Мне до вокзала две сигареты. Курить вредно, поэтому я считаю музыкой. Выбираю три песни, закуриваю и иду. Особенно когда на город внутри меня обрушивается ураган, рушащий плотины и карточные домики. Такой рецепт выписал дядя врач – Personal Doctor.
Массивная дверь. Скрип – ноты «ре» и «ми». Арочный металлодетектор. Вчера охранник встречал меня, широко распахнув рот в зевоте и показывая золотые коронки. Иногда он статуя, реже – говорит по рации.
«Море волнуется – раз!»
Время внутри вокзала течет нелинейно. Его скорость зависит от того: ждешь ли ты кого-то, отправляешься в путь сам или, как я, прячешься от себя в «огромного паука» с металлической паутиной.
Здесь даже голоса слышно иначе: то ли как внутри храма, то ли внутри колокола. Говорят все и никто. Толпа и есть, и её не существует. Шумы сливаются в единую звуковую волну – музыку пути и ожиданий. Это нельзя рассказывать психотерапевту, он увеличит количество нейролептиков. А тексту можно. Он простит.
Вдох. Внутренний компас всегда подсказывает, какое место занять. В трех шагах от меня пахнет беляшом. Мужчина жадно откусывает жирное тесто с мясом. Машет рукой сам себе в рот. Прожевывает, вытирает руки о штанины. Позади него девушка подкрашивает губы алой помадой, кокетничая с зеркалом. Когда запах беляша доходит до нее, она смешно морщит свой вздернутый носик и нюхает запястье.
Рядом с ней в сине-черной робе с отражателями спит рабочий, натянув кепку поглубже.
Выдох. Я сажусь на свободную металлическую скамейку. Она давно не крашена и погнута в нескольких местах. Время добавило ей новую функцию – раскачиваться и успокаивать.
Если прибывает поезд, то я пытаюсь угадать: человек возвращается домой или же приехал в город по делам? Вот тот мужчина в длинном пальто, шарфе и с дипломатом словно из фильмов про шпионов, явно из Питера, а может быть, даже Ленинграда. Я сделал ставку, поставив на кон пятьдесят отжиманий.
Он подошел ко мне, нагло рассматривающему его с ног до головы. Поставил дипломат на скамейку, а чемодан на колёсиках слева от себя.
Я хотел задать вопрос, но он опередил:
– Чо?
– Ничего. Я думал, вы из Петербурга.
– Не, я с левого. Пробки такие же? Мост не достроили?
– Угу.
– Мотаюсь меж двух городов. Теперь не знаю, где мой дом.
– А где хотелось бы?
– Интересный вопрос, – ухмыльнулся мужчина. – Подумаю о нём в дороге!
Раньше на вокзал я приходил регулярно. Но теперь его отбирают у меня. Отсюда уже несколько лет отправляются люди и… не возвращаются вообще… или не теми целыми жизнерадостными людьми. У боли и травм свой восточный экспресс. И локомотивам на это плевать.
«Море волнуется – два!»
Чаще закрываю глаза, вдыхая носом дегтярный запах вокзала от креозотовой пропитки шпал, ушами – объявления из громкоговорителей. Я научился перематывать себя назад, как магнитофонную кассету карандашом. В детство. Мне лет пять-шесть. Мы с мамой ждем электричку. Я закутан в шарф по глаза, на ногах валенки со звездочками, вышитые дедом, чтобы различать лево и право. Мне уже жарко внутри, но еще холодно от сибирской зимы снаружи. Отец не приедет.
Но купили «Денди». Я, толком не понимая, что такое «минут сорок еще», тороплю время, толкаю его детскими руками вперед. Мир бегающих взрослых вокруг пугает и отталкивает. Я тогда думал, что загорелые мужики, качающиеся из стороны в сторону – это уставшие от забастовки на рельсах шахтеры.
– Да бомжи это. Забронзовели! – пояснил дед.
– Не смотри на них. Лучше обходи. И цыган тоже, они детей крадут! – добавила мама в квадратной меховой шапке больше головы и в тяжеленной дубленке. Обхожу «гадалок» по сей день, если забыл перцовый баллончик дома.
Сейчас на вокзале тоже есть бомж. Семен. Ему три раза пытались помочь: волонтеры, предприниматели, депутат. Давали работу, крышу над головой, деньги.
«Бродяга я. Вот и всё. Бродяга! Здесь я дома. Тащат меня, бля, и тащат отсюда!» – Семен возвращался на вокзал. Только сытым, довольным и слегка посвежевшим. Он и сейчас там. Опять найдет десятирублевую монету, которую я кидаю в вокзал, как в фонтан, чтобы вернуться.
Буфет справа закрывается. Продавщица одной тряпкой протирает и столики, и ножки от столов, и витрину. Руки перекладывают булки в холодильник. Мусорный бак переполнен картонными стаканчиками, бутылками. Сонный голос невнятно дребезжит. Можно разобрать только: «Уважаемые… начинается посадка на поезд Новосибирск… град… с пятого пути!»
Что я делаю на вокзале?
Я хочу от чего-то уехать или куда-то прибыть?
Почему я застрял здесь? Каждый раз, когда-то кто-то прощается, я прощаюсь вместе с ними; встречаются – я часть их объятий.
Мне то холодно, то жарко.
«Море волнуется – три! Любая фигура на месте замри!»
– Привет. Давно меня ждешь? – знакомый цветочный аромат духов и прикосновение рук. – Пошли домой!
– Пошли. Рано темнеть стало. Только зайдем за кофе. Не могу ни выспаться, ни проснуться.
– Хорошо! С тобой все в порядке?
– И зефир. Хочу зефир.
