- Недели две назад прихожу я домой, а Настена сидит за столом, глаза на мокром месте.
Я к ней. Что, говорю, случилось? Она молча подает мне планшет, а там фото: ребятишки, человек пятнадцать, и воспитательница с ними.
- Санечка… какой на тебя глядит?
Спросила, как мешком по голове ударила. Взял я планшет, на фото смотрю. Ни один не глядит на меня, понимаешь? Ни один. Не ворохнулось ничего в душе. Я планшет ей вернул и молча на кухню, к холодильнику. Достал флакон, накапал полстакана, выпил. Стою, думаю, а надо ли нам это все? Зачем себя так мучить? Настька подошла со спины, прижалась и говорит:
- И мне ни один не глянулся. Может, и не надо нам, а? Попробуем еще сами…
В общем, в тот вечер я напился в пыль. Наутро на работу сбежал, пока Настька не проснулась. И на обед не пошел. Не мог в глаза ей смотреть. Она смотрит так… как будто я вот сейчас возьму и все решу, понимаешь? А я не решу! Я не знаю, как решать. – Саня уже просто орал шепотом.
Эрика молча поднялась и ушла в кухню. Правильно, не нужно ей Санькину слабость видеть. И Саньке не нужно, чтобы видела. Это наше с ним. Я потянулся к так и стоящей на столе ополовиненной бутылке, но Саня отрицательно мотнул головой.
- Не хочу больше, не надо. – Он помолчал. – С работы пришел, а Настька на меня не смотрит. Обиделась. Я к ней, а она только плачет, и все. Я ее тогда сграбастал, силком на колени усадил и прямо спросил: «Нась, ты этого хочешь?».
Она долго молчала, минут пять.
- Не знаю.
- Завтра едем в детдом, отгул я уже взял.
Видел бы ты, как она обрадовалась. Вида не подает, но я-то знаю. Ночь Настька не спала и мне не давала. Только я начинаю дремать, она меня за руку теребит. «Санечка, а если кто понравится?», «А если никто не понравится?», «А если нас не пустят» и еще сто вопросов. К утру я готов был отказаться от поездки, но поглядел в ее счастливо-неверящие глаза и смирился. Всю дорогу до города она молчала, глядя в окно, и я пару раз чуть не уснул. Но в итоге добрались. Настька как ворота увидела, побледнела, глазищи напуганные. Но я уже внимания не обращаю, за руку ее хвать и вперед, напрямую к директрисе детдома этого. Там на входе нас сторож встретил, дядей Колей назвался, хороший мужик. Директрисы, говорит, нету пока, скоро будет. Так вы у меня чайку попейте, подождите. И так он Настьку разговорил, успокоил, что гляжу, а она уже улыбается вовсю.
- Вы – говорит – дитенка себе присмотреть, ага?
Мы кивнули оба, а он давай соловьем разливаться. Детки, мол, у них тут хорошие, душевные. Шкодят, как без этого, но чтобы всерьез пакостить, так такого и в мыслях нету. И ну давай нам их всех продавать. Про каждого что-то хорошее скажет, каждому характеристику краткую, но емкую, выскажет. Короче, к приезду директрисы мы уже все про всех знали. Настька совсем расслабилась, трястись перестала, и к директрисе в кабинет мы вошли уверенно. Тетка оказалась нормальная, выслушала нас внимательно, бумаги глянула, и повела сначала к младшим. У них там дети от трех лет живут, и вот она нам эту ясельную группу первой решила показать. Зашли, посмотрели и вышли, ни слова не сказав. Настька как закаменела вся, руку мою стиснула, но глядит решительно. Директриса на нас посмотрела, правильно все поняла и повела в следующую группу.
Здесь ребятня оказалась не такой молчаливой. Все носятся, орут, толкаются, что-то делят. Мы как только зашли, я сразу его углядел. Мальчонка лет семи, худенький, белобрысый стоял напротив пацана постарше и смотрел тому прямо в глаза. Вроде как спор у них вышел из-за чего-то. И вот мелкий не сдается, а старший не решается. Я на Настьку смотрю, а она от этого же мальца глаз не отводит.
- Это Ваня – прокомментировала директриса. – Хороший мальчишка, только неуживчивый очень. Чуть что, сразу в драку. Но это с возрастом пройдет. А так вежливый очень, много читает, спортом занимается.
- Можно с ним поговорить?
- Конечно. Давайте только не при всех. Вы в моем кабинете подождите, я его приведу.
Мы в кабинете как на иголках сидели, ждали, когда же директриса Ваню приведет. Привела.
Дверь открылась, и у меня сердце в пятки ухнуло, а Настька наоборот, сидит, улыбается.
- Ваня, знакомься, это дядя Саша и тетя Настя, они очень хотят с тобой познакомиться.
- Зачем? – Ваня смотрел на нас без всякого доверия.
Как ответишь на такой вопрос? Настька беспомощно на меня смотрит, я на Ваньку. А он голову упрямо наклонил и смотрит исподлобья прямо мне в глаза. Я понял, что кривить душой никак нельзя, надо говорить как есть.
- Мы сына ищем.
- Я не ваш сын.
- Но можешь им стать. Если захочешь.
- А зачем вам?- он перевел взгляд на Настьку. У нее глаза намокли, лицо кверху задрала, слезы держит. Справилась с собой и сказала просто:
- Дом без детей пустой стоит, неживой как будто. Мы очень хотим ребенка.
- Зачем? – Ваня стоял такой напряженный, словно от нашего ответа зависело что-то такое важное, что важнее и нет ничего. А, может, так оно и было. – Саня поднялся из-за стола. – Пойдем, покурим, не могу я что-то.
Мы вновь вышли на улицу. Закат уже отгорел, и на трассе разлеглись густые темно-синие сумерки. Проносящиеся изредка машины вспарывали их светом фар и исчезали вдали, моргнув на прощание стоп-сигналами. Саня жадно закурил, посмотрел на меня в упор.
- Ты представляешь, как отвечать на такие вопросы? Зачем вам ребенок… - он зябко поежился.
- Честно – я пожал плечами – Ничего иного не остается.
- А если сами для себя еще не решили зачем?
- Тогда рано приехали. Или вообще зря.
Саня в молчании докурил сигарету и потянулся за следующей. Повисла тишина, нарушаемая только чьим-то писком из ближайшего подлеска. Из бара вышли гости, сели в машину и уехали, моргнув на прощание фарами.
- Все у тебя просто – проворчал Саня, провожая машину взглядом.
- Сань, оно и в жизни все просто. Мы сами все усложняем. Вот ты мне здесь и сейчас скажи – зачем тебе ребенок?
Саня посмотрел на меня затравленно, но все же ответил:
- Потому что нельзя без детей, в них весь смысл.
- А Ване этому важен твой смысл? – я сделал ударение на слове «твой». – Ты его спросил, зачем ему папа с мамой?
Саня обессилено опустился на скамейку, свесил натруженные руки и уставился на пустынную пока трассу.
- А я тебе скажу – продолжал я. – Ему нужно, чтобы его любили. Любили – я произнес это слово по слогам. – Потому что за всю его короткую жизнь его никто не любил, понимаешь? У него душа как воробей на морозе, нахохлилась и мечтает отогреться. А ты про смыслы…
Саня вдруг улыбнулся, хорошо так, открыто, и сказал:
- Значит, Настька все правильно сказала. Она сказала, что у нас накопилось очень много любви, и нам нужно поскорее кому-то ее подарить.
- Женщины мудрее нас, Саня – я сел рядом с ним. – Дай-ка мне сигарету…
Мы сидели на скамейке, мимо изредка проезжали припозднившиеся машины, в бар заходили и выходили гости. Говорить не хотелось, да и надобности не было. Пару раз выглядывала обеспокоенная Эрика, но сразу уходила, не говоря ни слова. Сумерки сменились темнотой, в небе зажглись сочные звезды, примолкшая было тайга зашумела на особенный, ночной лад. Шорохи, скрипы, крики ночных птиц. Из-за бара выполз старый знакомый, большой сердитый еж. Он помедлил секунду и деловито направился прямо к нам.
- Вот бы Ваньке его показать – сказал вдруг Саня. – Как думаешь, Иван Александрович Лихоманов звучит?
- Звучит. Ванька Лихой – я усмехнулся.
- Не, он не такой, он лучше, чем мы.
- Это конечно – спорить с очевидным не имело смысла.
- А еще… у него глаза как у Настьки. Синие-синие, как небо в марте – Саня смутился.
- Сань… Тебе какой совет нужен?
- Знаешь, мы за два месяца все документы на усыновление Ваньки собрали, все инстанции и проверки прошли. И все эти два месяца Ванька ждал. Не наездишься ведь в город каждый день, я ему телефон купил, по скайпу общаемся по вечерам.
Внезапно задул сильный ветер, зло засвистел в верхушках деревьев.
- Дождь будет – Санька поднялся. – Пойдем в тепло.
- Эрика говорит, дождь к счастью.
Внутри после промозглой улицы показалось особенно уютно, и я с удовольствием расположился за нашим столиком. Витька тут же организовал нам чайник чаю, Эрика принесла «Медовик» и пристроилась рядом со мной, положив голову мне на плечо. Саня уселся напротив, и я с радостью заметил, что он успокоился, перестал переживать и теперь просто наслаждается хорошим вечером.
- Счастливые вы – сказал он, глядя на нас с Эрикой.
- А то – согласился я. – Вы тоже счастливые, просто даже не подозреваете, насколько.
По окнам тугой волной хлестнул дождь, окончательно размывая трассу за окном.
- Вот и дождь – задумчиво проговорил Санька словно бы сам себе. – К счастью…
Эрика достала из кармана свернутый листок бумаги и протянула его Саньке. Саня взял его, развернул…
- Можно я вслух?
Эрика пожала плечами и снова устроилась у меня подмышкой.
Саня прокашлялся и начал негромко нараспев читать:
Как хорошо, что дождь.
Мы через сон услышим:
Дробь побежит по крышам
Из-под его подошв.
Дождь пришел постучать
К нам из лиловой дали,
Встану и в одеяле
Выйду его встречать.
Голос его то хор,
Словно со дна колодца,
То он поет, смеется
тоненько, как фарфор.
То он мчит во весь дух,
То прекращает гонку,
Чтоб почитать дождёнку
Детскую книгу вслух.
Люди мрачнеют вмиг,
Только мелькнет он в окнах
Я открыл дверь и в мокрых
Тапочках в дождь проник.
Запах его и шум
В холод его крылатки
Встретил его и сладко
И глубоко дышу.
Стены, асфальт, металл,
Пишущий свежей краской,
Дождь мой любимый, здравствуй,
Я о тебе мечтал.
(Вера Полозкова, Кате Гордеевой)
Саня аккуратно сложил листок и убрал в карман.
- Дожденку… - он улыбнулся и отвернулся к окну.
- Сань…
Он повернулся ко мне, улыбнулся и сказал:
- Мне больше не нужны советы, Дим. Я за сыном еду…
Бар "ВЕРСТА"