- Вам необходимо потенцировать мыслительные процессы вдыхаемыми веществами? Разумеется - токсичность этой сгорающей травы не столь угрожающая для одного раза, поэтому, прошу, не стесняйтесь.

- Благодарю, - я пошарил в карманах в поисках зажигалки. Там, как и ожидалось, было пусто – видимо, выпала, пока я лежал, и ныне досыпает за меня на кушетке. – Увы, придется обойтись без потенцирования. Да Бог с ним. Так о чем мы? А, о причине… Тут все, как бы вам сказать, не так просто. Единой причины, разумеется, нет. Есть некоторая их совокупность, которая и приводит к той картине, которую мы имеем радость наблюдать.

- Например?

- Например, наше любимое русское «авось». Это слово, если вы не в курсе, иллюстрирует наше отношение к событиям жизни, в частности – событиям негативного характера. Каждый человек, буде здоров и цел физически, искренне верит, что смерть бывает только с другими, СПИД – это удел только наркоманов и лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, а туберкулез можно подцепить, только отбывая срок в пенитенциарных учреждениях. А размышляя таким образом, он, естественно, и пальцем не шевельнет, чтобы что-то изменить в медицине, даже зная о ее нынешнем положении. Знаете, у нас есть такая поговорка – пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Это как раз то, о чем я говорю.

- А остальные причины?

- Еще одна, - вздохнул я, - заключается в том, что нас, медиков, считают в быту кем-то вроде кровожадных каннибалов. Утрирую, конечно, но лечение всегда ассоциируется с болью – и не обсуждается даже, что ценой меньшей боли происходит избавление от гораздо большей боли, а то и смерти. Поэтому простой рядовой обыватель испытывает к слову «врач» некоторое отвращение, так как слово это ассоциируется с болезненными состояниями, о которых и вспоминать-то не хочется. Не любят нас люди, понимаете?

- Но вы же работает во имя их? – удивился «Чебурашка». Удивился уже менее выраженно, видимо, стал привыкать к изрекаемым мной алогизмам. Вот дал я ему, чувствую, повод поразмышлять на досуге.

- И что? Думаете, это способствует адекватной оценке и уважению?

- Судя по вашему тону, нет. Но почему?

- Знаете, в человеческом организме есть два самых загрязненных места, наиболее опасных в плане возникновения инфекционных заболеваний? Это рот и анус. Одно отверстие служит для приема пищи, другое – для выведения оставшихся от нее шлаков.

- Я достаточно знаю вашу анатомию.

- Вот и чудно. Понимаете, в чем самый смех? В том, что рот намного опаснее ануса. В прямой кишке хоть и кишит микрофлора, а ее испражняемое жутко воняет, все же это своя, родная флора, менее опасная для организма хозяина. А вот во рту у нас, вследствие приема пищи, засовывания пальцев, ручек, иных предметов, дыхания при заложенном носе, собираются куда более опасные гости. Список заболеваний, которые они могут вызвать, не уместится на одном листе. Но, тем не менее, поскольку рот ассоциируется с приятным – с приемом пищи, поцелуями, например – его любят, о нем пишут в стихах, изображают крупным планом на фотографиях, заботливо украшают помадой и татуажем. А вот анус, не смотря на всю важность своей функции, в частности – избавлять организм от той гадости, что попало через рот, таким уважением не пользуется, считается чем-то неприличным, противным, грубым и презренным. Люди сознают его важность и значимость, когда, пардон, припрет – но не более. Между собой они никогда не будут обсуждать и восхвалять свой или чей-то анус. Даже сам акт дефекации ассоциируется с болью, неприятными ощущениями и столь же неприятными запахами. Молчу уж про неприятные воспоминания, когда потребность в этом акте возникла в переполненной маршрутке, стоящей в пробке. Если вы поняли аналогию, то мы, медики, сейчас играем роль того самого ануса. В нас, безусловно, нуждаются, нуждаются еще как – но заботиться о нас никто не собирается, потому что мы одним своим видом напоминаем простому человеку о том, что болеют все и все мы смертны. Нас наделили недюжинными обязанностями, но отказали во всех, практически, правах. И после этого, лишив нас прав простого человека, требуют от нас выполнения функции бога.

- Скажите, - осторожно поинтересовался «Чебурашка», - а что, в таком случае, побудило вас стать медиком? Судя по вашим высказываниям, эта работа вредна, неуважаема, опасна, тяжела физически – почему же вы избрали ее, а не что-нибудь более легкое, неопасное и уважаемое?

- Помните, я говорил о героизме? Скажите мне, а что побуждает человека, рискуя собой, бежать в горящий дом и вытаскивать оттуда задыхающегося в дыму одинокого дедушку-паралитика? О логике здесь говорить не приходится – упомянутый герой здорово рискует, спасая заведомо нефункционального в общественно-полезном смысле индивида, рискует потерей собственной жизни или здоровья. Размен неравноценный, знаете ли. Горе для семьи и родителей, которые вполне реально могут в этот момент потерять отца, сына и кормильца в одном лице, будет гораздо сильнее, чем горе посторонних людей, узнавших, что одинокий пенсионер зажарился живьем. Но, тем не менее, он бежит, обжигается, задыхается – но спасает! Зачем? Куда в этот момент смотрят его инстинкт самосохранения, здравый смысл, чувство ответственности перед родными и близкими? Ведь он реально рискует, спасая одну постороннюю жизнь, загубить с десяток других, родных?

Юноша помолчал, рассматривая собственные руки. Было видно, что он судорожно пытается найти ответ, но поиск явно затянулся, утонув в судорожном перебирании аргументов.

- Вы говорили о внутренней потребности как мотива героического поступка, - наконец ответил он. – И о высших побуждениях. Дело в них, правда?

Я кивнул. Сверчок, словно ждал этого жеста, снова завел свою пронзительную песню.

- То-то и оно, уважаемый.

- Но, - заколебался пришелец, - в таком случае, откуда берется ваша ирония и равнодушие в отношении того бездомного? При вашей работе из высших побуждений?

- Защитный механизм, - пожал плечами я. – Человеческая психика – это очень хрупкое и легко травмируемое образование. Если мы начнем всерьез и близко воспринимать беды и проблемы каждого человека, мы долго не протянем. Сгорим заживо. Может, это и красиво в глазах ста человек, вылеченных мной – гореть в огне сопереживания их болезням, но вот десять тысяч невылеченных, оставшихся вследствие этого без медицинской помощи, будут немного недовольны.

- Но упомянутые вами высшие побуждения…

- Послушайте, - потеряв терпение, перебил я. – От нас требуется спасение жизней. Но любить каждого спасаемого мы не обязаны. Тот пресловутый герой, вытаскивая пресловутого деда из задымленной комнаты, не будет петь ему дифирамбы. В девяти случаях из десяти он будет сыпать при спасении такими матюками, что дерево покраснеет! Но спасет же! И никто из чествующих его за этот акт героизма, включая дедушку, не попеняет ему за это проявление эмоциональной лабильности, раз он сделал то, что сделал. Это и отличает героев от нас – общественное отношение. Ни одного человека из толпы никто не пихает в спину со словами: «Давай, твою мамашу, шевели лапами, спасай!» - он это делает добровольно. Никто из той же толпы не скажет: «Как ты, скотина, деда тащишь – не видишь, рукав на рубашке порвал?!». Ни у одного свидетеля этого спасения не повернется язык сказать: «Ладно, спас – все, вали отсюда, дальше без тебя разберемся». Понимаете? Между понятиями «хочу добровольно» и «должен по гроб жизни» есть очень ощутимая разница.

- А что мешает вам уйти, раз все обстоит так, как вы описали?

Я устало улыбнулся.

- Знаете, Чебурашка, был такой случай в моем глубоком детстве. Дом наш был старый, с маленьким двором, во дворе лавочка стояла, а над ней сетчатый навес – вроде как беседка. Только толку от этого навеса не было, ни от дождя он не защищал, ни от солнца. И был у нас во дворе старик Васильич, с двадцать шестой квартиры. Как-то взял он, да и посадил около этой беседки черенки винограда. Купил их за собственные деньги, ежедневно ухаживал, как за дитем родным – благо, не было у него никого, всю душевную теплоту он на этот виноград перенес. Зимой его в полиэтилен и рубероид кутал, опрыскивал его чем-то, окапывал, поливал. Виноград вытянулся, пустил лозы, заплел беседку, стал даже плоды давать. На лавочке, особенно летом, просто рай стал – прохладно, тенек, виноградные гроздья рядом растут. Люди стали там по вечерам собираться, а до того все по квартирам сидели. Сблизились, в беседке сидя, так, как не сближались за все годы жизни в этом доме. Хотя все и ценили это, но помогать Васильичу никто не рвался. Мол, старается человек, ну и пусть старается, раз внутренняя потребность у него такая. И нам, добрым людям, не грех потешиться. Дедушка это знал, но не принимал близко к сердцу, все копался в земле. Но в один прекрасный день, я лично это видел, он шел мимо лавки, когда там сидели три наши языкастые бабки с первого подъезда. Их все, сколько помню, «скалозубками» называли. Ядовитые были бабенки, для каждого острое слово припасено было. Одна ему и крикнула тогда через весь двор: «Чего ты, старый хрен, так за лозой паршиво ухаживаешь? Виноград твой в этом году – кислятина, в рот взять противно!». Васильич аж побледнел, когда это услышал, за перила схватился. Мы с ребятами, помню, мяч бросили, домой его проводили, хотели даже бригаду «Скорой» вызвать, только он не разрешил. Слезы, помню, у него в глазах стояли. Это была обида, страшная, глубокая. И с тех самых пор он не подходил к винограду вообще. А тот, словно чувствовал – перестал плодоносить, как раньше, зарос паутиной, а пару лет спустя вообще засох. Двор остался без беседки, а дом – без Васильича, он умер годом позже.

- Поучительно, - после длительной паузы произнес юноша. – Я искренне соболезную. Но…

- Речь шла о простом винограде. Васильич мог уйти. А мы работаем не с виноградом, и уйти не можем. Потому что лучше всех представляем, к чему приведет наш уход. Мы – рабы этой системы. Мы попали в рабство понимания нашей незаменимости для остальных, и не в силах теперь разорвать эти оковы. Мы можем ненавидеть пациентов, презирать их, злиться на них – но мы не можем не спасать. Но люди не хотят этого понимать, потому что не хотят заглянуть в душу врача, считая это слишком обременительным. Разовый добровольный героизм в почете, ежедневный «обязательный» - в потребительском презрении. Спас – пошел вон! Вылечил – проваливай! Если раньше путь медика был прогулкой по ровной дороге, то теперь он превратился в бег с препятствиями. Если раньше вопрос оплаты определял, как нам жить, то теперь он определяет, как нам выживать. А любой человек, загнанный в угол, вне зависимости от степени своей человечности, борясь за выживание, становится волком. И требовать у волка сочувствия – нелепо.

Наступила тишина, прерываемая гудением лампы и трелями разошедшегося в недрах ЦСО сверчка. Мы молчали.

- Люди хотят жить, - медленно произнес «Чебурашка». – Люди ничего не делают для этого. Люди хотят быть спасенными. Люди презирают и истребляют своих спасателей. Люди говорят о ценности жизни словами. Люди растаптывают эту ценность действиями. Какое будущее у вас, люди?

Я пожал плечами. Вопрос не ко мне, правда?

- Правда, - ответил на мою мысль пришелец. – Я благодарю вас за разговор, доктор. И… искренне надеюсь, что наша встреча когда-нибудь состоится еще, и тема беседы будет не столь болезненной ни для вас, ни для меня. Прощайте.

Он легко поднялся и направился к выходу из кабинета.

- Послушайте, - обратился я вслед уходящей спине. «Чебурашка» обернулся, вопросительно изгибая брови. – А почему бы вам не забрать того бродягу? Ну, не знаю… в качестве экспоната, хотя бы. Думаю, для него все равно это будет лучше, чем замерзать на лавке.

Мой ночной гость печально улыбнулся.

- Я не вправе. Как и вы, я раб своей системы, и не могу пойти на нарушение ее правил. Даже если бы очень хотел. Всего вам хорошего.

Он замолк, махнул мне рукой, звякнув своей цепочкой, и исчез дверью.

- Раб системы, - угрюмо буркнул я, доставая карту вызова. – Как же… Демагог хренов!

Карта писалась туго, несмотря на то, что липовую документацию писать я был обучен – жизнь заставила. Разговор с пришельцем, откуда бы он ни был, не шел из головы. Не то, чтобы он меня сильно взволновал – ничего нового я не озвучил – просто выраженные в словах мысли, да еще скомканные в одну живую тему, оказывают совершенно иное влияние. Часто, когда напомнишь себе, как все плохо, вслух, становится вообще невмоготу.

- И почему ты на мою голову свалился? - посетовал я, ставя диагноз «ОРВИ» и торопливо дописывая «Даны рекомендации» в графе «Оказанная помощь». – Попал бы на Офелию – та бы тебя послала подальше и спать пошла со спокойной совестью. А тут…

Дверь в амбулаторный кабинет со скрипом распахнулась, впуская струю морозного воздуха, плывущего по коридору. Чебурашка, как и его предшественники, заходящие к нам на огонек, не затруднил себя закрытием входной двери в приемном. Я зябко поежился, посмотрел в окно. Сквозь дрожащие тощие ветки алычи, кое-где робко набухшие почками, мерцал ночной фонарь на соседствующей с нами автостоянке. Даже он казался замерзшим. Какая же там холодина, на этой улице, если даже здесь меня до костей пробирает?

- Чтобы тебе в турбулентность попасть, - в сердцах высказался я, доставая сотовый. – Астероид словить куда-нибудь в бампер! Провокатор чертов…

После нескольких гудков трубку сняли.

- «Скорая помощь», - ударил мне в ухо резкий голос Инны Васильевны.

- Э-э… девушка, - зажав нос и растягивая слова, прогундосил я. – Я, это… жилец дома номер шестнадцать по улице Гагарина, тут мужчине на улице плохо. Он упал и трясется, я вот видел с окна.

- Где он?

- На лавке лежит. Кажется, голова у него разбита…

- На какой лавке, адрес, ориентиры?

Я, давясь голосом, сообщил услышанное от Чебурашки.

- Бригада будет, встречайте.

Звонок оборвался. Я спрятал сотовый в чехол на поясе и начал неторопливо писать сообщение в поликлинику моего района. Вот смеху-то будет, если бы вдруг участковый врач узнал, о каком пациенте я ему сообщаю! Интересно, жители какой-нибудь там Альфы Центавра входят в его компетенцию? Ладно, пусть лучше он позвонит в дверь бабки Танской, которая взяла за обыкновение рассказывать анамнез заболевания, начиная со своего перинатального периода. В карте, по крайней мере, я указал ее адрес. Старой калоше не мешало бы напомнить, что, помимо «Скорой», существуют еще другие звенья здравоохранения, в которые нужно обращаться с «голова болит» и «бок немеет».

- НА ВЫЗОВ БРИГАДЕ ВОСЕМЬ, ВОСЬМОЙ, ФЕЛЬДШЕР МИРОШИН! – грянуло по коридору.

Ну, разумеется! Если вызов уличный и «бомжицкий», то это мой. Я даже не колебался, набирая «03» - знал, что кроме меня, никого туда не отправят. Хихикнув в кулак, я сделал максимально недовольное лицо и профессионально-усталой походкой направился из амбулаторного к диспетчерской.

Белый прямоугольник карты вызова уже дожидался меня, засунутый за оргстекло окошка, отделявшего диспетчерскую от коридора.

- Черт с ним, - бормотал я, тихо, чтобы не услышала Инна. – В конце концов, напишу ему гипотермию да отволоку в «тройку». Там Дина в приемном сегодня, положит куда-нибудь, если попрошу…

Автор - Олег Врайтов.

Доброго дня, пикабушники и пикабушницы! Закончил озвучивать и теперь маюсь, не знаю чего бы еще поговорить в микрофон. Вот и решил спросить вас, может у вас есть идеи или заветные книжки которые я мог бы озвучить?

Жанры: фантастика, фентази, постапокалипсис, ЛитРПГ и может быть ужасы.

Рассмотрю все варианты, но так как делаю на голом энтузиазме, то книга мне должна понравится. Вот такой я привереда :)

p.s  Я озвучиваю исключительно для фана, а не для заработка. Мне просто это нравится.

p.p.s  Кстати тут ведь есть пикабушники которые пишут свои рассказы? Я бы мог попробовать озвучить ваше творчество.

p.p.p.s  Ни в коем случае не хочу обидеть авторов, но я сам яростный фанат аудиокниг и мне обидно, когда хочешь послушать книгу, а она не озвучена и вряд ли когда будет.

@Abat15

"Дело в том, что само по себе ведение военных действий не является военным преступлением. Гибель, в том числе массовая, мирных жителей - тоже не является военным преступлением сама по себе, так как на войне возможен сопутствующий ущерб.

Уничтожение жилых объектов, объектов культуры и т.п. - тоже не является, если в этот момент они определяются как законные мишени.

Собственно, почти всё международное право относительно военных преступлений - это регулирование того, что является законными мишенями, а что не является законными мишенями.

Например, если военные засели в доме, где находятся мирные жители, и ведут обстрел оттуда - то они совершают военное преступление (прикрытие живым щитом) и приравниваются к международным террористам. При этом уничтожение огневой точки, в том числе вместе со всеми мирными жителями рядом с ней - это не военное преступление, потому что огневая точка представляет собой законную мишень.

Бомбардировки городов сами по себе - не военные преступления, потому что в городах находится важная для ведения военных действий инфраструктура. Законными мишенями являются мосты, аэродромы, любые военные объекты и так далее. При этом, если есть угроза жизни мирным возле военных объектов, то вся ответственность за их гибель лежит не на той стороне, которая разрушила объекты, а на противоположной стороне.

Например, российские военные уничтожили важный инфраструктурный объект связи в Киеве, предупредив о ракетном ударе за несколько часов. После этого киевские власти показали кадры, что в результате удара погибли мирные жители. С точки зрения международного права, киевские власти сами зафиксировали собственное военное преступление и с этого момента могут быть приравнены к террористам. Тут как бы сразу две статьи - одна в том, что они не обеспечили безопасность мирных жителей, вторая в том, что использовали "живой щит". И если первую можно как-то смягчить до "преступной халатности", то вторая - однозначно терроризм.

Другой пример - раздача мирным жителям оружия. На войне людей делят на гражданских, военных (в том числе официально оформленных партизан) и бандитов. Мирный житель, не записавшийся в военные силы (хотя бы в качестве партизана) - это бандит. У бандитов прав намного меньше, чем у военных - например, военных, сдающихся в плен, нельзя убивать, к ним обязаны гуманно относиться. А бандита можно просто расстрелять.

И раздача оружия "только по паспорту" - это военное преступление, так как размывает грань между мирными жителями и военными. А те, кто этот преступный приказ выполнял, соответственно, - соучастники, со всеми вытекающими (а те, например, кто это оружие приходил забирать - по женевской конвенции являются бандитами).

Или, например, военным преступлением являются обращения к вражеской стороне в духе "нет вам пощады". То есть, собственно говоря, мы видим, как киевская власть совершает множество военных преступлений (я уже сам насчитал десятки), поощряет своих жителей совершать военные преступления, не фиксирует никаких военных преступлений РФ. А армия РФ действует крайне аккуратно с юридической точки зрения, избегает военных преступлений (та же бомбёжка Харькова, Чернигова, Мариуполя - это всё "законные мишени"), и при этом очень методично фиксирует военные преступления украинских военных.

Например, уголовные дела возбуждены по поводу расстрела медиков в Волновахе украинскими военными, которые лечили русских военных, по поводу пусков ракет и обстрелов по жилым объектам в демилитиризованных зонах или просто зонах, где нет военных действий и объектов (например, жилые дома возле Белгорода).

Так как какой же может быть итог судебного процесса по поводу военных действий в Украине в международном уголовном суде?

Я вижу, что доказать неправомерность самих военных действий будет крайне проблематично. А вот что касается военных преступлений - то пока мы видим, что доказанные (в смысле ясно зафиксированные) военные преступления совершает исключительно только украинская сторона, да притом не стесняясь и в огромных количествах.

Таких примеров очень много можно увидеть даже в украинских телеграмм-каналах. Недавно видел вот кадры из Мариуполя, как российский танк стреляет в жилой дом, а потом показывают пострадавших. Но перед этим видно, как из жилого дома стреляют - а это фиксация военных преступлений ("Азов" использует живой щит, то есть те, кто устроил в жилом доме огневую точку - приравниваются к террористам, а те, кто стреляют по этому дому - не нарушают женевскую конвенцию).

Или вот, когда украинцы призывают быть беспощадными, когда обвиняют всех русских (а не только причастных к военным действиям), когда привязывают к столбам мародёров - это всё фиксация своих же собственных военных преступлений."

Плюшки и плюсики сюда :

#comment_230138545

Нуёбана! Как же я теперь буду регаться в мобильных приложениях и играх.

Заявление Генпрокуратуры о признании Meta (Facebook, Instagram, WhatsApp) экстремистской организацией и ее блокировке поступило в московский суд. Заседание состоится 21 марта в 11:00 мск, пишет «РИА Новости».

     У нас всех в детстве были любимые игрушки. Очень разные.
Мне вспомнилась сегодня моя любимая кукла. Обыскала весь интернет, пересмотрела сотни фото, но похожей не нашла.

Я не помню толком, когда она у меня появилась, но помню что ее надо было спасать.
До меня она уже побывала в детских руках. Волос не было. Тушка была тканевая, набитая ватой и местами дырявая. Руки, ноги, голова из пластика. Глазки, ротик стерты. Пришлось куклу спасать. Мама приклеила белую ткань на голову, из ткани сделали длинные косы, сшили платья и юбки. Глазки, щёчки, губки нарисовали. Назвали Оксаной.
Как помню в моих играх она была главной красавицей. Я похоже ее жалела сильно.
Даже не помню куда ее отдали или просто выбросили, решив что я уже взрослая. В инете похожей не нашла. Зато получила заряд позитива, разглядывая фото игрушек СССР.

Давайте пороемся в воспоминаниях! И в инете за одно.
Во что играли, с кем засыпали, кого брали с собой на море.
Где сейчас ваши любимые куклы, машинки, кубики и конструкторы, мишки и котики? Поделитесь историями из детства и своими любимыми игрушками.

Такая тоже была.)