Девочки
Это случилось, когда мне было четырнадцать лет, я учился тогда в восьмом классе, и изо всех сил старался заработать себе нормальную репутацию среди учителей. Мне казалось, что очень важно, чтобы у меня были хорошие оценки в аттестате основной школы. Я только перешел в другую школу, а из прежней мне дали очень плохую характеристику. Зловредная и неграмотная классная руководительница, которой я часто дерзил, указывая на её пробелы в знаниях по биологии и географии, которые она преподавала, решила мне отомстить таким образом. В то время я уже окончательно не верил в то, что учителя могут хоть иногда поступать честно. Новая классная руководительница выгнала меня со своего импровизированного урока закона божьего, за то, что я не религиозен. Новая директор об этом узнала, и запретила ей приглашать проповедников на классный час. В классе были в основном девицы, которые казались мне уродливыми и глупыми, но они получали неплохие оценки, потому что подлизывались к учителям. Мне неприятно было находиться с ними в одном помещении, но я решил, как-то отмучиться до окончания девятого класса. Жизнь превратилась в мучительное ожидание конца очень неприятной для меня процедуры обучения, вернее проверки знаний, которые надо было получать в основном самому из учебников. Мало кто из учителей что-то объяснял. Хотя были исключения - часто отсутствовавшая учительница английского и учительница математики, которая просто бредила своими цифрами. Математику я откровенно не любил, просто не видел смысла в решении уравнений до конца, писал просто метод, которым они решались, и это, порой, доводило её до истерики, её нужна была окончательная цифра. Тем не менее я её уважал за преданность делу.
В классе была пара пацанов, перешедших со мной из моей прежней школы, один был мелкий, тощий с рахитичным животиком и вредный, а другой был толстым длинным и глупым, он часто смеялся дурным смехом, похожим на вой. Толстого прозвали Прыщиком, из за обилия прыщей не лицу. Меня прозвали Чириком, вероятно из-за фамилии, а вредного малыша прозвали Рохликом. Мы втроем как-то не вписывались в новый коллектив и потому держались вместе, а вот наш бывший одноклассник Эдя прекрасно поладил с девками, даже начал встречаться с одной из них. Она носила очень короткую юбку и туфли на шпильках, да брызгала на всех ядом своего очень примитивного сарказма. Эдик допускал разные публичные вольности в её отношении и ей это, похоже нравилось. Порой он начинал лапать её за начинавшуюся развиваться грудь или не очень пышные ягодицы. Но чаще этот Эдик подкалывал Прыщика, называя его жирной скотиной, которая все-таки заработала четыре, (самую маленькую проходную оценку по десятибалльной системе). Класс в большинстве своем хохотал над подобными замечаниями, а бедный Прыщик, не отличавшийся остроумием в ответ мог сказать только какую-то глупость, вроде того, что Эдику никто не давал права вскрывать его пороки, и класс только ещё больше смеялся над ним.
И вот, как-то раз Эдя удачно съязвил над Прыщиком, а тот не нашелся, что ответить, погнался за ним, чтобы надавать ему затрещин, но споткнулся о чей-то ранец, и звонко шлепнулся на пол. Все хохотали, особенно подруга Эдика, которая гадливо сморщила свою злую мордочку и назвала Прыщика мешком с жиром. А тот поднялся и сказал Эдику, что ему незачем за ним гоняться, когда девушка обидчика рядом с ним, и он на ней отыграется. Отыгрался он достаточно тупо - задрал ей короткую юбку, так что все увидели её красные не соответствовавшие её стилю трусы. Защищать честь своей дамы Эдик не стал, только посмеялся над её нижним бельем вместе со всеми. И злая девушка решила во что бы то ни стало отомстить Прыщику за такое. Она посоветовалась с нашей классной руководительницей и подружками одноклассницами, они составили коллективное прошение о том, чтобы Прыщика исключили из школы за недостойное поведение и неуважение к одноклассникам. И все это прошение охотно подписали, кроме меня и Эдика.
Сначала принялись давить на меня. Девки меня обступили, и заявили, что, если я не подпишу, то они составят такое же прошение и на мое имя, и меня-то с моей характеристикой в два счета выпрут из школы. Мне дали пару дней на размышление, и в это время Рохлик, переставший общаться с Прыщиком и Эдей, усердно уговаривал меня подписать вместе со всеми, уговаривал ласково, будто заботился о моем будущем. Я ему сказал, что его рвение эти мегеры вряд ли оценят, а нас в будущем ждет то же самое, что и Прыщика сейчас. Но он говорил, что можно если я подпишу, то у меня хотя бы есть шанс получить аттестат нормальной школы а не отправиться в вечернюю, куда ходят малолетние уголовники, где уровень обучения ниже плинтуса, с аттестатами которой даже в училища не хотят принимать. Он рассказывал, что там постоянно на переменах кого-то бьют, вымогают деньги, унижают...
В очень мрачном настроении вечером того дня я рассказал все маме, и она сказала, что лучше мне пойти на компромисс со своей совестью и подписать эту бумагу, потому что вечерняя школа - это ужасно, а учителя все сволочи, и они поддержат этих гадин одноклассниц. Я не сомневался в том, что Прыщика исключат, что учителя и директор примут сторону большинства, а не одного глупого отщепенца. Я тогда уже уверовал в то, что мир несправедлив, потому, чтобы в нем выжить нужно быть такой же дрянью, как и пресловутое большинство. На следующий день я ещё немного поломался, и поставил свою подпись.
Но тут несправедливый мир меня сильно удивил, так что мне стало очень стыдно. На последнем уроке алгебры, когда основная часть девиц активисток отправились на олимпиаду по латышскому языку, учительница возмущенная невниманием к своим объяснением девушки на шпильках отобрала у неё постороннюю бумажку, прочитала её и в ужасе спросила у всех, что это за мерзость. Девушка на шпильках и в неправильном нижнем белье елейным голоском начала рассказывать, как Прыщик её гнусно оскорбил. Учительница сказала ей, что гнусно поступила она, составив такой документ, и гнусно поступил весь класс, кроме Эдика, подписав его. Она велела всем сидеть на своих местах и пошла за новой директрисой и нашей классной руководительницей. Новая директриса полностью согласилась с учительницей математики и строго спросила у нашей набожной классной руководительницы, знала ли она что-то об этом документе, и та, не моргнув глазом заявила, что ничего об этом не знала, да ещё и строго спросила у своих любимиц, как они до такого докатились, почему не посоветовались с ней. Мне жутко хотелось сказать, что она нагло лжет, потому что она тоже говорила мне, что если я не подпишусь, то у меня будут проблемы, но я молчал, ждал развязки, решил сказать об этом не при всех, а то её не уволят и она мне может потом организовать какую-то неприятность. Директор строго спросила у активисток, знала ли классная об их прошении, те принялись выкручиваться, вроде как они были злы на Брониславовну за то, что она их так сдала, а сама решила выйти сухой из воды, но с другой стороны они боялись, мести с её стороны, если её не уволят. Директор прервала их невнятный лепет хором, сказала, что ей все ясно о нашей классной руководительнице. При нас она её отчитывать не стала.
И вот Бриниславовна занервничала, и принялась призывать своих любимиц защищать свою точку зрения, но они только пытались пустить слезу, и говорили, что их заставили, что они боялись пойти против коллектива в одиночку. Потом весь класс по очереди ходил к школьному психологу, которая объясняла, что главное - это честь, которую надо беречь смолоду, как платье пока оно новое. Я честно признался психологу, что просто не ожидал, такой реакции от учительницы математики и директора, что чувствую себя мерзко из-за того, что осознавал свое бессилие не только против одноклассников, но и против системы. Она меня успокоила, сказала, что иногда приходится идти на компромисс, и это нормально в мелочах, но в важных вопросах надо все же проявлять принципиальность. После этих слов психолога мне стало ещё хуже.
Пытаясь хоть как-то реабилитироваться, я публично попросил у Прыщика прощения за то, что подписался. Девицы бывшие на олимпиаде потом шипели сначала на меня из-за это грязными ругательствами, а потом и на своих сообщниц, обвиняли их в том, что не смогли довести начатое до конца, что надо было быть решительнее, тогда директриса приняла бы их сторону. Ну и, конечно, они всем угрожали сделать гадости в будущем. А я понимал, что в этой школе такая же мерзость, как и в вечерней, только там она откровенная, а здесь она прикрыта кружевами. Я хорошо запомнил, как оступился тогда, и старался больше так не поступать, как бы мне ни угрожали. Я знал, что можно скрыть такой свой позор от других, но от себя-то его спрятать некуда.
В то же время тогда у меня началась мизантропия. Многие парни уже начинали ходить на свидания с девушками, а я вспоминал об этих одноклассницах, и меня начинало тошнить. И даже потом, годы спустя, когда я знакомился с какой-то женщиной, я начинал думать о том, как бы она поступила в такой ситуации, начинал задавать ей осторожные наводящие вопросы, про большинство, про сплоченность коллектива. И так получалось, что мне попадались те, ответы которых вынуждали меня чувствовать тошноту в их присутствии, и я прерывал едва начаты е отношения. Потому поиск женщины для меня был весьма неприятным занятием, и чтобы его прекратить, я принял на эмоциях очень плохое решение - жениться на первой попавшейся, и вылепить из неё то, что мне понравиться. И кончилось это очень плохо...
Стадо и стая
Это фундаментальный закон природы, закон обращения стада.
Стоит стаду выйти на сочные пажити, на бескрайние луга и поля, где вдоволь травы и воды, нагулять жир и почувствовать ленность и негу, расслабиться - происходит нечто удивительное.
Волкодавы шалеют от безделья, им становится скучно и они теряют смысл своего бытия - рвать волков, пришедших жрать стадо.
И они от скуки и бессильной, не находящей применения злобы начинают рвать друг друга и рвать свое вечно перепуганное стадо.
И стадо чувствует - так надо. Это цена за эту траву, это небо, эту воду, воздух, жир и шерсть на боках.
Стадо испуганно блеет, когда играющие волкодавы растаскивают, урча от распирающего их счастья и чувства силы и успеха, парящие на утреннем воздухе внутренности очередного барана.
Это всегда самый сочный, самый аппетитный баран или овца, от сытости и невыносимой легкости бытия пошедшие против своего овечьего страха.
Овцам свойственно забываться, что даже в ореоле своего величия и ощущения правильности своих овечьих желаний, в праве быть овцами и гордиться этим - они все равно мясо, шерсть и кишки.
И их можно рвать и пожирать, а остальное стадо будет испугано жаться и на всякий случай одобрительно блеять. Чтобы, если что, волкодавы знали - они, стадо - "за".
Только стадо в своей бесконечной стадной глупости, в которой есть огромная мудрость, способно верить в разницу между волками и волкодавами.
Это право овцы - выбрать, чьи зубы ее порвут. Чужие, волчьи или свои, родные, собачьи.
Это сакральная цель стада - верить, что можно большинством овечьих голосов управлять волкодавами.
Верить, что они, овцы, могут распоряжаться своими кишками и мясом по своему усмотрению.
Волкодавам такая вера только на руку.
А потом приходит осень и капли дождя стучат по выбеленным солнцем черепам сожранных овец.
Трава жухнет.
Ягнята требуют пищи.
Волкодавы, изрядно потрепанные и уставшие, жмутся к стаду и ищут в нем тепла и укрытия от непогоды.
По ночам, когда облака рассеиваются, становится видно огромную, плоскую и равнодушную луну.
И волкодавы воют и скулят на нее, жалуясь на усталость от жизни охотника, на странную, тревожащую любовь к стаду, на неизбывную тоску по рукам хозяина, по его ногам под боком, по теплу очага и запаху человеческой еды в миске у порога.
- Оуууууу...
Им кажется, что луна их понимает.
Дает им надежду, что их грезы однажды сбудутся, что они снова станут щенками, будут спать в корзине, играться и засыпать под боком матери или на руках у людей, в тепле и безопасности.
Они чувствуют, что так однажды и будет - просто надо сдохнуть, околеть - и будет новый круг.
Если луна возвращается, то и все остальное тоже может вернуться однажды.
Когда появляются молчаливые волки, очень похожие на волкодавов, такие же, но не видно где их стадо и непонятно, что они говорят, волкодавы рвут их. Иногда волки рвут псов.
Без разницы.
Псы слышали волчий вой. Луна одна на всех.
Они где то в потаенных глубинах своего сердца знают, что волчьи желания такие же.
Просто волки не умеют и не хотят служить, у них нет стада, но есть стая.
У волков нет хозяина, но есть волк-вожак.
У волков нет собачьей свадьбы, у них есть любовь и верность своей любви.
Каждый пес в сердце своем мечтает побыть волком. Но боится потерять хозяина.
Приходит утро, над овцами поднимается пар и пахнет сырой шерстью.
Ночь им было страшно. Лай, вой, рычание, жалобные вопли, запах крови.
Овцы видят волчьи тела. Овцы чувствуют странное, щемящее родство с тем, что видят - кровь, мясо.
Овечьи сердца наполняются страхом и пониманием, которое ужасает.
Овцы не хотят этого чувства. Овцы хотят понять.
Такова природа овец - всю свою жизнь они хотят понять.
И живут в недоумении.
Те, кто что то понимает однажды - или съедаются волкодавами и волками или в ужасе бегут из стада.
Понявшие пытаются объяснить, но - овечий язык не приспособлен для таких дел и даже баран рано или поздно постигает разницу между знанием и объяснениями.
Тревога и тоска наполняет овечьи сердца и они смотрят в равнодушное небо, с которого течет холодная вода и падает снег.
Там когда то был теплый раскаленный шар, который так приятно грел бока и спину. Теперь его нет.
Что то пошло не так.
- Грееееееех ! - блеет старый баран.
- Грееееееех ! - отвечает стадо.
Это все из за них. Они что то не так сделали. Свернули не туда. Слишком много ели. Слишком сладко спали.
Они прокляты и потеряны.
Природа пугает овец.
Они отделяют чувство и знание, которое оно несет, от себя и хотят понимания и цели.
Они почти перестают двигаться под холодным небом.
Они хотят объяснения.
Понимания.
Слов.
Надежды.
Лжи.
Они готовы поверить в любую ложь, лишь бы не ощущать себя тем, кем они являются от рождения.
В той лжи, которую они придумывают для себя - всегда есть черная дыра, поглощающая их ложь, их объяснения и догадки и концепции и их овечью науку.
Они начинают бродить. Искать.
Волкодавы сопровождают их. Волкодавы не понимают.
Им то всегда было все ясно с самого начала.
Эта ясность и вызвала вой на Луну, они знают.
Что еще надо ? Все и так ясно. Жри и стань однажды сожранным, когда силы оставят тебя.
Овцы хотят кого то, кто покажет им путь к счастью под этим ужасным свинцовым небом.
Кто все-все объяснит и накормит чудесами и покажет им все и они, овцы, перестанут бежать от своего овечьего страха и овечьего страдания.
Они хотят волкодавьей ясности, но словами и пониманием.
Кто то.
Покажет им смысл их бытия.
Когда в одной слепящей вспышке осознания все станет ясным и простым.
Овцы откуда то знают, что такое возможно.
Помнят.
Запах крови им напоминает об этом. Поэтому они всего этого так боятся.
Этого пустого, бессмысленного, не дающего никакого выбора и не предусматривающего никакой воли знания.
И не зная как - стадо всегда выходит на этот запах.
Или волкодавы выводят их ?
Запах все сильнее и берет оторопь. Волнение. Возмущение.
Все становится яснее и понятнее.
От гнева и ярости в овцах закипает кровь.
Дух общности и сплочения покрывает стадо как плотное сырое коричневое облако.
Они уже не блеют - они ревут от чувства, заполняющее их жалкие души.
Они чувствуют, что все не зря. Что есть их овечье счастье и они близко.
Только вот волкодавы не рады. Они ощетинились и рычат.
Что то грядет.
И вот появляется он.
Бодрый.
Стройный.
Гладкий, сытый.
Уверенный в себе.
Полный силы и необоримой правоты.
Сакрального знания.
Смысла и предназначения.
Его шерсть блестит.
От него разит кровью, но этот запах почти не слышен за дорогим парфюмом.
Он дерзок и неподражаем.
Он маскулинен и запах его мужской силы переплетается с ароматом дорого шампуня от его бороды.
Он вызывает рвущее душу уважение и теплое согласие у баранов.
Над стадом несется теперь какой то восторженный шум. Так звучит удивление чудом.
- Ме ? - спрашивает козел. Его борода реет в утреннем бризе, как флаг непобедимой империи.
- Беееееееее ! - вопит стадо.
- Мееее ? - переспрашивает козел.
- Бэээээээ ! - это уже не ропот, не отдельные выкрики, а экстатический стон.
Козел замолкает. Кажется, что он думает и кажется, что его мысли исполнены смысла.
А на самом деле он пытается сообразить, где его кормушка и много ли там корма. Он проголодался. Опять. Он вечно голоден. Ему страшно так давно, что он уже не различает своего томного ужаса, как рыба не различает воду, а птице нечего сообщить рыбам о воздухе.
Стоит ему отвлечься от еды, питья и битв с такими же как он работающими на бойне козлами - нечто наваливается на него и он засыпает.
А если не может - жует траву, от которой все расплывается и делается хорошо.
Он чувствует себя козленком под теплым родным брюхом матери - он этого не помнит, просто чувство. Иногда он смутно вспоминает, что были и другие.
Иногда ему кажется, что другие таковы же по природе своей, но этот бред он отгоняет от себя сразу же.
Другие превращаются в фарш и красные куски. А он - нет. Как он может быть той же природы с этим мясом ?
Сомнение гложет его и желудок привычно начинает щемить.
Вспоминает что у него полно того, что те, кому он служит, называют странным мекеканьем. "Меееееб" - думает козел. Не. Не так, но похоже. Много этого сладчайшего, не имеющегося в обычной козлиной природе "меба".
И он знает, что те, кто его кормит - любят его. Расчесывают. Гладят. Приводят к нему козочек. Хорошо быть козлом на бойне. Он особенный, да. Избранный.
Неприятное сомнение его покидает. Он знает что это было - надо поесть.
Волкодавы тоже вспоминают.
Так каждый цикл.
Всегда так.
Так и должно быть.
Как будто щелкает выключатель.
- Мэк.. - говорит козел, - Мэ.
Он решил.
Надо заканчивать тут.
Он вспоминает, что когда приводит на бойню очередную толпу этих глупых, восторженных и безликих существ - его кормят очень вкусно.
И не глядя на стадо исчезает бодрой рысцой в здании, откуда густо разит запахом крови и слышны истошные вопли существ, постигших бытие до самого дна.
Стадо устремляется за ним, толкаясь. Они обрели смысл, цель и ясность. Им есть за кем идти.
Все просто.
Ясно.
Легко.
Волкодавы отсекают маток и ягнят. Не всех. Часть исчезает в бойне, но это уже не важно.
Дело сделано.
Так всегда было, есть и будет.
Самый старый из волкодавов думает о хозяине.
О тех хозяевах, которые живут в этом большом доме, полном запахов боли и смерти.Но он просто старый пес и скоро забывает всё из за боли в прокушенной лапе. Чертова рана не желает затягиваться.
Особенно больно вблизи этого жуткого дома. Больно и ему кажется, что эта боль не пройдет. В его мозгу смутно мелькает вопрос - что же сперва ? Сперва возникает стадо, а потом оно создает из ничего своего козла или это козел делает так, что появляется стадо ? Что первое ? Что главнее ? Почему это бородатое рогатое существо так магически влияет на стадо ? И почему волкодав знает, что может вырвать козлу горло в любую секунду, но не делает этого.
Потому что так сделать - нечто невероятно мерзкое.
А потом перед глазами старого волкодава мелькает образ хозяина, его запах, руки - это имеет какую то связь с болью в лапе, с счастьем и луной, всегда так - боль, стадо и стая, хозяин, все неразрывно и...
Старый волкодав скулит от неизбывной боли в сердце.
Кто то из молодняка подбегает к нему, заглядывает в его желтые слезящиеся глаза, полные боли и песьей мудрости. Лижет его в нос, подбадривая.
Старый пес встряхивается и прибавляет шагу. Он оказывается сильно отстал.
Все это не имеет смысла.
Он просто слишком старый.
Скоро Луна его притянет совсем и он снова все забудет и будет слепым и маленьким.
Он это вдруг вспомнил. Он знал это всегда, просто было не до этого.
Это фундаментальный закон природы, закон обращения стада.
Ночь разорвет далёкий вой. Близкий и далёкий.
Волк нашел свою волчицу.
Будет стая.
Пряничные праздничные даты
Все мы любим праздники. Порой мы даже не особенно интересуемся, какую дату мы отмечаем, не знаем, действительно ли случилось то, чему мы стараемся радоваться в определенный день календаря. Нам достаточно запомнить подробности соблюдаемого ритуала. К примеру, на новый год и рождество мы стараемся устроить фейерверк, поставить дома наряженную ель, подвесить гирлянды, поднять бокал шампанского в полночь. И человек может не любить запах ели или шампанское, но он отмечает этот праздник, ибо ежегодная традиция дает ему возможность доказать самому себе, что в какой-то мере, он управляет жизнью. Равно как и невозможность соблюдения традиции повергает его в стресс.
К примеру, человеку сообщают, что он должен работать в новогоднюю ночь. Что это значит? Это значит, что, если он пошел на работу в праздник, то начальство его не совсем ценит, что он боится ему отказать, потому, что не уверен в том, что найдет новую работу, которая не хуже нынешней. А что значит, если у него не нашлось денег и времени на то, чтобы поставить елочку, купить для неё игрушки, а так же накрыть стол с двумя салатами, горячим, сладким? Это значит, что жизнь совсем не заладилась, что ты хуже других и так далее. В то же время, когда человек делает то же самое, что и большая часть, практически все, он чувствует себя единым со всеми, кто отмечает этот праздник. А это так приятно и радостно быть частью большинства, которое по законам демократии определяет правоту. Пусть я во многом не согласен с большинством, но я точно прав в том, что праздную новый год.
В то же время государство, устраивая праздничные торжества, занимается политической или религиозной пропагандой. Человек может не быть христианином, но он может праздновать день святого Валентина или есть рождественскую индейку, а потом и зайти в церковь за компанию с друзьями, а после нескольких посещений храма и вовсе проникнуться христианской религией. Советские люди долгое время отмечали двадцать третье февраля, сначала, как день создания РККА, хотя имели достаточно отдаленное представление о том, что на самом деле случилось в этот день. Достаточно почитать историю, и всплывет то, что эта дата была отнюдь не лучшей в истории этой армии, которая на деле была создана гораздо раньше. Многие выходят праздновать день конституции, день независимости, так же толком не понимая, что именно случилось в эти даты. Однако, они уверены в том, что если их так пышно отмечают, то случилось нечто хорошее и радостное.
Так же праздники являются отличным стимулированием потребительского спроса. Нет лучшего способа вынудить людей приобрести совершенно не нужные им вещи, чем устроить праздник и призвать их подарить друг другу подарки. Многие из нас провели не самые приятные мгновения, бродя по магазинам, ломая голову над тем, что бы подарить человеку, чтобы он не выбросил подарок в тот же вечер. Так же не очень приятно получить в подарок некую безделицу, которую неудобно выбросить из уважения к тому, кто её подарил. Наконец, и продуктов к праздникам народ покупает гораздо больше, нежели может поглотить и переварить, не говоря уже об алкогольных напитках.
Существует так же такая закономерность - чем беднее страна, тем пышнее в ней отмечаются праздники. Латинская Америка служит этому утверждению прекрасным подтверждением. В богатых же странах напротив, традиции незамысловатые, праздничные столы или скромны или их вообще нет, подарки так же носят скорее символический характер. Это можно объяснить тем, что человек, который живет так, как хочет, а не так, как могут позволить ему жить его доходы, не нуждается в помпе, в том, чтобы забыть о своей нищете в мишурном блеске пышных праздников. Бедный человек постоянно испытывает стресс от того, что не может позволить себе наесться до сыта определенными блюдами, нарядиться в дорогую одежду и тому подобное. Потому он устраивает себе праздник, а все остальное время живет ожиданием следующего праздника и воспоминаниями о прошедших праздниках. В то же время, многие бедные люди не отдают себе отчет в том, что причиной их бедности является именно праздничный шик.
То и дело я вспоминаю с улыбкой одного соседа по квартире. Примерно раз в месяц он отмечал какой-то праздник, к которому готовился несколько дней. А потом он несколько дней после него прибирался, отходил морально и физически от обильных возлияний. В обычное время он был замкнутым и неразговорчивым человеком, который постоянно просит закурить, ходит в рабочей одежде, очень плохо питается, целыми днями пропадает на работе, даже в выходные дни. Однако во время праздника он становился капризным гурманом, неслыханно щедрым и общительным, щеголем. За праздничные выходные он умудрялся потратить всю без остатка месячную зарплату, а потом униженно просить у всех денег в долг. Он постоянно говорил мне, что я не вполне правильно поступаю в том плане, что я каждый день ем то, что мне нравится, просто транжирю деньги, вместо того, чтобы их экономить на праздник.
Он говорил, что говяжий стейк совсем не вкусный, если есть его каждый день, как и дикий лосось, вяленая оленина, икра. Это все теряет свою прелесть, если есть это каждый день и понемногу. Так же он совершенно не понимал моей способности пить только очень дорогое легкое пиво, эль или сидр по кружке в день. Продукты обретали для него вкус и прелесть только после месяца голодания, и употребляемые в опасных для жизни и здоровья количествах. Для меня наоборот икра становится невкусной, когда я ем её ложкой, и то же самое можно сказать и о сырах, которых и при большом желании трудно съесть много. Его комната была завалена различными предметами и в то же время, вещей первой необходимости у него вечно не оказывалось. У него было несколько флаконов достаточно противных одеколонов, но не было лезвий для бритвы. Была хрустальная ваза, но не было сковородки. Несколько белых рубашек при отсутствии свитера. У него было несколько пар брюк, не не было кальсон. Было множество различных покрывал, но не было простыни и пододеяльника. Наконец, у него было множество знакомых, но не было ни одного друга или близкого человека. Вне праздников он предпочитал не попадаться женщинам на глаза, зато во время праздника считал своим долгом потанцевать с каждой женщиной, которая зашла к нему в гости. Во время праздников он почти неделю не спал, но потом ложился спать, сразу после работы.
В то же время мне было даже очень приятно побывать на норвежском празднике. Это был не общенациональный праздник, он не был привязан к какой-либо дате или месту. Просто работники одной фирмы собирались вместе каждый год. Впрочем, в нем принимали участие все, кому не лень. Сначала все поели на открытом воздухе то, что принесли с собой в лотках и термосах, в основном это были бутерброды и кофе. Никто не ел ничего особенного и в больших количествах. После получаса еды на воздухе все переместились в гостиную, и каждый поставил на стол свой алкоголь. Ни одной одинаковой бутылки там не было. Какие-либо безалкогольные напитки, для того, чтобы проталкивать алкоголь отсутствовали, как и закуска. Никаких тостов, застольных речей или того, что у меня ассоциировалось с праздником не было. Люди разбились на пары или группы по три-четыре человека и начали медленно и тихо разговаривать. Никто не опрокидывал рюмки одним махом в рот, пили маленькими глотками без всяких занюхиваний. В финале, конечно, была пара человек, которые стали вести себя достаточно шумно, никого при этом не задевая. По одежде нельзя было сказать, что кто-то специально нарядился. Некоторые вообще, на протяжении всего торжества молчали с отсутствующим взглядом. Удивила меня и тематика разговоров, никто не искал согласия и не спорил, каждый просто выражал свое мнение. Музыки и танцев никаких не было, учитывая то, что у всех разные вкусы. Наверное, это был единственный праздник, на котором я не чувствовал себя не у своей тарелки. Хотя вокруг были малознакомые люди, и я с трудом мог понять, о чем они говорят.
Праздники литовцев я всегда воспринимал, как стихийное бедствие. В одной компании, для начала собрали со всех равную сумму, потом купили самой дешевой водки, и начали её распивать из одного стакана, который ходил по кругу, вместе с большим блюдом, на котором находились смешанные во едино не вполне совместимые закуски. Свежие помидоры и маринованные огурцы, тазик с салатом, который приготовили совместными усилиями, бутерброды с колбасой - больше хлеба, тоньше колбасы и толстый слой маргарина между ними. Тут же виноград, яблоки и апельсины. Это все люди энергично запихивали в рты и галдели хором. Когда мне подали полный стакан неизвестной горючей жидкостью, которую они для простоты называли водкой, я сказал, что не смогу это выпить, на что получил возмущенные возгласы и обвинения в высокомерии. От меня потребовали немедленно прекратить препирательства и не заставлять весь коллектив ждать. Чтобы не обострять отношений с людьми, с которыми мне предстояло жить, я собрался выпить эту отраву, а потом отправиться в туалет и промыть желудок, как я обычно делал в таких ситуациях. Но тут от меня потребовали, чтобы я произнес тост. Матная рифмовка, которую я часто слышал, когда работал с уголовниками, пришлась очень кстати. На закуску мне пихали сало и шоколад одновременно. Когда граненный стакан пошел по второму кругу, каждый начал чем-то хвастаться и спорить по этому поводу. От меня прямо потребовали, чтобы я говорил, не умолкая, и чем-то хвастался, иначе меня грозились обвинить в гомосексуализме или сатанизме добрые католики. В этой компании были и латыши, и поляки, даже эстонец и пара русских и все чувствовали себя прекрасно, кроме меня.
Я так же, не помню, что это был за праздник, по моему хелуин или день всех святых. Потом включили самый ужасный и потому популярный эстрадный кал на полную мощность и все начали танцевать, испытывая терпение соседей. Под утро мне хотелось убить всех добрых друзей, которые то и дело норовили пожать мне руку и сказать какую-то глупость. Потом еще пришлось растаскивать подравшихся, которые спорили кто лучше брюнетки или блондинки. Мне очень хотелось, чтобы они поубивали друг друга все из-за подобных идиотских разногласий. Большая часть закуски утром оказалась на полу, чего нельзя было сказать об алкоголе, за которым бегали, как ночью, так и утром. Напитки постоянно менялись. Теперь меня уже не очень заставляли пить всё, что мне наливали, зато просили делать новые взносы в общий котел, и объясняли, что с женщинами нужно не только топтаться под подобие музыки, но и приставать к ним, домогаться, говорить банальные комплименты, пытаться потискать и совершить половой акт. Воспользовавшись тем, что все были сильно пьяны, я просто убежал и до вечера бродил по городу, воображая кошмарные сцены насилия над веселыми людьми.
Мизантропия
Иногда я думаю, вот практически все люди не только которых я знаю лично, а даже те про которых только слышал, являются говном. Да и сам я, если честно... Такое себе... Может быть проблема во мне... Может быть людям быть таким говном и правда нормально, например, как паразитам (в биосфере это целый класс вообще то, который не особо тревожится из-за всяких моральных дилемм)
Походу, бог (если бы он был) меня проклял излишней рефлексией, и знаете что скажу, это страшное проклятие. Я вижу вокруг себя полных уебков, и сам себя считаю уебком, хотя я наверное последние годы меньше других заслуживаю этого определения, разве что случайно кому-то создаю дискомофорт, а настоящие уебки прекрасно себя чувствуют, делают карьеру, обеспечивают себе комфорт, пожирая всех кого могут пожрать.
Людей которые созидают - очень мало. А тех кто созидая ещё и умудряется комфортно при этом жить - вообще еденицы. Грустно это.
Не знаю почему я всё это пишу. Точно не для того чтобы показать - смотрите какой я, весь в белом. Мне это нахер не нужно, я отношусь к себе хуже чем любой из тех кто кто-либо меня знал даже с самой худшей стороны. И не для того чтобы что-то донести до общественности - всё равно все подумают - уебан какой-то, учить нас вздумал.
Просто так. Это какой-то случайный протокол в моем подсознании, цепочка событий, ноликов и единичек, неподконтрольный участок мозга который заставляет почему-то писать бессмысленные вещи.
Ты помнишь лето?
(не отправленное в феврале)
Солнца нет. А так хочется. Прямо сейчас. Немедленно.
Кажется, вот ещё секунда и зноем обожжет кожу.
Сначала горячий воздух.
Ты промерз и первые прикосновения как теплый язык собаки.
Потом птицы, и будто не слышишь, просто что - то забивает гул машин.
Потом слух разделит природу и бездушие.
А запах травы защекочет внутри слезами по детству.
Зной лета это только детство. Там, где было тепло безусловно. Смело и завораживающее.
Помнишь, как тикали часы в тишине комнаты, а солнечный луч утра скользил по полу к твоему лицу?
Ты не отрывал от него глаз.
Этот звук и этот луч не забудешь никогда, как и выдох летнего зноя на твою кожу.
Лето перемажет тебя пломбиром, лимонадом. Иргой, клубникой и зеленью травы. Сожжёт твой нос, остудит рекой и вкрадчивым ночным воздухом у костра.
В эти летние ночи, сейчас, ты имеешь право забыть себя, и как зовут тех, кто был с тобой вчера.
И это пустяки! Ты вспомнишь тех, кто был тридцать лет назад.
Помнишь, каково лежать на спине в ромашках, ковыле или траве?
Смотришь в небо и гордишься, что не щуришься. Нет ни облачка, а надеешься на грибной дождик.
Такой, что б тепло и озона в нос. Надеешься на магию.
Улыбаешься сейчас?
Ты помнишь этот воздух. Как и тридцать лет назад. Как тиканье часов и солнечный луч. И имена друзей.
А помнишь клевер? Там четыре листика. И желание ты тоже помнишь. Оно сбылось? Или стало не нужным? Не важно.
Краски лета другие. Как в трубочке калейдоскопа. Ты же разобрал его тогда? Надо было обязательно увидеть эти драгоценные камни. А там четыре простых стеклышка. Как листиков у того счастливого клевера.
Твои желания для кого-то простые стеклышки, а для тебя клевер и калейдоскоп из драгоценных камней с уникальным рисунком.
Почему ты искал клевер? Не забыл?
Зелень деревьев, аромат акаций, гомон дворика родного дома и ощущение жизни впереди.
Ожидание чуда.
Почему бы ему не помочь?
В него же просто надо верить.
Может ты загадал тогда стать хоть на минутку дельфином и ощутить на спине соленое море.
Ты вырос и создал свой мир дельфинов. Почти демиург.
Вспомни, проснувшись, клевер.
Однажды будет июль.
Следи за лучом утреннего солнца по полу...
Наблюдатель. За стеклом
Мои воспоминания начинаются в тот момент, когда я ещё не умел ходить, да и стоял я плохо. В памяти очень чёткие картинки из разных периодов меня. В них есть цвет и звук, и больше ничего. Ни запаха, ни эмоций.
Я ощущаю себя-личность отдельно и внутри себя-тела. И, если я-тело является частью внешнего мира и зависит от него, то я-личность отделена от внешнего мира и наблюдает за ним, причём, без особого на то желания. Наблюдатель поневоле. Я - камера оператора на свадьбе, был в гуще событий, но не участвовал, безразлично пропустил через себя ваши эмоции и запомнил их.
И проблема не в том, что я не могу стать частью мира и происходящих действий, а в том, что я ни черта не понимаю в поведении людей. Я могу в голове представить трёхмерную работающую модель механизма, сделать на ней разрезы и сечения и перенести это всё на бумагу в виде чертежа; я легко разбираюсь с системами, например, слаботочными, так как представляю их функционирование в виде модели; читать чужой код на ЯП, которого я не знаю, довольно просто; но понять поведение людей, мотивы поступков, цели и прочее я так и не смог. Потому что, нет правил, нет чёткой инструкции и соглашений.
Есть какие-то стадные шаблоны, которые свойственны большинству людей и их легко запомнить, не вдаваясь в подробности их возникновения. Например, надо обязательно здороваться и желательно прощаться. Зачем? Смысл? А это их, нормальных человеков, обижает, если ты без "ритуальных танцев" задал вопрос по делу и, получив ответ, оставил человека. Или, орать на салют - это не примативное поведение примитивных людей, а восхищение красотой.
На мой взгляд муравьиная суета имеет больше смысла, чем действия окружающих людей. Я как пожарный в театре - ничего не понимаю, наблюдаю какую-то дичь на сцене, иногда меня тоже туда вытаскивают что-то изобразить и потом я снова сижу за кулисами и не понимаю, что сейчас было, боюсь предположить, что ещё будет.
Я много раз пытался наладить общение с миром людей. Я потратил время и нервы на это, но всё впустую. Причина - я не испытываю эмоций. Не умею радоваться вместе, сострадать, поддерживать, разделять чувства. И сам я не испытываю желания общаться. Общения, для меня, это работа, я от него устаю.
Самая сильная положительная эмоция - чувство приязни. Я испытываю её к близким родственникам, жене и детям. Это чувство доверия и комфорта. Эмоция возникает при общении. К остальным людям я испытываю неприязнь разной степени силы и стремлюсь минимизировать общение.
Самая сильная отрицательная эмоция - ярость. В состоянии ярости я теряю управление собой и теряю память, начинаю крушить всё вокруг себя, стремясь уничтожить причину, вызвавшую ярость. Это чувство легко возникает от громких звуков, источником которых являются люди: громкая музыка, крики. Состояние усугубляется наличием рядом людей. Моя жена знает, что тащить меня на улицу в праздник чревато - через 15 минут нахождения в жужжащей толпе у сцены меня начинает трясти и бросает в пот от трудно сдерживаемого желания начать бить людей. Обычно, я представляю, как заливаю их напалмом и их тупые лица с раззявленным ртом плавятся в огне.
Основное моё эмоциональное состояние - равнодушие. На лице лёгкая улыбка (я научился, да), ровное внутреннее состояние, целеустремлённость и полное равнодушие. Я выдавливал слёзы на похоронах матери, она долго болела и смерть не стала неожиданностью, но и чувства потери я не испытывал. Когда мой ребёнок был в коме, то я ничего не чувствовал, я ждал, чем всё закончится. Конечно, я изображал горе. Я прекрасно научился мимикрировать под нормального человека ещё в детстве. Это сейчас, в 40+ лет, я могу наплевать на всех и быть собой.
Тяжелее всего было в подростковом возрасте, я тянулся к сверстникам как умел, а жестокие дети оттаптывались на моих слабостях, которые я не умел маскировать. Тогда-то я и стал менять себя. Это был для меня вопрос выживания. Результатом изменений в себе стала не только имитация нормального человека, но и приобретённые мизантропия и снобизм. Теперь я не убегаю от конфликта в шкаф, а с удовольствием оттаптываюсь на противнике, витиевато и с задором смешивая его с говном. Да, я не понимаю людей и не вижу смысла в их поведении, но задевать за живое и обесценивать идеалы я научился на отлично. Вы же и научили вашим нормальным поведением. Теперь я тот самый "абьюзер" пориджей, сосед-вредитель, зануда и просто гад, но эти мои качества вы узнаете только, когда решите включить своё говняное музло в полночь, или когда оставите ваше типовое кредитокорыто на тротуаре, или когда пришлёте мне отписку вместо полноценного ответа, или когда вы делаете то, что делать не надо.
Я изо всех сил стараюсь соблюдать правила (законы, нормы общества, традиции). Правила упорядочивают жизнь. Порядок - это хорошо. Но при этом я - ненормальный. Вы буквально подтираетесь любыми правилами, творите всё, что заблагорассудится. И вы - нормальные. Знаете, я лучше так и проживу свою жизнь "за стеклом", чем стану частью вас.
Иногда в пике приступа мизантропии меня посещает мысль, что я из той волны мутантов, что движут эволюцию. Что я следующая ступень развития человека. Или тупиковая ветвь.
P. S. В юности написал стих после очередного разочарования в "друзьях".
Висеть в коробочке на нитках
Не так приятно, но, порой,
Хлебнув от мира зла с избытком,
Хочу в коробочку домой.
P. P. S. Вот, кстати, ребята довольно точно описали моё виденье мира людей. Parasite Inc. - Function or Perish. Музыка громкая и тяжёлая, осторожно. Мне нравится.
Наблюдатель. Введение
Ссылку на этот пост я буду ставить в начале каждого следующего поста этой серии. Серия постов о том, как я, ДИМАС (домосед, интроверт, мизантроп, аутист, сноб), вижу вас, нормальных людей, и вашу жизнь.
Посты пишу в рамках терапии нарушений коммуникации, вызванных синдромом Аспергера.
О своём диагнозе я узнал в 40 лет. Хотя бы получил объяснение всех моих проблем во взаимодействии с людьми и миром.
Я люблю тишину и покой. Людей не люблю, стараюсь избегать любого общения или другого взаимодействия. Я вас не понимаю, вы - странные. Всю свою жизнь я слежу за вами и пытаюсь быть как все.
Как бы вам ни нравилось то, что я пишу, но это моя картина мира.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509