К тому моменту становилось очевидно, что ночь здесь не сменяется днем. Сколько бы я не шел, сколько бы раз не взглянул на луну, она всё смотрела на меня в ответ, неподвижно. Она либо двигалась очень медленно, либо не двигалась вовсе. Застыла во времени.
Когда время уже не имело значения, а боль воспринималась как должное, я увидел хижину, покрытую лунным светом. То ли от радости, то ли от неожиданности я остановился и выронил свой мешок.
Поверить не могу, мы добрались!
— Скажи, что ты это тоже видишь? — громко спросил я от радости.
Маша ничего не ответила, но по тому, как расслабилась её спина, я понял, что она тоже видит хижину. Я всё ещё мог прочитать её по спине. Спустя десять лет. Видимо некоторые люди оставляют след намного глубже других. А если ты их ещё и изнасиловал…Да, особенно такие. Не то чтобы у меня таких много. Всего один.
Между берегом и бесконечными деревья, стоял холм. До его ровной поверхности не дотянется ни одна волна. На нем и расположилась небольшая хижина с трубой.
И вот ещё странная вещь, что уловил я не сразу - стало тихо. Ветер успокоился и волны перестали шуметь. Я громко слышал шелест травы от соприкосновения с ботинками. Слышал, как рот выдыхал от усталости, не в силах сдерживать углекислый газ, что попадал в меня от больших глотков кислорода. Подойдя к хижине, не только мы с Машей замерли в ожидании. Но и ветер с морем тоже.
— Замок, — сказал я, посмотрев на дверь. — Вот тебе и сходили в поход. Тебе отец ключ не давал?
Маша выглядела как ученик у доски, не знающий, что от него хотят.
— Я обшарила все карманы. Неужели я пропустила ключ? И в шкафу ничего не было, — она замельтешила в разные стороны. — Бессмыслица какая-то. Зачем упоминать хижину, но не сказать, где ключ?
«Может, потому что здесь никому нельзя доверять?» - чуть не вырвалась у меня. Простое опасение её гневного взгляда в мою сторону, меня останавливало.
— Отойди, — я поднял дробовик и напряг ноги ожидая отдачи.
Маша отошла лишь на два шага. Я опустил дробовик.
— Чуть подальше пожалуйста. Это все-таки шрапнель.
— Ты уверен, что это хорошая идея? Ты оставишь большую дырку в двери. И вдруг там, с другой стороны, замок что позволяет закрыться изнутри. Нам бы он пригодился. Неизвестно, кто здесь может бродить кроме нас, — справедливо отметила Маша.
Зверь, с кошачьими глазами, всё ещё бродил в этом лесу. Но остановит ли его защелка?
— Попробуй ударить по замку рукояткой, — закончила Маша.
От моего удара, даже петли на двери не загуляли.
— Это всё на что ты способен?
Я ударил ещё раз, а потом ещё раз.
— Это не работает, — произнес я с раздражением.
— Потому что ты слабо бьешь!
— Хочешь сама ударить? На! — я протянул ей дробовик.
Маша выхватила дробовик и пихнула меня плечом проходя к двери. Я освободил ей место и скрестил руки.
От её удара, лишь слегка дернулся замок. Второй и третий удар ничего не изменили.
— Надо бить сильнее, — съязвил я. Поддался ребячеству.
— Ой, знаешь что, хочешь стреляй, — ответила Маша и кинула в меня дробовик, надеясь что я не успею его поймать.
Успел.
Отошел от двери на два шага и выстрелил быстро и без предупреждения. Маша отпрыгнула от неожиданности. Щепки полетели во все стороны, я успел зажмуриться.
Открыв глаза, я увидел, что часть замка, его тело, отлетело, но крепление было на месте.
— чёрт. Маша, принеси камень.
Маша и думать об этом не хотела. Она подошла ко мне еле сдерживая цок за своими недовольными губами, взяла дробовик и с первого удара рукояткой по остаткам замка раскрыла его.
— Если тебе всё ещё нужен камень, сходи и сам его принеси.
Я промолчал, скрывая своё ущемление.
Овца.
Маша распахнула дверь. В хижине стояли две кровати. Одна слева, другая справа - у окна. Между кроватями, у стены расположилась печь. На ней лежали дрова и в одно такое полено, был воткнут топор.
— Поверить не могу, — сказала Маша и начала отходить назад. — Я думала мне показалось.
Я повернулся к ней. Она объяснила:
— Это не просто хижина. Я в ней уже была. С отцом, одиннадцать лет назад, когда он ещё был жив. Загородом. В точно такой же хижине. Мы жили с ним там целую неделю. Столько времени провели вместе. Даже не знала, что в последний раз.
— Раз уж ты это подняла. То, банки с тушеной, с персиками – несколько таких всегда стояло в холодильник у моих родителей.
— Я могла провести это время с отцом. Сейчас. — её отстранённые глаза, посмотрели на меня. — Ты забрал это у меня. Сколько ещё ты заберешь? Сколько тебе надо? — ей не нужен был ответ. Да и мне, нечего было сказать. Она прошла мимо меня, зашла в хижину и села на кровать у окна.
Я тоже, хотел кровать у окна. Ей этого не сказал. Пусть будет, как она хочет.
Сел на свою кровать. Голод возвращался.
— Банки, — начала Маша, не сводя с меня глаз, — я тебе говорю про хижину, про отца, а ты мне про банки. Ты знаешь, как много холодильников были забиты подобной едой? У всех? Неужели всё должно крутиться вокруг тебя?
Я пожал плечами. Что мне было ей сказать?
Маша разжала пальцы, что впились в её матрас и произнесла уже спокойнее:
— Можем мясо поесть. Надо только придумать как развести огонь.
Прильнув головой к недостаточно мягкой по моим стандартам подушке, стал размышлять как бы это сделать.
— Я видел в одном фильме, «Изгой» называется, как Том Хэнкс, смог развести огонь из палочек, натирая их. Думаю, можно попробовать.
Почти улыбка на лице Маши.
— Серьёзно? У него на это целая вечность ушла!
— Как раз-таки вечность у нас есть.
Маша встала с кровати, подошла к печке, порыскать. Вдруг что-то взяла, и бросила мне.
Я поднял коробок спичек с живота. Без марки. В загробном мире они бы казались неуместными.
Откуда здесь все эти вещи?
Несколько поленьев я закинул в топку сразу, ещё пару взял с собой на улицу и разрубил топором на мелкие палочки. Вернулся в хижину, развязал полотенце с едой и сорвал пару этикеток с банок. Аккуратно сложил всё в топку и поджег. Этикетки догорели быстро, но успели зацепить огнем тонкие палочки. Немного подув на всю эту конструкцию, огонь разгорелся. Лицу стало тепло. Я поднялся, чуть отошел и осмотрел результат своих трудов издалека. Кивнул сам себе в подтверждение своих умений разжигать костер и с удовлетворением лег на кровать.
Треск поленьев успокаивал. Я наконец мог отдохнуть, после изнурительного путешествия по загробному миру, сильно подходящему под описание Данте.
Маша поставила две банки тушенки на печь. Ей никак не сиделось на месте. Она то выглянет в окно и куда-то всмотрится, то увидит отлетевшие от двери щепки и аккуратно собрав докинет в печь. Сядет, встанет, сядет, встанет, в общем не позволяла мне уснуть. А учитывая, что я уже решил в своей голове, что сначала поем, а потом посплю, её скитания были мне на руку.
— Для человека, которому всё равно, ты выглядишь довольно взвинченной.
Маша сложила руки на груди, облокотившись на стену.
— Не могу поверить, что могла здесь быть с отцом. А оказалась… С тобой. чёрт.
Если свет костра доходил бы до её лица, я бы увидел, как в её глазах копиться вода. Я слышал это в её голосе.
— Я не знал, кто он. Понял только, когда уже было поздно. Если бы я знал…
Услышал смешок.
— Если бы ты знал… Тебе эту надпись на футболке надо выбить. Если бы ты знал, нас бы здесь не было.
— Ты хочешь, чтобы я ответил что-нибудь на это? Хочешь обсудить? Я дал тебе обещание.
— Прям рыцарь в сияющих доспехах. Пока не выпьешь.
Я приподнялся.
— Ты ведь ясно дала понять…
— Это не значит, что я не могу испытывать к тебе ненависть.
— И ты хочешь, чтобы я просто терпел твои высказывания?
Она сжала кулаки, но промолчала.
Не хотелось доводить до драки.
— Может ты и права. Может я этого и заслуживаю. Ладно, если хочешь язвить, язви.
Мои слова дали противоположный эффект. Я думал, что перерезал синий провод, а на самом деле это был красный.
Маша пошла на меня. Сердце забилось быстрее, но я старался не подавать виду, что напрягся. Она прошла мимо. Я выдохнул. И вдохнул обратно, когда услышал, как она вытаскивает топор, из поленья. Развернулся к ней.
Она не выглядела устрашающе. Она была уставшая и голодная. Я видел в её зелёных глазах, что она не способна на удар.
— Ты не можешь убить меня дважды, ты это понимаешь? — сказал я, почти растянув губы.
— Не принижай меня!
В печи громко затрещали дрова.
Маша опустила топор и двинулась с ним к выходу.
— Куда ты? Мы даже не пое… — мои слова уже не имели значения. Она ушла.
Я так сильно хотел есть. Смотрел на эту банку. Внутри неё – тёплое мясо.
Выйдя из хижины, под звуки урчания живота, я огляделся. Маша стояла у первого попавшегося дерева и била по нему топором. Не рубила. Рубкой это тяжело назвать. Била, более подходящее слово.
Я шел к ней медленно. Боясь спугнуть, будто белку, что убежит в лес при малейшем шорохе извне.
— Что ты делаешь? – спросил я, подойдя. – Пойдем поедим. А потом, я тебе помогу. Я здесь для этого.
— Только посмотри на себя! Герой нашего времени! — Взорвалась Маша. Я сделал шаг назад. Никогда, никого не видел в таком состоянии.
Что я с ней сделал?
— Какой молодец. И дрова нарубил и пока мы сюда шли мне помог, напоил, выходил! И ещё терпишь выходки этой дуры, что убила тебя! Просто молодец! Большой поклон тебе! — она поклонилась, как и объявила. — Спасибо, спасибо! Аплодисменты этому человеку, аплодисменты. Что я могу ещё для тебя сделать? Может на траву лечь? Платье задрать? Ты ещё кого позови сюда. Делов-то! А потом своей жизнью заживешь, в институт поступишь, работу найдешь, хорошую работу. Ты главное по сторонам чаще оглядывайся, да не пей ничего у в гостях у тех людей, которых насилуешь!
Я поддался своим эмоция, как она – своим.
— Ну, вино я твоё пить не собирался. Ты выплеснула мне его в лицо! И знаешь, на будущее, если захочешь кого-то ещё убить, заманив его к себе. Не надевай платье, в котором тебя изнасиловали. Очень эффектно, конечно было, молодец, большой тебе поклон! - я поклонился, как и объявил заранее. — Но именно из-за него я и не стал пить вино. Надо было делать ноги, как только я увидел тебя в этом дурацком платье. Но я не верил, что ты способна на убийство. Даже после похорон Кости. Я не верил, что Маша, которую я помнил, способна на такое.
— Маша, которую ты помнил, осталась в парке. Лежит там и не знает, что когда все-таки проснется, мир уже не будет прежним. Она ещё не знает сколько таблеток её придется пропить, чтобы перестать плакать по ночам, перестать бояться выйти на улицу. Она не знает на какую ненависть способна. Я знаю. Ты забрал мою жизнь в ту ночь! И оставил тело страдать. И я тебя за это ненавижу!
Она била топором по дереву не жалея сил. Ей цель – не разрубить его. Она хотела избавиться от того яда, что наполнил её сердце. И каждый удар становился всё отчаяннее и отчаяннее.
Щепки летели в разные стороны. Одна из них попала Маше в глаз. Она, застонав, откинула топор и согнувшись вдвое, затерла глаз.
Я стоял и ждал пока она поднимется. Ждал второго раунда. Слова уже были готовы. Только она встанет, но она не вставала. И мои слова остывали.
Наконец, я сдался.
— Можно посмотреть? — спросил я, ожидая, что меня отправят куда подальше.
Маша молчала, а я без её разрешения не приближусь к ней и на шаг.
— Ты идешь смотреть или нет?
Я рванул к ней.
Осмотрел глаз.
— Ничего нет. Видимо не застряла. И…Тут в таком случае должна быть…Да, вот, царапина от щепки. Она будет тереться о зрачок когда будешь моргать, лучше закрыть глаз на какое-то время, дать зажить слегка. Тебе нужно прилечь.
Маша моргнула, чтобы убедиться самой. Я не стал это расценивать, как недоверие. Ей бы пришлось не моргать вообще. Хотя, с другой стороны, если бы ей нужно было моргать, чтобы показать, что она мне доверяет, Маша не моргала бы из принципа.
— Что скажешь? Я прав? — спросил я, зная ответ.
— Прав, прав, — и кивнула в добавок.
— Иди в хижину, ложись. И поешь обязательно.
— Нам нужны бревна.
— Зачем?
— Для плота, чтобы переплыть на другую сторону. Через море.
Я повернул голову к морю.
Через это море? Через это безграничное и черное? Переплыть? Зачем?
С улыбкой повернулся обратно к Маше. С такой улыбкой, будто я родитель, который услышал какую-то глупость от дочери.
— Зачем нам переплывать море?
— Отец сказал. Это единственный способ выбраться.
И она говорит мне об этом только сейчас. Что ещё она скрывает? Насколько я могу ей доверять?
Маша знала об этом с самого начала, но держала информацию при себе. Я хотел заорать на неё, привести в чувства, но она была слишком уставшей для этого, мне было её жалко с этим, толком не видящим глазом. Никакого смысла повышать тон не было. Свой гнев пришлось придавить, пока что.
— Хорошо. Тогда, пока ты спишь, я начну рубить деревья для плота, — моё тело, услышав это, устало ещё сильнее.
Думал услышу «спасибо» в ответ. Ошибался. Она поднялась на ноги и молча ушла.
Я так хотел есть. Но не мог пойти в хижину за тушенкой. Находясь рядом с Машей – мы были для друг другу детонаторами. И каждый раз – взрывная волна становилась шире и опаснее.
Подобрал напуганный топор, что наверняка думал – «неужели они не умеют мной пользоваться?». Ударив в первый раз им по дереву, топор выдохнул бы с облегчением, будь он живым. После десятого удара мои мысли отправились в свободное плавание.
Доверять Маше… Она меня убила. О каком доверии, может идти речь. И всё же, мы мертвы. Зачем утаивать информацию, зачем заботиться только о своей шкуре, когда её уже нет? Могу ли я спать с ней в одной комнате, не боясь быть зарубленным?
Какая разница, я уже мертв. Или нет? Где я чёрт возьми…
Море…Переплыть море…Неужели…Кто-нибудь принести «Божественную комедию». Не так ли он попал в чистилище? Переплывая море?
Для лучших вод подъемля парус ныне,
Мой гений вновь стремит свою ладью,
Блуждавшую в столь яростной пучине,
И я второе царство воспою,
Где души обретают очищенье
И к вечному восходят бытию.
Спустя вечность, я все-таки срубил дерево. Ствол затрещал под собственной тяжестью и поклонившись, признавая мое превосходства, рухнул на землю.
Надеюсь Маша не проснулась.
Если мы действительно строим плот, то потребуется ещё пара таких деревьев, куча времени и сил. Каждое дерево нужно будет разрубить на три части.
Я подошел к упавшему стволу и разделил его мысленно руками.
Да, на три.
Итого: три дерева равняется двенадцати бревнам, шесть из них будут основой плота. ещё три бревна надо будет разрубить пополам и получить шесть половинок. Три из них уйдет под низ плота горизонтально к бревнам, другие так же наверх. И всё это нужно крепко связать верёвкой. В ней то и заключалась главная загвоздка. У нас были спички, топор, дробовик. А вот верёвки на маяке и в хижине не было. Значит её придется делать самим. Из коры деревьев. Как это делается, я понятия не имел. Есть общее представление, но недостаточное для того, чтобы потом этой «верёвкой» скрепить бревна и отправиться в море. Это будет чистейшей воды самоубийство. Я, на таком плоту ни себя, ни Машу, не отправлю.
Срубив второе дерево, ещё через вечность, мои руки онемели окончательно. Я взглянул на хижину. Подумал о еде. О Маше. Она уже должна уснуть.
Пытаясь не шуршать ногами о траву, я подошел к домику. Заглянул через приоткрытую дверь внутрь. Маша лежала неподвижно на кровати. Её лицо было такое спокойное. Я не видел её такой со школы. Умиротворенной.
Пройдя медленно в хижину, увидел, как на столе стояла тушенка. Маша убрала её с печи, чтобы жир не вытек. Забота? Наверняка нет. Просто не хотела, чтобы жир шипел, спустившись по банке на печку.
Я тихонько сел на кровать и набросился на мясо. Только тогда я осознал, как мне не хватало теплой еды.
Подушка, что была жесткой, когда мы только пришли сюда, растаяла под моей тяжелой головой.
Дверь постукивала о порог от ветра. Маша тихо и мило сопела. Было слишком легко уснуть под её ровное дыхание.
Следующие главы с 15 по 17 уже доступны бесплатно по ссылке:
https://litnet.com/ru/book/zelenyi-mayak-b406178
https://author.today/work/213302