Также там были найдены сложенный меч, остатки щита и наконечник копья, бритву и малоберцовую кость.

Другой высококачественный инвентарь свидетельствует о высоком социальном статусе умершего.

С 3 века до н.э. по 2 век до н.э. кельты сжигали своих умерших, а останки закапывали в ямы вместе с погребальным инвентарем. Другие захоронения в Зендлинге показывают, что это ранее неизвестный могильник.

Посреди квадратного здания, которое когда-то выделялось четырьмя отдельными столбами, стояла гробница. Как выяснилось, рядом с останками погибшего мужчины лежал ряд предметов. Археологи были особенно поражены одной находкой: ножницами, которые почти не ржавели и выглядели совершенно новыми.

«Пара ножниц, которым более 2300 лет и в таком состоянии, как будто ими можно пользоваться и сегодня, — это особенная находка. Удачный факт, что этот инструмент так хорошо сохранился, впечатляет не меньше, чем мастерство изготовления этого предмета», — пояснил профессор Матиас Пфейл из BLfD.

Ножницами можно было стричь волосы или ткань, так что, по мнению экспертов, уже тогда это был многоцелевой инструмент. Возможно, кельты также использовали их для стрижки овец.

Согласно находкам, меч был преднамеренно нагрет, сложен и таким образом приведен в негодность. Возможно, кто-то хотел уничтожить бесценное оружие, чтобы предотвратить разграбление гробницы. Меч мог быть предоставлен умершему в загробной жизни путем ритуального уничтожения его в этом мире, но мифические представления также вызывают вопросы в качестве фона. С другой стороны, это также могло быть предосторожностью, чтобы успокоить потенциально беспокойный дух умершего.

Источник

Мальчик взял сестру за руку и начал уводить ее в сторону. Девушка же вдруг резко оглянулась. – Подожди минутку, – и подбежав к жмущемуся к бордюру малышу укрыла его шарфом, который еще мгновение назад был обернут вокруг ее шеи. После чего встала и подошла к мальчику.

– Вот теперь пошли.

Уже издалека, я услышал звонкий детский голос.

– Пока котик! Не мерзни, пожалуйста! – не такой ты и суровый оказался, улыбнулся я про себя.

И все-таки это кот. Так, я снова отвлекся. О чем я думал? О проходящих мимо людях. Почему-то в голове всплыли несколько строк стихотворения моего хорошего знакомого:

«Нехотя двигаюсь к дому я,

День мой окончен рабочий.

Жить одному – хорошо!

Быть одному... не очень.»

А мне хорошо быть одному? Вроде бы да, нормально же. Но все равно чего-то не хватает, человек существо социальное, ему нужно поговорить, да хоть с телевизором, но и его у меня нет.

В этот момент к дождю добавился снег – противный и сырой.

Когда я выходил из кабинета Виктора, до меня донеслись его последние за сеанс слова:

– И не сиди на месте, действуй! Хватит быть зрителем собственной жизни! Все, что ни делается – к лучшему!

– Только не всегда к моему, – прошептал тогда я.

И вот я уже сырой от только усилившегося снега с дождем сижу на лавке и... А чего я, собственно, раскис? Нужно что-то делать, чем-то занять себя. Взгляд невольно упал на котенка. Если мне холодно, то как же замерз он.

– Кис-кис-кис, – позвал я кота. Но меховой комочек, даже не шевельнулся. Э, так не пойдет, нужно спасать животинку, подойдя к бордюру, потрогал малыша – дышит, отлично. Я расстегнул куртку до половины, потом подумал и расстегнул еще и кофту, которая тоже была на молнии. Аккуратно взял котенка правой рукой под животиком и положил его под кофту греться.

Ехать домой на автобусе не хотелось, да и малыша нужно скорее отогреть, поэтому выйдя из сквера к дороге я открыл первое попавшееся приложение такси и нажал на вызов машины. Пока шел поиск свободных авто я, переминаясь на замерзших ногах, поддерживал завозившегося котенка двумя руками, чтобы тот не выпал. Но предложений такси не было, ни через минуту, ни через пять. Что же делать? Я начал крутить головой в поисках остановки общественного транспорта. В этот момент окно припаркованной недалеко от меня машины опустилось и молодой парень, на вид студент, явно сдерживая смех, предложил довезти.

– Я же вижу, вам очень надо, – не удержавшись хихикнул он в кулак. – Только вы это, давайте на заднее сиденье.

Я, не раздумывая согласился, прыгнул в машину, и черный седан понес нас в сторону дома. Всю дорогу я ловил на себе смеющийся взгляд водителя в зеркале заднего вида. Достал телефон, включил фронтальную камеру – с лицом и прической все нормально. Может что не так с одеждой? Аккуратно, как мог, чтобы не потревожить отогревающегося жильца, я осмотрел себя, но ничего странного, или вызывающего смех не обнаружил. Ладно, главное скоро мы будем в тепле.

Уже когда я выходил из машины, парень заржал не стесняясь.

– Поторопитесь, главное донесите до дома, – продолжая смеяться он включил музыку и уехал. По дороге к подъезду я все думал, над чем смеялся парень. Он же вроде не видел котенка, а только то, что я поддерживаю выпирающий живот.

У подъезда стоял бессменный постовой-курильщик дядя Вася.

– А че он ржал?

– Да и сам не понял, – ответил я.

А потом вдруг, как понял. Ну и молодежь пошла, ладно вошел в положение, хоть и не о том подумал.

Быстро поднявшись в квартиру, я первым делом зашел в ванную комнату за махровым полотенцем. Потом пройдя на кухню, расстелил его на столе и положил на него все еще сырого и трясущегося от холода малыша, тут же свернувшегося комочком – жив, а остальное не важно. Включив для дополнительного тепла пару конфорок на плите, я в шутку дал указание котенку лежать и не двигаться, пока я сам не переоденусь.

Сняв с себя насквозь промокшие вещи и закинув их в стиральную машину, на минуту залез в теплый душ и только после этого вспомнил, что банное полотенце сейчас на кухне. Долго нежиться себе не позволил, быстро сполоснулся, кое как вытерся полотенцем для рук и побежал на кухню.

Котенок, видимо немного отогревшись, уже лежал пузом вверх раскинув лапки в стороны. И ведь ровно под лампочкой, прямо как на пляже.

– С тобой же все в порядке? – спросил я вслух, почему-то испугавшись такой его позы. Но ответный короткий «мяв» успокоил меня, и я начал потихоньку вытирать шерсть одним из углов полотенца, который в момент стал очень грязным.

– Большое мягкое полотенце у меня одно, поэтому пошли мыться, – я уже разговариваю с котом, и когда только успел до такого дойти.

В ванной я посадил малыша в раковину, взял душ и включив слабый напор теплой воды начал смывать грязь с шерсти. Под серой коркой и грязью оказался чисто черный, будто угольный котик. На удивление, он мужественно перенес водные процедуры, ни разу не пискнув. Уже отмытого, я снова принес малыша греться на кухню и аккуратно начал вытирать его чистым концом полотенца. Дойдя до мордочки, я на секунду впал в ступор – одного глаза у котенка не было. Что же ему уже пришлось пережить – ужас. Но хватит о грустном. В холодильнике обнаружилась непочатая коробка ультрапастеризованного молока. Ну мелкий, молись всем котячьим богам, чтобы оно не испортилось. Осмотрев упаковку, нашел срок годности. Повезло – еще месяц и свернется. Или нет. Кто знает из чего сейчас делают молоко, не портящееся двенадцать месяцев, или хлеб, не черствеющий целую неделю. Но ничего, едим, привыкли, даже удобно. Особенно одиночкам вроде меня.

Напевая какую-то очередную приставучую современную попсу, я налил немного молока в ковшик и поставил его на огонь.

– Как же мне тебя назвать? Может пират? – опять с котом вслух, симптомчик.

Я обернулся за ответом и в последний момент успел подхватить падающего с края стола плюшевого монстра.

– Тебе, если имя не понравилось, так и скажи. Зачем кошачьим суицидом заниматься?

Я снова положил котенка в середину стола и сбегав в комнату принес пару подушек, которые теперь ограничивали его катание по полотенцу.

Решив проверить молоко, я понял, что вскипятил его. И как быть? Возьмем холодного и разбавим.

– Не знаю, может так делать нельзя, но мы же никому не скажем? – кот промолчал. А молчание, как известно – знак согласия.

Я стал понемногу добавлять в кипяток холодное молоко, и смесь кипяченного и холодного ультрапастеризованного – надеюсь не подерутся – стала умеренно теплой. Теперь как? Блюдечко? Попробуем. Я перелил часть молока в найденное мной под завалами немытой посуды блюдце и пододвинул к усатой мордочке. Но котенок посмотрел единственным глазом на меня, на блюдце, потом снова на меня и отвернулся.

Не понял, это как так, что за протест? Чем же вас кормят? Понятно чем, но я же не кошка. Попробуем по-другому – я сел на табуретку возле стола, правой рукой немного приподнял голову моего микрозверя, кончик мизинца левой опустил в молоко и затем поднес к мордочке. И, о чудо, он начал лизать, пить, или что-то такое, я не понял, но палец стал чистым. И следующие пять минут я, изображая маму-кошку, кормил одноглазика. Наевшись, малыш потянулся и подергал лапками.

– Понял, не ругайся, отпускаю, – я нашел самое сухое место на полотенце и переложил котенка туда. Малыш тут же свернулся калачиком.

– Может чертенок? Или уголек? Ты хоть слово скажи, – начал я гладить котенка. Тихонько замурлыкав, малыш промолчал. Конечно промолчал, а что он должен был мне сказать. Крыша едет, не спеша... Через какое-то время мурлыканье прекратилось, зато началось тихое сопение. Похоже простыл. Точно! Завтра нужно к ветеринару, прививки там, и еще. А что еще? Не знаю. Там уж точно знают, что ему нужно. Это понятно. А как спать? А вдруг опять покатится в сторону линолеума, он же не переживет. Я шутливо погладил линолеум у стола ногой, потом взял черное мохнатое пятнышко двумя руками и понес его в комнату.

Рядом с диваном положил свое одеяло сделав из него что-то наподобие гнезда и опустил туда спящего малыша, а сам лег на диван и укрылся тонким покрывалом. Вот ведь, даже не проснулся, пока переезжал с кухни в комнату, бедный котик.

– Давай договоримся так, я буду тебя гладить, кормить и убирать за тобой. А ты… – я свесился с дивана и погладил котенка. – А ты, пожалуйста, говори мне свой маленький «мяв», когда я буду уходить на работу. Мне это очень важно. Очень... – котенок тихонько мявкнул, будто соглашаясь.

– Спокойной ночи, Сплюша. И пусть тебе приснятся вкусные толстенькие мышки, – малыш снова тихонько мявкнул. Конечно, кому же не нравятся вкусные мыши. Стоп, какие к черту мыши, я схожу с ума, уже засыпая подумал я.

Национальный парк Серенгети, Танзания.

Фотограф Monica Corcuera.