Древняя Сила. часть шестая
Глава 2. Бегство
Продолжение штурма
Я стоял над разрезанной тварью и телом солдата, и в голове крутилась одна мысль, как заевшая пластинка:
Я уже пытался сбежать. И не вышло.
Теперь я вспомнил. Не целиком – обрывками, как сквозь туман. Неделю назад – тот самый побег. Я вырвался из камеры, поднялся почти до самого верха… А потом – чёрная пустота. Не сон. Не обморок. Ничто.
Очнулся в новой камере – с бронированной дверью, с камерой наблюдения в углу и… с чипом в голове. Тонким, едва уловимым импульсом под черепом, будто кто‑то встроил в мозг радиомаяк.
Сердце заколотилось так, что, казалось, вот‑вот вырвется из груди.
Если чип убьёт меня при попытке выйти за пределы комплекса, то весь этот штурм – бессмыслен. Спецназ не спасает. Он ликвидирует. Уничтожит всех – персонал, охрану, тварей… и меня в том числе. Для них я не человек. Я – угроза. Или хуже – ресурс, который нельзя выпускать на волю.
Нужно найти способ удалить чип. Но как?
Я вернулся к месту побоища. Воздух был густым от запаха пороха и крови. Среди тел персонала – в рваных халатах, с пистолетами в руках, с лицами, застывшими в последнем крике – я нашёл телефон. Старый, без антенны, с треснувшим экраном. Никакой связи, только внутренняя память.
Пролистал десятки страниц: отчёты, графики, списки реактивов… Бессмыслица. Пока не наткнулся на одно сообщение, выделенное красным:
«В связи с недавней попыткой побега одного из сильнейших объектов (спровоцированной начальством), прошу перевести меня с этажа камер содержания на верхний уровень лабораторий. Условия работы небезопасны. Объект 317 проявил признаки нестабильной регенерации и внезапного прорыва Силы. Риск повторного инцидента – 87%.»
Меня причисляли к «сильнейшим».
А побег… был поставленным.
Горечь подступила к горлу, будто я глотнул кислоты. Я даже не человек для них. Я – оборудование. Испытательный стенд. Живой манекен, на котором Разин проверял, насколько далеко можно зайти, прежде чем Сила сломает разум.
На телефоне не было ни слова о чипах. Ни схем, ни протоколов. Значит, искать придётся самому. В лабораториях. В записях. В трупах тех, кто знал слишком много.
По пути я дважды сталкивался с тварями – не теми, что бегают слепо, а охотниками. Первую я снёс «проколом» ещё на подходе. Вторая попыталась обойти сбоку – но я почувствовал её по вибрации в поле Силы, как по жилам прошла дрожь. Ударил «рубящим лезвием» – и тварь рассыпалась на куски, будто её собрали на скорую руку из старых запчастей.
Теперь я действовал быстрее. Увереннее. Но внутри всё дрожало. Каждый раз, когда я выпускал Силу, казалось: это не я. Это не может быть я. Это – то, чем меня сделали. Не человек. Оружие.
Потом я почувствовал её.
Не тварь. Не конструкт. Живое существо. Спрятанное в лаборатории за дверью с треснувшим стеклом. Слабое, но целое. Человеческое.
Я замер у входа. В голове мелькнула мысль: «Ловушка?» Но Сила не врёт. Она чувствует страх, боль, надежду. А в той комнате – была надежда.
– Девушка, выходите, – позвал я, стараясь говорить спокойно, чтобы не спугнуть. – Я не из военных. И не мутант.
Из‑под перевёрнутого стола выглянула девушка в респираторе, с пистолетом в руке. Лицо – бледное, почти прозрачное, глаза – мутные, будто покрытые пеленой.
– Это пары формальдегида, – сказала она, снимая маску. Голос – хриплый, но твёрдый. – Единственное, что помогло уйти от конструктов. Они не переносят этот газ. Глаза закрыть не успела…
При слове «конструкты» у меня в голове вспыхнули обрывки воспоминаний: Разин, установка, тела, сшитые из кусков… Руки с клешнями, ноги с копытами, глаза без зрачков.
Но я не знал, как это называется. Просто видел. И знал: это – не природа. Это – лаборатория.
– Вы слепы? – спросил я.
Она кивнула.
– Газ повредил зрение.
Я не думал. Просто подошёл, коснулся её висков – и вспомнил: меня учили лечить. Не как доктора. Как техника. Как того, кто должен восстанавливать оборудование, чтобы оно снова работало.
Представил, как хрусталики возвращаются в норму, как нервы восстанавливают связь с мозгом… и отправил Силу в её глаза – не резко, не как удар, а как тонкую нить, как шов.
Она заморгала. Сначала – удивление. Потом – ужас.
– Ты… один из объектов! Полу‑мутант! – пистолет снова поднялся, дрожащий, но направленный точно в грудь. – Не трогай меня!
Я отступил на шаг. Не из страха. Из уважения.
– Вот такая благодарность за то, что ты снова видишь?
Она замерла. Взгляд – теперь ясный, чёткий – скользнул по моему лицу, по куртке с нашивкой «Объект 317», по рукам, всё ещё пульсирующим Силой. Рука дрожала, но палец не нажал на спуск.
– После побега Объекта 317… каждому вживили чип в кору головного мозга, – сказала она тихо. – Он уничтожает объект при попытке покинуть комплекс. Взрыв в нейронной сети. Мгновенная смерть.
– Я и есть Объект 317, – ответил я, не отводя взгляда.
Она побледнела ещё сильнее. В её глазах – не страх. Узнавание.
– Ты… тот самый?
– Да. И теперь мне нужна помощь. Где удаляют чипы?
– В отделе трансплантологии. Этажом выше. Но туда не пройти одной. Там… другие твари. Не такие, как в коридорах. Те, что ждут.
– Тогда пойдём вместе, – сказал я. – Но держись позади. И не стреляй – скорее всего, попадёшь в меня.
Она кивнула. В её взгляде больше не было враждебности. Только усталость.
Мария, так она представилась, опустилась на корточки у тела убитого охранника и вытащила из его кармана фляжку. Отпила глоток – не воды, а крепкого чая с перцем, как она объяснила, – и лишь тогда заговорила.
– Разин нашёл меня на химическом заводе в Москве. Я работала инженером по очистке сточных вод. Ничего особенного. Но однажды ко мне подошёл человек в чёрном костюме, показал удостоверение с печатью «Фонд перспективных технологий». Сказал, что видел мои публикации. Предложил работу мечты: высокая зарплата, передовое оборудование, полная автономия. Я… поверила. Думала, наконец‑то смогу применить знания не на очистных, а на чём‑то настоящем.
Она замолчала, сжала фляжку так, что костяшки побелели.
– Первые две недели здесь были… почти нормальными. Лаборатории, эксперименты, даже кофе по утрам. А потом начались «камеры содержания». И «объекты». Я поняла слишком поздно: это не работа. Это – рекрутинг. Они не нанимают. Они отбирают.
– А тебя похитили? – спросила она, подняв на меня глаза. В них не было сочувствия. Только усталое любопытство.
– Да. Подъезд, удар током, укол… и вот я здесь.
Она внимательно посмотрела на меня – будто пыталась что‑то вспомнить. Не лицо. Не голос. А ощущение. Как будто где‑то в записях, в досье, в архиве камер она уже видела мою Силу. Но не успела – или не захотела – понять.
Потом быстро отвела взгляд.
Мы поднялись на нужный этаж. Воздух здесь был тяжёлый, пропитанный запахом крови, хлорки и чего‑то сладковато‑химического – будто смесь формалина и расплавленного пластика. В коридоре рыскали твари – но не те, что раньше. Эти были крупнее, страннее… с телами, собранными не по анатомии, а по расчёту.
Одна из камер – та, что у лестницы, такая же бронированная, как и моя – была проплавлена. Не выбита. Не сорвана. А расплавлена, как воск под пламенем. Края двери стекли в пол, будто их разогрели изнутри невидимым огнём.
Я не знал таких способностей.
Или… забыл.
В лаборатории трансплантологии царил хаос. Компьютеры мёртвы, экраны – треснувшие, с застывшими синими пятнами. Документы разбросаны по полу, будто их кто‑то в панике рвал на части. На столе – скальпели, щипцы, шприцы с мутной жидкостью. А на полу – тело учёного, окружённое гильзами. Он умер, стреляя до последнего патрона. В зубах – обрывок бумаги с надписью: «Не доверяй…» – дальше – кровь.
– Здесь вживляли чипы, – сказала Мария, оглядываясь с тревогой. – В кору, через затылочную кость. Но как их удалять – не знаю. В записях писали: «только при полной стабилизации носителя». А что это значит – никто не объяснил.
Я подошёл к столу, перебирая бумаги. В одном из журналов упоминалось имя – Петров, заведующий экспериментальными камерами. А это – этаж, где создавали монстров. Где рождались «конструкты». Где, возможно, знали правду о чипах.
Пока я читал, в комнате что‑то изменилось.
Не звук. Не движение.
Тишина стала плотной. Воздух – тяжёлым, как вода перед грозой. Даже пыль повисла в воздухе, будто боялась упасть.
– Ты кого‑нибудь видишь? – прошептала Мария, прижавшись к стене.
– Нет, – ответил я, не отрываясь от записей. – Но кто‑то здесь есть.
И тут я заметил: в воздухе колеблется невидимый шар, диаметром метр. Ни звука. Ни запаха. Только ощущение – будто рядом разорвалась реальность. Пространство дышало. Пульсировало. Ждало.
Коготь вырвался из пустоты – в сантиметре от моего горла. Острый, чёрный, с прожилками синевы, будто выкован из теней.
Я отпрыгнул. Мария, вопреки приказу, бросилась к двери – не в панике, а с надеждой: «Если выберусь – выживу».
Тварь – невидимая, существующая вне нашего пространства – мгновенно оказалась у выхода. Один удар – и она упала. Второй – и всё кончилось.
Я не мог достать тварь.
Пока она не атаковала – она была неуязвима.
Но в момент удара… в разрыве пространства… я увидел её.
И вспомнил: меня учили не только лечить.
Ещё – разрушать.
Когда коготь снова появился– я не стал ждать. Схватил его, как ручку двери, и вогнал Силу внутрь. Не как удар. Как вирус. Как огонь в сухой траве.
Ткани мутанта начали распадаться, как тлеющая бумага. Кожа почернела, кости затрещали, плоть испарилась в дым. Раздался глухой гул – будто мир вдохнул и выдохнул одновременно – и шар лопнул.
На полу осталась мерзкая туша: свиное тело, человеческие руки с обломанными ногтями, без глаз, без лица, без даже намёка на душу. Только плоть. Только ошибка.
Я подбежал к Марии.
Она лежала на боку, с открытыми глазами. В них – не страх. Понимание.
Было поздно.
Я опустился на колени. Руки дрожали.
– Я сказал держаться позади…– прошептал я.
Но она уже не слышала.
Я стоял среди мёртвых – учёного, Марии, монстра. В комнате пахло озоном и горечью. Я поднял с пола её фляжку. В ней ещё оставался глоток.
Выпил.
Чай был горьким. Как правда.
для тех, кто не хочет ждать продолжения, полная книга на Литрес
