Рядом, отбрасывая длинную тень, ехала баронесса лю Ленх. Пальцы ее в кожаной перчатке то и дело непроизвольно сжимались в пустоте, будто ощущая знакомую, уютную тяжесть эфеса. «Ненасытный» мирно спал в ножнах у ее бедра, но Талагия чувствовала его сны — темные, липкие и беспокойные, словно отголоски далекой грозы.
По левую руку от волшебника ехал Трап, понурив голову. Вернее — то, что от него осталось. Облаченный в штаны из грубой мешковины — унизительный атрибут изгнания. Некогда гордая борода гнома, заплетенная в роскошные косы, была коротко острижена, а от длинного, звучного имени «Трапезунислатбарад» осталось лишь жалкое, щемящее душу «Трап», данное при рождении.
В центре колонны, с противным скрипом вдавливая колеса в грунт на добрых пол-ладони, тащилась тяжелая телега. На ней стоял сундук. Черное дерево, сплошь окованное матовой сталью, без единой щели, замочной скважины или даже узора. Что скрывалось внутри, знал один Рейстандиус. И выражение его лица не сулило ничего хорошего.
За поворотом показался мост, перекинутый через Серую Глотку. Жалкое зрелище — длинный, скрипучий остов, прогнувшийся под тяжестью лет и нерадивости здешних управителей. Доски, изъеденные сыростью, торчали во все стороны, словно ребра давнего утопленника, выброшенного на берег. Свинцовые воды реки внизу лениво и неумолимо перекатывались через пороги, издавая низкий, непрерывный гул, похожий на ворчание голодного орка. Воздух над водой струился холодной дрожью, пах тиной, гнилым деревом и тайной.
Северный тракт, эта упрямая артерия Империи, упирался в мост, будто в застарелую, ноющую рану. По ту сторону, в сизой дымке, укутавшей пологие холмы, лежал Ленх. Номинальные владения Талагии. Место, которое она уже почти забыла… и так старалась забыть.
— Десять минут! — голос волшебника разрезал усталую тишину. — Коней напоить, подпруги проверить. Кто задержится дольше — тому я лично буду отогревать окоченевшие задницы своим посохом. И поверьте, — он обвел взглядом каждого солдата, чтобы никто не усомнился в серьезности угрозы. — Это не то, что вам захочется повторить.
Легионеры, с облегчением выдыхая, принялись спешиваться. Лошади, почуяв воду, беспокойно зафыркали, потянувшись к реке. Трап, сгорбившись, словно под невидимой тяжестью, свалился со своего низкорослого мерина и тут же плюхнулся на придорожный валун, уставившись в землю. Казалось, он пытался пересчитать все свои заслуги и подвиги, перечеркнутые утратой имени.
Легат медленно, почти неохотно сошла с седла. Ноги заныли от долгой дороги, в спине засела тупая боль. Она бросила поводья ближайшему легионеру — тот поймал их с видом человека, привыкшего к бессловесному служению — и сделала несколько шагов к самому краю обрыва. Баронесса не решалась ступить на скрипучий настил моста, словно опасаясь, что тот не выдержит не только ее веса, но и тяжести мыслей.
Воительница уже почти забыла… старалась забыть. Там, за Серой Глоткой, была ее персональная пыточная – выстроенная из камня и пошлого флирта провинциального дворянства.
Талагия не ступала на землю Ленха с той ночи, когда сбежала. Свадьба еще не успела остыть — в огромном камине замка еще потрескивали поленья, а на дубовом столе, залитом вином и жиром, дымились остатки жаркого из вепря. Жирный Траутий, ее новоявленный супруг, уже сопел в опочивальне, предвкушая брачную ночь, потрясая отвисшим брюхом.
А она в подвенечном платье уже пробиралась по темным коридорам. В руке молодая жена сжимала не букет, а кинжал. Это был куда более весомый аргумент в пользу будущего счастья.
Служение Триумвирату оказалось спасением. Оно даровало не просто власть, а право дышать полной грудью. Свободу передвижения и законный повод не появляться в этих унылых холмах, забытых, казалось, даже самим Темнейшим.
Баронесса надеялась, что после ночлега в придорожном трактире «Еловая Шишка» они пронесутся через всю ненавистную провинцию за один день, не замедляя хода. Проскочить, как стрела, не задерживаясь, не оставляя ни следа, ни запаха. Не остановиться в замке — вот была ее единственная молитва. Видеться с супругом у посланницы особых поручений не было ни малейшего желания. Одна лишь мысль о его заплывших салом глазах-щелочках, липких от засахаренных фруктов пальцах и унылых, односложных разговорах о дорожающем вине и падении удоев вызывала у Талагии тошнотворный спазм, сравнимый разве что с видом разлагающейся туши на солнцепеке.
— Задумалась, легат? Или высматриваешь засаду в кустах? — Рейстандиус возник рядом бесшумно, словно тень от внезапно набежавшей тучи. Он не смотрел на спутницу; его выцветшие глаза были прикованы к противоположному берегу, будто он мог видеть сквозь сизую пелену тумана до самой северной границы Империи. — Сомнительное место для засады. Слишком открыто. Разве что тролль под мостом засядет. Или муженек, готовый снять портки.
Лю Ленх вздрогнула, вырванная из мрачных воспоминаний голосом волшебника. Она повернулась к магу, пытаясь отогнать навязчивый образ.
— Скорее всего, он уже объявил меня мертвой и уже подыскивает новую жену… — проговорила баронесса с напускной легкостью. — Или уже подыскал! Бедная женщина, кто бы она ни была…
Колдун, не удостоив ее ответом, запустил узловатые пальцы в складки своего просторного рукава. Оттуда, нарушая все законы пространства и здравого смысла, он извлек длинную, изысканно изогнутую трубку с чубуком из темной вишни. Магистр зажал ее в зубах, а затем чиркнул большим пальцем о воздух — с тихим, зловещим шипением на его кончике вспыхнул крошечный багровый уголек. Чародей прикурил, и едкая, пряная струйка дыма поползла в неподвижный полуденный воздух, смешиваясь с запахом хвои и гнилой воды.
— Ну что, легат, насладилась видами владений? — его голос прервал затянувшуюся паузу, на этот раз с легкой, язвительной ноткой. — Или все еще вынюхиваешь, не притаился ли за тем пеньком злобный муженек?
Талагия промолчала. Вместо этого она сделала несколько осторожных шагов по скрипучим доскам моста, остановившись у самого края. Взгляд ее утонул в свинцовых водах внизу, лениво и неумолимо перекатывающихся через подводные камни. Воздух над рекой был холодным, густым и вязким, словно студень.
Пальцы ее руки, повисшей над стреминой, разжались. Медяшка с профилем какого-то забытого императора выскользнула из ладони, сверкнула на мгновение в медовом свете угасающего дня и полетела вниз.
Но монета не упала с привычным звонким всплеском. Нет. Вместо этого раздался короткий, влажный шлепок. Словно монета упала не в воду, а на что-то упругое и живое.
Дымная спираль, вившаяся из трубки Рейстандиуса, замерла в воздухе. Маг медленно, с похрустыванием позвонков, повернул голову, и в его выцветших, всевидящих глазах мелькнуло редкое, неподдельное удивление.
— Ну-ну, — протянул наконец колдун, выпуская из ноздрей струйку едкого дыма. — Легат Триумвирата, гроза нечисти, платит дань речному троллю? Да я, кажется, окончательно ослеп! Или это новый секретный указ, о котором я, старый болван, не слышал — подкупать нечисть, а не рубить ее в капусту?
Баронесса обернулась. Ее лицо, освещенное косыми лучами, было спокойно и холодно, как вода в омуте под ними.
— Служба Триумвирату, магистр, научила меня кое-чему, — Голос лю Ленх был ровным, без малейшей дрожи. — Есть приказы. А есть — долг. И не всегда второе важнее первого. Мой приказ — доставить этот сундук, который больше похож на кусок свежего мяса, с коим мы пробираемся через стаю волков. Стычка с троллем могла бы задержать нас… или повредить мост. Су — дешевая плата за спокойствие.
Чародей хрипло рассмеялся. Дым вырвался из его ноздрей густыми клубами, словно дыхание пробудившегося древнего дракона.
— До боли знакомо! — он одобрительно качнул головой, и в глазах волшебника на мгновение вспыхнул огонек не то уважения, не то старческой усмешки. — Видишь ли, дитя мое, в этом и заключается главная разница между магистром и легатом. Магистр видит угрозу и изучает ее, дабы понять, как обратить ее себе на пользу или избежать с наименьшими потерями. Легат видит угрозу и рубит ее в капусту, не вдаваясь в философские тонкости. А ты… — он прищурился. — Ты начинаешь мыслить не как легат. Полезное, но весьма опасное качество.
Рейстандиус снова затянулся, и дым заклубился вокруг его седины серым нимбом.
— Только одно «но», — произнес маг, и его голос приобрел оттенок старческого, но нестареющего лукавства. — Твое медное подношение этот голодный увалень там внизу может счесть не данью, а… закуской перед основным блюдом. Заманчивым запахом жаркого, которое само пришло и село на сковородку.
Как будто в ответ на его слова, глубоко внизу, в темной воде, что-то забулькало. Что-то огромное и темное, едва различимое сквозь муть, медленно, лениво перевернулось, и на воду легла маслянистая, расплывчатая тень. Воздух вдруг потяжелел, стал влажным и густым, как кисель; запах тины и глубокой гнили ударил в ноздри, став почти осязаемым, невыносимым. Пальцы Талагии сами собой легли на шершавую обмотку эфеса «Хельгельдсвёрта». Ее глаза, сузившиеся до щелочек, были прикованы к воде, где уже расходились медленные, зловещие круги.
— Тогда, — тихо, почти шепотом произнесла лю Ленх. — Тогда основное блюдо принесет ему такое несварение желудка, что хватит на обе минуты остатка его никчемной жизни.
Но тень под водой, почуяв, быть может, незримую мощь мага, закаленную ярость воительницы и стальную дисциплину легионеров, медленно отплыла под сень плакучих ив, растущих у самого берега. Речной тролль, ощутив нечто большее, чем одинокий путник с монеткой, отступила в свою тину. На несколько мгновений воцарилась хрупкая, зыбкая тишина, нарушаемая лишь низким, непрерывным гудением воды, переливающейся через пороги.
— Вот видишь, — буркнул Рейстандиус, стряхивая пепел с чубука через перила моста. Пепел исчез в темноте, не долетев до воды. — Даже тролли, в редкие дни просветления, когда звезды встают определенным образом, а ветер дует в нужную сторону, понимают язык разума. Правда, обычно они предпочитают язык стали.
Мост, подрагивая и поскрипывая на все лады, жалобно протестовал под тяжестью всадников и неподъемной телеги, словно живое, издыхающее существо. Казалось, еще одно неверное движение, еще один шаг — и древние, трухлявые балки сложатся с последним стоном, отправив весь отряд в холодные, свинцовые объятия Серой Глотки, чтобы затем, когда-нибудь, выплюнуть их обглоданные, белесые кости на отмелях у Таррататского моря.
Но балки, скрепленные чьим-то давним забытым заклятьем или просто слепой удачей, выдержали. С последним отчаянным скрипом, похожим на всхлип, колесо телеги перекатилось с прогнивших досок на грязь Северного тракта. Они ступили на землю Ленха.
И воздух переменился мгновенно. Он стал еще тяжелее, приторно-сладким от запаха перезрелой падали где-то в чащобе, с густой примесью хвои и гнилой воды. К этому коктейлю примешался новый, едкий, до боли знакомый Талагии и оттого еще более тошнотворный — запах печного дыма, перегорелого животного жира, кислого, забродившего эля и немытых тел.
— «Еловая шишка», — без тени радости или ностальгии констатировала посланница Триумвиров, всматриваясь в прогалину меж вековых, угрюмых елей. — Последний оплот цивилизации перед дикостью. Или первая ее лачуга. Смотря с какой стороны посмотреть.
Трактир и впрямь походил на шишку, которую пнул сапогом раздраженный великан. Низкое, приземистое, корявое строение из почерневших от времени и непогоды бревен, вросшее в землю почти по самую соломенную крышу, с которой свисали клочья зеленого мха. Из кривой, покосившейся трубы валил жирный, ленивый дым — тот самый, что висел над лесом удушающим покрывалом. Крошечные, подслеповатые оконца, больше похожие на бойницы, светились тусклым, маслянисто-желтым светом, сулящим не столько отдых, сколько быстрое забвение на дне глиняной кружки с мутной бурдой.
Легионеры, почуяв скорый привал, негромко переговаривались, заметно оживились. Лошади дружно фыркали, учуяв смутный, но волнующий запах овса и стоялой воды из придорожной канавы.
— Ну что, легат? — колдун подъехал рядом, и его трубка бесследно исчезла в складках рукава. — Готовь монетку для домового. Или для трактирщика. По моему опыту, это, как правило, одно и то же лицо. Только у трактирщика морщин побольше, а золота поменьше.
— Я предпочту потратить последние силы, чтобы проскакать мимо этой дыры, не останавливаясь, — буркнула Талагия, но уже беззлобно, смиряясь с неизбежным.
Усталость, копившаяся за долгие дни пути, брала свое, тянула к земле тяжелее любых лат.
— Силы тебе еще очень и очень понадобятся, дитя мое, где-то там, на севере, — старик хрипло рассмеялся. — Там, где нет хорошего вина и жареного мяса. Тамошних викингов кормят вороньим паштетом и поят забродившей мочой медведя. Насколько помню, они называют это «медовуха». Так что советую насладиться прелестями имперской кухни, пока есть возможность. Пусть даже это будет кухня «Еловой шишки».
Трап, ехавший позади телеги, горько хмыкнул.
— Имперская кухня... — проскрипел гном. — Последний раз, когда я ел в подобном «заведении», у меня потом три дня изо рта пахло, будто я лизал подметки у пьяного кобольда. А из желудка доносились такие звуки, что соседи стучали в стену, думая, что у меня в комнате подыхает прокаженный гоблин.
— Воздержись от подробностей, изгнанник, — поморщился Рейстандиус, косясь на карлика. — Ты портишь мне аппетит. А это, на минуточку, уже попахивает преступлением против служащего Магистерия.
На АТ главы публикуются чуть раньше: https://author.today/work/486112
