— Для тебя я не против даже самого ядовитого зелья, моя голубка, — я рассмеялся, и мы свернули на аккуратную, вымытую до блеска улочку, где брусчатку обнимал бархат мха.

Она утонула в раздумьях над меню, тыкая в него кончиком пальца — длинного, изящного, пальца пианистки. Боги, как же она играла... Казалось, вовсе не касалась клавиш, а лишь слегка прикасалась к воздуху, и тот сам рождал музыку. Шопен, кажется. Или Дебюсси. Я мог слушать часами.

К нам подплыла улыбчивая официантка-полуэльфийка, порекомендовала что-то со взбитыми сливками и ягодами. Её взгляд скользнул по алому футляру на столе, и в глазах вспыхнуло неподдельное, почти подобострастное уважение. Академию заканчивали единицы. Да и тех — больше половины вылетало с треском. А уж тем более с отличием.

Едва минута прошла, а мы уже смаковали десерт. Элис залихватски трещала обо всём подряд: подруг вспоминала, новую партитуру нахваливала, рассказывала, как собирается исполнить моцартовский квинтет, хвасталась скрипкой Страдивари, обещанной отцом на свадьбу. Я же молча любовался ею: лицо словно высечено из чистейшей слоновой кости, золотистые волосы волнами струились вокруг головы, мягко переливаясь в свете уличных фонарей, а глубокие голубые глаза сверкали радостью, чуть влажнея и наполняясь счастьем.

— Зейн! Смотри! — её голос сорвался на восторжённый шёпот, и она указала на улицу.

За окном, плавно, словно скользя по масляному полотну, проплывал вытянутый, хищный автомобиль «Стилхунд Модель-7». Лак его корпуса был чернее ночи, а хромированные детали резали глаза ослепительным блеском.

— Правда же, он идеален для мистера и миссис Арчер? — Она выдохнула, и в её голосе звенела мечта.

— Ещё как идеален, — я рассмеялся, и звук получился лёгким и беззаботным. — Сегодня обязательно зайду в Главное управление, обсудим моё распределение. Душа горит от нетерпения, надеюсь, завтра дадут добро! Рвусь в бой, чтобы всё расставить по местам и привести дела в порядок.

Сделал глоток кофе — густого, ароматного, с такой же насыщенной, смолянистой горечью, будто сам вкус моей юности. Моё собственное отражение плавало в этой глубокой, почти чернильной глади напитка: мальчишка двадцати четырёх лет, полный свежих надежд, смотрел мне прямо в глаза — ясные, непуганые, зелёные. Его аккуратная причёска и беспечная улыбка словно говорили миру: «Да всё впереди!» Я ещё не знал, что эта уверенность вскоре сотрётся до пепла. Отведя взгляд от чашки, я посмотрел на Элис — её лицо светилось жизнью и радостью.

— И ещё нужно будет заехать осмотреть ту квартиру на Аллее вязов, — сказал я. — Пока сможем только снимать, но я обещаю: мы купим свой дом. С большим садом. И роялем для тебя.

Она мягко улыбнулась в ответ, но вдруг её взгляд стал отстранённым, остекленевшим. Она смотрела на меня, но словно видела что-то позади — далёкое и пугающее. Лёгкая, почти невидимая тень скользнула по её лицу, на миг погасив сияние глаз, и тут же исчезла, смытая потоком солнечного света.

— Конечно, Зейн, — прошептала она, и её пальцы, вдруг ставшие холодными, вновь крепко сжали мою руку с неожиданной силой. — У нас всё будет... прекрасно.

Я расплатился за обед, оставив на столе щедрую горку монет. Официантка, миловидная девушка с кожей цвета оливок и чуть более крепкими, чем у людей, скулами (определённо, в её жилах текла оркская кровь), смущённо улыбнулась и от имени заведения вручила нам бумажный пакет с двумя маффинами «на дорожку». Я кивнул с благодарностью — она искренне заслужила эти чаевые. Работать под аккомпанемент вечно ворчащего кофейного автомата и придирчивых клиентов в цилиндрах было непросто.

Такси — коляска, запряжённая механическим конём, чьи суставы поскрипывали в такт размеренному цокоту копыт по брусчатке, — подвезло нас до нужного адреса. Подъезд встретил запахом лёгкой пыли и затхлой, давней чистоты, словно его вымыли до блеска лет двадцать назад и с тех пор лишь изредка подметали. Хозяйка, пожилая дама с узкими глазками-щелочками, жила прямо напротив. Проведя нас по квартире, она семенила стоптанными тапочками по паркету, оставляя следы на идеально начищенной поверхности.

— Квартира трёхкомнатная, — объявила она, смахивая невидимую пылинку с полированного комода. — Мебель не первой свежести, но добротная, не развалюха. Всё готово к заселению. Но условия... Оплата за три месяца вперёд. Без обсуждений.

К счастью, моя стипендия в Академии была более чем щедрой. Я давно откладывал каждый лишний медяк, и на первый взнос хватило с лихвой. Я чувствовал себя на седьмом небе.

Элис молча прошлась по комнатам. Её длинные, тонкие пальцы провели по подоконнику, проверяя на ощупь качество уборки, а взгляд, скользнув по потёртому персидскому ковру и простеньким ситцевым шторам, на миг задержался, став отстранённым и чуть печальным. Я уловил лёгкую тень разочарования в глубине её голубых глаз, едва заметное напряжение в уголках губ. Но она мгновенно овладела собой, повернулась ко мне, и на её лице расцвела тёплая, хоть и немного вымученная улыбка.

— Очень... уютно. Мне всё нравится, Зейн. Правда.

Я с облегчением выдохнул, отсчитал хрустящие купюры. Теперь это был наш дом.
— Это только начало, дорогая, — пообещал я, обнимая её за плечи и чувствуя под ладонью лёгкую дрожь. — Скоро у нас будет свой собственный дом. Большой, светлый, с огромными окнами от пола до потолка, чтобы ты могла играть при свете солнца.

Главное полицейское управление Ностра-Виктории встретило меня давно знакомым ароматом, общим, кажется, для всех полицейских участков мира: смесью древнего табачного дыма, впитавшегося в деревянные панели ещё столетие назад, терпкого запаха пережжённого кофе и едва ощутимой ауры человеческого горя, навеки поселилась здесь. Внутри царил привычный хаос: писари метались между столами, словно испуганные воробьи, опрокидывая кипы бумаг; двое полицейских громко волокли внутрь бородатого хулигана — именно того горе-экспериментатора-алхимика, на которого пожаловалась старушка-соседка у доски объявлений. Она продолжала истошно вопить о ночном взрыве и окончательно погубленных горшочках с геранью.

Я подошел к стойке регистрации, выпрямил плечи, чувствуя, как китель выпускника приятно оттягивает спину.
— Добрый день. Арчер Зейн. Выпускник Академии Справедливости. Я по поводу трудоустройства.

Молодая эльфийка-клерк — её уши были изящно заострены, а раскосые глаза смотрели на мир с врожденным снисхождением — оживилась при виде меня и моего алого футляра.

— А, да! Наша новая надежда! — воскликнула она, и в её голосе прозвучала неподдельная, почти личная радость. — Мы уже засыпаны бумагами по уши! С вами хоть какой-то порядок наведут!

Меня тут же проводили в кабинет начальника отдела — крепкого, словно морёный дуб, детектива с пронзительным взглядом, прожигающим насквозь. Рукопожатие его оказалось твёрдым и коротким, похлопывание по плечу — ободряющим. Без лишних слов он обещал ускорить все формальности.

Уже на следующее утро я проснулся ещё до мелодичного звона будильника. Аккуратно, почти с благоговением, надел новую форму — её сшили на заказ, и она сидела безупречно, подчёркивая плечи и талию. Элис ещё спала, повернувшись ко мне лицом, её дыхание было ровным и безмятежным. Будить её не хотелось. Пусть поспит.

Позавтракал в одиночестве, начистил до зеркального блеска пряжку ремня, в последний раз осмотрел себя в зеркало. Безупречно. Новый страж порядка Ностра-Виктории. Сегодня моё первое дежурство.

К полудню все бумаги были подписаны. Мне вручили табельное оружие — надежный, но утилитарный револьвер «Страж-5», пахнущий оружейной смазкой и холодной сталью, — и представили напарника.

Им оказался Микки. Невысокий, юркий гремлин с весёлыми глазами, в которых плясали озорные искорки, и с ухмылкой, растянувшей его морщинистое лицо до ушей. Мы с ним познакомились ещё в Академии. Он был на последнем курсе, а я только поступал. И сколько у нас разных историй было, а уж сколько раз мы лазили в женскую общагу... Форма висела на нём мешком, а фуражка лихо заломлена на затылок.
— Ну что, красавчик-академик, не робей! — хрипло рассмеялся он, хлопая меня по спине так, что я едва удержал равновесие. — Старина Микки водичку замутит, покажет тебе все подворотни, где самое сочное дерьмо и заваривается!

И, как это ни странно, мы с ним мгновенно нашли общий язык. Его уличная, немного циничная мудрость и моя книжная, ещё не обкатанная жизнью серьёзность странным образом дополнили друг друга. Он был хоть и вороватым пронырой, но классным парнем.

Великолепный город. Великолепный день. Солнце играло на хромированных деталях пролеток, и казалось, ничто не может омрачить это идеальное, выписанное золотыми чернилами начало.

*****

— Зейн, — вздохнул Микки, разминая узловатые, затёкшие от бездействия пальцы. — Всех новичков поначалу катают по Верхним кварталам, как котят. Ты неделю от силы на службе. В Нижний город? Не-а. Не положено. Там своё болотце, свои правила. Ещё нахлебаешься.

— Но я же лучший на курсе! Ну... почти. — не унимался я, отхлебывая обжигающую, горькую жижу из потрескавшейся глиняной кружки.
Бар «Скрипучее колесо» был нашим вторым домом — мрак, пропахший перегорелым машинным маслом, дешёвым табаком и кислым пивом. Кофе был откровенной бурдой, но зато своим, честным, не то что этот эльфийский сироп с пенкой.
— Мне сам декан Маккален руку пожал при выпуске! Лично!

Микки фыркнул, почесал заостренное ухо с надорванным краем.
— Вот это да, не могу не признать. Декан руку пожал. Теперь ты можешь еёгод не мыть — будешь как святыню хранить.

Мы часто вот так пикировались, просто чтобы убить время между обходами. Его уличный, настоянный на грязи цинизм и мой выхолощенный академический идеализм скрежетали, словно шестерёнки в сухом механизме.

— Микки, он же со «Стражами» на короткой ноге! — не сдавался я, имея в виду Маккалена. — С самим Стальным Бобром!

Гремлин рассмеялся коротко и хрипло, словно прочищал горло.

— «Стражи»… Пятёрка везунчиков, кого окатило этой дрянью — эфиром. Подумаешь, один огнём пукает, другой пули отражает, как горох об стенку… Такие же мусора, как мы с тобой, Арчер. Только стволы покруче, да аппетиты пошире.

— Но ты-то сам гремлин! — выпалил я, не подумав.

Он тут же насупился, его блестящие глазки-бусинки сузились до щелочек.
— Дело не в том, кто я, академик! А в том, что ты — с корочкой. А они — уличная шпана, которую просто круто прокачало. Им закон не писан.

Я уже открыл рот, чтобы парировать, как снаружи, сквозь стекло, ворвался оглушительный, пронзительный визг тормозов, перейдя в глухой, сокрушительный удар — ломающегося металла, бьющегося стекла и оседающего на асфальт шасси.

Мы выскочили на улицу, сорвавшись с мест. Улица, ещё секунду назад сонная, уже клокотала: сбегались зеваки, образуя плотное, гудящее кольцо вокруг двух сошедшихся в мёртвой сцепке автомобилей.

«Ночной призрак» — угольно-чёрный, стремительный и хищный лимузин с наглухо затонированными стёклами и пугающим гербом клана на капоте. Дорогущая бандитская игрушка обычно скользила по улицам словно тень. После столкновения она вмяла бок маленькому, элегантному, небесно-голубому «Скайлансеру» и замерла. Эльфийское создание, лёгкое и воздушное, оказалось выброшенным на асфальт нечаянной встречей с ночным кошмаром.

Лобовое и боковые стёкла «Скайлансера» превратились в паутину трещин с дырой посредине. За рулём, неестественно склонившись набок, замерла девушка-эльф. Без сознания. Из «Ночного призрака» уже вышли трое крупных, глыбистых мужчин в длинных пальто, лица скрыты в тени полей шляп. Они не выглядели ни раненными, ни встревоженными. Движения их были выверены, спокойны, словно у хищников, уверенных, что добыча уже в капкане.

Я ринулся к голубой машине. Игнорируя острые, как бритва, осколки, впивавшиеся в ладони, нащупал на её шее тонкую, нитевидную пульсацию. Жива! Попробовал привести её в чувство, похлопал по холодной, мраморной щеке — безрезультатно.

И тут воздух ударил в нос резким, сладковато едким запахом бензина. Из-под смятого капота «Скайлансера» выполз первый рыжий, хищный язык пламени и лизнул облупившуюся краску. Липкий, леденящий страх сдавил горло. Ладони вспотели, затряслись. Чёрт… На учениях в Академии всё было так чисто, стерильно. Здесь же, в воздухе, уже висел тяжёлый, сладковатый запах грядущей смерти.

Ремень безопасности был намертво заклинен. Пряжка не поддавалась. Я рвал его, пытаясь силой оторвать, чувствуя, как тугая лента впивается в пальцы.

Сзади послышался низкий, хриплый бас, пробивавшийся сквозь нарастающий гул огня и гомон толпы.
— Отойди от машины, пацан. Ей уже ничто не поможет.

Я обернулся. Это был один из тех троих. Лицо его представляло собой непроницаемую маску, однако я заметил грубые очертания длинного шрама, пересекавшего щёку и исчезавшего около губ. Два его приятеля уже плотной стеной прижали Микки ко мне спиной вперёд. Напарник мой надрывался хриплым криком, полный гнева и отчаяния:
— Эй, ублюдки! Мы — полиция! Если будете препятствовать — загремите надолго!

Я попытался взять ситуацию под контроль, прокричав заученную, казённую фразу — голос дрожал:
— До прибытия следственной группы все участники ДТП обязаны оставаться на своих ме...

Меня грубо, с презрением перебили.
— Завали, молокосос, — тот же бас. Человек медленно, почти лениво поднял голову, и его глаза, холодные и пустые, встретились с моими. — Этот день может стать для тебя последним. Свали, пока цел.

И тогда я увидел его руку. Она лежала в кармане пальто, но ткань неестественно топорщилась, обрисовывая массивный контур, а из прорези кармана тускло поблескивал матовый чёрный ствол компактного паропулемёта. Остальные двое тоже были наготове, их позы говорили о готовности к действию красноречивее любых слов.

Мой «Страж-5» мирно дремал в защелкнутой кобуре. До него нужно было тянуться, отстегивать предохранитель. На это ушла бы вечность. Вечность, которой у пылающей девушки уже не было.

Сердце колотилось где-то в горле, глотая пульс. Пламя уже пожирало капот, жадно подбираясь к салону, шипя и потрескивая. Воздух над машиной колыхался от жара.

Чёрт. Чёрт возьми! Что делать?!

читать продолжение