Вот, смотри. Смотри, как строка струится, словно струйка серебра по тёмному бархату, как она изгибается, не ломаясь, как слова, эти круглые, гладкие, прохладные на ощупь самоцветы, перекатываются из ладони в ладонь, звеня друг о друга тихим, хрустальным, почти неслышным звоном. Ты ведь за этим и пришел, не так ли? Не за сутью, не за солью, не за пошлой моралью, втиснутой в финальную точку, а за самим этим переливом, за игрой света на гранях, за тем, как одна гласная тянется к другой, обнимая её, словно давняя подруга, и как согласные, твёрдые и чёткие, выстраивают для них прозрачные, звенящие дворцы.
Здесь не ищут кладов, здесь любуются картой.
А помнишь, как тягучее, точно патока, полуденное марево плывёт над раскалённым асфальтом, и воздух дрожит, и плавится, и плывут в нём лениво пылинки (эти крохотные, золотые танцоры в солнечном луче, что падает на персидский узор ковра), и сама тишина кажется чем-то плотным, осязаемым, сотканным из жужжания пчелы за окном и далёкого, еле слышного, перестука колёс? Вот и эти фразы — они не для того, чтобы нести весть, о нет; они для того, чтобы быть. Просто быть этим самым маревом, этим жужжанием, этим светом, в котором нет ничего, кроме самого света. Это чистая форма, мелодия, проступающая сквозь туман значения.
И волна идёт, и набегает, и катится, и рассыпается на мириады солёных, сверкающих брызг, и снова отступает, унося с собой песок и гладкие камушки, и этот ритм — вечный, убаюкивающий, гипнотический — он и есть единственный сюжет. Смысл ускользает, остаётся музыка; музыка умолкает, остается след. След на мокром песке твоего внутреннего слуха.
Ты ловишь меня за руку? Хочешь спросить: «О чём все это?» А я отведу взгляд, улыбнусь уголком губ и покажу тебе на облако, похожее одновременно и на лебедя, и на континент, и на пролитое молоко. О чем это облако? Оно ни о чем. Оно — само о себе. Так и здесь. Каждая пауза — это вздох. Каждое длинное, ветвистое, как зимнее дерево, предложение — это попытка удержать мгновение, рассмотреть его под лупой, увидеть в капле росы отражение всего неба. Изящество ради изящества, красота во имя красоты, шелест и шорох шёлка в пустой бальной зале.
Это просто танец теней на стене, за которым ты подглядываешь, приоткрыв дверь в комнату, где никого нет, кроме эха шагов и света, льющегося из окна, света, который лепит из пустоты летучие, мимолётные, ни к чему не обязывающие образы. Это лишь попытка соткать из воздуха кружево, поймать в ладони солнечный зайчик, запереть в шкатулку запах скошенной травы и лиловых июльских сумерек.
Прозрачная сфера, в которой застыл один-единственный выдох.
Больше ничего. И разве этого мало?
