- Сема, может все-таки эти? – мама крутила в руках черные лакированные туфли с круглыми носами на толстой шнуровке и с массивным каблуком. Но Семечка ее не слышал, он как изваяние застыл перед стоящей на полке парой туфель. О, что это были за туфли! За такие туфли любой пацан с их улицы без колебаний отдал бы новенький «Урал» и футбольный мяч в придачу. И пачку «Космоса», или даже две. В общем, многое бы отдал.
Из темно-коричневой кожи, с аккуратно заостренными носами, на изящно скошенном каблуке, с тонкой шнуровкой, где на каждом отверстии под шнурок блестела золотом латунная заклепка. Подошва... О ней стоит сказать отдельно. Тонкая, твердая, чуть темнее верха, она при одном взгляде навевала мысль о легкой стремительной походке и едва слышном скрипе.
- Мам, давай эти, а?
Мама встала за спиной Семечки и с сомнением разглядывала предмет его вожделений.
- Какие-то они слишком… фасонистые, что ли? Перед кем форсить-то?
Семечка молча посмотрел на мать, и она поняла – спорить бессмысленно, но все же привела последний, убийственный аргумент:
- В них и в футбол не поиграешь.
- Для футбола у меня кеды есть – Семечка внутренне возликовал, он уже понял, что вот прямо сейчас станет обладателем этих удивительных туфель.
- Сем, ну ведь дорогие они.
- А я их беречь буду, мне их на пару лет точно хватит – Семечка умоляюще посмотрел на маму и заметил в уголках ее глаз так любимые им искорки улыбки.
- Спасибо, ма! – он чмокнул ее в щеку, схватил туфли и принялся примерять. Впору. Впору! Ну, может самую малость жмут, но это ерунда, разносятся. Он прошелся взад-вперед, прислушиваясь к ощущениям и искоса поглядывая на маму – что скажет?
- Ладно уж, бери и пойдем, рубашку еще купить нужно.
Семечка стремительно переобулся, прижал обновку к груди и устремился вслед за мамой…
Сентябрьский вечер невесомо и прозрачно опускался на город, включал в домах телевизоры и музыку, выводил на улицы парочки и собирал во дворах сердобольных бабушек, готовящихся с боем загонять внуков по квартирам. А внуки старались ухватить еще немного уличного веселья и оттого бесились пуще прежнего, криками сводя окружающих с ума. Скоро стемнеет, зажгутся фонари, и над Бродвеем, как называли улицу Ленина, поплывут ничем не заглушаемые отзвуки дворовых песен, взрывы смеха и особенная вечерняя тишина. Такая тишина бывает только поздними вечерами в конце сентября, когда небо окончательно темнеет, и чернильные сумерки расползаются по дворам, создавая укромные уголки в самых неожиданных местах. В этих укромных уголках тут и там вспыхивают огоньки сигарет и слышится приглушенный смех. В окнах домов зажигаются теплые огни, где-то синими вспышками отсвечивают телевизоры, уличные высокие фонари создают островки света, в которых собираются небольшие компашки из молодняка, поглядывающие друг на друга то ли в ожидании драки, то ли желая ее избежать. Но самое интересное происходит во дворах, где собираются старшаки. Они оккупируют скамейки, днем занятые старушками, и столики, за которыми днями напролет деды с оглушительным стуком забивают козла или режутся в карты, попивая портвейн или чего покрепче, под настроение.
Попасть в компанию к старшакам было почти невозможно, и молодняк обычно кружился неподалеку, вслушиваясь в соленые шуточки и гитарные переборы и истово желая быть приглашенным в компанию. Семечка не был исключением и тоже хотел попасть в компанию к своим старшим, но ни за что не попросился бы. Захотят – позовут. Правда, еще по весне загорелось ему научиться играть на гитаре, и в немалой степени как раз из-за желания участвовать в вечерних посиделках. И Семечка не был бы Семечкой, если бы не придумал, как начать учиться. Был у него товарищ по школе, звали его Михой и был он обычным середнячком из тех, кто никогда не лезет вперед и вообще старается не отсвечивать. Но он учился в музыкальной школе как раз по классу гитары, и это делало его незаменимым для Семечки. Пару месяцев назад он улучил момент и в столовой подсел к Михе:
- Миха, а ты сколько уже гитаре учишься? – закатил он пробный шар.
- Семь лет уже, а чего? – Миха с неохотой оторвался от вкуснющего гуляша с пюре и уставился на Семечку.
- Хорошо уже умеешь?
- Ну… Нормально вроде. А чего надо-то?
- Да ты ешь, ешь – Семечка принялся за свою порцию, тем более, что гуляш в их столовой всегда был таким, что ложку можно было проглотить.
Миха пожал плечами и вернулся к еде. Семечка же напряженно раздумывал, что можно предложить Михе такого, чтобы он согласился помочь ему научиться играть. Не придумав ничего лучше, как прямо спросить, что бы тот хотел за такую помощь, он быстро доел гуляш, проглотил булочку с компотом и выжидательно уставился на неспешно жующего Миху.
- Ну чего? – Миха отложил булочку.
- Научи меня играть на гитаре, а?
Миха с трудом проглотил кусок булки и с сомнением посмотрел на Семечку:
- Ну, не знаю – протянул он. – Так просто не научишься, это ж инструмент, не бубен какой-нибудь.
- Я буду очень стараться. Ты скажи, чего хочешь за это?
Миха ответил, не раздумывая ни секунды:
- Скажи Митяю с пацанами, пусть не лезут ко мне и к Савке.
Митяй был на год старше Семечки, имел дела с нехорошими пацанами из старших и имел славу отморозка. Обирал младших, несогласных жестоко избивал.
- Думаешь, он меня послушает? – Семечка внутренне передернул плечами. – Думаю, огребу проблем от него, только и всего.
Миха пожал плечами:
- Я уже огреб, устал по ушам получать от его придурков.
Семечка вздохнул:
- Я подумаю.
Поднялся и вышел из столовой. Его Митяй старался не задевать. Во-первых, сам Семечка был тот еще подарок и характером обладал неуживчивым, так просто его было не сломать. Во-вторых, его старшаки своих в обиду не давали в случае чего спрос Митяя могли учинить серьезный. В-третьих, Семечку в школе уважали, и пытаться его прогнуть было как-то не по-пацански. В общем, они блюли нейтралитет, а тут Миха предлагал этот нейтралитет нарушить. С одной стороны, да и плевать на него, с другой можно и другие варианты поучиться гитаре поискать. Вот ходи теперь и думай. Долго Семечка думать не стал. Дождавшись очередной перемены, он вышел из школы и направился к развалинам бывшего ДК «Шахтер», расположенным буквально в двадцати метрах. Там в одном из уцелевших кабинетов у Митяя была штаб-квартира, где он со своими пацанами проводил целые дни за картами. Пробравшись через завалы ломаного кирпича и настоящую паутину из разорванной и изогнутой арматуры, Семечка услышал громкий гогот и буквально через пару шагов оказался у входа в бывший кабинет директора ДК. Два высоких окна, рама со стеклом в одном из которых уцелела, а второе было неумело затянуто обычной парниковой пленкой, давали достаточно света, чтобы разглядеть нехитрую обстановку. У дальней стены стоял пропыленный насквозь и заляпанный грязью большой диван, на котором устроились Митяй и пара его ближних приспешников. Перед диваном стоял массивный стол темного дерева, вокруг которого на сложенных из кирпича тумбах расселись остальные. На столе шла игра в «Тысячу», в беспорядке были разбросаны пачки сигарет и спички.
Семечка вошел в кабинет, и там моментально повисла гробовая тишина. От стола поднялся мелкий, тощий, весь какой-то вихлястый малец с оттопыренными в стороны ушами. Таких обычно байстрюками зовут. Нагло глядя на Семечку, он подошел к нему вплотную, обошел кругом, остановился, уставился с вызовом в глаза:
- Тю, а кого это к нам принесло? Денег принес?
Семечка даже не посмотрел на него. Он обвел взглядом собравшихся, отмечая про себя знакомые лица и немного удивленные взгляды, и уставился на Митяя. Широкоплечий, массивный, коренастый, с большой лобастой головой, растущей прямо из плеч, Митяй производил впечатление. Сразу было ясно, что силой он обладал немалой и применял ее без раздумий.
- Митяй, мне бы поговорить.
- Говори.
- Тет на тет.
Митяй вскинул бровь, обиженный невниманием со стороны Семечки ушастый тут же взвился:
- Не, вы слыхали, пацаны? Этот фуцен нас не уважает. Ты че, бессмертный что ли? – он вознамерился было толкнуть Семечку в плечо, но, натолкнувшись на его взгляд, передумал.
- Никшни – бросил Митяй, и ушастый тут же замолк и вернулся на место, бросая на Семечку злые взгляды. Митяй хмыкнул, поднялся, прихватил пачку сигарет, повел плечами:
- Ну тет на тет так тет на тет. Бить не будешь? – кривая усмешка.
Отвечать Семечка не стал, только улыбнулся в ответ с пониманием хорошей шутки. Остальные откровенно заржали. Ну да, шансов против Митяя у Семечки было немного, разве только с доброй арматуриной в руках, и то не факт.
Они вышли из кабинета, и Митяй пошел куда-то вглубь руин. Остановился он на входе в остатки большого зала. Через обрушившуюся крышу сюда проникали лучи света, в которых кружилась поднятая ими пыль. Митяй закурил, предложил Семечке, но тот отрицательно помотал головой.
- Говори, чего хотел – Митяй остро исподлобья глянул на Семечку.
- Хотел попросить тебя не трогать Миху Смышляя и Саву Еврейчика – Семечка посмотрел Митяю прямо в глаза. Тот прищурился:
- Вообще-то я с них получаю.
- Вряд ли много.
- Много или мало – дело мое.
- Что хочешь, чтобы их не трогать? – Семечка решил не ходить кругами.
Митяй глубоко затянулся, вы пустил дум вверх, подумал немного и спросил:
- Зачем тебе это?
Семечка про себя сразу решил, что говорить будет как есть, так что темнить не стал:
- Я Миху попросил научить меня на гитаре играть. Он в ответ попросил с тобой поговорить. Я говорю.
Митяй хмыкнул, щелчком отправил окурок к стене, всем телом повернулся к Семечке, посмотрел оценивающе.
- Шибко надо?
- Было бы не надо, не пришел бы.
- Добро – просто сказал Митяй. – Никто его больше не тронет.
И пошел назад. Уже на пороге остановился, повернулся и сказал:
- Слышь, Семечка? Если реально научит – скажи мне. Может, тоже поучусь.
И ушел. Семечка постоял еще с полминуты, переваривая разговор, и отправился домой…
С того момента прошла уже пара месяцев. Все это время Миха честно учил Семечку держать в руках гитару, а Семечка честно изо всех сил старался, и у него начало получаться. Простые песни он уже играл вполне сносно, но все равно уверенности в руках пока не чувствовал.
- Тебе бы свою гитару, чтобы постоянно играть, пальцам тренировка нужна – сказал как-то Миха после очередного занятия. – Я ведь не преподаватель, по-настоящему учить не могу, только то, что сам знаю.
Семечка и сам уже думал на эту тему, но идти к родителям за деньгами на гитару… Поэтому предложение Антона Теряя, одного из старших, пришлось как нельзя кстати. Как-то вечером он собрал пацанов постарше во дворе:
- Пацаны, есть вариант заработать, но надо будет реально повкалывать. Кто готов?
- А что делать? – спросил Семечка.
- На оптовке две недели вагоны поразгружать. Туда завоз большой планируется, грузчики нужны.
- Что разгружать? Если муку и сахар, я пас – Семечка хорошо помнил, как пер с рынка домой мешок муки, чуть пополам не сломался.
- Не – замахал руками Теряй. – Это взрослые мужики будут таскать. А вам макароны разные и прочее не шибко тяжелое.
- Сколько платят? – это уже Димка Лихой.
- Десятка с вагона, а там уже сами разбирайтесь, сколько народу собирать..
Пацаны переглянулись.
- Когда начинать?
- Да сегодня и начинать. Поехали?
В первый день они разгружали впятером. Заработали по два рубля, но на следующий день Семечка даже в школу не пошел, не смог встать, все тело болело нещадно. К концу второй недели их работало снова пятеро, приноровились. В итоге Семечка заработал целых двадцать четыре рубля, то есть почти половину от требуемой для покупки гитары суммы. По окончании работы он подошел к Теряю:
- Слушай, Антон, а нет ли еще какой работенки?
- Копишь на что-то? – сразу догадался тот.
- Коплю.
- На что, не секрет?
- На гитару.
- На гита-а-ару? – удивленно протянул Теряй. – А зачем тебе гитара?
- Играть – пожал плечами Семечка.
- Ну ладно, не хочешь – не говори. И много еще накопить осталось?
- Еще столько же, сколько уже заработал.
- Нет, брат, нет пока больше работы – Теряй развел руками. – Но ты не огорчайся, придумаем что-то.
С тго разговора прошла неделя, когда Теряй подозвал Семечку на разговор.
- Помнится, ты на гитару копил – начал он разговор.
- Копил.
- Еще что-то удалось добавить?
- Так, по мелочи.
- Сколько еще нужно?
- Двадцатка – хмуро буркнул Семечка.
- Держи – Теряй залез в карман и вытащил пару мятых красных червонцев, которые протянул Семечке. – Мы с пацанами – он кивнул на смотрящих на них старшаков – добро помним. Покупай свою гитару.
Семечка, не веря себе, принял деньги, спрятал их в карман и сказал, глядя Теряю в глаза:
- Я тоже добро помню.
Затем повернулся к старшакам и громко сказал:
- Спасибо!
- Иди уже – хохотнул Сеня Цыган, главный у старших.
Гитары, как это ни странно, продавались в большом спортивном магазине. Выбирать гитару Семечка позвал с собой Миху как самого сведущего из своих знакомцев. Тот обрадовался так, словно это ему должна была достаться новая гитара, и всю дорогу до магазина болтал без умолку, рассуждая о достоинствах и недостатках разных гитар. Хорошо хоть идти до магазина было недалеко, и окончательно достать Семечку он не успел. Однако, придя в магазин, Миха как-то растерялся, стоя перед длинным рядом висящих на стене разных гитар. Продавец, видя такую их растерянность, принялся задавать им наводящие вопросы. В результате Семечка ушел из магазина с гитарой Самарской фабрики С-2. По словам продавца, это было лучшее. Что он мог бы купить на свои деньги. В дополнение ему достались два комплекта струн и пачка темно-бордовых медиаторов…
Старшаки все так же сидели во дворе, коротая оставшееся до вечера время. Появление Семечки с гитарой было встречено дружным ревом:
- Семечка, а ну, сбацай что-нибудь!
- «Листья желтые» давай!
Устроившись на скамейке, Семечка с Михиной помощью взялся настраивать гитару, и минут через сорок гордо заявил:
- Готов.
Все замерли в ожидании, и Семечка, зажмурив глаза, взялся за «Листья желтые». Доиграв и допев песню до конца, он с ожиданием неминуемой катастрофы открыл глаза и увидел… довольные улыбки на лицах старших.
- А ничего – протянул Теряй. – Могёт.
- Не могёт, а могет – поправил его Цыган. – Но есть куда стремиться. А ну, дай-ка сюда – он требовательно протянул руку, и Семечка не без внутреннего тремора передал ему гитару. Как оказалось, переживал он зря. Цыган гитарой владел виртуозно. Он сходу выдал сначала сверх-модный «Вальс Бостон», потом «Не надо, не надо», потом… В общем, Семечка, как и остальные, заслушался. Пел Цыган здорово, едва ли не лучше, чем играл, самозабвенно и громко. Доиграв, он отдал гитару Семечке и сказл:
- Ты приходи вечером, поиграем.
Семечка мало что не подпрыгнул от радости, но виду постарался не подавать, еще не хватало…
Остаток дня тянулся бесконечно долго. Семечка успел переделать все дела по дому, выслушать мамину нотацию на тему плохой учебы и батино одобрение по поводу заработанных на гитару денег, перебрать велик, а вечер все не наступал. Когда солнце, наконец, спряталось за крышей ближайшей пятиэтажки, Семечка засобирался. Выгладил брюки так, что об стрелку можно было порезаться, надел купленную сегодня рубашку и отцовскую фетровую куртку, с некоторым трепетом натянул скрипучие туфли, взял в руки гитару, сунул в карман запасные струны, на всякий случай…
- Отец, глянь, каков франт у нас вырос, а? – сказала мама, выглянув в коридор.
- Ну все, теперь все девки твои. Ты учти, сын, меньше английской королевы в дом не приводи – батя подмигнул ему и ушел в комнату.
- Осторожнее там – вздохнула мама. – А то знаю я вас…
Семечка ничего не сказал, хлопнул дверью, катился по крыльцу и зашагал к калитке, стараясь ступать точно по деревянному трапику, дабы не испачкать туфли. Неся гитару на плече, он спустился к Бродвею, заглянул во двор, где обычно сидели старшие, никого там не увидел и с некоторым волнением шагнул под свет уличных фонарей. По Бродвею гуляли пары, изредка попадались спешащие домой припозднившиеся взрослые. Внимания на Семечку почти никто не обращал, и он успокоился. Туфли сделали его походку легкой, летящей и какой-то стремительной, гитара на плече придавала уверенности, широкая улыбка растягивала губы. Это был его вечер. Темный, тягучий и оттого немного загадочный. Он шел по городу, поглядывая по сторонам, помимо воли заглядывая в светящиеся окна. Он любил разглядывать эти теплые прямоугольники чужой жизни, гадая, кто там живет. Но сегодня ему было не до раздумий, его ждал тот самый заветный двор, где любили собираться старшие с гитарами, где лился во взятый из газировочного автомата стакан портвейн, ходили по кругу сигареты и девчата доверчиво жались к парням, прячась от ночной прохлады под их куртками. Вот и та самая арка, под которой нужно пройти, чтобы попасть во двор. Шаг, еще один, и вот он уже внутри. Длинный ряд двухэтажных стаек, в которых жители окрестных домов хранили разный хлам, держали кур и кроликов, гнали самогон и ставили бражку, хранили соленья и варенья. Целый отдельный мир эти небольшие стайки. Рядом выкопаны погреба, их творила прикрыты сколоченными из досок и обтянутыми толью крышками. Иногда, когда бабушки начинали ругаться на поющую песни молодежь они перебирались с лавочек и столов на эти самые крышки, которые за день нагревались на солнце и потом полночи отдавали тепло.
Из старшаков на месте был только Цыган. Он сидел на лавке и наигрывал что-то на гитаре. Увидев его гитару, Семечка невольно сглотнул. Это было настоящее произведение искусства! Тонкая, изящная, с тонким грифом и блестящей декой, она сразу вызывала ассоциации с концертом какого-нибудь ВИА. Звучала эта гитара в руках Цыгана просто убийственно. Она пела на все лады, звенящие ноты срывались со струн и растворялись в ночи, заставляя сердце трепетать и биться в такт музыке.
- О, семечка, молодец, что пришел пораньше – поприветствовал его Цыган. – Давай садись рядом, а то потом места не будет, простоишь весь вечер.
Семечка устроился рядом, заворожено глядя на летающие о струнам пальцам Цыгана. Вечер тем временем все густел, окна в доме напротив вспыхнули теплым желтым светом.
- А где все? – не выдержал Семечка.
- Скоро придут, закупаются пока – Цыган отставил гитару в сторону и закурил. – Не очкуй, Семечка, все будет тип-топ.
Все собрались как-то разом. Миг, и на скамейке и вокруг нее собралось человек двадцать. Кто-то выставил три бутылки портвейна, кто-то развернул плавленые сырки «Дружба», кто-то выложил завернутые в газету бутерброды с колбасой. Стакан с портвейном пошел по кругу. Семечка мучительно решал, что делать, когда очередь дойдет до него, но так ничего и не придумал. Поэтому, когда чья-то рука протянула ему стакан, бездумно взял его и сделал добрый глоток. Дыхание на миг перехватило, он закашлялся и передал стакан дальше. Цыган хлопнул его по спине:
- Э, брат, да ты еще и не пробовал сей божественный нектар? Ну, тогда ему больше не наливать, нечего пацана спаивать.
Тем временем портвейн упал в желудок и тугой теплой волной ударил Семечке в голову.
- Ты закусывай давай – Цыган сунул ему в руки кусок бутерброда. –Ешь, говорю, а то через пять минут мы тебя потеряем.
Семечка с упоением вгрызся в бутерброд, и ему показалось, что ничего вкуснее он в жизни и не пробовал никогда…
Спустя полчаса, когда портвейн был выпит и старшаки курили, Семечка спросил у Цыгана:
- А когда ты будешь играть?
- А ты? – спросил его Цыган. – Давай, изобрази нам что-нибудь. Ау, дорогие слушатели, сейчас перед вами выступит подающий надежды артист музыкального жанра Семечка, прошу любить и жаловать.
Семечка огляделся, взял в руки гитару и заиграл, сначала неуверенно, но постепенно входя во вкус. Сыграл все три песни, что успел выучить к этому времени, и затих, не глядя по сторонам. Некоторое время над скамейкой висела тишина, а затем откуда-то из-за спин собравшихся прозвучали несколько негромких хлопков в ладоши и отчего-то знакомый голос произнес:
- А ты молодец.
Народ начал оглядываться, расступаясь, и к скамейке шагнул… фиксатый! Тот самый, который вместе с толпой пацанов с Северного гнал его в тот вечер, когда он провожал Шушуню.
- А ты чего здесь делаешь? – недобро улыбнулся ему Семечка.
- Знаешь его? – Цыган смотрел на чужака без особой приязни.
- А то как же. Это они меня по Северному как зайца гоняли.
- Вот оно что – протянул Цыган, вставая. – И чего ты тут потерял, мил человек? Неужто пилюлю бесстрашия принял?
- А ты меня напугать решил? – фиксатый сплюнул Цыгану под ноги. – Давай.
И вдруг резко свистнул. В тот же миг со всех сторон на них кинулись человек двадцать, а может и больше, считать Семечке было некогда. Быстро сунув свою и Цыганову гитары под скамейку, он кинулся в свалку. Во дворе стоял жуткий гвалт, такие драки никогда не бывают тихими. Вот кто-то разбил бутылку и теперь размахивал розочкой, жутко крича:
- Попишу, уроды! Пошли вон!
Кто-то уже ломал стайки, разбирая их на штакетник, который тут же с громким треском ломался о спины нападавших. Не прошло и трех минут, а на земле уже лежало несколько парней, и не разобрать было в темноте, свои это или чужие. Семечка дрался вместе со всеми, отчаянно пинаясь и размахивая вытащенной кем-то из стайки лопатой. В какой-то момент ему прилетело по правой ступне, да так больно, что на миг отнялись пальцы, а из глаз брызнули невольные слезы. Девчата, вопреки обыкновению, не кричали. Они вытаскивали из драки упавших и пытались остановить текущую из порезов и рассечений кровь.
Семечка дрался и как-то отстраненно думал: «Да что за ерунда? Что за драка такая дурацкая? Зачем это все?». Цыган, увидев его, крикнул:
- Семечка, вали отсюда! Забирай гитары и беги, сейчас милиция приедет!
И правда, за домом, совсем рядом слышался быстро приближающийся вой сирены. Семечка бросил лопату, стремительно нырнул под скамейку, схватил обе гитары и что есть духу припустил в сторону Дворца Пионеров, чтобы разминуться с милицией, но столкнулся с целой толпой дружинников с красными повязками на рукавах.
- Эй, пацан, где драка? – окликнул его один из них.
- Там! – Семечка махнул рукой себе за спину.
- А гитары куда прешь?
- Это мои! Домой несу, иначе сломают.
- Ладно, иди отсюда.
Семечку спасло то, что по возрасту он никак не годился в участники пьяной драки. Отдышавшись, Семечка в обход отправился домой, припадая на правую ногу и подвывая от боли. В какой-то момент он поднял глаза и увидел бегущего фиксатого и догоняющего его дружинника.
- Давай, догоняй гада – со злорадством подумал Семечка и захромал дальше…
Мама, увидев его помятую физиономию, только горестно вздохнула и пошла наводить бодягу, смазывать синяки. Семечка с трудом разулся и проковылял в свою комнату. Правая ступня распухла и болела так, что впору было выть в голос. Отец зашел следом, кинул взгляд на лицо и сбитые кулаки. Присел перед Семечкой, осторожно взял его ступню в жесткие ладони.
- Поехали в больницу, перелом у тебя – сказал он буднично и пошел собираться.
Дальнейшие события Семечка помнил плохо. Скорая, больница, могучий травматолог, рентген, намотанный на ногу гипс…
Проснулся Семечка ближе к полудню. Болели голова и кулаки, нога, как ни странно, не болела. Наверное, еще действовали обезболивающие. Он уселся на кровати, и в комнату тут же вошла мама:
- Рассказывай, сынок.
- Ну мам…
- А я говорю, рассказывай! Откуда вторая гитара? Ты ее отобрал у кого-то, да? Своей мало?
- Мать, отстань от сына пока, не видишь, худо ему? – в комнату вошел отец, внес костыли.
А чего он дома? Ах да, воскресенье же…
Мама фыркнула рассерженной кошкой и ушла в кухню, где сразу загремела посудой. Она всегда ей гремит, когда чем-то недовольна.
- За дело хоть? – отец уселся напротив.
- Все дрались, и я дрался – буркнул Семечка.
- Ясно. Сам встать сможешь? – и протянул ему костыли.
Со второй попытки Семечка поднялся, постоял, привыкая, сделал шаг, другой…
- Нормально – констатировал отец. – Умывайся и давай обедать.
Семечка кое-как умылся и уселся за стол. Мама. Все еще дуясь на них с отцом, брякнула на стол тарелки с супом, буркнула «Хлеб сами возьмете» и ушла в комнату, к телевизору. Отец усмехнулся, достал хлеб, горчицу и тонко настрогал розовое соленое с чесночком сало. Когда они уже почти доели, в кухне появилась мама. Ее лицо было растерянным, в руках она держала его туфли.
- Сынок, твои туфли…
Семечка посмотрел на туфли, и сердце рухнуло в желудок. Правый туфель был разбит вдребезги, заостренный нос превратился в бесформенную мякину, поперек шла огромная уродливая царапина.
- Ну и что туфли? – спросил отец. – Отдам Алику, все приведет в норму, не паникуй.
Семечка с надеждой посмотрел на отца. А вдруг дядя Алик и правда сможет? Этот старый армянин творил с обувью настоящие чудеса…
