Начнем с того, что Триполитанская война считается первой военной операцией, которую вооруженные силы США провели вдалеке от всей территории, «overseas», т.е. «за морями», как принято именовать подобные кампании в американской военной терминологии. Во-вторых, ряд диверсионных рейдов подразделений американского флота (US Navy) и морской пехоты (US Marine Corps) в 1804 г. считаются прообразом действий сил специальных операций ВМС США – знаменитых «морских котиков» (US Navy SEAL). И, наконец, ряд современных американских авторов называют события 1801-05 гг. «первой войной Америки против терроризма». Сложно сказать, насколько верно последнее утверждение, продиктованное в первую очередь политической конъюнктурой. Триполитанская война велась Соединенными Штатами против берберийских пиратов, которые с раннего средневековья до XIX в. своими бесстрашными грабительскими рейдами с побережья Магриба в Средиземное море и в Атлантику держали в страхе почти всю Европу.

Впрочем, непосредственным противником молодого североамериканского государства в этой войне являлись не столько сами пираты, сколько обвиненный Вашингтоном в поддержке пиратства Вилайет Триполи (нынешняя Ливия), входивший в состав обширной Оттоманской империи с существенной фактической независимостью. Имелся и «персонифицированный» враг американской нации - правитель (паша) Триполи Юсуф Караманли. Этот восточный деспот попытался заставить американскую дипломатию играть по его правилам и в результате столкнулся с пресловутой «дипломатий канонерок». Ситуация, почти зеркально отражающая трагические события последнего столетия…
Предыстория Берберийской войны неотделима от истории берберийского пиратства. Арабы, стяжавшие мировую славу как искусные мореплаватели и отважные морские бойцы, со времен своих великих завоеваний на североафриканском побережье Средиземноморья в VII – VIII вв. активно промышляли морскими набегами на европейское побережье. На своих превосходных парусно-гребных кораблях они добирались даже до Великобритании и Исландии. Их основными базами в Магрибе были Тунис, Триполи, Алжир и Сале, правители которых покровительствовали пиратам. Помимо богатых трофеев, пополнявших местные рынки, пиратство было неиссякаемым источником рабов, труд которых был востребован в экономике региона, а также пленных (в основном – европейцев), которых за немалые деньги выкупали их родные или христианские монархи Европы. С переходом Магриба под власть Османской империи, в значительной степени номинальную, ситуация не изменилась. Здесь следует отметить, что как для правителей Алжира, Туниса, Марокко и Триполитании, так и для Высочайшей Порты в Стамбуле, берберийские пираты представлялись не морскими разбойниками, а скорее вполне легальными корсарами. Уместно привести этическое и религиозное обоснование этого явления, к которому прибег в 1785 г. на переговорах об освобождении захваченных американских моряков в Лондоне османский дипломат Сиди Хаджи Абдул Рахман Адья. Он счел возможным заявить следующее: «все народы, которые не признают Пророка, - грешники, и со стороны правоверных представляется справедливым и правомочным захватывать их имущество или брать их в плен. Любой мусульманин, который погибнет при этом в бою, несомненно, войдет в рай». Следовательно, для жителей Магриба того времени пираты были героями, а для власть имущих – по крайней мере не преступниками. При этом и для тех, и для других отчаянные парни с пиратских галер, дешево сбывавшие или просто проигрывавшие на берегу свои трофеи и рабов, являлись источником богатства. Такова причина определенного сращивания пиратства с государством в Северной Африке в ту эпоху. Кстати, следует особенно отметить, что, подобно большинству пиратских сообществ, мусульманское «береговое братство» Магриба было весьма неоднородным по своему этническому составу. Среди «берберийских» флибустьеров были как арабы и берберы, так и турки, греки, албанцы, а также принявшие ислам европейские моряки из вчерашних пленных или перебежчиков. Например, предводитель пиратского набега на Исландию в 1627 г. Мурат Реис был в «прошлой жизни» голландским корсаром Яном Янсеном ван Харлем.
В XVII-ХVIII вв., с ростом военного могущества Европы, набеги на ее побережье стали для берберийских пиратов слишком рискованным делом. Их основной мишенью сделалось торговое судоходство в Средиземном море. При этом Англия и Франция предпочли обезопасить свои корабли, заключив с правителями стран Магриба договора, согласно которых последние брали под свою защиту суда, следующие под британским Юнион Джеком или бурбонскими лилиями Франции. За это казну восточных деспотов ежегодно пополняли солидные суммы в звонкой монете; за каждый пропущенный случай нападения пиратов высчитывались штрафы. Пираты, которым теперь приходилось тщательно выбирать каждую жертву, чтобы не утратить расположение титулованных береговых покровителей, с тем большей яростью набрасывались на суда государств, не охваченных договорами о защите. С 1783 г. завоевавшие независимость от Великобритании Соединенные Штаты, у которых к этому году истек и срок союзного договора с Францией, оказались именно в таком положении. Американские торговые суда, перевозящие дорогостоящие товары (ради дешевых не стоило пускаться в опасное плавание через океан), представляли для корсаров с североафриканского побережья желанную добычу. Впрочем, смелые и энергичные янки всегда были готовы постоять за себя, но берберийским пиратам храбрости тоже было не занимать. В случае же удачного нападения в их руках оказывались экипажи, за которые было кому заплатить выкуп. Никогда не бросать своих граждан в неволе – такого принципа придерживалось американское государство со своих первых самостоятельных шагов, по крайней мере на словах, а чаще всего и на деле.

В 1784-85 гг. в Средиземном море были захвачены три американских торговых судна – «Betsey», «Maria Boston» и «Dauphin». Более сотни американских граждан оказались в плену в Алжире и Марокко. Нужно сказать, что положение злополучных моряков, считавшихся «рабами» алжирского дея (правителя), было ощутимо лучше, чем у чернокожих рабов, трудившихся на плантациях на их заокеанской родине. Они имели определенную свободу перемещения, могли наниматься на работу к местным жителям, зарабатывать деньги и приобретать собственность. Кое-кто из пленных даже достиг высокого положения в обществе. Например бывший мичман времен Войны за независимость Джеймс Л. Кеткарт (James Leander Cathcart) стал личным переводчиком и секретарем дея. Однако плен в любом случае есть плен, и для американских моряков он продолжался невыносимо долго – до 1796 г., унеся некоторых из них в могилу. Тогда 115 выживших американцев были наконец освобождены в результате нелегких переговоров, в которых приняли участие два будущих президента США (в то время – дипломаты) – Джон Адамс и Томас Джефферсон. Свобода пришла в обмен на выплату алжирскому дею внушительной суммы в один миллион долларов. Для сравнения: годовой бюджет Соединенных Штатов был тогда всего в шесть раз больше.
Подобное положение заставили Конгресс США задуматься о постоянных гарантиях безопасности своего судоходства в регионе. Выход был найден в заключении с правителями Магриба соглашений о защите ими американского торгового флага, аналогичных имевшимся у Великобритании и Франции. Взамен американская сторона была готова ежегодно выплачивать некоторое количество долларов на «сопутствующие расходы». «Уперся» только алжирский дей, который уже почувствовал вкус больших американских денег. Ему США вынуждены были вплоть до 1815 г. периодически «отстегивать» суммы, составлявшие до одной пятой их национального годового бюджета. Остальные правители – Марокко, Туниса и Триполитании – поначалу запросили весьма разумные и даже скромные выплаты. Например, первая выплата, сделанная в 1799 г. триполитанскому паше Юсуфу Караманли, составила всего 18 000 долларов. Надо отдать должное региональным владыкам Магриба: свои обязательства по договорам они выполняли честно. Разумеется, они избегали проливать кровь своих братьев по вере, и пиратских капитанов, атаковавших «запретные» корабли, никто не вешал на реях и не топил. Тем не менее, пленные немедленно освобождались, их суда и товары возвращались, а сами пираты платили в казну внушительную неустойку во избежание тюремного заключения. Словом, для берберийского пиратства настали тяжелые времена. Но сами правители Магриба отнюдь не пренебрегали пиратскими методами обогащения. На следующий 1800 год Юсуф Караманли решился потребовать от Соединенных Штатов увеличения «взноса на борьбу с пиратством» до 80 000 долларов. Когда Вашингтон просто проигнорировал эту сумму, предприимчивый Юсуф-паша «пересчитал» ее с учетом долга, и в 1801 г. повысил до 225 000 долларов. Требование сопровождалось образным предупреждением, что, если денег не будет в ближайшее время, триполитанский паша «поднимет свою ногу с хвоста пиратского тигра». Все это было с по-восточному изысканной вежливостью высказано правителем американскому консулу в Триполи Джеймсу Л. Кеткарту (тому самому удачливому пленнику в Алжире, судьба которого плотно переплелась с Магрибом).

Юсуф-паша, самый известный представитель правившей в Триполи с начала ХVIII в. Караманлийской династии (выходцы из османских служилых сословий из Албании) и, в определенной степени, прообраз объявлявшихся США «врагами демократии и пособниками терроризма» ближневосточных лидеров конца XX – начала XXI вв., был весьма сильным политиком и яркой личностью. Этот еще молодой человек (в 1801 г. ему было 35 лет), в 1795 г. захвативший престол у своего старшего брата Хамета (приверженца подчинения Оттоманской порте), был твердым сторонником максимально возможной независимости Вилайета Триполи. Хорошо разбираясь в военном и морском деле, Юсуф-паша вел большую работу по укреплению обороноспособности Триполитании. Он усилил военный флот (не пиратский), основой которого стали два десятка маневренных парусно-гребных канонерских лодок (около 100 орудий, численность экипажей – около тысячи человек), укреплял оборонительные сооружения Триполи, особенно с моря (береговые батареи при нем насчитывали около 150 орудий), активно привлекал на службу европейских наемников, в основном артиллеристов и военных инженеров из Италии. Не полагаясь на храбрые и стремительные, но недисциплинированные конные ополчения вассальных племен (память о том, с какой легкостью войска Наполеона Бонапарта наносили в Египте поражения мамелюкской коннице была еще свежа!), Юсуф-паша пытался создать регулярную пехоту весьма своеобразным способом. Он даровал свободу нескольким тысячам молодых и сильных невольников и начал формировать из них полки по прообразу османских янычар. При этом для своего времени и региона триполитанский паша был довольно либеральным правителем: старался избегать чрезмерной жестокости, если в ней не было необходимости. Свергнутому брату Хамету и его сторонникам он позволил удалиться в изгнание в Тунис. Как реальный политик, Юсуф Караманли полагал, что навязать Соединенным Штатам свои условия вполне в его силах. Он не мог предположить, что далекая страна, появившаяся на карте мира менее двадцати лет назад и реально занявшаяся формированием своего военного флота только в 1798 г. (год создания Военно-морского министерства – US Department of the Navy), «потянет» войну со столь отдаленным противником. Требование увеличения дани было со стороны триполитанского паши, по сути, грамотным блефом. В случае, если деньги не будут получены, он предполагал вновь развернуть пиратские действия против американского судоходства, заработав сопоставимую кучу денег на выкупах пленных и трофеях. А заодно и повысить авторитет среди соседей, объявив Соединенным Штатам войну, которая осталась бы формальным актом. Однако Юсуф-паша недостаточно хорошо был знаком с неукротимым и агрессивным национальным характером американцев…

Томас Джефферсон, ставший в 1801 г. президентом США, сразу после своей инаугурации категорически отверг требование правителя Триполи. Предчувствие войны против берберийских пиратов в эти дни уже витало в воздухе в Соединенных Штатах. Что крайне характерно для американского общества, объявлению войны предшествовала широкая пропагандистская компания. Страсти подогревались живописными рассказами о «зверствах варваров» над пленными американскими моряками, в прессе появлялись воинственные эссе с заголовками типа: «Kill the Pirates!» («Убивать пиратов!»). Живо реагируя на настроения электората, Конгресс США буквально накануне вступления Джефферсона в должность принял законодательный акт, согласно которому в постоянной готовности должны были находиться «шесть фрегатов, укомплектованных офицерами и матросами (officerd & manned), подчиняющихся лично президенту Соединенных Штатов». В случае возможной войны с пиратами Средиземноморья, Конгресс предписывал этому военно-морскому отряду «защитить нашу торговлю и наказать их наглость, топя, сжигая и уничтожая их корабли и суда, где бы они ни находились».
Не зная, что терпение Соединенных Штатов исчерпано, Юсуф Караманли сам положил начало войне. 10 мая 1801 г. он приказал своим «делиям» (гвардейцам; дословно: «отчаянным», «безумным» - тур.) срубить флагшток перед американским консульством в Триполи. В османской традиции это было равнозначно акту объявления войны. Американскому консулу Кеткарту было предписано сесть на первый же уходящий корабль и убираться, что тот и сделал, переехав в Тунис. После этого события стали развиваться с быстротой, максимально возможной для разделявших врагов огромных расстояний.
Томас Джефферсон, один из основателей политической традиции США, использовал прецедент объявления войны не только для того, чтобы послать американский флот против дерзкого восточного деспота, но и для того, чтобы создать прочную модель функционирования американской государственной и военной машины в подобных ситуациях. Выступая перед Конгрессом, он особо настаивал, чтобы введение военно-морских сил США в бой «основывалось на положении, содержащемся в Конституции, без обязательной санкции Конгресса, и проводилось по военному ведомству». Президенту удалось убедить законодателей в конституционности своих действий, как главнокомандующего. Америка вступила в свою первую войну «за морями», как в целый ряд последующих, без официального объявления войны. В 1801 г. конгрессмены уполномочили Томаса Джефферсона «предпринять все необходимые наступательные и оборонительные действия, как если бы состояние войны было объявлено». В следующем году они увековечили вышеописанный алгоритм действий в «Акте о защите торговли и моряков Соединенных Штатов» («An act for the Protection of Commerce and seamen of the United States»). Согласно этому документу, президенту разрешалось «применять такое количество боевых кораблей Соединенных Штатов, которое он сочтет необходимым... для действенной защиты торговли и моряков в акватории Атлантического океана, Средиземном и прилегающих морей. Данным актом американские корабли уполномочиваются захватывать суда, принадлежащие бею из Триполи (так в документе; имеется в виду паша Триполи – прим. автора), захваченное имущество распределяется между теми, кто привел эти суда в порт». Последний постулат вполне характерен для военно-морского «призового права» того времени.
В 1801 г. первый отряд американских кораблей, состоявший из четырех вымпелов, направился в Средиземное море. Во главе этого небольшого соединения, получившего название Американской средиземноморской эскадры (American Mediterranean Squadron) был поставлен командор Ричард Дэйл (Commodore Richard Dale), ветеран Войны за независимость США и опытный моряк.

Он держал свой флаг на новейшем 44-пушечном фрегате USS «President», вошедшем в состав флота Соединенных штатов только в 1800 г. Помимо него, в поход отправились 36-пушечные фрегаты USS «Philadelphia» и USS «Essex» (возможно, последний - 32-пушечный), а также шхуна USS «Enterprise». На эскадре находилось около тысячи американских военнослужащих. Помимо моряков, в переполненных кубриках изнывали от скуки трансатлантического похода почти половина тогдашнего Корпуса морской пехоты, насчитывавшего в 1801 г. всего 350 человек. Американское командование не было уверено, насколько его кораблям в Средиземном море удастся наладить снабжение с берега, поэтому трюмы были до отказа заполнены припасами. В частности, рома и бренди было запасено «100 тысяч порций». Следует отметить, что, вопреки распространенному мнению, боеспособность и моральный дух американских «servicemen» почти всегда находились на высоте, и Берберийская война в этом отношении не исключение. Воинам паши Юсуфа Караманли и пиратам предстояло столкнуться с противником, который не уступал им в смелости, а по ряду показателей боевой подготовки явно превосходил.

Европе, охваченной в ту эпоху кровавым вихрем Наполеоновских войн, было явно не до борьбы с экзотическими средиземноморскими пиратами. Тем не менее, Соединенным Штатам удалось обзавестись для предстоящей морской кампании некоторыми союзниками. Швеция, с 1800 г. блокировавшая побережье Триполитании с требованием освобождения из плена сотни своих моряков, выделила в помощь американской эскадре три фрегата. Южнотальянское Королевство обеих Сицилий также присоединилось к коалиции. Опасаясь вторжения наполеоновских войск и революционных выступлений, король этой небольшой монархии Фердинанд I предпочитал держать свой военный флот наготове у собственного побережья. Он оказал Соединенным Штатам куда более существенную услугу: предоставили в их распоряжение базу в порту Сиракузы (Сицилия). Там американские моряки могли пополнять запасы с берега, проводить текущий ремонт кораблей, содержать пленных… Да и просто хлестать дешевое вино и флиртовать напропалую с доступными красотками в береговых тавернах во время редких перерывов между боевыми походами. Для поддержания боевого духа любого флота парусной эпохи последнее обстоятельство никак не являлось маловажным!
После успешного перехода через Атлантический океан, в начале июля 1801 г. американский военно-морской отряд прибыл к берегам Магриба и установил блокаду Триполитанского побережья. Коммандор Дэйл понимал недостаточность своих сил. Поэтому он сконцентрировался на том, чтобы перехватывать хотя бы крупные суда, направляющиеся в порт Триполи. При этом обладатели нейтральных флагов разворачивались американскими боевыми кораблями обратно, а суда под знаменем Вилайета Триполи подлежали захвату в качестве призов. На выход из порта застигнутые там войной нейтралы пропускались свободно. Блокада не распространялась на небольшие рыбацкие лодки, уследить за которыми было просто невозможно. Американцы отдавали себе отчет, что с их помощью неприятель может вести разведку, но надеялись, что смогут все равно предупредить все его маневры. К тому же рыбаки нередко бывали выгодны им самими, за несколько мелких монет поставляя информацию о происходящем в городе.
В Триполи же полным ходом шли военные приготовления. Паша Юсуф Караманли, осознав, что сражаться все-таки придется, избрал тактику глухой обороны. Перекрыв вход в бухту брандвахтами из своих канонерок, которые находились под постоянным прикрытием мощных береговых батарей, он готовился отразить попытку прорыва американского флота. Почти все невольники паши мужского пола были направлены на укрепление фортификационных сооружений Триполи, а также в качестве вспомогательного персонала - в артиллерию и на флот.

Будучи уверен, что с моря он сумеет отбиться, Юсуф-паша больше опасался сухопутного вторжения. Чтобы оперативно отреагировать на любую попытку высадки американцев, он призвал под знамена своих вассалов. Общие мобилизационные возможности племенных ополчений и феодальных отрядов Вилайета Триполи оцениваются американскими авторами в 25 тысяч воинов (Ravi Rikhye. US Navy: The Barbary Wars, Tripoli 1801-1805). Маловероятно, что Юсуф-паше удалось поставить в строй их всех, однако вскоре многотысячное войско воинственных всадников пустыни и босоногих оборванных пехотинцев уже разбило свои черные шатры в окрестностях Триполи. Собрав собственные силы, триполитанский паша попытался заручиться поддержкой соседей. Однако алжирский дей был доволен полученным от американцев выкупом и воевать не стал, а правители Туниса и Марокко остались верны заключенным договорам с Соединенными Штатами. Юсуфу Караманли оставалось рассчитывать только на себя.
Триполитанский военный флот, насчитывавший, по подсчетам американских офицеров, несколько легких парусных кораблей, 19-20 канонерских лодок и 2 галеры, получил приказ не покидать бухты. Что же касалось частновладельческих кораблей, в том числе корсарских, то им не возбранялось выходить в море на свой страх и риск. Поэтому кое-кто из наиболее отчаянных пиратских капитанов попытался действовать против осмелевшего американского торгового судоходства. Именно с этой попыткой был связан первый морской бой между американским и триполитанским кораблями, произошедший 1 августа 1801 г. Опытный предводитель пиратов (в некоторых американских источниках ему приписывают титул «пиратского адмирала») Реис Магомет Роус, добившись от Юсуфа Караманли помощи боевыми материалами и людьми, вывел свою 14-пушечную полакку (разновидность шебеки) «Триполи» в море. Он пообещал паше «навести ужас» на американских «купцов». Учитывая присутствие на борту «Триполи» военных моряков и одобрение правителя, это была корсарская, а не пиратская миссия. Однако первой же жертвой, ошибочно выбранной триполитанцами для атаки, оказалась 12-пушечная военная шхуна флота Соединенных Штатов USS "Enterprise" под командой 23-летнего лейтенанта Эндрю Стеретта (Andrew Sterett). Она была послана на Мальту для пополнения запасов воды для эскадры.

В последовавшем ожесточенном и продолжительном сражении молодой американский офицер полностью доказал матерому морскому разбойнику преимущество регулярного военного флота над пиратским. Умело маневрируя, USS «Enterprise» раз за разом уклонялся от залпов противника, а сам крушил его огнем бортовых орудий. Когда «Триполи» пытался уйти, «американец» легко настигал его. В отчаянии, командир корсарского корабля решился на последний шаг: спустил флаг, имитируя капитуляцию, а когда USS «Enterprise» приблизился, попытался взять его на абордаж. Но американские морские пехотинцы, находившиеся на борту шхуны, буквально расстреляли абордажную партию неприятеля. Реис Магомет еще дважды пытался повторить этот маневр, но американцы были настороже и продолжали методично обстреливать «Триполи». Когда из 80 человек экипажа «Триполи» были убиты более 20 и ранены до 30, корсар все-таки сдался окончательно. Лейтенант Стеретт, который должен был продолжать миссию по доставке воды с Мальты, счел возможным отпустить изувеченный триполитанский корабль. Предварительно ему подрезали мачты и выбросили в море все вооружение. На обратном пути Реис Мохамед встретился с флагманом американского блокадного флота фрегатом USS «President». Не растерявшись, пиратский капитан сумел выдать «Триполи» за тунисское судно, поврежденное французским капером, и, в конечном итоге, вошел в порт Триполи. Там потрепанного морского волка ждал жесточайший разнос от Юсуфа-паши за невыполненные хвастливые обещания и гибель откомандированных ему моряков. Лишив Реиса Магомета права командовать кораблями, правитель Триполи собирался влепить ему в назидание 500 палочных ударов. Затем, учитывая полученные старым пиратом в бою раны, заменил это наказание на не менее унизительное дефиле через весь город верхом на осле задом наперед. Победа американцев была тем более впечатляющей, что шхуна USS «Enterprise» отделалась в бою пробоинами в парусах и незначительными повреждениями. Никто из ее моряков не был убит или даже ранен настолько серьезно, чтобы получить освобождение от вахты.
Впрочем, морской бой 1 августа 1801 г. стал единственным успехом эскадры командора Дэйла, если не считать захвата пары маломерных триполитанских судов. Отряд американских кораблей был слишком малочисленным. В конечном итоге его деятельность свелась к проводке американских торговых судов в акватории Средиземного моря – миссии, несомненно, полезной, но совершенно не влиявшей на исход войны. В ходе одного из таких походов в декабре 1801 г. флагманский фрегат USS «President» наскочил на подводную скалу близ Балеарских островов и избежал опасных последствий лишь благодаря хладнокровию и профессиональным действиям командора Дэйла.
В апреле 1802 г., исчерпав ресурсы автономности своих кораблей и имея на борту немало больных, Дэйл принял решение возвращаться на свою базу в Вирджинии (Соединенные Штаты). В блокаде Триполитании должны были остаться союзные шведские фрегаты. Хитроумному Юсуфу Караманли удалось вскоре вывести Швецию из войны, освободив всех шведских моряков и выплатив некоторую компенсацию. На родине американскую эскадру ожидала отнюдь не триумфальная встреча. Общественное мнение обвинило Ричарда Дэйла в нерешительных действиях и едва ли не в трусости, хотя командор с наличными силами вряд ли мог сделать большее. Оскорбленный, он отказался от командования новой экспедицией к побережью Магриба и вышел в отставку. Остаток жизни этот опальный моряк провел как частное лицо, активно занимаясь предпринимательством и общественно-религиозной деятельностью.
В течение года Америка подводила итоги неудачного похода и подготавливала свой второй удар по Вилайету Триполи. Военное присутствие в Средиземном море в это время поддерживало небольшое «временное» соединение командора Ричарда В. Морриса (Richard V. Morris), главной силой которого являлся фрегат USS «New York». Помимо обострения отношений с нейтральным Тунисом после ошибочного захвата тунисского судна, это соединение ничем себя не проявило.
В июле - августе 1803 г. из нескольких портов Соединенных Штатов выступила в поход новая эскадра, насчитывавшая 11 вымпелов, под командой уже другого офицера, коммандера Эдварда Пребла (Edward Preble) - человека, роль которого в становлении ВМС США считается хрестоматийной.

Свой флаг он держал на 44-пушечном фрегате USS «Constitution». Основу эскадры составляли фрегаты USS «Chesapeake» (38 орудий», USS «Constellation» (38 орудий), USS «Congress» (38 орудий), USS «Philadelphia» (36 орудий) и «John Adams» (28 орудий). В состав эскадры также входили легкие силы флота: 18-пушечный бриг USS «Argus», 16-пушечный бриг USS «Syren», 12-пушечная шхуна USS «Vixen» (с 1804 – бриг), а также героиня прежнего похода 12-пушечная шхуна USS «Enterprise». Относительно одиннадцатого корабля эскадры у историков существуют некоторые сомнения. Возможно, имеется в виду еще один участник первого похода фрегат USS «Essex», присоединившийся к силам командора Пербла только в 1804 г. Кроме того, 12-пушечная шхуна USS «Nautilus», 10-пушечный шлюп USS «Hornet» и некоторые другие малые корабли были включены в состав эскадры позднее, за счет переоборудования приобретенных в ряде портов Средиземноморья торговых кораблей или захваченных призовых судов.
В конце августа – середине сентября 1803 г. эскадра Пребла несколькими группами кораблей прибыла в Гибралтар. Там британские колониальные власти позволили своим бывшим мятежным подданным американцам расположиться на временную стоянку. Уже 26 августа произошел первый боевой контакт с пиратами. 36-пушечный фрегат USS «Philadelphia» под командой капитана Уильяма Байнбриджа (William Bainbridge), считавшегося не новичком в водах Магриба (в 1795 г. именно он доставил алжирскому дею выкуп за американских моряков), «застал на месте преступления» марокканский корабль «Мирбока» (24 орудия, до 100 чел. экипажа). Марокканцы только что взяли на абордаж американский торговый бриг «Celia», который фрегат как раз должен был сопровождать, но задержался. Увидев приближение «хороших парней», команда американского «купца» собственными силами разоружила пиратскую призовую партию и вернула контроль над своим кораблем. Пират «Мирбока» попытался уйти, однако USS «Philadelphia» быстро настиг его. После недолгой перестрелки марокканцы спустили флаг: пример несчастного корсара «Триполи» явно не располагал их к сопротивлению американцам. Фрегат USS «Philadelphia» привел свой приз и спасенного «купца» обратно в Гибралтар. Там пираты были заключены в британской военной тюрьме, а плененная «Мирбока» была передана командором Преблом англичанам в качестве жеста благодарности за гостеприимство. Насколько известно, экипаж USS «Philadelphia» так и не получил за нее призовых выплат… ________________________________________________________________М.Кожемякин.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

"Аврора" встретила Цусимское сражение в составе отряда крейсеров. Согласно плану боя их задачей было охранять транспорты, по недомыслию Рожественского продолжившиеся тащиться с эскадрой, замедлять ее ход и сковывать маневр даже после того, как были замечены японские корабли. Это же решение исключило возможность крейсеров как-то активно участвовать в бою. Им отводилась роль защиты транспортов и броненосцев от набегов крейсеров и миноносцев – и всё.  Под командованием Энквиста оказались два допотопных крейсера – «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», медленные и слабо вооруженные, по сути – броненосные фрегаты, записанные в крейсера, а так же два относительно современных, быстроходных, бронепалубных крейсера – «Аврора» и «Олег».

Бой «Авроры» начался около часу дня  14 мая 1905 года. Японский крейсер «Идзуми», тоже бронепалубный, но оснащенный тяжелыми 203-мм орудиями, обошел колонну крейсеров с тыла и открыл огонь по идущему в ее хвосте броненосному (тяжелому), но безнадежно устаревшему крейсеру «Владимир Мономах». На помощь «Мономаху» были брошены крейсера «Аврора» и «Олег», флагман Энквиста, которые плотным, хотя и не слишком точным, огнем отогнали японца.

Около трех часов дня на крейсерский отряд Энквиста обрушились целых 8 японских крейсеров и завязали бой. Энквист приказал «Авроре» следовать за «Олегом» и попытался отвлечь японцев. Набрав 18-узловый ход корабли метались между японцами и русскими кораблями, не давая им атаковать транспорты и  тихоходные старые крейсера, которые стали бы изничтожены – или сковали бы маневр «Авроры» и «Олега» - и потому оставленные прикрывать транспорты в бою. Это было рискованным шагом – но Энквист, понимая что у старых кораблей нет и шанса решился положиться на скорость и маневренность новых крейсеров.

Так начался неравный  бой: 29,5 тысяч тонн японской стали, 4 260-мм, 4 203-мм, 28 152-мм, 32 120-мм и 48 76-мм японских орудий против 13,7 тысяч тонн стали русской, 20 152-мм и 36 75-мм орудий Русского флота. Этот бой был сравним разве что с отчаянным боем «Варяга» - у Чемульпо новейшему «Варягу», превосходившему силой «Олега» и «Аврору» и утлому, но вооруженному 203-мм орудиями «Корейцу» противостояли 6 крейсеров, здесь же вражеских крейсеров было по 4 на сражающийся русский крейсер. Правда здесь крейсера не были скованны прикрытием утлого тихохода – транспорты и старые корабли пропустили вперед – и не скованные их малым ходом  капитаны  выжали из крейсеров всю скорость и маневренность, что дало им шансы на выживание.

Решение Энквиста было единственно верным – взятие в бой старинных тихоходов: «Мономаха» и «Донского» превратило бы крейсерский отряд в неповоротливый и уязвимый строй, пусть и способный огрызаться, но очень уязвимый. Энквист сделал ставку на мобильность современных кораблей – и не проиграл. Крейсера оказались достаточно верткими, чтобы уклоняться от японского огня и уверенно отвечать.

«Олег» и  «Аврора» получала удар за ударом и уверено отвечали врагу огнем. Капитаны знали что делать - корабли уклонялись, меняли расстояние до противника и держались.  Удар следовал за ударом – осколки пробили корпус у ватерлинии, другой снаряд уничтожил одно из 75-мм орудий, убив или ранив весь расчёт, 120-мм снаряд ударил в верхушку фок-мачты. Но ее обломки никого не задели, повиснув на повешенных над палубой сетях. Флаг "Авроры" был сбит, но его вновь подняли. В последующем бою флаг сбивала еще несколько раз – но экипаж упорно поднимал его на обрубке мачты вновь и вновь. Тяжелый 152-мм снаряд ударил в боевую рубку, заволокя обзор дымом. Его осколки убили или ранили весь расчет носовой 152-мм пушки – однако пожаров не было. План Егорьева сработал. Тяжелый 203-мм снаряд вырвал солидный клок борта и разбил 2 76-мм орудия. Кусок шимозы вызвал пожар в погребе 75-мм снарядов, который был быстро потушен. Еще один неразорвавшийся снаряд вражеский был выброшен моряками за борт. Усилиями капитана и экипажа корабль был спасён – и снова работал как часы, защищаясь и отвечая огнем на огонь врага. К «Олегу» и «Авроре» подошел на помощь «Жемчуг», очень слабый крейсер, почти без брони и 152-мм орудий, лишь 8 120-мм пушками и почти не способный уравновесить баланс сил – но способный хотя бы отвлечь на себя огонь.

Корабли маневрировали, сходились и расходились и продолжали вести бой. К 3 часамдня японцы смогли выставить крейсера под перекрестный огонь. Снаряды рвались всё чаще и чаще. В «Аврору» ударили еще 2 152-мм снаряда, разбившие 2 152-мм орудия, начался пожар. Старший помощник  Аркадий Константинович Небольсин возглавил тушение пожара – но осколки разорвавшегося рядом снаряда пробили его голову в двух местах, пробили ногу в колене и руку, тяжелые ожоги. Его, тяжело раненного, унесли в лазарет. Пожар потушили – но вслед за этим еще один снаряд попал в трап. Его осколки и обломки через смотровые щели попали в боевую рубку. Рикошеты, высекая искры, понеслись по командному пункту. Почти все, кто был в рубке, были ранены, сам же капитан  Егорьев был ранен смертельно. Корабль потерял управление, но находившиеся рядом старые крейсера «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» вышли вперед и закрыли поврежденную «Аврору» от вражеского огня корпусами. И вскоре посеченный осколками рулевой встал за штурвал, а еле стоящий на ногах, израненный старший штурман крейсера Прохоров принял командование – и крейсер вырвался из под перекрестного огня.

Крейсера бились упорно и отважно, но к сожалению – не умело и не эффективно. Боевая подготовка в эскадре была поставлено плохо, учебных стрельб было недостаточно, да и стрельба по малоподвижным мишеням, медленно плывущим за буксиром, это не то же самое, что и огонь мечущегося как заяц  крейсера по таким же маневренным целям. Проблем добавляло то, что качество поставленных снарядов было отвратительным, многие снаряды попав в японский корабль не взрывались – и стрельба походила на стрельбу допотопными ядрами. Но вины погибшего Егорьева  в этом не было  -  командовавший эскадрой Рожественский почти не выделил времени и боеприпасов на подготовку и пары-тройки учебных стрельб, проведенных при подготовке к походу и в ходе него, было явно недостаточно для того, чтобы превратить новичков в опытных наводчиков и командиров орудий.
Однако результативные попадания  все же случались – два японских крейсера всё же были повреждены.

Бой продолжался. В три часа пополудни с «Олега» заметили выкатывающийся из строя, подожженный непрерывным огнем японских кораблей, флагманский броненосец «Суворов». Над морем поднялся туман и Энквист решил использовать время для помощи флагману. Он оставил тихоходные старые крейсера у транспортов и повел их было на помощь «Суворову», но видя, что тот быстро теряет ход – приказал вернуться к транспортам и поднять сигнал сбора. К ним поспешили крейсера «Светлана», «Алмаз»  и «Изумруд». Но и к преследовавшим «Олег», «Аврору» и «Жемчуг» японцам подошла помощь  - еще 4 бронепалубных крейсера. И неравный бой продолжился. 6 крейсеров, 2 из которых были очень слабыми, а 2 – поврежденными в прошлом бою бились против 12. Японцы снова получили превосходство в огневой мощи и не дали уравнять численность. Бой продолжился. "Аврора" вновь получала удар за ударом – и отвечала врагу огнем. Японцам удалось пристреляться,  - и  вскоре крейсер поразили два 203-мм снаряда. Осколки разорвавшегося рядом с крейсером снаряда крупного калибра изрешетили нос корабля, перебили цепь якоря. Вода хлынувшие в пробоины затопила отсек носового торпедного аппарата. Еще один 203-мм снаряд  прошил крейсер почти насквозь, от борта до борта и разорвался внутри его носовй части, оставив огромную пробоину. Корабль получил крен – слишком уж много пробоин было рядом с ватерлинией. Чтобы выправить крен пришлось затопить угольные ямы левого борта.

Около четыре часов с «Авроры» снова, в шестой уже раз, сорвало флаг. От фок- (передней) мачты ничего не осталось – и изорванный и многократно пробитый осколками, опаленный, флаг подняли уже на грот- (задней) мачте. По правилам на этой мачте было ожно поднимать только императорский штандарт или флаг командующего флотом – но моряки не могли себе позволить не показать флаг неприятелю. Тали и такелаж были перебиты – и матросы закрепили его на уцелевших обрывках.

Русская эскадра терпела поражение – и всё что оставалась крейсерам – выстроиться в медленно ползущий строй, включающий современные и старые корабли, закрыть транспорты корпусами и прикрывать фланг колонны броненосцев от возможных артиллерийских и торпедных атак японских крейсеров. Крейсера, отбиваясь, ползли вслед за гибнущей эскадрой сперва на запад, потом – на восток. К японцам подошло новое подкрепление –и уже почти 20 крейсеров противостояли 8 русским. В какой-то момент нашим крейсерам повезло – побитая, горящая, но плюющаяся огнем колонна броненосцев прошла между ними японцами. Ее орудия отогнали японские крейсера и  дали крейсерам передышку – но через 15 минут Энквист вновь приказал крейсерам снова встать между броненосцами и транспортами- и бьющими по ним начиненными шимозой снарядами и торпедными аппаратами  японцев. Прочь убрел  с сильным креном японский крейсер «Кассаги», флагман одного из 4-х японских отрядов крейсеров  - русским морякам всё же удалось  если не потопить, то тяжело повредить один из японских крейсеров - попадание русского 152-мм снаряда ниже ватерлинии привело к затоплению угольной ямы и одного из котельных отделений. За ним ушел еще один крейсер - "Читосе" – спасать экипаж, если «Кассаги» не дотянет до порта.

На мостик вернулся раненный старший помощник – капитан 2 ранга Небольсин. Обожженный, в повязках, с головой обмотанной окровавленными бинтами и рукой на перевязи, принявший слоновую дозу морфия, чтобы хоть как-то держаться на ногах он оставался спокойным и бесстрашным, вдохновляя экипаж. Крейсера совершали невозможное, спасая транспорты и броненосцы от врага. Неравный бой продолжался.

Корабль же получал вновь попадания – и всё так же отвечал японцам огнем. Задняя кормовая батарея получила попадание 152-мм снаряда – осколки убили несколько матросов и ранили большую часть расчёта. Эскадра продолжала терпеть поражение – за кормой остался пылающий остов броненосца «Князь Суворов», выкатился из строя кренящийся и охваченный огнем броненосец «Александр III». Часть японских крейсеров засыпала  шимозой  не только крейсера, но и броненосцы – в перелёт над русскими крейсерами. Вот снаряд с японского броненосца пробил броню «Бородино» и взорвался в погребе со снарядами, после чего корабль перевернулся и затонул. Остался за кормой, переделанный из транспорта, не бронированный вспомогательный крейсер «Урал», пытавшийся прятаться за полноценными крейсерами, но всё же получил свою порцию ударов. Злосчастный корабль получил удар снаряда ниже ватерлинии, другой снаряд разбил рулевой привод. Перед тем как крейсер перешел на управление машинами он успел столкнуться с "Жемчугом", помяв тому корму и лопасти одного из винтов. Вскоре отстающий "Урал" получил еще один удар ниже ватерлинии - и его капитан приказал экипажу спасаться и открыть кингстоны.

Погибли два транспорта из 12.  «Олег», после множества попаданий снарядов и крупных осколков напоминал решето, но медленно полз вперед, за ним в таком же состоянии следовала «Аврора» и остальные корабли, оказавшиеся под командованием»Экнвиста» Дневной бой завершался, темнело – но пожары подсвечивали русские корабли и адмирал Того, командовавший японской эскарой, послал в бой миноносцы.

В дневном бою русские крейсера совершили, казалось бы, невозможное. – за долгие часы неравного боя они не только выжили, потеряв лишь большой, почти безоружный и почти бесполезный «Урал», но и смогли прикрыть транспорты от избиения и броненосцы от атак врага. Однако наступала ночь перед развязкой. Японские броненосцы и крейсера отошли – но на остатки русской эскадры обрушился злой рой из 41 миноносца, готовых всадить торпеды в борта русских кораблей. Приближался конце сражения.

Продолжение следует ...

Знаменитый крейсер «Аврора». У кого-то это имя ассоциируется с революцией, а у меня – с жуткой Цусимской бойней, в которой этот корабль отчаянно сражался против японских крейсеров, выжил – и из которой он вырвался. Подвиг, совершенный крейсерами «Олег» и «Аврора» при Цусиме, мало отличался от подвига «Варяга» и «Корейца». Они выдержали предельно жестокий, неравный бой, против противника, превосходившего русские корабли числом и умением, но в наши дни он незаслуженно забыт. «Аврора – крейсер революции» - вот и всё, что может сказать обычный человек. Симпатизирующий коммунистам скажет, что это корабль, с которого началась революция. Симпатизирующим белым назовет его кораблем- предателем.  И никто даже не вспомнит о чудесах отваги и мужества, которые совершил экипаж этого крейсера в Цусимском бою.

Корабль был обречен, но выжил благодаря стойкости и выучке экипажа, уму и предусмотрительности его капитана Евгения Романовича Егорьева и  решительности адмирала Оскара Адольфовича Энквиста, командовавшего при Цусиме отрядом крейсеров. «Аврора» отважно билась до конца, выстояла там где гибли другие корабли, получила два десятка прямых и кучу осколочных попаданий, увернулась от десятка торпед, не пошла на дно, не спустила флаг, когда другие корабли сдавались – и вернулась домой. Разве большего можно было желать от небольшого бронепалубного (читай легкого) крейсера не самой удачной серии?

Крейсера русского флота в те годы вообще  сражались лучше, чем броненосцы  - причин тому было много, но одной из важнейших была замшелость и стереотипность мышления немолодых уже и порядком забронзовевших командиров эскадренных броненосцев, мыслящих бой категориями едва ли не парусных сражений и не понимающих современный бой кораблей от слова совсем. Тем же, по большей части страдали и адмиралы, за вычетом нескольких. Среди последних, конечно же, стоит выделить адмирала Степана Осиповича Макаров, но он долго не прожил, погибнув глупой смертью вместе с кораблём – но на войне такое бывает.  В конце концов, поставленное в ходе ночного боя минное заграждение неразличимо и просто ждет своего часа. Поэтому адмирал не мог предвидеть, что в воде его корабль ждет японская мина. 2-я Тихоокеанская эскадра же, под командой опытного царедворца, но посредственного морского офицера Зиновия Петровича Рожественского, происходившего чинами в штабах, свите императора и на его яхте, шансов, конечно же, имела мало – японские адмиралы, корабли и снаряды обращали мало внимания на отличные манеры, умение польстить начальству,  впечатлить его показухой и опыт маневров при дворе. Когда-то Рожествнский неплохо походил на руских кораблях, повоевал с турками - но карьера и политика увлекли его куда больше.
Воспрявшая же после тысячелетнего сна Японская держава выбирала командиров и адмиралов умелых и зубастых, склонных к новациям в военном деле. Но о причинах поражения написано много.

С командирами крейсеров же ситуация была иной – многие из них были довольно молодыми офицерами, успевшими почувствовать новинки в морской войне и осознать насколько она изменилась.  Эти моряки-балтийцы, брошенные на Дальний Восток, многому научилисья у новатора морской войны Макарова в бытность его командиром практической эскадры Балтийского Флота и комендантом Кронштадта. Да, когда пришла война почти все они оказались подчиненными посредственностей, но их имена – бесстрашного и  гордого Руднева (капитан «Варяга»),  основательного и упорного Лилье (капитан «России»), умного и предусмотрительного Егорьева (капитан «Авроры»), вдумчивого и справедливого  Добротворского (капитан «Олега»)  не забыты до конца – как не забыты и имена других блестящих капитанов русского флота - Казарского (командир «Меркурия») и Ерошенко (Командир «Ташкента»), сражавшихся до и после них.

«Аврора» и ее капитан

«Аврора» - второй бронепалубный (читай лёгкий) крейсер типа «Диана» был спущен на воду в 1900 году. «Дианы» были не самыми удачными для своего времени кораблями,  уступавшими английским, немецким и японским аналогам,  и примерно равные французским. Да, они были легче, медленнее и слабее вооруженными, чем тот же «Варяг» американской постройки, и куда слабее вооружены чем большинство кораблей сходного класса, но имели и свои преимущества.  Сильной стороной «Диан» оказалось удачное размещение орудий и очень высокая, для своего водоизмещения и брони, живучесть. Корабли этого класса пережили жестокие сражения – Цусиму и бой в Желтом Море, хорошо себя показали в бою, приняв немало ударов японской артиллерии – и упорно отвечая врагу.

«Аврора» была наименее удачной «Дианой» - недостатки пришлось устранять уже после принятия корабля в состав флота. Крейсер не мог идти оговоренные 6 часов с максимальной скоростью, двигатель грелся и между спуском на воду и принятием крейсера в состав флота прошло почти 3 года. На момент принятия в строй крейсер имел водоизмещение 6700 тонн, машины мощностью 12 000 л.с. и ход в 19 узлов, был вооружен 8 152-мм, 24 75-мм и 8 37-мм скорострелками, а так же тремя торпедными аппаратами. 

Командир  « Авроры», Евгений Романович Егорьев, не был карьеристом и взлетел не быстро. Долгое время он занимал незначительные должности. Поворот в его жизни произошел после того, как  встретил  Макарова и получил должность капитана учебного корабля в подчиненной Макарову Практической Эскадре, обучая новых моряков и учась сам, впитывая новинки в морском деле и знания о современной войне. Звание капитана I ранга он получил почти в 50 лет – сказались отсутствие связей и не одобряемый начальством нрав – ну  и отсутствие заслуг, ибо на мелких должностях, вроде командира транспорта или учебного корабля шансы их получить были околонулевые. Впрочем, подобная судьба была и у капитана "Варяга" Руднева, так же получившего капитана I ранга по выдвижению Макарова. Вот такой человек и стал капитаном «Авроры» - без большого практического опыта, не считая учений, однако с отличной теоретической подготовкой и развитыми за годы службы в Практической Эскадре незаурядными лидерскими качествами и чёткими представлениями о современном бое крейсеров – а этим  в те годы похвастать мог далеко не каждый.

Лидерские способности капитана в полной мере проявились при переходе к Цусимскому проливу. Он практически не прибегал к мордобою и телесным наказаниям – но экипаж доверял и повиновался ему – возможно, потому что многие младшие офицеры учились на кораблях которыми он командовал. Он был требовательным наставником и много требовал от экипажа – но и заботился о нем, поддерживал самообразование и профессиональный рост подчиненных. Видя капитана подтягивались и офицеры, демонстрировавшие стойкость и выучку.  Даже досуг на «Авроре» был организован лучше, чем на других кораблях эскадры: Егорьев отлично понимал, что скука – худший враг солдата и матроса в долгом походе, и что от нее они начинают всякую дичь творить, поэтому организовал досуг – на стоянках экипаж соревновался в шлюпочных гонках, в пути и на стоянках много занимался спортом, изучал свои аспекты военного дела, участвовал в работе и смотрел представления любительского театра, который часто приглашали на другие корабли эскадры. Среди обшей подавленности бодрая и исполнительная команда «Авроры» выглядела прекрасно, а число дисциплинарных нарушений на голову в бескозырке было одним из самых низких в эскадре. Даже Рожественский не раз ставил экипаж, корабль и командира в пример всем остальным. К Цусиме корабль вышел более готовым, чем большинство остальных кораблей: экипаж был сработан, доверял капитану и офциерам и имел отличный боевой дух – этим могло похвастаться мало кораблей во II Тихоокеанской эскадры, где обычным было пренебрежительное отношение к матросам и зуботычины со стороны офицеров, и чувство безнадёги и недоверие со стороны экипажей

Отлично образованный Егорьев хорошо знал с чем придется столкнуться кораблю в битве: такое нововведение как фугасные снаряды начиненные пикриновой кислотой было ему хорошо известно – благо информация об их испытаниях и применению уже стала достоянием гласности. Пикриновая кислота, она же мелинит, она же лиддит, она же шимоза имела очень серьезный недостаток: она была капризной, реагировала с металлами и образовывала при реакции соли, способные взорваться от малейшего сотрясения не хуже чем нитроглицерин. При  неправильном хранении снаряд с ней мог разорваться даже в канале ствола просто от сотрясения при выстреле. Однако, как начинка снарядов, она была просто идеальной – в два раза боле мощная чем тротил, она при взрыве давала не только очень горячую вспышку, поджигающую все вокруг, но и высокое давление, разрывающее снаряд на очень быстрые и сильно бьющие осколки.

Капитан был одним из немногих офицеров в эскадре, кто прекрасно понимал, насколько будут уязвимы к такому оружию русские корабли – загруженные деревом, с шлюпками и деревянными настилами палуб. Его опасения были не напрасны – в грядущем сражении многие корабли превратились в пылающие гробы для экипажа. Горели даже броненосцы – японская артиллерия вела огонь с приличной дальности и почти не пыталась пробивать броневые пояса броненосцев тяжелыми бронебойными снарядами – а просто обрушивала на них тонну за тонной шимозы.  Предвидя всё это Егорьев перенес вглубь крейсера расположенный крайне неудачно лазарет, приказал рассредоточить по кораблю провизию, чтобы при поражении снарядом или затоплении складов вся она не оказалась потеряна. Он так же приказал поставить над орудиями и по бокам от них дополнительную защиту из пробковых матросских коек и противоминных сетей – в этом ограждении должны были вязнуть горящие куски шимозы и горячие осколки.. Такая же защита была сооружена вокруг мачт – чтобы защитить экипаж и горючую деревянную палубу от обломков мачт и осколков разорвавшихся снарядов. Деревянные щиты внутри бортов, способные, попадании в них фугасного снаряда, дать массу деревянных осколков, способных ранить или покалечить экипаж были выдраны с мясом и выброшены за борт. Корабль стал напоминать какой-то нелепый курятник, но в бою это спасло множество жизней. Однако адмирал Оскар Адольфович Энквист, командовавший отрядом крейсеров не возражал. Сходные меры защиты были предприняты и на флагмане отряда крейсеров – крейсере «Олег».

Старый моряк был немного старомоден, не склонен к чинопочитанию и лизоблюдству, принципиален, презирал интриги, без которых карьерный рост был невозможен. Единственная причина, по которой его включили в состав командования эскадры и представили к званию адмирала, состояла в том, что среди всех высших офицеров эскадры он был почти единственным, кто неплохо знал дальневосточные воды. В бытность его старшим офицером на броненосном фрегате «Память Азова», он в 1891-93 гг. совершил плавание на Дальний Восток. Как и Егорьев он медленно рос в чинах – и служба его проходила в основном на берегу. С 1895 по 1904 он практически не выходил в море и служил командиром то одного, то другого флотского экипажа – по сути его заперли на должности начальника казарм, в которых проживали списавшиеся на берег матросы во время ремонтов, недавно назначенные моряки, не получившие еще назначения на корабль и некий резерв нижних чинов и нестроевых, вроде денщиков, докторов и мастеровых. По выслуге лет, ходатайству родни и после отменно проведенного строевого смотра, он  получил звание контр-адмирала и должность капитана важнейшего торгового порта Чёрного моря -  г. Николаев на Украине. Адмирал Энквист  успешно совмещал эту должность с должностью градоначальника этого города. 53-летний адмирал понимал, что жизнь его клонится к закату, карьера сложилось посредственно, и пора бы выходить в отставку, но в 1904 началась война – и про него вспомнили и назначили одним из младших флагманов формирующейся эскадры. Не обладая опытом службы на современных боевых кораблях он прекрасно понимал, что капитаны крейсеров лучше него понимают, что делают – и не мешал. Однако не отчаявшись и не забронзовев, в отличии от большинства других адмиралов, он изучал морскую тактику, а в походе – жадно учился у капитанов подчиненных крейсеров, возможным тактическим приемам. К моменту сражения он был, возможно, самым компетентным адмиралом из находившихся с эскадрой – вот только под его началом была не эскадра, а лишь небольшой отряд крейсеров. Однако его знания очень пригодились в ходе боя.

Крейсера, вверенные Энквисту - современные "Олег", "Аврора" и безнадежно устаревшие "Владимир Мономах" и "Дмитрий Донской" были готовы к бою настолько, насколько возможно. Эскадра приближалась к Цусимскому проливу. Самоуверенный Рожественский вел её навстречу судьбе.