По дороге он по привычке купил в конбини кофе, говоря себе, что это отличное применение сэкономленных на метро денег. Когда он доставал деньги, чтобы расплатиться, из кармана выпала мятая бумажка со списком тем для курсовой. Все пункты вычеркнуты, ни один не вызвал у его куратора одобрения. Эдди уже несколько раз всерьёз задумывался о том, что пора поднять белый флаг и вернуться в родную Алабаму, но пока чувство гордости перевешивало. Что он скажет родителям? Как смотреть в глаза сестрёнке, которая так гордилась, что старший брат едет учиться в Японию?

Кофе на вкус было как подгоревший попкорн, но это было как раз то, что надо — мало что ещё могло хотя бы немного перебить утренние запахи рыбной каши для выдр и горячей резины от фенов, которыми сушат лотки в клетках.

Ночной сторож, бородатый Кондо-сан, выдал ему связку ключей. Звяк — и вся тяжесть дня уже на ладони: медблок, кормовой склад, какой-то странный сломанный ключ, годящийся только открывать пивные бутылки.

— Охайё, Эдди-кун. Как учёба?

— Отлично, — фальшиво улыбнулся в ответ Эдди. На самом деле он был ближе к нервному срыву, чем когда-либо раньше: японский давался ему очень тяжело, а без него он сам ощущал, каким тупым выглядит и для учителей, и для других студентов. "Я не тупой, честное слово, биология — моя страсть, просто языки не даются!" — мечтал сказать им он, но не мог.

Сегодня он начал со здания для ночных млекопитающих. Эдди  всегда старался закончить с ним побыстрее: там пахло отвратительнее всего, а он был сторонником подхода "сначала проглоти жабу". Счастье, что уборка занимала не так много времени.

Несмотря на отвратительную вонь, сами животные ему нравились, особенно медленные лори — тихие, спокойные, пугливые, безопасные.

Он расправился уже с половиной зала, когда краем глаза ему почудилось какое-то движение. Слегка вздрогнув, Эдди повернулся, и тут же с облегчением вздохнул. Он просто заметил своё отражение в стекле пустующей клетки, только и всего.

Клетка, тем не менее, была странной. Это была большая бетонная комната прямо посередине экспозиции, с двумя стеклянными стенами по обе стороны, так что посетители проходили мимо неё дважды. В общем, идеальное место, чтобы разместить там самое популярное животное... вот только все те месяцы, которые Эдди подрабатывал в зоопарке, она была абсолютно пуста. Бетонные стены, бетонный пол, тусклое жёлто-красное освещение, липкий полумрак в углах, отлично подходящий для ночных животных — которых в клетке, опять же, не было.

В первые недели он не придавал этому значения, довольствуясь табличкой "на реконструкции", но через некоторое время начал всё больше задаваться вопросами. Один раз даже спросил у господина Кондо, когда начнётся реконструкция и что за животное там разместят, но тогда Эдди говорил по-японски даже хуже, чем сейчас, и Кондо-сан просто вежливо улыбнулся в ответ, не поняв вопроса.

Эдди считал себя рациональным молодым человеком, но с каждой неделей он всё больше чувствовал, что клетка притягивает его взгляд, как будто обещая показать что-то... что-то, чего не найдёшь в учебниках.

Слегка поёжившись, он продолжил уборку. Ведро — швабра — шорк-шорк — и родной запах хлорки изо всех сил борется за обладание его носом. Иногда Эдди представлял себе, что хлорные пары окутывают его, превращая в рыцаря в белых сияющих доспехах, и своей шваброй он сражается с тёмными демонами зловония. Что угодно, только бы скрасить невыносимую рутину.

Сегодня он немного затормозил с уборкой, и в зал уже начали заходить первые посетители — в основном школьные группы разных возрастов. Эх, получит он за это нагоняй. Ну да ничего страшного.

Быстро добравшись до другой стороны зала, Эдди снова оказался у той самой клетки. Он старался больше не обращать на неё внимания, но всё-таки бросил взгляд мельком. На мгновение он готов был поклясться, что внутри что-то есть.

Миг — и гомонящая толпа школьников заслонила ему обзор. Когда они прошли, клетка была абсолютно пуста, как и всегда, как и положено. Лишь красновато-жёлтый цвет мерцал, как сонное веко.

Эдди улыбнулся сам себе: "Эй, приятель. Не гони лошадей. Воображение у тебя слишком бурное". Но напускная бравада не могла обмануть лёгкую дрожь, которую он почувствовал в поджилках. "Надо ещё раз спросить, что это за клетка. Может, ждут какое-то совсем экзотическое животное".

Свет в клетке моргнул, как будто подмигивая ему.

Остаток дня прошёл без происшествий. Эдди отключил мозг и унёсся в мечты о том, как он выучит японский, блеснёт на экзаменах, получит степень, и вернётся домой победителем. Он уже убирал швабру в подсобку, когда старший смотритель, коренастый Ябута-сан, протянул ему лист обхода и сказал с вымученной улыбкой:

— Эдди-кун, останешься на ночное дежурство? В зале для ночных млекопитающих что-то с электрикой. Надо присмотреть.

— Но мне нужно успеть... — начал он и прикусил язык. Поучиться он может и в зоопарке, а вот если он откажется, то может лишиться смен. Лишится смен — лишится подработки, лишится подработки — лишится денег, а у него их и так нет. К тому же зоопарк был единственным, что ещё давало ему призрачную надежду на тему для диплома. — Я хотел сказать... конечно, господин Ябута. Рад помочь.

Они вежливо кивнули друг другу, и смотритель протянул ему журнал ночной уборки. Эдди почти не глядя расписался, и уже на пути к своему ночному пристанищу заметил, что часть граф в журнале уже заполнена — в том числе "вольер номер 14", та самая пустая клетка. Росчерк был похож на подпись Кондо-сана, а ниже на странице было одинокое оранжевое пятно, в котором Эдди распознал отпечаток пальца.

"Интересно, почему господин Кондо ушёл со своей смены, едва начав? А впрочем, хорошо, что мне не придётся убираться в той клетке. То есть в тех клетках, в которых Кондо-сан уже убрался. В той клетке-то ничего особенного нет." — успокаивал он себя.

До закрытия оставалось полчаса. Посетители рассосались, гул человеческих голосов осел в углах, как пыль. Последние потолочные лампы погасли, и зал освещали только тусклые жёлто-красные лампы, милые сердцу ночных животных. Воздух стал влажным и прохладным, и в тишине Эдди слышал собственное сердцебиение громче, чем шаги.

Он обошёл ряд клеток с фонариком. Лори тихо дремали, обняв хвостами ветки. Между клетками мерно тикал таймер автоматической кормушки, иногда выдавая немного еды. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Тррр. Щёлк. Щёлк. Щёлк.

И вдруг скррррип.

Как будто кто-то медленно провёл длинными ногтями по стеклу. От неожиданности Эдди подпрыгнул, но тут же успокоил себя – тут у кучи животных есть когти, и точат они их обо всё подряд, и…

Скрррррип.

Сомнений быть не могло – мерзкий звук доносился со стороны той самой клетки.

Эдди почувствовал, как волосы на шее встают дыбом. Спина похолодела. “Нужно убираться отсюда! Выйти в дверь, запереть здание, бегом до ворот, потом на поезд и сразу на самолёт!” – кричали ему какие-то первобытные инстинкты, и он чуть было не поддался им, но всё-таки взял себя в руки. Это просто звук. Может быть вентилятор в клетке забарахлил. Может быть что-то ещё. Нужно взять себя в руки и пойти посмотреть своему страху в лицо, потому что если убежать сейчас – будешь бегать всю жизнь.

Он медленно пошёл к клетке. Тусклый свет немного заморгал, и на секунду он готов был поклясться, что в клетке кто-то есть. Кто-то маленький, с длинными чёрными волосами. Ребёнок?!

Эдди ускорил шаг. Разумеется, клетка была пуста. Он готов был уже уйти, когда услышал едва различимый шорох… как будто что-то шуршало по бетону. А потом — тихий детский голосок. Четыре быстрых слога шёпотом.

Дрожащими пальцами он достал телефон и включил запись звука. Те же четыре едва различимых слога. Эдди выкрутил звук на максимум, и телефон с оглушительным треском заговорил. “Ta-su-ke-te… ta-su-ke-te…” — для американца это было не самое знакомое слово, и он никак не мог вспомнить его смысл.

Пальцы вспотели так, что телефон едва не выскользнул у него из рук.

— Эй? — позвал он по-английски, потом добавил по-японски: — Dareka imasu ka? Здесь кто-нибудь есть?

Ответа не было. Только странный сухой хруст под полом… как будто кто-то жевал щебёнку.

Эдди, Эдди. Давай мыслить трезво. Электрика барахлит. Из-под пола доносятся звуки поездов и бог весть чего ещё. Никаких детских голосов там нет и быть не может. Пятясь, он подошёл к выключателю дневного режима. Щёлк! Флуоресцентные лампы внутри зала вспыхнули слепящей белизной. Бетонные стены гладко блеснули влагой, тени исчезли.

Ни девочки, ни шуршания, ни голосов.

— Вот и сказочке конец, — выдохнул он, чувствуя, как на короткий миг смех подступает к горлу. Рациональный мир вернулся.

Рациональный мир обнажил ещё один рациональный факт, заставивший его похолодеть. На бетонном полу пустой клетки выделялся металлический люк. Слегка сдвинутый. Смотрящий прямо на него тёмной щелью.

Лампы мигнули и снова переключились на ночной режим. В красноватом полумраке люка не было видно, но было поздно: теперь Эдди знал, что он там есть.

Дрожащими пальцами Эдди надел наушники. Нужно просто включить музыку и пойти убираться в другой конец зала. И так до утра.

Тишина в наушниках. Потом — влажный, хриплый вдох, будто огромная грудная клетка тянет воздух сразу из всех вольеров. Скрип металла, глухой удар. И снова тот же детский шёпот, прямо в ушах, тягучий, как оранжевая жвачка, но едва различимый:

— Ta-su-ke-te… Ta-su-ke-te…

Голос повторял и повторял слово, а на фоне шуршало что-то тяжёлое, как будто ползущее по стенкам его черепа. Эдди наконец вспомнил перевод, и его снова прошиб пот. “По-мо-ги-те… по-мо-ги-те…” Он сорвал наушники, будто они жгли ему кожу. В коридоре было тихо, только лампы в пустой клетке таинственно мерцали.

Он подумал, что пора бы ещё раз попробовать включить свет поярче. А потом — что, может, лучше вовсе не включать.

Что, если там правда ребёнок? Девочка в беде? Маленькая, как его сестрёнка. Заблудилась в зоопарке и провалилась в люк. За свою сестру он готов был горы свернуть. Может быть, тут он тоже спасает чью-то сестру?

Эдди облизнул губы, неловко позвенел ключами, и оказался внутри.

Изнутри клетка выглядела так же, как снаружи. Абсолютно пустой, с единственно рвущим однообразие люком в полу. И в то же время… оказывается, бетонный пол покрыт налётом белёсой пыли. Эдди сделал шаг, подняв крохотное облачко сероватой пыли. Она прилипла к губам, и на секунду всё во рту стало сухим-сухим, будто он лизнул меловую доску. Слабый привкус извести и чего-то сладкого. Почему-то в голову пришло воспоминание о том периоде, когда он пытался жечь благовония в своей комнате.

— По-мо-ги-те…

Дверь тихо щёлкнула у него за спиной. Он повернулся и подёргал ручку. Захлопнулась. Заперта. Не открывается.

— По… мо… ги… ТЕ…

Люк, который ещё минуту назад смирно лежал на бетоне, колыхнулся. Металлическая поверхность выгнулась, а потом вогнулась, как детские губы, болезненно хватающие воздух. Из щели тянуло влажным теплом, пахло ржавчиной и… мандариновой цедрой? Тягучий аромат новогоднего утра, вывернутый наизнанку.

Эдди сделал полшага назад — и застыл. На металлической крышке выступил отпечаток детской ладони. Пять пальцев, маленькая ладошка, но пальцы продолжали вытягиваться, поползли дальше, длиннее, тоньше, пока не стали похожи на оранжевых червей под стальной кожей.

Сознание ткнуло его болезненным любопытством. Треснувший экран телефона вспыхнул, и он включил фонарик. На экране — приглушённый, ртутно-зелёный мир. Вне экрана — пустая бетонная клетка, хлопья бледного порошка, и странный отпечаток на люке.

Страх сковывал колени, но бежать было некуда. На губах зазудели гранулы пыли, превратившись в хруст на зубах. Костная мука. Вот что он чувствует. Перемолотые в порошок кости.

Тёплая капля тёмной жидкости сорвалась с его языка, мгновенно впитавшись в припорошенный пол.

Лампы вспыхнули густым пурпурным цветом. Стекло рядом с ним треснуло — но не сломалось; паутинка микроскопических лезвий повисла в воздухе, колыхаясь, как сети невидимого паука. Из люка раздавался шёпот, теперь многоголосый, ребёнок и аккомпанимент целого хора слипшихся глоток:

— Ne-su-ta… mi-ya…

Слова отпечатывались рубцами по коже, хотя Эдди не знал их смысла.

Пол содрогнулся. Люк открылся — не вверх, а внутрь, как будто его всосало в мягкое тесто бетона. Внутрь стекала тьма, и спустя несколько мгновений из люка показалось голова.

Это была девочка лет восьми, прямо как его сестра. С чёрными волосами, но европейской внешности. Прямо как его сестра. У неё были карие глаза. Прямо как у его сестры.

Эдди почувствовал, как пульс стучит в висках. Время, когда ещё можно было убежать, прошло десять минут назад, если существовало вообще.

Бетон прошёл волной под его ногами, роняя его на задницу, и он наконец разглядел отвратительную массу костей и кожи, длинным щупальцем уходящую от головы девочки вниз, в люк, во тьму, —  и закричал.