Большая драка композиторов. VII. Иоганнес Брамс
Общий план
Брамс, в схватке с Моцартом. На пиджаке его узор «No opera», поскольку он принципиально опер не писал
подпись Брамса. Она не слишком аккуратная, потому что если ему кто не нравился, то автографы он давал левой рукой (будучи правшой)
Иоганнес Брамс родился на севере Германии, в Гамбурге, 7 мая 1833 года, ровно через семь месяцев после Октоберфеста. Его отец, родом из крестьянской семьи, долгое время пытался из этой крестьянской семьи улизнуть, чтобы вести фривольный городской образ жизни, что ему почти удалось - он был профессиональным городским сумасшедшим, а потом где-то стянул набор музыканта (валторна, контрабас и треугольник), и стал играть в тавернах после десяти часов вечера, когда все уже пьяные и добрые, потому что играть не умел совершенно. И вот, играя на Октоберфесте 1832 года, он поймал на контрабас летящую с балкона нетрезвую будущую леди Брамс.
Из надписи всё и так понятно - Дом, где рождались Брамсы
Обратите внимание, что третий и пятый этаж занимали прачечные, на четвёртом проживал сумасшедший ветеран наполеоновских войн, а на втором и первом располагалась пасека самообслуживания. Поэтому юный Брамс с первого дня жизни слышал непрекращающееся гудение - и когда он покинул отчий дом, гудение всё равно осталось с ним на всю жизнь.
Детство композитора прошло в нужде. Часто маленький Иоганнес дрался за миску картофельного супа с соседом-ветераном наполеоновских войн. И какой бы тот ни был сумасшедший, суп он скоро стал уходить есть на чердак, закрываясь от голодного Иоганнеса на замок.
С раннего возраста, тринадцати лет, он уже выступает тапером на танцевальных вечерах, а так же шапочным мальчиком - это когда один мальчик кидается в ноги богатому дяде в дорогой шапке «ооой, зашибли», и цепляется ему за ноги, а второй со спины сдёргивает дорогую шапку и убегает сразу в центральный еврейский ломбард Гамбурга. Интересно, что этот период своей жизни, композитор, видимо, не очень-то любил, поскольку за всю последующую жизнь не надел ни разу шапки, какой бы ни был мороз; от этого постоянно болел.
В следующие годы зарабатывает деньги частными уроками, уча детей суровой жизни немецкого подростка в чешском квартале: играет как придётся в театральных антрактах, изредка участвует в серьезных концертах, но там на него плохие отзывы - сильные руки подростка чересчур молотили по клавишам, и немало клавиш осталось с вмятинами и трещинами - теперь они являются культурными артефактами и раритетом.
Подросток Иоганнес в ворованной шапке
Однажды он встречает коммивояжера Эдика Марксена, который возит из Одессы в Гамбург сухофрукты, и Марксен соглашается дать маленькому Брамсу несколько уроков игры на пианино в обмен на обещание купить три ящика кураги. Ящики маленький Брамс не покупает, но посвящает одесскому простофиле несколько своих ранних сочинений, в частности венгерский танец номер три.
Ради небольших гонораров и, которые вечно голодный Иоганнес часто берёт овощами, ему приходится писать салонные пьесы и транскрипции, которые издаются под разными псевдонимами (всего около 150 опусов.): Сергей Гарибальди, Евгениус Воспитански, Тото Семидвижкин - некоторые из его псевдонимов. «Немногие так тяжело жили, как я, и всех их в Гамбурге я знал поименно - бывало, даже, что у нас было соревнование, кому хуже - я, например, говорю, что ужинал позавчера старой нотной тетрадкой, а сосед говорит - а я только что съел собственные резиновые подмётки с галош. Получается на этот вечер он вроде как победил…»,— говорил Брамс, вспоминая годы юности.
В 1853 году Брамса попросили из Гамбурга куда-нибудь уехать; городскими властями вскрылся скандал с зашифрованным матным словом в партитуре для скрипки, которую Иоганнес написал к концерту в честь дня рождения дочки мэра. Вместе с Эдиком Ременьи, венгерским политическим эмигрантом )в Венгрии его разыскивали за экстремизм - он ночью выпустил коров из всех королевским загонов, и королевская семья сидела месяц без гуляша, покуда всех не переловили. В общем, с Эдуардом и едет Иоганнес в первый в своей жизни концертный тур «Старый конь глубоко не вспашет». В ходе тура, помимо знакомства с разнообразными традициями выпивания горячительных напитков всей матушки-Европы, молодые музыканты знакомятся с Ференцом Листом и Шуманом, которые тепло встречают музыканта, в надежде подсмотреть у него актуальных ноток и приёмов, чтобы разнообразить своё унылое творчество. Шуман даже пишет посвящённую Брамсу статью в Новый музыкальный журнал, в котором мягко укоряет его за нецензурную брань (Брамс и правда ругается, когда попадает мимо клавиши на концерте), но в целом выражает надежду, что юный музыкант не перестанет сочинять музыку и не станет жениться в расцвете сил.
Афиша концертного тура «Старый конь глубоко не вспашет», которую Брамс нарисовал сам - позднее во многочисленных интервью, он уверял, что она на венгерском, на эсперанто и на русском языках
Случается вот что: выступление Брамса с его Первым фортепианным концертом в Лейпциге ознаменовалось скандальным провалом - Брамс решил применить агрессивный маркетинг и нанял целый дом глухонемых сироток, чтобы они приставали на улицах к добропорядочным немцам а зазывали их на концерт; в само либретто, сложенное на табуреты в зале для зрителей, была всунута мелкая купюра. Лейпцигские слушатели широты жеста не оценили и сочли обидным; отсюда и критика самого концерта.
Представители лейпцигской школы отнеслись к нему столь же отрицательно, как и «веймарцы», несколько раз Брамса встречали в подворотне около квартиры и колотили, издевательски включая на граммофоне сочинения Баха. Брамс, однако не поддался на музыкальные провокации такого рода, и стал помимо сочинений в своём стиле по триста раз в день отжиматься, чтобы не ходить битым изо дня в день. Со стороны казалось, будто Иоганнес Брамс замкнулся в себе, отгородился от полемики, внешне отошел от борьбы, но, продолжая творить, он методично записывал в маленькую книжечку всё, что мог разузнать о конкурентах. Когда книжечка наполнялась, он брал новую - таким образом, за пятидесятые года Брамс собрал компромат на примерно четыреста немецких музыкантов, а затем опубликовал его анонимно и уехал из Лейпцига.
Начало 60-х годов — в известной мере кризисное время для Брамса - гастрит не позволял ему отныне есть бутерброды и капать майонезом на клавиатуру фортепиано, клавиши стали заедать, сочинять музыку становится всё труднее и труднее. Именно в это время он приступает к длительной работе над крупными сочинениями вокально-симфонического плана («Немецкий реквием», 1861—1868, посвящённый победе немецких колбас на международном конкурсе и омрачённой последующим разоблачением), над Первой симфонией (1862—1876, повествующей историю о том, как мать заставила двухнедельного малыша заниматься музыкой), интенсивно проявляет себя в области камерной литературы (фортепианные квартеты, квинтет, виолончельная соната), поскольку на неё всегда есть заказчики - владельцы увеселительных заведений. Пытаясь преодолеть романтическую импровизационность, Брамс усиленно занимается шахматами, чтобы сделать свои сочинения «поумнее», изучает народную песню, а также венскую классику (песни, вокальные ансамбли, хоры) - для этой цели становится постоянным клиентов венгерского дома терпимости в Лейпциге.
1862 год — год, когда Брамса выгоняют из Лейпцига в Вену в связи с перенаселением. Выдавая себя за замечательного пианиста и дирижера, он безуспешно пытается найти работу: всякий раз работодатель требует рекомендательное письмо с предыдущего места службы, а Брамса все, в основном, ругали. Он дважды пытался закрепиться на службе как начальник пожарной безопасности Певческой капеллы (1863—1864) и директор по рекламе Общества друзей музыки (1872—1875), но оставил эти должности: они не принесли ему ни большого художественного удовлетворения, ни материальной обеспеченности, а только три взыскания с занесением в личное дело, карточные долги и условно-погашенную судимость. Положение Брамса улучшается лишь в середине 70-х годов, когда его, уже немолодого человека, перестают считать аферистом за давностью лет. Он много выступает со своими симфоническими и камерными произведениями, посещает ряд городов Германии, Венгрии, Голландии, Швейцарии, Галиции, Польши, один раз едет в Таиланд. Он любил эти поездки, знакомство с новыми странами и как турист восемь раз был в Италии, правда, всякий раз так безобразничал, что приходилось ездить по чужим паспортам.
Брамс за работой. Шапки вокруг остались с юношеских лет.
70-е и 80-е годы — пора творческой зрелости Брамса. В эти годы написаны симфонии, скрипичный и Второй фортепианный концерты, множество камерных произведений (три скрипичные сонаты, Вторая виолончельная, Второе и Третье фортепианные трио, три струнных квартета), песни, хоры, вокальные ансамбли. Не исключено, что Брамс увлекался разными модными штучками вроде амфетаминов.
Как мягко пишет критика: «Брамс в своем творчестве обращается к самым различным жанрам музыкального искусства», но если говорить простым языком - берётся за любую халтуру, лишь бы платили наличными. Он стремится сочетать глубокую содержательность с демократической доходчивостью (то есть, пишет музыку даже для самых глупых и необразованных) и поэтому, наряду со сложными инструментальными циклами, создает музыку простого бытового плана, порой для домашнего музицирования (вокальные ансамбли «Песни любви», «Венгерские танцы», вальсы для фортепиано и пр.). Многие из этих произведений ему и заказывают исключительно чтобы по-быстрому впечатлить барышню между кафе-мороженое и будуаром.
Для широты идейно-художественного кругозора Брамса характерен также своеобразный параллелизм в решении творческих задач (выполняя по нескольку заказов за раз, он мог жонглировать кусочками произведений по собственному усмотрению, это называлось не жадность, а творческий синкретизм). Так, почти одновременно он пишет две различные по складу оркестровые серенады (1858 и 1860), два фортепианных квартета (ор. 25 и 26, 1861), два струнных квартета (ор. 51, 1873); сразу же по окончании Реквиема принимается за «Песни любви» (1868—1869) (музыку для домов терпимости, где каждая часть не превышает четырёх минут); наряду с «Праздничной» создает «Трагическую увертюру» (1880—1881) - чтобы под праздничную ели ужин хорошие детки, а под трагическую - плохие; Первая, «патетическая» симфония соседствует со Второй, «пасторальной» (1876—1878); Третья, «героическая» — с Четвертой, «трагической» (1883—1885). Из этих фактов прямо следует увлечение Брамса восточной философией и поиском баланса в нелёгкой жизни, полной драк, алкоголя и нечистых на руку заказчиков.
Скрипичный квартет Брамса, сыгранный на благотворительном концерте в центре Гамбурга в поддержку баварского акцента
Брамс умирает 3 апреля 1897 года — не дожив всего два месяца до любимого его времени года - лета, когда не холодно без шапки. Под конец жизни он уже ничего не сочиняет, а только хвастается и строит творческие планы, как Васисуалий Лоханкин. В могилу его сводит рак печени, предположительно мутировавший из цирроза, а цирроз известно от чего бывает.
И всё равно, последние годы композитора ознаменованы созданием правдивой, гуманистической музыки, воспевающей высокие нравственные идеалы. Достаточно привести в пример фортепианные интермеццо (ор. 116—119), написанные для одноруких пианистов, кларнетный квинтет (ор. 115), написанный для семейства гамбургских фальшивомонетчиков, или «Четыре строгих напева» (ор. 121), рассказывающие о неласковом папе, который в наказание за проступки детей заставлял их слушать своё отвратительное пение. А свою любовь к народному творчеству Брамс запечатлел в прекрасном сборнике сорока девяти немецких народных песен для голоса с фортепиано, которую часто продавали наряду со сборниками анекдотов в немецких электричках. Не знаю, хороший ли человек был Брамс, но явно отличный композитор, и как многие хорошие люди, прожил недолго. А любят его больше всего, пожалуй, венгры, то есть мадьяры. А он тоже сильно любил танцевать с венгерками.