат на сиденье сумку, коробку или ещё что-нибудь, я выставлю себя идиотом, который не догадался просто взглянуть на заднее сиденье. Я знал, что смотрел. Я делал это тысячи раз. Но всё же глянул ещё раз — на всякий случай.

Я объяснил проблему мужчине на стойке. Он что-то набрал в компьютере и сказал: «Пару часов подождать придётся, пока дойдёт очередь».

«Нормально, — ответил я. — Подожду».

«Вы точно не заб—» — начал он. Я перебил его резче, чем собирался.

«НА ЗАДНЕМ НИЧЕГО НЕТ. Я СМОТРЕЛ».

«Ладно, ладно, — поднял он ладони, стараясь меня успокоить. — Просто хотел сэкономить вам время, если что».

После этого я пошёл посмотреть ещё раз. Я бы не пережил, если бы вдруг оказался неправ.

Пусто. Всегда пусто. Я теперь знал каждую щёлочку в этом салоне. Там ничего не было.

Я сидел в зоне ожидания, пил кофе и тыкал телефон. Необъяснимо нервничал. Сам не понимал почему. Всего лишь неисправность датчика. Они найдут и исправят. Проблема уйдёт. Смешно, что я так затянул с этим и позволил этому так на меня повлиять.

Наконец меня позвали к стойке.

«Ну, мы не нашли в вашей машине ничего неисправного», — сказал механик.

«Как это — ничего? На заднем сиденье абсолютно ничего нет. Я убедился в этом предельно тщательно!»

«Задний ряд — чистый, как стекло, это да. Но и предупреждение нам вывести не удалось без человека сзади. С пассажиром на заднем сиденье оно загорается как положено, а если только водитель — не появляется».

На моём лице, должно быть, смешались неверие и ярость. Механик отступил на шаг. «Смотрите, пойдём — покажу».

Я взял себя в руки и пошёл с ним в бокс. Он завёл машину у меня на глазах. Дал ей поработать, потом заглушил. Никакого сообщения.

«Видите? — сказал он. — Можем заменить деталь, если хотите, но раз неисправность не выявлена, гарантия это не покроет. И нам придётся снимать весь задний ряд, так что по работе выйдет прилично».

Я его не слушал и сел за руль. Завёл, а потом, с опаской, заглушил. Впервые за несколько недель — никакого предупреждения.

Облегчение накрыло меня волной. Я несколько раз подряд заводил и глушил двигатель. Никаких сообщений. Предупреждение исчезло.

«Довольны?» — спросил механик.

«Невероятно», — ответил я.

Он пожал плечами: «Вот бы все поломки такие были».

Я ехал домой, будто летел. Не представлял, сколько напряжения носил в себе и насколько моя машина успела стать похожей на тюрьму. Дорога была широкой и свободной. День — прекрасным. Я был свободен.

И тут на периферии что-то мигнуло. На стороне пассажира вспыхнул и погас маленький оранжевый индикатор, на который я раньше, кажется, никогда не обращал внимания. Я резко уставился на него, пытаясь понять, что же там загорается.

Он коротко мигнул ещё раз — ровно настолько, чтобы я успел прочитать: PASSENGER AIRBAG OFF. Он горит, когда на переднем пассажирском сиденье никого нет.

Сейчас он не горел.

Последний короткий всплеск мог означать что угодно. Сдохший светодиод. Поломавшийся датчик. Любую из тысячи электрических мелочей.

А мог означать, что что-то устроилось поудобнее на пассажирском сиденье.

Я прижался к обочине. Вышел, оставив двигатель работать. Не оглядывался, уходя. Смысла не было. Я знал, что на заднем сиденье больше ничего нет.

К машине я не вернулся. Пару дней спустя позвонила полиция. Нашли, говорят, мою машину. Какие-то подростки угнали её покататься. Машина в плохом состоянии. Подростки — тоже. Они просматривают записи с видеорегистратора, но не нужна ли мне копия записи для страховой?

Мне не следовало это смотреть. Я знал это ещё до того, как вставил флешку в компьютер. Но мне нужно было знать.

Сначала они смеялись — орали и улюлюкали, мчась по улице. Сначала всем было весело. Довольно быстро один из них начал уговаривать водителя сбавить скорость. С этого и началась паника. Крики, что педали не работают, руль не поворачивается, двери не открываются. И всё это время цифры на спидометре ползли всё выше и выше.

Кончилось так, как и ожидаешь. Наверняка будут вопросы, почему я оставил машину с ключами, знал ли, что с ней что-то не так. Пожалуй, акт из сервиса о полной исправности, полученный в тот день, пригодится, чтобы доказать мою невиновность.

Но сейчас меня это мало волнует. Уведомление от Ring сообщает, что на моём крыльце кто-то стоит.

Только камера не показывает там никого вовсе.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit