НЕЖНОСТЬ
Как не силился, не мог Алик вспомнить лицо своей матери. Яркий халат, черные длинные волосы, блестящее ожерелье на шее - это он помнил отчётливо. И руки!.. Вернее, нежные их прикосновения к его голенькой маленькой спине, поглаживания, которые заставляли прогибаться от удовольствия, вызывая появление приятных мурашек. Дробный перебор пальцами мелким зигзагом по позвоночнику сверху вниз и снова поглаживание кончиками ногтей от шеи до поясницы, до появления пупырышек на коже, к радостному обоюдному смеху.
Как это было давно! Он тогда ещё не умел чётко говорить, эмоции перекрывали выход словам, и папа злился, когда сын выдавал звуки и жестикулировал вместо членораздельной речи. Делал вид , что не понимает Алика. Мама никогда так не поступала. Она повторяла слова сынишки правильно и делала то, что он просил. Тогда папа ворчал на маму, а она улыбалась ему в ответ, обнимала их обоих и смотрела на них с такой любовью своими большими карими глазами...
Потом мама пропала. То есть, через какое-то время отец привёз Алика в какой-то дом с просторными коридорами и людьми в белом, и там в одной из комнат показал его страшной худой женщине, которая лежала вся в белом. На её таком же белом лице страшно чернели провалы глаз. Она с трудом протянула к нему тонкую бледную руку, от которой он увернулся. И хотя папа называл её почему-то маминым именем, Алик не поверил ему и с криками: «Не лезь! Отстань!» - бросился вон из комнаты...
Больше он её никогда не видел. Потом были какие-то люди, одни плакали, другие тихо разговаривали. Алику казалось, что они заполнили всё пространство их дома, и ему, недоумевающему, что происходит, просто было некуда деться. Очень хотелось к маме, лечь к ней на коленки, и пусть бы она нежно гладила его спинку. Он скучал и тихо плакал у маминого комодика у зеркала. Здесь его и нашёл отец, хотел взять малыша на руки, но на его шее повисла рыдающая тётя Рая, и он увёл её на кухню.
Отец много времени проводил на работе. Алика забирала из детского сада злая и противная старушка Валентина Станиславовна. Она вела мальчика прямиком домой, не давала поиграть во дворе, а дома, едва скинувь обувь, мчалась включать огромный ЖК-телевизор, потому что начинался её любимый сериал. На просьбы Алика поиграть с ним, почитать ему отвечала ворчаньем, если малыш настаивал, то громко его бранила. Тогда Алик уходил в родительскую спальню, прятался там в плательный шкаф, обнимал мамину кофту и громко, навзрыд, плакал. Кофта ещё таила запахи маминой нежности. Его плачь едва был слышен и совсем не досаждал Валентине Станиславовне. Успокоившись, он снимал с себя свитер и водолазку и голой спинкой тёрся об рукав маминой кофты, представляя, что это мама его ласкает. Но того, особого чувства не было. Вскоре он оставил это занятие. Тем более, что отец его стал ругать, слушаясь упреждающих жалоб нерадивой няни на вопиющее поведение сына, который не желает заниматься и каждый вечер до ужина прячется от неё в шкафу. Возражения Алика при этом не учитывались. Повлияло на Алика и объяснение няни, куда пропала его мама. Однажды после очередного окрика он заявил:
- Вот, вернётся мама, я ей про тебя всё расскажу!
- Вернётся? Она умерла, глупый!
- Умерла? Как это? - нахмурился мальчик.
- Как все умирают. Болела. Сердце не выдержало и остановилось.
Малыш долго переваривал эту информацию. Понял определённо, что маму больше можно не ждать.
Няня проработала у них больше года.
Накануне Нового года за ужином малыш попытался договориться с ней, объяснив, что ему уже давно пять лет, и он сам может погулять на улице и вовремя прийти домой, потому что у него есть часы и он сам шнурует ботинки. На это Валентина Станиславовна стукнула его по лбу своей железной столовой ложкой, которой только что ела рис, и сказала:
- Больно умный.
С силами она явно переборщила. У Алика покатились по щекам крупные слезинки. Он закрыл глаза руками и тихо заплакал. Испугавшаяся няня стала утешать его, обещая всяческие уступки. Когда он успокоился и отнял ручёнки от лица, на лбу его синела маленькая шишка. Няня запричитала, дала ему холодную ложку. Пришедшему вскоре отцу она объяснила шишку падением Алика, когда тот гулял в саду, и поспешила уйти.
Тогда мальчик с рыданиями обнял отца за ноги.
- Больше не ходи на работу.
- Успокойся, сынок! - Папа гладил его по головке, - Завтра я разберусь с воспитательницей.
- Это Валентина Станиславовна меня ударила ложкой прямо в лоб! - Ребёнок снова зарыдал.
- Что ты такое выдумываешь? Зачем?
Папа заглянул сыну в зарёванные глазки. Взгляд Алика был умоляющим.
- Прости, малыш...
В этот вечер он сам помыл, уложил мальчика в постель и почитал ему на ночь сказку.
Алик улыбался во сне. Ему снилась мама, нежные мамины руки ласкали его по голенькой спинке, до пупырышек, и они весело смеялись. Ему часто это снилось. Но иногда за мамой приходила та страшная женщина в белом и молча уводила её, вызывая у мальчика такой прилив горя, что тот рыдал во сне. Тогда он просыпался, осматривал свою комнату в тусклом свете ночника, успокаивался ,отворачивался к стенке и уже спокойно засыпал.
Валентина Станиславовна больше не появлялась.
Семь новогодних дней отец и сын провели на море. Это была самая счастливая неделя для Алика после смерти мамы. Они с отцом веселились, плавали, загорали, ходили на аттракционы, ели мороженое и местные фрукты. Алик даже познакомился с местным мальчишкой, почти ровестником, смешливым и узкоглазым. Он вникал в причудливую речь нового друга, и ему казалось, что он всё хорошо понимает. Он повторял смешные слова, коверкая на свой лад, и мальчик-туземец делал то же самое, и им было ещё веселее. И совсем не хотелось возвращаться назад, месить ногами этот хлюпающий мокрый снег.
Отец договорился с одной из своих секретарей, тётей Раей, что та будет раньше уходить с работы, чтобы забирать Алика из садика и гулять с ним. Тётя Рая, у которой своих детей не было, потому что она была ещё молодая и без мужа, как она объясняла Алику, с азартом и рвением взялась за это дело. Сначала её привозил на папиной служебной машине водитель дядя Петя, и потом они ехали к ней на съемную квартиру, где тётя Рая жила вместе с подругой Зиной, рыжеволосой, смешливой и очень доброй. Для Алика у Зины всегда находилось что-нибудь вкусное. Но несколько раз получилось, что машина нужна была и папе. Вскоре тётя Рая обзавелась собственной красной машиной, и они с Аликом теперь сами ездили куда хотели. Бывало, что отец задерживался допоздна, и тогда тётя Рая везла Алика домой, укладывала его спать и оставалась ждать отца. Потом тётя Рая почему-то поссорилась с подругой, жить ей стало негде, и отец пригласил её жить вместе с ними. Когда Алик впервые увидел её сидящую в мамином кресле, он лёг ей на колени и задрал вверх рубашечку. Но тётя Рая сделала ему «крабика» своими длинными ногтями и спустила с колен, хлопнув по попке. Мальчику это не понравилось, и он больше так не делал.
Спустя некоторое время отношения между тётей Раей и Аликом охладели. Она часами вертелась у маминого зеркала, все её «краски» заполонили мамин комодик. Мамины платья и костюмы из шкафа исчезли, а их место заняли наряды тёти Раи. Она стала разговаривать строже, часто сердилась. Если Алик просил её почитать, она отвечала отказом, ссылаясь на занятость и на то, что мальчик уже почти взрослый и сам умеет читать, что она с ним не зря занималась, и предлагала ему идти в свою комнату и навести там порядок. «И зови меня просто Рая»
В мае они втроём полетели на море. Но «просто» Рая вдруг заболела. Ещё в самолёте ей было плохо. А когда прилетели, она съела, вероятно, что-то не то, поэтому попала в больницу. Алик от этого известия весь сжался в комок. Но папа был спокоен и даже почему-то весел. Но отдых был испорчен. Рая капризничала и требовала, чтобы папа был рядом с ней. Поэтому Алик почти не купался в море. Наронг (так звали мальчика-туземца) как мог, объяснил Алику, что у него «будет брат (или хуже - сестра) от той беловолосой леди». Вскоре Раю выписали, и все они вернулись домой.
К августу животик у Раи округлился, и она стала жаловаться отцу, что ей трудно вести хозяйство, а дальше будет ещё труднее, и что Алик в таком возрасте, когда за ним нужен серьёзный присмотр, а она в своём положении не справляется. Оптимальным виделся выход отправить Алика учиться в престижную школу-интернат.
- Папа! Я не хочу от тебя уезжать! - молил Алик. - Я во всём буду помогать Рае и тебя буду слушаться всегда-всегда.
- Сынок! Тебе уже шесть лет, ты достаточно самостоятельный. Поверь, ты поймёшь потом, что тебе так лучше будет.
- Не будет!
- Послушай! Ты ведь обещал слушаться?! А мы тебя каждую неделю забирать будем. - Отец посмотрел на Раю. - Я буду!
Тщетно было пытаться переубедить папу. Алик пошёл в свою комнату собирать вещи. Он чувствовал себя никому не нужным. Слёзы обиды бусинка за бусинкой катились из глаз. Он едва сдерживал рыдание. Взяв свой маленький рюкзачок, положил туда лушие игрушки, любимую книжку с картинками. Потом передумал: «Пусть игрушки останутся маленькому. Я ведь буду приезжать, и мы с ним будем много гулять. Ведь нужно же, чтобы хоть кто-то с ним гулял!» Потом достал из шуфлядки старый полотенчик, на котором маминой рукой было вышито его имя, и уже не мог сдержаться. Так ему вдруг захотелось маминой нежности, хоть немного доброты и ласки. Чтобы его не услышали, он лег на кровать, укрывшись одеялом и засунув голову под подушку, и зарыдал в голос. Психика малышей весьма стрессоустойчива - Алик выбился из сил и заснул.
Это был последний раз, когда он плакал. Больше никогда: ни когда новые товарищи устроили ему «тёмную» при посвящении в школьники, ни когда Рая больно схватила его за ухо, когда он нечаянно опрокинул на стол подогретую для сестрички кашу, ни когда спустя полтора года всех его товарищей родители забрали на зимние каникулы, а он остался в интернате, ни после, - он не проронил ни слезинки. Мама снилась всё реже, а с ней и мамина нежность забывалась, таяла, становилась сказкой. Может ли уйти из сознания навсегда очущение маминой ласки и доброты, забыться навек? Кто знает.
После школы Алик легко поступил в Институт стран Азии и Африки при МГУ, причём на бюджетной основе как отличник и победитель олимпиад. По окончании второго курса, несмотря на ярые протесты со стороны отца, взял академический отпуск и ушёл служить в армию, причём просил военкома, чтобы направил его на Дальний Восток, в погранвойска. Из армии вернулся статным красавцем, со старшинскими погонами и множеством значков на «афганке». Отец смотрел на него сгордостью, а сестра не отходила ни на шаг, с восторгом глядя на брата. Алик так же легко восстановился по месту учёбы.
В своей новой группе он был самый старший, и его выбрали старостой. Дисциплина на занятиях поднялась почти мгновенно. «Мелкие» слушались старосту почти беспрекословно. Одногруппницы смотрели на него с восхищением. Но он не выказывал особенной симпатии никому из девчат. Самой младшей среди них была Гаяне, которая считалась некрасивой то ли из-за характерной горбинки на переносице, то ли из-за круглых очков, которые, как считали одногруппники, эта самая горбинка хорошо поддерживала, то ли из-за манеры даже в самый жаркий день носить закрывающую тело одежду. Гаяне два курса была объектом насмешек и очень это переживала, даже хотела перевестись в другую гшруппу, но здраво рассудила, что там может быть и похуже. Чтобы упредить товарищей по учёбе от неблаговидных высказываний и поступков, Алик посоветовал Гаяне на парах располагаться рядом с ним. Это возымело действие. Девченки завидовали ей, предлагали поменяться местами в обмен на спокойствие. Но Алик её не отпускал: «Куда?! Сиди!» Парни ещё быстрее отвязались от неё, после первой же разборки между Аликом и одним из однокурсников.
Со многими, наверное, случалось, что, когда закончил конспектировать очередную часть лекции преподавателя, кладёшь ручку на конспект, а она у тебя скатывается вниз, под стол, а ты её поймать не успел и лезешь за ней. И с Аликом получилось так же. Он согнулся, выглядывая ручку на полу. Гаяне взглянула на его спину. И таким... трогательным он ей показался в этот момент. Она медленно и нежно провела по его сорочке пальцами сверху вниз, по позвоночнику, и обратно, пригладила ладонью. Он замер, не шевелясь. Она повторила. Он медленно поднялся. Лицо его раскраснелось. Воспоминания из далёкого детства, приятые эмоции захватили его. И вдруг он ярко представил себе лицо своей мамы. Он взял нежную руку Гаяне в свои огромные ладони. Та побледнела, зажмурила свои большие карие глаза, испугавшись смелости своего поступка и возможных негативных для неё последствий: «Сейчас он будет надо мной смеяться!» Но Алик улыбнулся ей и сказал:
- Гаяне! Я очень хочу, чтобы у мамы моих детей были добрые и ласковые руки, такие нежные, как у тебя.
