Да, они всегда могут запустить ракеты, но осуществить наземное вторжение на нашу территорию им очень сложно. Практичекси невозможно.

7. Повсеместное кондиционирование воздуха. Даже в заброшенном сарае наверняка вы найдете кондей.

8. Культурное разнообразие. У нас есть все: африканцы, выходцы с Ближнего Востока, латиноамериканцы, европейцы, австралийцы, русские, азиаты и так далее. Глядя на человека из любой культуры, невозможно сказать, американец он или нет. Я считаю, что мы — одна из самых многообразных стран в мире, и это отражается в том, насколько глубоко мы можем познакомиться с другими культурами вокруг нас. Чайнатаун, настоящие мексиканские рестораны и так далее.

9. Я жил во многих других странах, но я из США. Хочу отметить несколько моментов.

Дороги в целом хорошие. Ровные, без огромных выбоин. Я говорю в основном о шоссе.

Чистота. Я бывал в местах, где горы мусора достигали двух метров в высоту. Ещё один важный момент: в США очень мало бродячих собак, и это способствует большей чистоте.

Еда. Я не принимаю критику по этому поводу, наша еда — одновременно худшая еда, которую вы можете есть, и самая вкусная дрянь, которая когда-либо касалась ваших губ. Вы когда-нибудь пробовали бургер от Red Robin? Домашнее печенье с подливкой (хотя его и не изобрели в США)? Печенье с шоколадной крошкой?? Крылышки Баффало??? ЖАРЕНЫЙ ЧИКЕН!!

Подборки, которые вы больше нигде не найдете, можете прочитать на моем канале https://t.me/realhistorys

Мой канал «Клубничный переполох» https://t.me/erosstoris

Мой канал с подборками интересных фактов https://t.me/actualfacts

Мой канал о кошках https://dzen.ru/o_koshkah

Мой канал с переводами рассказов зарубежных писателей https://boosty.to/webstrannik 

Всем удачного дня!

Шериф посмотрел на отчет о женщине, Саре Ким, и на его лице залегли глубокие морщины.
— И вы думаете, что эта его «мастерская» находится в Диабло?
— Я почти уверен в этом. Бирюза, особые совы, последнее известное местонахождение Сары Ким — все указывает на каньоны вокруг Твистед-Систерс.
— Это самоубийство, Мак, идти туда за ним. Это его территория. Мы можем установить периметр, может быть, использовать вертолет для воздушной разведки…
— Если у него вообще есть постоянная база. Мы могли бы неделями обыскивать эти каньоны и ничего не найти. Он перемещает своих жертв. Он слишком хорошо знает местность. К тому времени, как будет организована и эффективно развернута полная поисковая группа, он исчезнет или, что еще хуже, заберет еще одну жизнь. Нет, если я пойду тихо, один, он может просто привести меня туда, где он чувствует себя наиболее комфортно, наиболее могущественно. Это риск, огромный риск, но…

Броуди положил руку на деревянный стол и уставился на нее. Через некоторое время он сказал:
— Но ты чувствуешь, что это единственный способ опередить его.

Он долго смотрел на меня.
— Ладно, Мак. Ладно. Но ты идешь с полной связью, пока она есть. Докладывай каждые тридцать минут, как только пройдешь начальную точку тропы. Одна пропущенная проверка — и я отправлю все, что у нас есть, и к черту протоколы.
— Понял, — сказал я.

Солнце садилось за западные горы, когда я повернул грузовик к хребту Диабло. Хорошая дорога закончилась, затем закончилась укатанная грязь, а затем и колея среди камней, которые царапали шины. Земля поднималась каменными стенами, старыми и задумчивыми, и воздух в этом месте казался древним, заряженным энергией. Я припарковал свой грузовик возле той же заброшенной тропы, где Сара Ким оставила свой, и сделал глубокий вдох.

Я взял свой рюкзак, винтовку, пистолет и запас воды. Я постоял немного там, где начиналась тропа, в слабозаметном углублении среди гравия и камней. Только ветер с вздохами проносился по узким скальным проходам. Следы шин Сары Ким были там, уже стертые этим ветром. Других следов не было.

Я вошел в каньон. Каменные стены поднимались в угасающем свете, пронизанные охрой, багрянцем и зеленым медным цветом там, где можно было найти бирюзу. Гравий катился под моими ботинками, и звук был громким в этой величественной тишине. Моя рация прошипела в последний раз, прежде чем камень заглушил сигнал.
— Подразделение 12, что у тебя по 20? — голос Сэнди.
— На тропе Твистед-Систерс, Сэнди, — сказал я. — Вхожу в каньон Диабло. Начинаем тридцатиминутные проверки.
— Поняла, Мак. Удачи.

Я подумал: да, Бог в помощь. Мне это понадобится. И я пошел в темноту, где он ждал меня, или не ждал. Но он знал, что я иду. Я шел в его страну, в каменное сердце его работы. Он выбрал место. И у него было видение того, что он сделает из того, что я ему принесу, то есть из меня.

Каньон стал узкой расщелиной в скале, и стены сомкнулись вокруг меня так плотно, что я мог дотронуться до камня по обе стороны, широко раскинув руки. Воздух был холодным, как в подвале, вырубленном в горе, тяжелым от сырого запаха земли, привкуса металла и химикатов, оседавших в горле, перекрывавших мертвую пыль этого места и дыхание его разложения. Ветер, который двигался с какой-то жизнью в верхних слоях, здесь был мертв. Была только великая тишина и звук воды, льющейся из скрытых трещин в камне.

Свет исчез в глубине каменного лабиринта. Я сменил ручной фонарь на более мощный луч винтовки, который копьём вонзился во мрак передо мной, но оставил мир по обе стороны в большей тени. Звук любого моего движения — шелеста ткани или скрипа подошвы о камни — отражался от каменных стен усиленным и зловещим, так что я двигался, как человек, бьющий в барабан в темноте, извещая о своем приближении.

Тридцатиминутные сообщения для Сэнди были краткими, мой голос звучал напряженно.
— Продолжаю двигаться на запад, в главное ущелье Диабло. Все спокойно.

Однако волосы на моей шее зашевелились, свидетельствуя о том, чего я не видел, и во мне росло понимание того, что за мной наблюдают.

Затем появились знаки, высеченные на скале в качестве указателей. Камень, округлый, как темное яйцо, на высокой полке, где его не должно было быть, и он испускал слабое свечение, как от какой-то тусклой лампы, или излучение самой могилы. Букет из сушеного пустынного шалфея, перевязанный той же скрученной старой проволокой, которая связывала женщину на руинах Хендерсона.

А затем скала резко повернулась, и луч упал на россыпь черных вороньих перьев на фоне бледного камня, приколотых осколками костей, вбитыми в щели, а на кончике каждого пера был прикреплен осколок синего камня, сверкавший, как безумный глаз.

Узкий проход сменился углублением в камне, своего рода гротом не более двадцати футов в длину, с крышей из самой горы. И я увидел его место.

У меня перехватило дыхание. Я готовил себя к тому, что там может быть, но само это свидетельство его присутствия было за рамками воображения любого здравомыслящего человека.

Это было небольшое пространство. Вдоль дальней стены стояли полки из выветренного дерева, пострадавшие от какого-то древнего наводнения, и камни, балансирующие друг на друге вопреки своей природе. Полки были нагружены инструментами его ремесла: зубила из какой-то старой шахты, отбитые и отточенные до невероятной остроты; сухожилия животных, высушенные и свернутые, как змеи; шила, сделанные из кости; ведра с глиной разных цветов — серо-коричневой, охристой и черной, как ночь; мешочки с порошкообразным пигментом.

Сегменты чоллы лежали рядами, их шипы были обрезаны с жуткой аккуратностью. И банки. Стеклянные банки с жидкостями странного цвета, и в них плавали предметы, которые я не смог бы назвать: фрагменты вещей, перья, зубы, волосы и то, что выглядело как обрезки человеческих ногтей.

Но алтарем этого места была плита из песчаника в центре, и на ней пульсировал свет не этой земли. Огромные грибы, которые он принес из какой-то глубокой тьмы, цеплялись за камень неподалеку, и их призрачное свечение освещало плиту и то, что лежало на ней: полированные камни, чешуйки обсидиана — черные и острые, и человеческие кости. Длинные кости ног: бедренная кость, большеберцовая кость. Ключица, похожая на кусок белого фарфора. Все очищено, отполировано, с маленькими отверстиями, просверленными на поверхности, как будто для нанизывания.

Из трещин в каменных стенах свисали другие его работы — наброски из плоти и костей. Туша койота, высушенная и растянутая, грудная клетка сломана и плотно набита сверкающими кварцевыми кристаллами. Нечто, сделанное из птичьих крыльев и черепов маленьких зверей, соединенное вместе, чтобы поворачиваться и двигаться в потоке воздуха, который я не мог почувствовать. Это был склеп и мастерская демона. Я чувствовал железный запах старой крови, резкий привкус его химикатов, а также сладкий, приторный аромат гнили, удерживаемой в тщательной неподвижности.

Я направил луч винтовки в самую глубокую тень.
— Хорошо, — сказал я. Мой голос хрипел в этой мертвой тишине. — Я знаю, что ты здесь. Покажись.

Ничего. Только непрерывное падение капель воды, отмеряющее вечность.

Затем позади меня раздался звук скрежета камня.

Я развернул винтовку, положив палец на спусковой крючок, и он стоял там, в проходе, откуда я вошел. Его фигура выделялась на фоне более темного каньона за ним. Он загораживал единственный выход. Он был высок и сложен из проволоки и костей, а его одежда была цвета высохшей земли, словно он вышел из самой скалы.

Он не держал оружия, насколько я мог видеть, но его руки были перед ним, темные от глины и от какого-то другого вещества, более старого и черного. Его лицо было скрыто в тени, но я чувствовал на себе его взгляд, давление.

— Вы ценитель, детектив.

Его голос был мягким и хриплым, не рычанием зверя, а сухим шелестом — голосом человека, уверенного в своем видении.
— Немногие могут увидеть красоту в трансформации. То, как пустыня забирает, и то, как я… помогаю ей.

— Красота, — сказал я, держа винтовку у его груди. — Эштон. Сара Ким. Это то, что ты называешь красотой?

Кивок из тени, медленный, как смена времен года.
— Теперь они постоянны, детектив. Вне досягаемости времени. Их разложение остановлено. Я дал им постоянство. Пустыня — медленный художник. Я ускоряюсь. Я совершенствуюсь.

Он сделал шаг, слегка переместившись вперед, в свечение грибов.
— Оставайся там, где стоишь, — сказал я.

Он не послушал и сделал еще один шаг.
— Вы, детектив Коул. Маркус. Вы понимаете землю. Вы видите закономерности. Я увидел это в том, как вы изучали Томаса. Вы выглядели… должным образом. Как знаток. Сара… она была предназначена для моей работы «Небесное подношение». Пугало Хендерсона, так вы ее назвали? По-своему подходящее. Она смотрит на звезды, которыми я ее украсил. Навсегда.

В крови заструился холод, не имевший ничего общего с воздухом пещеры. Он слышал меня. Он был там, в темном загоне у Хендерсона, и слушал.
— Это не искусство, — сказал я, и мой голос прозвучал глухо. — Это убийство. Это болезнь.

— Есть разница, — прошептал он, а затем двинулся не ко мне, а в сторону, быстрым и резким движением, как атакующая змея, протянув руку к каменной стене рядом с проходом. Его пальцы нашли там опору.

Стон истерзанного камня раздался надо мной — глубокий, гортанный звук горы, перемещающейся во сне. Нависшая скала, смещенная каким-то скрытым рычагом или веревкой, начала падать. Тонны камня и древней земли.

Не думая, я бросился в сторону. Я ударился о твердый пол пещеры, и винтовка выскользнула из моих рук. Пыль поднялась удушливым облаком, густым, как пепел, и пещера погрузилась в еще более глубокую черноту, когда свет грибов погас. Я закашлялся, вдыхая пыль, ослепленный.

Он был на мне прежде, чем я успел отдышаться. Я не видел его. Я чувствовал его запах — запах сырой земли и химикатов и более старую, более тяжелую вонь. С силой, подпитываемой безумием, его пальцы, как когти, вцепились мне в лицо. Я ударил в него, попав во что-то твердое, и услышал вскрик.

Мы катались по полу пещеры, сплетаясь телами в бьющийся узел конечностей в вонючей пыли. Его большие пальцы нашли сонные артерии на моей шее и сдавили их, и свет в моих глазах начал гаснуть. Я брыкался, извивался, моя рука шарила по разбитым камням, и мои пальцы сомкнулись на осколке камня, тяжелом и остром.

Я направил его вверх, туда, где, как мне казалось, должна была находиться его голова в этой черноте. Глухой удар. Сдавленный хрип. Давление на мое горло немного ослабло. Я снова ударил камнем. И снова.

Он зашипел и отпрянул от меня. Я откатился, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, шаря руками по полу в поисках винтовки, в поисках ручного фонаря. Где?

— Ты не понимаешь, — прохрипел он, голос его теперь был пронизан яростью. — Я собирался сделать тебя… великолепным!

Блеск в руинах, слабый свет потревоженных грибов все еще просачивался сквозь пыль. Он взял со своего стола длинный нож из обсидиана, отполированный и ужасно острый. Затем пошел на меня, как тень, держащая клык из черного стекла.

Моя рука потянулась к ботинку и нашла рукоять Ка-Бара. Я выхватил его, когда он бросился на меня.

Я встретил его атаку. Сталь ударилась о камень со скрежетом и брызгами крошечных искр, словно злые духи в темноте. Мы были слишком близко друг к другу, чтобы использовать любое оружие, сцепившись в этой смертельной схватке. Он двигался с бешеной скоростью: обсидиановый клинок рассек воздух перед моим лицом, затем огненной линией полоснул по моему левому предплечью, глубоко вонзившись в него. Вспыхнула боль, горячая и внезапная. Теперь он издавал низкие звуки, рыча, как зверь.

Я пригнулся, уклоняясь от широкого взмаха черного лезвия, который должен был перерезать мне горло, и сильно ударил его плечом в грудь. Мы вместе, спотыкаясь, отступили в глубокую часть пещеры, по рыхлому камню, и врезались в его верстак из песчаника. Его инструменты, сосуды, его отвратительные творения покатились и разбились об пол.

— Моя коллекция! — закричал он, на мгновение отвлекшись.

Это был тот самый момент, который мне был нужен. Он на долю секунды отвернулся, оценивая ущерб.

Я ударил Ка-Баром вверх. Он извернулся, как кошка, но лезвие нашло его — не идеально, скользнуло по ребру, а затем глубоко вонзилось в бок под рукой.

Он издал рев возмущения и боли и отшатнулся от меня, прижав руки к бокам. Темная жидкость, черная в этом тусклом свете, просочилась сквозь его пальцы.

Я не дал ему времени. Я бросился и повалил его среди руин его мастерской, среди осколков глины и разбросанных костей людей и животных. Он извивался подо мной, он все ещё был жутко силен, его дыхание горячо обжигало мое лицо, воняя собственной кровью.

Мой фонарь. Я видел его, наполовину заваленный камнями у входа в пещеру. Его луч криво указывал на крышу, сломанный, но рабочий. Я не мог до него дотянуться.

Он навалился на меня, нащупывая свободной рукой, и схватил одну из человеческих бедренных костей из своей коллекции. Он взмахнул ею, как дубинкой, и она с тошнотворным хрустом ударила меня по плечу. Белое и ослепляющее онемение пронзило мою руку. Моя хватка на ноже ослабла.

Он попытался перевернуть меня, чтобы оказаться сверху, его глаза горели диким огнем.
— Пустыня, — выдохнул он, кровь текла по его губам, — принимает твое подношение.

Он был силен. Боже, как он был силен. Я сильно ударил коленом в его раненый бок. Он вскрикнул, и его спина выгнулась. В этот момент мои глаза, уже привыкшие к слабому свету, увидели камень, сверкающий на полу рядом с его взметнувшейся рукой. Один из кусочков голубой бирюзы, которые он вставил в глазницы девушке у Хендерсона, тяжелый, угловатый.

Когда он замахнулся бедренной костью для нового удара, я схватил бирюзу. Она была тяжелой, с острым, сломанным краем. С рычанием, вырвавшимся у меня от боли и отчаяния, я обрушил ее не на его голову, а на запястье руки, державшей кость.

Он завыл, и этот тонкий, высокий и ужасный звук отозвался эхом от невидимой скалы.

Теперь ему было больно. Я надавил на него, нанося удары ладонью здоровой руки по его лицу, снова и снова, пока он не обмяк подо мной, дыша тяжело и прерывисто.

Я скатился с него. Все мое тело горело огнем боли. Моя рука. Мое плечо. Я лежал там, в пыли и руинах его безумия, и вдыхал воздух, заполненный песком, кровью и смрадом его химикатов. Камень надо мной был равнодушен к делам людей. Его дыхание рядом со мной было влажным и прерывистым, но постепенно затихало.

С трудом я нашел свой Ка-Бар. Затем ручной фонарь. Линза треснула, но свет не погас. Я направил его на него.

Он был моложе, чем я думал. Под грязью и дикостью глаз скрывался мужчина лет тридцати. Эти глаза, теперь пустые, все еще хранили какой-то призрак его ужасной преданности. Вокруг него лежали сломанные орудия его поклонения, разрушенные иконы. Бирюзовый камень лежал возле его разбитой руки, темный от крови.

Моя рация. Она лежала в обломках. Бесполезная.

Казалось, что мне потребовалась целая вечность, чтобы сквозь туман боли добраться до аварийного маячка в рюкзаке. Мои руки дрожали.

А потом было только ожидание. Я прислонился к холодному камню. Пустынный ветер нашел путь в эту гробницу и тихо завыл, пролетая, вздохнул через упавшую скалу. Это не было похоже на плач. Это вообще ни на что не было похоже.

Время не имело значения в этом месте. Возможно, прошли часы, прежде чем я услышал звук винтов вертолета, который доносился из мира за пределами камня, становясь все громче. Броуди сказал, что отправит то, что у него есть.

Они нашли меня там, среди обломков его видений, а сам он лежал подношением в нескольких футах от того места, где я сидел. Они использовали слова вроде «шок». Возможно. Я чувствовал лишь всепоглощающую пустоту, мне казалось, что я внезапно постарел на много лет.

Я жил. Он — нет. Но часть меня была похоронена в той темной расщелине скалы, с костями, глиной и бирюзой, окрашенной в темные тона. Пустыня взяла свое. И та красота, которую я знал в суровых и тихих местах, то скромное утешение, дававшее мне скалы и солнце, теперь омрачилась воспоминаниями об этом человеке и о том, что он сделал из этого одиночества.

Ветер все еще завывал в высоких скалах, но теперь у него был другой голос. И я знал, что в тихих местах, когда солнце клонится к закату, я буду искать знаки в пыли и прислушиваться к шагам, а рука будет привычно лежать на рукояти моего оружия.

Всегда.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Худокормова Юлия специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.