Приобщено к материалам Дела № О-1943/В
(Записано со слов военнопленного унтершарфюрера СС Эриха Вебера. Взят в плен в лесу под деревней Вельдхейм. Единственного выжившего члена Спецкоманды «Йотун». Спецлагерь для военнопленных под Оршей, январь 1944 г. Шрам на правом боку похоже на сабельное рассечение. Говорит тихо, с долгими паузами. Взгляд пустой).
Они назвали нас «Йотун» - гиганты, великаны. Ирония. Мы были букашками - самоуверенными, вооруженными до зубов букашками. Краус, Шлосс, Фогт - все эти умники из СД и «Аненербе», они думали, что знают, на что идут. Сети, огнеметы, эти дурацкие усыпляющие стрелы - как детские игрушки против того, что ждало нас в черных топях.
Помню первые шаги в тот проклятый лес. Большой бор, тишина, не лесная тишина, а мертвая, как в склепе, даже ветра не было, только хлюпанье болота под сапогами и этот запах, сладковато-гнилостный, как разлагающийся труп, но с острой, металлической нотой. «Пахнет озоном, - говорил Шлосс, - как после грозы». Но грозы не было, была только эта давящая, зловещая тишь в которой даже птицы боялись петь. Лес вымер и мы шли по его мертвому телу.
Фогт, наш штурмбаннфюрер, егерь старой закалки, нервно поглаживал приклад MG42. «Чертовы суеверия, - бурчал он. - Найдем этого медведя-переростка, прижмем огнем - и в клетку для цирка Гагенбека». Он верил в пулю, мы все верили в пулю и в сталь, в огонь, в немецкую волю. Какими же глупцами мы были.
Первая группа - «Запад» ушла вправо, в чащу, чтобы зайти с фланга к сухому острову в трясине. Мы ждали сигнала - три зеленые ракеты. Ждали долго, слишком долго. Потом раздался вой, один единственный, леденящий душу звук. Вой не зверя, не человека, что-то огромное, древнее, как показалось не биологической природы, рвущееся из самой земли и сразу после, одна короткая, яростная пулеметная очередь. И через мгновение за ней полная тишина, глуше прежней. Мы поняли, что «Запад» кончился, не было даже криков, только эта одна очередь выстрелов и далекий хлюпающий звук, как будто гигантский кулак вдавил людей в топь.
Паника, холодная, липкая, поползла по нам. Краус приказал двигаться вперед, «Не поддаваться провокациям! Дисциплина! Огонь по площади!» Но даже у него дрожал голос при произнесении приказов.
Мы вышли на край черной топи. Вязкая, пузырящаяся жижа под тусклой ноябрьской луной. На островке груда разорванных сетей, раздавленный огнемет и кровавое месиво, в котором угадывались лишь клочья серо-зеленого сукна да белесость свежих костей. Ни тел целиком, ни снаряжения, как будто гигантская косилка прошлась.
И тут пришел туман. Он пришел не с неба, а из самого болота, густой, белесый, холодный. Он плыл, обволакивая стволы, затягивая землю и с ним запах усилился вдесятеро. Теперь это был запах открытой могилы, смешанный со всей яростью природы и могила эта была наша.
- Осветительные ракеты! - закричал Краус. Химические шашки взвились, зашипели, заливая туман фальшивым зеленоватым светом и в этом свете появилось оно. Точнее сказать оно было там, внезапно, как будто всегда стояло в десяти метрах, а мы просто не видели.
Не медведь, не волк, даже не гигант, а тень, масса, темнее самой ночи. Ростом выше сосен на опушке. Контуры плыли в тумане - то ли шерсть, то ли чешуя и глаза, два огромных угля, светящихся изнутри грязно-желтым, хищным светом. У всех создалось впечатление, что глаза не смотрели, а оценивали, с холодным, безразличием.
- Стреляйте! - взревел Фогт и ад начался.
Пулеметы застрочили, выплевывая трассы огня прямо в эту тень. Пули не пробивали его, они исчезали, как капли в песок, или отскакивали с тупым стуком. Патронташи пустели, гильзы ковром устилали болотную кочку. Огнеметы плюнули липким пламенем, но огонь только облизывал темную массу и тут же гас, как свеча на ветру, без следа, без вреда.
- Сети! Напряжение! - орал инженер Бауэр. Свист тросов и гигантская сеть, вся в искрах высокого напряжения, набросилась на тень, она на мгновение дрогнула, а потом просто разорвалась, как паутина, лопнула с треском, как сухие ветки.
Тогда Шлосс, безумный ученый, выхватил свой монструозный арбалет с усыпляющими стрелами и выстрелил. Толстая стрела с ампулой не вонзилась, а сломалась, как спичка о камень. Он замер, глядя на обломок, его лицо было пепельным.
- Это не зверь, не животное - прошептал он. - Его невозможно прикончить.
И тут оно двинулось в нашу сторону, не шагом и не прыжком. Оно, как будто, материализовалось среди нас, взрыв грязи, трясины, веток. И началось не убийство, а игра, жестокая, молниеносная, смертельная игра.
Лапа, даже не лапа, а темная, когтистая громадина метнулась и Фогт просто исчез. Только фонтан грязи и крови на месте, где он стоял секунду назад. Его каска, смятая в лепешку, упала к моим ногам. Кто-то заорал, - «Очередь в упор по груди и голове». - Пули отскакивали, как горох, оно даже не вздрогнуло. Другой удар - и Бауэр взлетел в воздух, как тряпичная кукла, ударился о сосну и хруст его костей был громче выстрелов.
Я упал, не от страха, а от волны чего-то, не то давления, не то ярости существа. Земля дрожала под его шагами. Я зарылся лицом в холодный мох, в грязь, чувствуя, как эта дрожь проходит сквозь меня. Слышал крики, короткие, оборванные. Слышал этот звук, мокрый хруст, глухое чавканье, как будто кто-то ел арбуз. Знаете? Этот сочный, влажный хруст. Я знал, что это, я знал, что это звук ломающихся человеческих костей.
Когда все стихло я услышал шаги, тяжелые, размеренные проходящие прям рядом со мной. Я не дышал, боясь, что стук сердца выдаст, что я еще жив. Но оно прошло и пропало в тумане, как и появилось, просто перестало быть. Но запах - смрад топи и старой мокрой шерсти, накрыл меня волной. И дальше пришла тишина, та самая, мертвая тишина большого бора.
Я не знаю, сколько пролежал, может быть, час, а может быть день. Потом я полз, как крыса из-под развалин. Я ни видел, ни тел, ни снаряжения, ничего, только вмятины в грязи размером с телегу и клочья человеческой плоти, прилипшие к веткам. И этот всепроникающий запах.
Я не помню, сколько я шел, брел в нескончаемом бреду, не помню куда, просто прочь из этого леса, от этой тьмы, от этого древнего, голодного болота. Я наткнулся на наш брошенный грузовик на опушке, забрался в кузов. Там пахло бензином, машинным маслом, человеческими вещами, но сквозь этот запах пробивался другой, тот самый, запах топи.
Русский патруль нашел меня утром. Я не мог говорить. Только тыкал пальцем в сторону большого бора. Они смотрели на меня как на сумасшедшего.
Теперь я здесь, в лагере для военнопленных. Недавно прибывшие немцы рассказали, что у нас говорят о партизанах, о засаде, о героической гибели спецкоманды Йотун, но я знаю, что они лгут. Я один знаю правду, правду, которую невозможно забыть - туман, глаза, и мокрый хруст костей под чудовищными челюстями.
Оно там, оно древнее, оно голодное, и оно не выбирает сторон, немцы, русские, мы все для него - просто мясо, зашедшее в его лес. Война между нами и русскими идет там, в лесах, в полях. А в большом бору, там другая война, война группы Йотун с ним и мы ее проиграли в ту ночь, за пять минут.
Все думают, что война людей против людей страшна, но они ошибаются. Самая страшная война - против того, что было здесь до нас, и что останется после нас.
