Тяжба с ветром.

В деревне Омут, что ютилась в коленях сырых, беспросветных болот, жизнь измерялась не годами, а количеством удачно пережитых зим. Здесь даже солнце светило с оглядкой, будто боялось зацепить верхушки сосен-скелетов и обжечься о тину. А по ночам с болот выползал туман — густой, белесый, и в нём тонули звуки, краски и надежды.

В самой крайней избе, на отшибе, жил Панкрат. Не старый ещё мужик, но уже обложенный жизнью. Звали его Глухим не от недостатка слуха, а от избытка упрямства. Он верил только в то, что можно взвесить на руках, поставить в закрома или выменять на соль. В Бога, в чертей, в домовых — во всю эту нечисть, что плодилась в болотных испарениях и в головах у соседей, он не верил. Его богом был тяжкий, ежедневный труд, а дьяволом — всё, что этому труду мешало.

И был у Панкрата главный враг — Ветер. Не тот ласковый шептун, что колышет рожь, а злой, насмешливый дух с болот. Он выл в печной трубе, выдувая жар из избы, срывал ворох соломы с крыши, стоило Панкрату её починить, и выхватывал из его рук только что зажжённую трубку, оставляя на губах горький привкус. Соседи, завидев хмурое лицо Панкрата, качали головами: «Опять Ветер с ним шутит. Откупись, Панкрат, брось ему в болото краюху хлеба да горсть маку. Уймётся».

Но Панкрат лишь отплевывался.
—Какая такая нежить смеет смеяться над моим трудом? Я с ним, сукиным сыном, по-мужски разберусь!

И решил он подать на Ветер в суд. Собрал нехитрые пожитки, положил в мешок засохшую краюху, взял в руки увесистую дубину — на всякий случай — и пошёл по зыбкой, проросшей кочками дороге, что вела в большой город.

Путь его лежал через гиблые места. На краю деревни сидел на обгорелом пне отставной солдат Ефим, безногий, с пустыми глазами. Увидев Панкрата с дубиной и узлом, он хрипло рассмеялся:
—Куда путь держишь, упрямец?

— В город, на Ветер в суд подавать! — отрезал Панкрат.

Солдат покачал головой, поблёкшие медали на его старом мундире звякнули.
—Брось, земляк. С Силами Небесными не судятся. Их или бойся, или молись на них. А ты идёшь на верную погибель. Неправая правда тебя в гроб вгонит.

Панкрат фыркнул и пошёл дальше. В чаще леса он наткнулся на голодного детину с пустыми, волчьими глазами. Тот, пошатываясь, преградил ему дорогу.
—Подай, добрый человек, на пропитание...

— Отстань, — отмахнулся Панкрат. — По важному делу иду. С Ветром судиться.

Нищий замер, а потом его лицо исказила гримаса, похожая то ли на смех, то ли на ужас.
—С Ветром? Да ты погляди на меня! Я вот с барином своим судился, за землю. А теперь по миру с сумой хожу. Его правда оказалась тяжелее! А твоя с ветряной правдой потягается?

Но Панкрат уже шёл вперёд, не оборачиваясь. У старого покосившегося креста сидела старуха-плакальщица, Акулина. Она оплакивала всех подряд — и мёртвых, и живых. Увидев Панкрата, она запричитала:
—Ой, Панкратушка, буйная головушка! Не ходи, вернись! Ветер тебя в поле без креста похоронит! Никто и косточек твоих не соберёт!

Но её вопли лишь укрепили Панкрата в его решении. Все они — слабые, сломленные. А он — нет. Его правда, труда и упорства, должна восторжествовать.

Наконец он добрался до города и предстал перед Князем-Судьёй. Тот был человеком тучным, с лицом, напоминавшим запёкшуюся кровяную колбасу, и маленькими, блестящими, как бусины, глазками. Он славился своей циничной мудростью и любовью к зрелищам, особенно к тем, где чужая глупость порождала абсурдное горе.

Выслушав Панкрата, Князь расхохотался так, что затряслись его щёки.
—С Ветром в суд? Ха! Да ты, мужик, забавный! Ладно, не часто такие дела ко мне поступают. Назначу-ка я суд Божий!

Он поднялся с резного кресла и изрёк:
—Выйдешь ты, Панкрат, в чисто поле, на самую его середину. Станешь там и крикнешь трижды во всю глотку: «Выходи, обидчик мой, на суд праведный!». Если явится твой ответчик — признаю правоту твою и воздам тебе по заслугам. А коли никто не явится... — Князь усмехнулся, — ...значит, потрава княжеской воли. За то повешу. Ясно?

Свита захихикала. Панкрат, бледный, но непоколебимый, кивнул.
—Ясно.

Его вывели за околицу, на огромное, пустынное поле. Небо налилось свинцом, и первая шальная струя холодного воздуха обожгла ему лицо. Панкрат сгрёб в комок всю свою ярость, всё упрямство и крикнул, разрывая глотку:
—Выходи, обидчик мой, на суд праведный!

Ветер, до этого игравший с пылинками, вдруг стих. Тишина стала звенящей, тяжёлой.

— ВЫХОДИ! — завопил Панкрат во второй раз, и его голос, сорвавшийся на фальцет, прокатился по полю.

В ответ небо почернело. Тучи сомкнулись в сплошную, гудящую массу. Поле погрузилось в предгрозовой мрак.

И тогда Панкрат, собрав последние силы, проревел в наступающую тьму:
—ВЫХОДИИИ!

И Небо разверзлось. Но не явился Ветер. Явилась сама Гроза. Не слепая стихия, а живое, яростное, всесокрушающее Существо. Молнии били в землю, как плети, дождь хлестал стальными струями, а гром был не звуком, а рёвом разъярённого зверя.

И в этом рёве Панкрат услышал Голос. Он был соткан из свиста урагана, из грома и из шипения дождя.
—Ты звал, червь? Ты суда захотел? Я — твой Ветер! Я — его Дождь! Я — его Гром! Мы и есть твой Суд! Судись же, давай, предъяви свои праведных свидетелей! Где они?

Панкрат попятился. Он озирался, но вокруг бушевала только слепая, равнодушная ярость. Он пытался что-то крикнуть, но его слова разрывались в клочья ураганом. Он поднял свою дубину — свой последний аргумент, — но молния ударила в неё, обратив в щепу и опалив ему руки.

И его не стало. Не просто убили. Стёрли. Смыли с лица земли. Ни клочка одежды, ни обугленной косточки. Только воронка в земле да запах озона.

А в княжеских палатах Князь-Судья, выслушав доклад стражников, долго и от души смеялся, попивая густое вино.
—Ну что, нашёл на свою голову судью, дурак? Истину, видно, в огне искал, так её там и нашёл. Всем наука!

И в деревне Омут с тех пор стали говорить, встречая непогоду:
—Гляди, Панкрат с Ветром опять судится.
И крепче запирали ставни. Потому что знали — с некоторыми силами лучше не спорить. Или молиться на них, или бояться. А упрямство — дорога в никуда, где нет даже креста, чтобы помянуть.

Автор: Коньков Александр Александрович.

Я встретила девушку, которая пила из океана.

Это случилось после заката, когда мы с Немо, моим гиперактивным корги, выбрались на пляж. Вот он носится, натягивая поводок, и пытается выкопать крабов из песка. А вот уже жмётся к моим ногам и сдавленно рычит на незнакомку.
Она бы ничем не выделялась среди туристок — босые ноги, белая накидка поверх купальника — если бы не пила морскую воду, зачерпывая ладонью. Я никогда не видела ничего похожего. Даже дети знают — из океана нельзя пить, он слишком солёный.
Отражение луны шло мелкой рябью. Неподалёку играла музыка. Немо продолжал рычать, а девушка посмотрела на нас.
Острые клыки сверкнули в её улыбке.

Жизнь бывает непредсказуемой.
Представьте: ваш маленький клан перекусал почти всех смертных в округе и начал привлекать нездоровое внимание. Что вы сделаете? Сядете на корабль, который направляется к Новому Свету, и скроетесь там, где никто не знает о ваших клыках и хищных наклонностях.
Жизнь на корабле и так полна трудностей. Вряд ли кто-то обратит внимание, что у очередного пассажира, скончавшегося от болезни, появилось несколько ранок на шее. Или на то, что дверь одной из кают открывается только ночью.
Вы будете собираться на палубе и болтать в свете луны. Полной грудью вдыхать солёный, словно кровь, воздух, слушать шум океана и мечтать о новых землях и вкусных людях.
Но однажды всё изменится.

К счастью, в океане немало островов. Тот, к которому прибило шлюпку выживших после шторма, оказался не самым гостеприимным — скалы и тонкие деревья. Там нашлось достаточно пещер, чтобы скрыться от солнца, и даже источник пресной воды.
Но — никакой пищи.

Соотношение вампиров и людей быстро изменилось в пользу первых. Последнего оставшегося человека выпили досуха через месяц после кораблекрушения. Каждую ночь вампиры поднимались на вершину скалы, жгли костры, кричали, пытаясь привлечь помощь.
Никто не спешил их спасать.

Крысы, змеи и ящерицы не могли прокормить целый клан — а ещё они быстро научились скрываться от чужаков. Несколько вампиров добровольно вышли на солнце, не желая считаться с такой жизнью. Это для людей она вскоре оборвалась бы. А создания ночи могут существовать веками: в агонии голода, потерявшие возможность двигаться и говорить.
Но живые.

Что это было: сумасшествие или невероятная догадка? Какая разница. Главное, что на исходе месяца без еды один из выживших спустился к океану, зачерпнул ладонью немного воды — и жадно выпил. Она была очень солёной.
Почти как кровь.

Не все пережили смену диеты — кому-то пришлось выбрать солнце и ветер, который уносит прах. Но большей части вампирского клана новая пища пришлась по вкусу. Да, она была водянистой. Слишком холодной. Но, благодаря соли, походила на кровь.
И могла поддерживать силы.
Поддерживать день за днём, пока вампиры спали в тёмных пещерах. Пока рассказывали друг другу одни и те же истории и жгли сигнальные костры. В истлевшей одежде, похудевшие и усталые, они смотрели туда, где вода соединялась с ночным небом.
И однажды там появился силуэт.

Вампиры долго представляли себе этот момент. Мечтали о человеке, который протянет им руку помощи — и его вкусной горячей крови. Но, столкнувшись с экипажем корабля, они поняли, что не чувствуют прежнюю жажду.
Им была нужна лишь солёная кровь океана.

Эту историю рассказала мне незнакомка. Немо жался к моим ногам, луна дрожала среди волн. А она зачерпнула ещё воды, выпила, улыбнулась и быстро ушла.
Может, она была безумна. А может, и правда пережила кораблекрушение, годы заточения на острове, и пристрастилась к морской воде.
В конце концов — она и правда солёная, словно кровь.

206/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

Мои книги и соцсети — если вам интересно!