Помогите найти первоисточник
ЛЖЕЦ ЛЖЁТ СЕБЕ
ЛЖЕЦ ЛЖЁТ СЕБЕ
Отношение людей из тюрьмы к тюрьме
Кто то считает что это тюрьма
Кто то считает что это малина
Кто то считает что это крепость
Отношение людей из психбольницы к психбольнице
Кто то считает что это тюрьма
Кто то считает что это лечебница
Кто то считает что это больница психов
Отношение людей с Земли к Земле
Кто то считает что это тюрьма
Кто то считает что это больница
Кто то считает что это Матрица
«У нас был перерыв!» - кричит Росс Геллер, и миллионы зрителей по всему миру понимающе кивают.
Сегодня с нами сериал «Друзья». Хотя это даже не сериал, а целый феномен, покоривший сердца зрителей по всему миру. Истории шестерых друзей, их юмор, любовь и дружба стали культовыми, а фразочки из сериала незаметно просочились в наш лексикон и стали секретным оружием общения.
Давайте разберем 5 самых ярких фраз из "Друзей" и посмотрим, как они оживают в нашей повседневной жизни. И, возможно, вы уже, сами того не замечая, используете их в повседневной речи!
Эта фраза, произнесенная Россом после его разрыва с Рэйчел, стала настоящим символом недопонимания и сложности отношений. Она идеально иллюстрирует ситуацию, когда два человека по-разному интерпретируют события и не могут прийти к единому мнению.
В реальной жизни эту фразу говорят в шутку, когда хотят оправдать свою забывчивость или невыполненное обещание. Например, друг просит вернуть книгу, которую вы давно у него взяли, а вы отвечаете: «We were on a break!», намекая на то, что во время вашего «перерыва» в общении вы не обязаны были помнить о книге.
Фирменная фраза Джоуи Триббиани, которую он произносит с неподражаемой интонацией и подмигиванием. Это не просто вопрос о самочувствии, а настоящий инструмент флирта, а также способ проявить интерес к другому человеку.
Хотите поднять кому-то настроение или завязать непринужденный разговор? "How you doin'?" вам в помощь! Эта фраза мгновенно создаст атмосферу дружелюбия и расположит к общению.
Эта фраза, которую Росс кричит во время переезда, пытаясь затащить диван по узкой лестнице, стала символом упорства и настойчивости, даже если ситуация кажется безвыходной.
Эту фразу используют, когда сталкиваются с трудностями и нужно приложить все усилия, чтобы достичь цели. Например, работая над сложным проектом, можно подбодрить себя и коллег, воскликнув: «Pivot!», призывая всех сфокусироваться и найти решение.
Еще одно выражение от Триббиани. Эта фраза, произнесенная Джоуи с детской непосредственностью, моментально стала мемом и нашла отклик у всех, кто трепетно относится к своей еде.
Хотите вежливо, но твердо дать понять, что не собираетесь делиться своим обедом? Просто скажите: "Joey doesn't share food!"
Уффф, закрутили так закрутили. Фиби и ее запутанная логика - это отдельный вид искусства. Эта фраза, произнесенная с фирменной интонацией Фиби, идеально описывает ситуации, когда все всё понимают, но делают вид, что это не так.
Поймали кого-то на лжи или хитрости? Вспомните Фиби и ее запутанную фразу!
Итак, сериал «Друзья» — это настоящая сокровищница остроумных диалогов и цитат, которые не только заставят вас смеяться до слез, но и, как мы убедились, могут стать (или уже стали) частью вашего собственного языка.
А какие цитаты из сериала запомнились вам больше всего? Давайте обсудим в комментариях!
Слова виртуальный и вирус довольно похожи. Но стоит ли за этим внешним сходством реальное родство? Выясним.
1) Виртуальный. Слово пришло из европейских языков (ср. англ. virtual, франц. virtuel, нем. virtuell, итал. virtuale, исп. virtual, польск. wirtualny и др.), первоисточник - латинское virtuālis "возможный", от virtūs "мужественность, мужество, храбрость, стойкость". Современное значение слова виртуальный едва ли выдаёт что-то "мужественное" или "стойкое", однако ещё в XIX веке общее значение этого слова было "эффективный, заменяющий реальный параметр в упрощённой модели"; в информатике возникло специальное значение "реализованный программно, симулированный, имитированный с помощью компьютера"; следующим шагом стало появление значения "воображаемый, не реальный". Если смотреть глубже, то латинское virtūs происходит от vir "мужчина", родственного санскритскому वीर (vīrá) "мужчина; герой", литовскому výras "мужчина; муж", древнеирландскому fer "мужчина; муж" и осетинскому ир "осетин" (ср. иронцы "субэтнос осетин, носители иронского диалекта осетинского языка").
2) Вирус. Из немецкого Virus слово попало в русский язык, знакомо оно практически всем остальным европейским языкам. Истоки - опять-таки в латинском языке, но на этот раз первоисточником является слово vīrus "слизь, слизистый сок; яд". В этом слове обнаруживаются следы древнего италийского ротацизма - нерегулярного перехода фрикативного *s в r, встречающегося в ряде слов. Родственниками этого латинского слова являются санскритское विष (viṣá) "яд" и древнегреческое ἰός "яд" (омонимичное слово ἰός со значением "стрела" имеет другое происхождение).
Итак, слова не имеют ничего общего. Первое происходит от праиндоевропейского *wiHrós "мужчина; муж", второе - от *wisós "яд".
Иногда создается впечатление, что корректоры больше никому не нужны. С одной стороны, есть спелл-чекеры, которые неплохо справляются с основными проблемами. С другой, привычка читать мессенджеры и соцсети размывает уважение к правилам: побеждает подход «понятно, и ладно», указывать на чужие ошибки неприлично… Но представить себе качественный текст без корректуры по-прежнему невозможно. О незаметной работе, в которой есть свои вызовы и удовольствия, рассказывает корректор Грамоты Марк Кантуров.
Я окончил Новосибирский государственный педагогический университет по специальности «Издательское дело и редактирование». В НГПУ очень сильное филологическое направление, и я получил хорошую базу, на которую опираюсь до сих пор. Все, что связано с работой с текстами, нам преподавали глубоко и вдумчиво.
После университета я защитил кандидатскую на тему речевых жанров. Но наукой заниматься в итоге не стал — в основном по причинам экономическим. Подрабатывать корректором я начал, еще учась в университете. Изначально я корректор широкого профиля, у меня есть опыт работы с самыми разными текстами, включая упаковки зубной пасты и статьи про стройку и ремонт. Отдал дань научным и учебным текстам. Сотрудничал с «ЛитРес», с «2ГИС», с Центром подготовки руководителей и команд цифровой трансформации ВШГУ РАНХиГС. Сейчас я много работаю с медиа — бумажными и электронными.
В разных изданиях приходится решать разные задачи. Когда вычитываю статьи для «Русского охотничьего журнала», думаю о том, по какому справочнику проверить корректность названия газели Соммеринга или обозначения калибров патронов.
При работе с текстами для брендингового агентства нужно учитывать маркетинговую специфику, в том числе рекламный синтаксис.
Когда корректирую статьи для Грамоты — возвращаюсь к более строгому подходу, который в публицистике и тем более в рекламе часто считается излишним.
Но больше всего я люблю работать с книгами. Я изначально по профессии специалист книжного дела, и книги — это моя страсть. Я сотрудничал с «Эксмо», с «Детской и юношеской книгой», с «Самокатом», с разными локальными издательствами и авторами. Очень долго я проработал с издательством «Манн, Иванов и Фербер». Мне посчастливилось быть причастным к изданию многих прекрасных книг, как художественных, так и научно-популярных. Могу назвать, например, мемуары Урсулы Ле Гуин «Время, занятое жизнью». Или «Сверхдержавы искусственного интеллекта» Кай-Фу Ли. Долгое сотрудничество связывает меня и с отдельными авторами.
В общем, я человек, который выбрал себе профессию в юности и остается ей верен. И сейчас мой корректорский стаж составляет уже, страшно подумать, больше 17 лет.
В каждом из моих мест работы была своя редакционная политика, и главное — их не перепутать. Начинал я еще по правилам «старой школы» — с обязательной вычиткой на бумаге, с использованием корректорских знаков, со множеством тонкостей вроде отбивки знака процента от цифры на полукегельную, о чем сейчас почти никто не помнит. А после этого были рекламные медиа и публикации в соцсетях, где не видят разницы между кавычками и знаками секунды, зато «Торговый дом» обязательно должно писаться с прописной, и не важно, что там говорят правила.
В каком-то смысле я чувствую себя на границе двух миров: для «старой школы» я недостаточно дотошен, а для современного быстрого подхода бываю чересчур зануден.
Впрочем, занудство — это необходимая профессиональная компетенция корректора. В итоге я выработал гибкий подход: в каждой организации стараюсь проявлять ту степень придирчивости, которая здесь уместна. У меня есть стандарты, которыми я не готов поступаться ни при каких обстоятельствах. Например, я не готов мириться с использованием дефиса вместо тире или с неправильной формой кавычек. Но во многом я смотрю на сложившуюся в организации практику и на ее потребности.
Так, в одном из журналов до сих пор принято использовать знак минуса (так называемое короткое тире) вместо тире — и я это принимаю. Где-то тексты должны писаться с ё — тогда я прогоняю их через программу-ёфикатор; где-то — без ё, и тогда я убираю ее автозаменой. К вопросам свободного выбора относится и вопрос, стоит ли брать в кавычки названия, написанные латиницей. Для меня важна редполитика, и если я прихожу в организацию, где ее нет, я стараюсь способствовать ее появлению (и зачастую даже пишу ее сам).
Наиболее болезненный вопрос — это правила набора и верстки, то есть вторая корректура. Именно здесь много профессиональных тонкостей, которые зачастую просто неизвестны людям без профильного образования и не кажутся им важными. Что же до орфографии и пунктуации, то заказчики обычно доверяют корректорам, а корректоры — учебникам и справочникам. Хотя и тут достаточно спорных мест.
Поскольку я работаю в основном с электронными текстами, справочниками мне тоже удобнее пользоваться электронными. Один из самых активно используемых — это, конечно, Грамота, я захожу на нее каждый день и не по одному разу. Мои любимые разделы — проверка написания слова и «Справочник по пунктуации». Очень часто я заглядываю в ответы справочной службы. Если словари и справочники меня не спасают, что бывает с новыми словами, зачастую жаргонными, приходится идти в поисковик и смотреть там на речевую практику.
В том, что касается правил набора и верстки, библия корректора — это, конечно, справочник Мильчина. Он есть у меня в бумажном виде.
Также я часто пользуюсь бумажным словарем «Прописная или строчная». Из электронных справочников в ходу еще словарь сокращений, «Переносы для гурманов» (необходим, когда проверяешь верстку бумажных книг), а также в некоторых случаях словарь синонимов — когда нужно предложить редактору замену повторяющегося слова, а мозг подводит. Ну и, конечно, я читаю множество телеграм-каналов о русском языке — но это уже для поддержания общего тонуса.
Мой опыт общения с заказчиками был очень разным и в целом зависел от сферы, в которой я работал. В целом корректура редко вызывает вопросы: для всякого исправления есть правило, на которое можно сослаться. И мои редакторы обычно доверяют моей компетентности. Изредка мне задают вопрос, почему так, а не эдак, я пишу длинное подробное объяснение со ссылками на Грамоту, Розенталя и Мильчина (ну или объясняю ход своих мыслей, если нет готового правила, — впрочем, в такой ситуации мы обычно с редактором принимаем решение вместе), и этого достаточно.
С авторами книг, над которыми я работал, у меня никогда не бывало проблем. Корректор не покушается на стиль и слог, его задача — сделать текст грамотным.
Где возникали сложности, так это в рекламной сфере. Зачастую рекламу заказывают люди, хорошо разбирающиеся в бизнесе и плохо — в языке: «Я считаю, что должно быть так, и неважно, что там написано в вашем Розентале». У меня были случаи, когда заказчик отказывался платить деньги, если его запятую не вернут в союз «для того чтобы» в начале предложения. К счастью, сейчас я почти не работаю с рекламными текстами и такое в моей практике бывает редко.
Из всего, что нам преподавали в университете, правило, что текст должен быть оформлен единообразно, отпечаталось в моем сердце сильнее всего. Так что моя священная корова — единообразие. Это — показатель качества, вдумчивой работы над текстом. Даже если это единообразие ошибки или спорного случая, если оно последовательно повторяется в тексте, это может означать, что такова осознанная политика издательства (как, например, с пресловутым «коротким тире»), что в это вкладывается дополнительный смысл и таков авторский замысел… в худшем случае — что у корректора в этом конкретном месте пробел в знаниях. Но отсутствие единообразия говорит о том, что выпускающей организации на качество текста просто наплевать.
Поэтому я всегда обращаю внимание на то, нет ли в тексте разных кавычек, разных тире, одинаково ли оформлены единицы измерения, есть ли последовательная система оформления численных значений (буквами, цифрами, частично буквами и частично цифрами — и от чего это зависит). И иногда привести текст в порядок в этом отношении бывает нелегко. Например, когда речь идет о большой переводной книге и разные ее части переводили разные переводчики. Бывают даже расхождения в транскрипции имен или названий — и за этим тоже надо следить.
В корректорской работе, как и в любой другой, есть внутренние и внешние сложности. Внутренние можно назвать скорее особенностями, это просто специфика работы. Одну из них прекрасно, на мой взгляд, сформулировала моя коллега Юлия Исакова: в нашей профессии есть единственный способ расти над собой — узнавая, что все время до этого ты лажал. Когда ты узнаёшь особенно заковыристое правило, ты одновременно понимаешь, что кучу книг до того выпустил с ошибками. Не самое приятное понимание. А еще наша работа невидима. Читатель не узнает, сколько опечаток ты выловил в тексте — он увидит только ту единственную, которую ты пропустил, и с возмущением скажет: «Куда смотрел корректор?»
Для меня самыми сложными являются внешние обстоятельства: работа с неадекватными заказчиками и фактор денег.
В начале карьеры мне приходилось работать в местах, где корректору, чтобы заработать достаточно, нужно было вычитывать по десять — двенадцать авторских листов в день. Конечно, о качестве этой корректуры говорить не приходилось. Да и престиж профессии невысок — многие вообще не понимают, зачем нужен корректор и почему бы его функции не выполнять редактору.
Неожиданно некоторые сложности доставляет и лингвистическое образование. Самая ценная мысль, которую я извлек из лингвистики применительно к редакторско-корректорской деятельности, заключается в том, что правила, во-первых, меняются, а во-вторых, в принципе не бесспорны. Помимо простых и однозначных правил вроде «жи-ши» и «-тся/-ться» в языке — особенно в пунктуации — существует много темных мест, по поводу которых в научных школах согласья нет. Я помню это ощущение: нельзя просто так взять и ответить на вопрос «Как правильно?». Потому что ответ может быть «Смотря к какой научной школе вы принадлежите».
И вот это чувство неопределенности, вариативности, гибкости языка — в том числе и в области «нормативного регулирования», то есть правил — это неизбежная составляющая мировосприятия лингвиста, но очень неудобная штука для корректора. И, с одной стороны, благодаря этому знанию я могу отследить в тексте довольно тонкие вещи, вроде авторского использования пунктуации, и обосновать то или иное свое решение в правке. А с другой, это же знание дает ощущение чрезмерной гибкости и недостаточной настойчивости: может быть, думаю я, мне нужно с автором быть пожестче и подходить к вопросу строже?
Кому-то, наверное, эта работа покажется скучной. Но мне нравится работать с языком. В корректуре есть свои невидимые радости, когда вылавливаешь коварную опечатку, которую не заметил бы спелл-чекер. Свои детективные расследования, когда бегаешь по словарям, пытаясь выяснить, как правильно оформить особенно темное место. Удовольствие от наблюдения за тем, как устроен текст, вплоть до мельчайших деталей, — как работает каждая запятая и почему здесь автор вместо запятой выбрал тире. Большое удовольствие есть и в том, чтобы сделать текст чистым и ясным, помочь автору выразить мысль или спасти его от досадного ляпа.
А особенно я люблю эту работу за то, что благодаря ей я прочитал множество прекрасных книг, узнал много нового о вещах, которыми, может быть, вовсе не стал бы интересоваться, и даже получил какое-то количество новых навыков.
У каждого корректора, конечно, есть свой список забавных опечаток вроде социальное и семенное положение, калан сети центров обслуживания или платил заплату. Но больше меня интересуют не смешные опечатки, а задачки, которые ставит передо мной текст.
Вот, скажем, предложение Очень часто профессиональные охотники на словно имели штуцеры под этот патрон. На первый взгляд кажется, что в предложении остался «артефакт» от предыдущих формулировок. Уберем это «на словно» — и все будет в порядке. Но нет, автор не «артефакты» не убрал, а перепутал порядок букв в слове: Профессиональные охотники на слонов имели штуцеры под этот патрон.
А вот пример неверного употребления слова в переводной книге о менеджменте: Наверное, вы не просто так сообщаете неприятную новость о своем уходе команде? Наверняка устраиваете отходную... Переводчик перевёл, редактор пропустил — а корректор заметил и пишет примечание: «Может, всё-таки имелась в виду „отвальная“ — прощальный банкет? А то „отходная“ — это поминальная молитва».
Для тех, кому хочется веселых историй про язык, у меня обычно заготовлена подборка шокирующих фактов из словаря: рукола пишется с одной к, кол-центр — с одной л, а плей-лист — через дефис. Даже людей с высоким уровнем грамотности это неизменно удивляет — а профессиональный корректор как раз такие вещи знает. Хотя, возможно, и имеет по этому поводу собственное мнение — скажем, плей-лист лично я писал бы слитно. Но в данном случае мнение словаря важнее.
Марк Кантуров, корректор и литературный редактор Грамоты
Тысячи слов уходящих и ушедших и тысячи новоязов, пришедшие в наш лексикон. О новом я мало. Это, как пентиум 2 грузить современными задачами. Он зависнет. Вишу и я.
Хлястик. Макинтош. Портсигар. Запонки. Штопка. Фильдеперсовые чулки. Патефон. Опасная бритва. С этими словами проще мне, а кто-то зависает.
Хлястик
хрень на спине, стягивающая шинель или пальто, или не важно, но стягивающая. Раньше хлястики были популярны даже в виде кличек, Жора Хлястик, например. Сейчас мы всё больше носим куртки и хлястики нам в глаза не бросаются.
Макинтоши в моём глубоком детстве сшили себе мои папа и мама, и в те трудные времена очень этим гордились. Тогда было модно. Тёмно-синего цвета мужского и женского фасонов и шили у модистки, так раньше называли женщин-портных.
"На тебе, мышиный туз,
Был майорский макинтош
И с кокардою картуз -
На себя ты не похож!"
Портсигары, наверное, есть и сейчас. Ими пользовался мой папа наравне с мундштуками и я тоже их не чурался. На то время и с теми сигаретами, что были, очень удобная вещь. До сих пор дома хранится маленький серебряный портсигар на десять сигарет, оставшийся от деда. На нём надписи на немецком языке, дата 1914 год и проба. Семейная реликвия. Пусть лежит.
Запонки - застёжки для манжет. При мне в юности ещё популярные, но катящиеся в закат. Различные модели, простые и ювелирные, их искали на подарок, их надевали в приличном обществе. Никулин терял запонку в номере у Светличной. Сошла на нет мода на них и их не стало. Где-то, может, есть в каких-то миллиардерских кругах, но меня там не бывает, чтоб я уверенно вам сказал.
Фильдеперсовые чулки - что-то женское и неимоверно козырное в своё время. Хорошие это были чулки или нет, я не знаю, но иметь их было очень авторитетно, как сейчас айфон. Позже слово фильдеперсовый стали использовать в смысле выпендрёжный.
Патефон это проигрыватель для пластинок. Я не знаю, как в нём всё происходило. Знаю, что надо покрутить ручку, чтоб взвести пружину, поставить на пластинку звукосниматель и слушать звук из кругленькой хуетеньки на звукоснимателе. Граммофон как раз отличался от патефона огромным раструбом из которого гремело и пело. Я ещё помню маленький ящичек с угла патефона, в котором хранились иглы для звукоснимателя. Иглы чем-то похожи на маленькие гвоздики без шляпок.
Опасная бритва – острорежущий предмет для сбривания волосяного покрова с разных мест преимущественно мужского населения, могла использоваться, как средство самообороны и нападения. В силу острой заточки и специальной стали лёгким движением руки наносила мгновенные, как правило долго заживающие порезы.
Много всяких слов из времён далёких. Все в башке не удержать. Там насущное бы удержать. Но любой из вас, кто там бывал в той старине, играючись может накидать ещё словечек.
И при чем здесь правила зеленой ручки?
Что происходит на уроке по английскому в СНГ?
Допустим, я пишу фразу - I having health problem
И точно такую же фразу пишет человек на уроке английского в Финляндии.
А вот дальше вступают правила зеленой и красной ручки. Итак, смотрим красную ручку.
I am having a health problema
Что мы видим? Почти одни только ошибки.
Что произойдёт в Финской школе?
I am having a health problem
Жирным я выделил написанное правильно.
Обратите внимание, на чём акцент.
В наших краях подсвечивают ошибки и проблемы. И когда ребенок или вообще человек смотрит на это, он понимает - я глупый, у меня ошибки. Вывод, я дурак и нет таланта к языкам.
В Финляндии же вывод - я умный. У меня всего две ошибки, почти все правильно. Надо дальше стараться. Вот ключевая разница, которая создаёт языковой барьер.
Мы обращаем внимание исключительно на ошибки. Тогда как финский подход и метод зеленой ручки говорит обращать внимание на успехи.
P.S: Как изучить английский быстро - у меня есть целая потрясающая статья в закрепе телеграма - https://t.me/+Rh2fIv8y9ukwN2Yy