Покидая Клаудию. Воспоминания о Дженни.

Ночь на складе. Ворота.

Город с привидениями.

1

Радар достаточно охотно забралась в выстланную флисом корзину. Но у неё случился приступ кашля, и это мне не понравилось. Мы с Клаудией подождали пока он ослаб и, наконец, прекратился. Клаудия подолом своего платья вытерла с глаз Радар и боков её морды слизь, затем серьёзно посмотрела на меня.

«ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЕЁ СПАСТИ, НЕ МЕДЛИ, ШАРЛИ!»

Я кивнул. Она заключила меня в объятия, затем выпустила и взяла за плечи.

«БУДЬ ОСТОРОЖЕН! Я ОГОРЧУСЬ, ЕСЛИ ТЫ ВЕРНЁШЬСЯ БЕЗ НЕЙ, НО НАМНОГО ГРУСТНЕЕ БУДЕТ НЕ УВИДЕТЬ ТЕБЯ! ТЫ НЕ ЗАБЫЛ ВЗЯТЬ МОИ ИНСТРУКЦИИ?»

Я показал её два больших пальца и похлопал по своему заднему карману.

«НЕ ПОЛЬЗУЙСЯ СВОЕЙ ПУШКОЙ В ГОРОДЕ ИЛИ ДАЖЕ НА ПОДХОДАХ К НЕМУ!»

Я кивнул и приложил палец к губам: «Шшш!»

Она придвинулась ближе, взъерошила мои волосы и улыбнулась. «РАДА ПОЗНАКОМИТЬСЯ С ТОБОЙ, ПРИНЦ ШАРЛИ!»

Я залез на трайк, и уселся в седло. После моего велосипеда он казался высоким как башня. Мне пришлось приложить усилие чтобы тронуться с места, но после этого ехать было легко. Я оглянулся и помахал. Клаудия помахала в ответ. И послала мне воздушный поцелуй.

Я на минутку остановился у брошенного троллея. Одно из колёс оторвалось и стояло наклонно. На ближайшем ко мне деревянному борту были старые следы когтей и давние брызги засохшей крови. Волки, подумал я.

Я не стал заглядывать внутрь.

2

Путь был ровным, и я двигался по нему в хорошем ритме. Я подумал, что доберусь до склада задолго до наступления темноты. Небо снова затянули низкие облака; земля была пустынной и без единой тени. Монархи улетели туда, где они привыкли находиться днём. Я задавался вопросом, увижу ли как они летят обратно на места ночлега за пределами города. Возможно, волки и держались подальше от стоящих за пределами города домов и прочих строений, но я не хотел рисковать жизнью, чтобы проверить это. Или жизнью Радар. К середине утра я уже проходил мимо первых домов и коттеджей. Чуть дальше, после первого перекрёстка Королевской дороги с другой, затвердевшая грязь уступила место разбитому каменному покрытию. Я бы предпочёл твёрдую грязь, потому что большая часть покрытого ей пути была гладкой. В дорожном покрытии попадались дыры, которые мне приходилось объезжать. Высокий трайк отлично держал равновесие на ровном покрытии, но маневрирование было непростым. Во время некоторых поворотов я чувствовал, что одно из задних колёс отрывается от земли. Я мог компенсировать наклон, отклонившись в сторону поднявшего колеса, но был практичеки уверен, что даже не самый резкий поворот опрокинет велосипед на бок, как бы сильно я не отклонился. Я мог себе позволить упасть; не уверен, что Радар могла. Пустые дома наблюдали за нами своими окнами. Вороны – не гигантские, но солидных размеров – расхаживали по палисадникам, подбирая семена, или любые оставшиеся яркие вещи. Встречались цветы, но бледные и какие-то неправильные. Виноградные лозы подобно сжимающимся пальцам карабкались по стенам сгорбившихся коттеджей. Я миновал странное косое строение с крошащимся известняком, проглядывающим сквозь осыпающуюся гипсовую облицовку. Двери застыли приоткрытыми, делая вход похожим на рот мертвеца. Над ними висела вывеска в виде кружки, настолько побледневшая, что нарисованное пиво внутри казалось мочой. Над кружкой красовались разбросанные бордовые буквы, складывающиеся в слово БЕРЕГИСЬ. Рядом находилось здание, которое наверняка раньше было магазином. На дороге впереди валялись осколки стекла. Помня о резиновых шинах трицикла, я обогнул осколки по широкой дуге.

Чуть дальше – там, где строения уже шли по обеим сторонам, одно близко к другому, разделённые темными узкими проходами – мы ощутили вонь канализации, настолько сильную, что я поперхнулся и задержал дыхание. Радар запах тоже не понравился. Она беспокойно заскулила и зашевелилась, отчего трайк слегка затрясся. Я подумывал остановиться перекусить, но вонь изменила мои намерения. Это не была разлагающаяся плоть, но что-то, что полностью – можно даже сказать, нечестиво - испортилось. (игра слов, основанная на рифме «wholly» - «unholy», «полностью» - «нечестиво» - примечание переводчика.)

«То дом стоял во мраке и пыли», подумал я, и эта строчка вызвала воспоминания о Дженни Шустер. Мы с ней сидели в пятнистой тени дерева, привалившись спинами к стволу. Она была одета в потрёпанный старый жилет – её фирменную одежду – а на коленях держала книгу в мягком переплёте. Книга называлась «Г.Ф. Лавкрафт, Избранное», и Дженни читала мне стихотворение под названием «Грибы с Юггота.» Я помнил, как оно начиналось: «Тот дом стоял во мраке и пыли аллей старинных» (перевод Николая Шошунова – примечание переводчика), и внезапно я понял причину, по которой это место казалось мне таким странным. Я всё ещё был в милях от Лилимара – который мальчик-беженец назвал городом с привидениями, на даже здесь вещи были неправильными. Мы с Дженни, которая познакомила меня с Лавкрафтом, когда мы были шестиклассниками, не смогли бы осознать сущность этой неправильности, потому что тогда мы были слишком юными и впечатлительными для таких ужасов.

Мы с Дженни были друзьями-книгочеями во время последнего года, когда папа пил и первого года его трезвости. Она была моим другом, но не подружкой – эти слова означали совершенно разные вещи.

«Никогда не пойму почему ты хочешь с ней обниматься», однажды сказал Берти. Думаю, он ревновал, но кроме того и искренне недоумевал. «Хочешь с ней целоваться? Сосаться? Со слюнями?»

Мы ничего такого не делали, и я ему так и ответил. Я сказал, что она не интересует меня в таком ключе. Берти ухмыльнулся и сказал: «Так в чём же тогда дело?» Я мог бы ему сказать, но это вызвало бы у него ещё большее недоумение.

У Дженни и правда не было того, что Бёрдмен называл «та часть тела, которую хочется исследовать». В одиннадцать или двенадцать лет девчонки начинают округляться, но Дженни была плоской как доска сверху до низу. У неё было худое лицо, вечно спутанные волосы мышиного коричневого цвета и походка как у аиста. Конечно, другие девчонки посмеивались над ней. Она бы никогда не стала бы чирлидером, или королевой бала или звездой школьной постановки, и если она хотела чего-то такого – или одобрения от девочек, которые умели удачно подбирать одежду и наносили на веки тени – то она никогда этого не показывала. Я не уверен, что она ощущала давление со стороны сверстников. Она не одевалась как гот – носила свитера и тот прикольный старый жилет, и приносила в школу коробку для завтраков с Ханом Соло – но она мыслила, как гот. Она была верной поклонницей панк-группы Dead Kennedys, могла цитировать фильм «Таксист», и любила истории и стихи Г.Ф. Лавкрафта.

Она, я и ГФЛ объединились в конце моего тёмного периода, когда я творил всякое дерьмо с Берти Бёрдом. На одном из уроков английского языка в шестом классе речь зашла о Р.Л. Стайне. (автор довольно дрянных страшных историй, в том числе в серии «Мурашки» - примечание автора.) Я прочёл одну из его книг – она называлась «Умеешь ли ты хранить секреты» – и подумал, что она очень глупая. Я так и сказал, а потом добавил, что хотел бы прочесть что-то по-настоящему страшное, а не эту фальшивую страшилку.

Дженни перехватила меня после урока. «Эй, Рид. Ты не боишься длинных слов?» («big words» не только длинные слова, но и какие-то серьёзные, сложные идеи, которые они обозначают. В противоположность им «buzzwords» - буквально «жужжащие слова» - то есть, модные слова, которые несут мало смысла. Примечание переводчика)

Я ответил, что не боюсь. Если я не смогу понять какое-то слово, я поищу его с помощью телефона. Кажется, такой ответ её удовлетворил.

«Прочти-ка вот это,» сказала она и протянула мне потрёпанный томик в бумажной обложке, не разваливающийся благодаря липкой ленте. «Посмотрим, напугает ли это тебя. Потому что меня напугало до чёртиков.»

Этой книгой был «Зов Ктулху», и истории достаточно меня напугали, особенно «Крысы в стенах». Там было много длинных слов вроде “циклопический” и “потаённейший” (это было идеальным словом для описания того, что я почуял возле того бара). (на самом деле в оригинале были слова “tenebrous” (мрачный, тёмный) и “malodorous” (зловонный), но я выбрал слова из репертуара Лавкрафта, которые звучат на русском языке как… большие слова. Примечание переводчика.) Мы сблизились благодаря ужасам, возможно, потому что мы были единственными шестиклассниками, желающим продираться – и с радостью – сквозь дебри лавкрафтианской прозы. Около года, до тех пор, пока родители Дженни не развелись, и она не уехала в Де-Мойн со своей матерью, мы вслух читали друг другу истории и стихи. Кроме того, мы посмотрели пару фильмов по мотивам его историй. Но они были отстой. Ни один из них не отражал, насколько громадным было воображение Лавкрафта. И насколько чертовски тёмным.

Подъезжая к окружённому стенами городу Лилимар, я понял, что тихий далёкий звон очень напоминает одну из тёмных сказок ГФЛ про Аркхем и Данвич. Добавив в контекст и другие истории об ужасе из иных миров (мы сместились к Кларку Эштону Смиту, Генри Каттнеру и Августу Дерлету), я смог понять, что было таким пугающим и странно обескураживающим в пустых улицах и домах. Можно было описать их одним из любимых слов Лавкрафта: сверхъестественные. Каменный мост переправил нас через засохший канал. Огромные крысы рылись в мусоре, и древность не имела возможности сообщить что это было, прежде чем стать мусором. Камень канала был покрыт тёмно-коричневой грязью – тем, что Лавкрафт, несомненно, назвал бы отбросами. А что насчёт вони, поднимающейся над потрескавшейся чёрной грязью? Он назвал бы её злосмрадной. (в оригинале “mephitic” – “ядовитый”. Примечание переводчика).

Эти слова вернулись ко мне. Это место вернуло их.

По другую сторону канала, строения столпились ближе, пространства между ними уже не были аллеями или проходами, но скорее трещинами, сквозь которые человеку пришлось бы протискиваться…, и кто знает, что могло таиться там, ожидая протискивающегося? Эти пустые строения нависали над улицей, словно выпячиваясь в сторону трайка и оставляли только извилистую полосу белого неба. Я чувствовал, будто за мной наблюдают не только ИЗ-ЗА чёрных окон без стекол, но и САМИ окна, что было даже хуже. Здесь произошло что-то ужасное, я был в этом уверен. Что-то монструозное, и, да, сверхъестественное. Источник серой напасти мог находиться впереди, в городе, но он был силён даже здесь, на окраинах. Кроме чувства, что за мной наблюдают, было щекочущее ощущение, что за мной кто-то следует. Несколько раз я резко поворачивал голову, стараясь поймать кого-то или что-то (какого-нибудь ужасного злодея), скользящего по нашему следу. Я не видел никого кроме ворон и иногда крыс, возможно, направляющихся назад в свои гнёзда или колонии в тени того покрытого грязью канала.

Радар чувствовала тоже самое. Несколько раз она принималась рычать, а один раз, оглянувшись, я увидел, что она поставила лапы на заднюю стенку корзины, глядя туда, откуда мы шли. «Ничего», подумал я. «Эти узкие улицы и полуразрушенные дома пусты. Просто ты нервничаешь. («heebie-jeebie» - «нервное возбуждение» - примечание переводчика) Радар тоже.»

Мы подошли к ещё одному мосту через ещё один пересохший канал, и на одной из его опор я увидел то, что подняло мне настроение – инициалы АБ, почти скрывшиеся под корками мха болезненного жёлто-зелёного цвета. Из-за плотной застройки я на час или два потерял из виду городские стены, но с моста я хорошо их разглядел – гладкие и серые, высотой не меньше сорока футов. (Около 12 метров – примечание переводчика.) Посредине находились титанические ворота с толстыми опорами, выглядящими как мутное зелёное стекло. Стена и ворота оказались видны, потому что большая часть строений между тем местом, где я стоял и городской стеной превратились в руины словно после бомбёжки. Во всяком случае, произошёл какой-то катаклизм. Несколько обугленных печных труб напоминали указательные пальцы. Сохранилось и несколько зданий. Одно выглядело как церковь. Другое было длинным строением с деревянными стенами и жестяной крышей. Перед ним стоял красный вагон без колёс, заросший бледными сорняками.

Я слышал два удара колокола, означающих полдень (время перекуса Ханы, подумал я) менее чем два часа назад, и это означало, что я двигался быстрее, чем ожидала Клаудия. Оставалась ещё добрая половина дня, но у меня не возникло желания идти к воротам сегодня. Мне нужно было отдохнуть и привести в порядок мысли… если это было возможно.

«Кажется, мы пришли,» сказал я Радар. «Это не Холидей Инн, но сойдёт.»

Я проехал мимо брошенного вагона к зданию склада. В стене была большая навесная дверь, когда-то весёлого красного цвета, который теперь выцвел в воспалённо-розовый, рядом с ней дверь поменьше, размером для людей. На краске были нацарапаны инициалы АБ. Их вид приободрил меня, как и вид инициалов на опоре моста, но в данном случае было ещё лучше: пропало ощущение крадущейся за мной угрозы. Может, потому что дома закончились, и я чувствовал вокруг себя пустое пространство и снова видел небо, но думаю, не только поэтому. Ушло чувство, которое Лавкафт назвал бы древним ужасом. Позже, ненамного позже трёх вечерних ударов колокола, я выяснил почему.

3

Дверь человеческого размера не открывалась, пока я не надавил на неё плечом, а потом подалась так резко, что я почти упал внутрь. Радар залаяла из корзины. На складе было мрачно и затхло пахло, но это не было ни злосмрадием, ни вонью. Из полумрака выступали ещё два троллея, раскрашенные в красный и синий цвета. Несомненно, они пробыли в сарае годы, но, поскольку не подвергались воздействию стихии, краска осталась свежей и вагоны выглядели почти веселыми. Из крыш вагонов торчали штанги, из чего я заключил, что когда-то троллеи ездили по развешенным сверху проводам с током. Если так, провода давно пропали. За время своего пути я не видел ни одного. На передней части одного из вагонов была сделанная старомодными буквами надпись «СИФРОНТ». На другом – «ЛИЛИМАР». Вокруг были стопки окованных железом колёс с толстыми деревянными спицами и ящики с ржавыми инструментами. Кроме того, я увидел лампы торпедообразной формы на столе у дальней стены.

Радар снова залаяла. Я вернулся и вынул её из корзины. Она чуть пошатнулась, а затем захромала к двери. Она понюхала воздух и вошла в помещение без дальнейших колебаний.

Я подёргал навесную дверь, через которую, должно быть, ездили троллеи, но она не поддалась. Я оставил открытой маленькую дверь, чтобы было светлее, и проверил лампы. Похоже, Принцу Шарли и его верной приспешнице Радар предстояла тёмная ночка, потому что в резервуарах ламп давным-давно кончилось масло. А ещё трёхколёсному велосипеду Клаудии придётся заночевать на улице, потому что дверь была слишком узкой чтобы втащить его внутрь.

Деревянные спицы запасных колёс были высохшими и хрупкими. Я мог бы наломать достаточно дерева для костра, и я взял с собой папину зажигалку Зиппо, которой он прикуривал трубки, но нельзя было разводить костёр внутри. Легко было вообразить, как искра попадает на старые троллеи и поджигает их, оставляя нас без убежища кроме, разве что, похожего на церковь строения. Которое выглядело хлипким.

Я вынул пару банок сардин и немного мяса, упакованного для меня Дорой. Я поел и выпил банку колы. Радар отказалась от мяса, попробовала съесть сардинку, но выронила её на пыльный деревянный пол. Раньше она балдела от дориных печений с патокой, так что я предложил ей одно. Она понюхала и отвернулась. Перки Джерки её тоже не заинтересовали.

Я почесал её морду. «Что же мне с тобой делать, девочка?»

Починить её, подумал я. Если смогу.

Я было пошёл к двери чтобы еще раз посмотреть на городские стены, но затем меня осенило. Я вернулся к рюкзаку, порылся в нём и нашёл последние песочные печенья с пеканом, лежащие в пакетике под моим бесполезным айфоном. Я предложил Радар одно из них. Она аккуратно его обнюхала, взяла его в пасть и съела. И перед тем, как снова отвернуться, съела ещё три штуки.

Лучше, чем ничего.

4

Я смотрел через открытую дверь и в какой-то момент вышел осмотреться. Всё было по-прежнему. Даже крысы и вороны избегали этой части города. Я попробовал бросить Радар её обезьянку. Она один раз поймала обезьянку, несколько раз ритуально сдавила челюстями, заставив обезьянку пискнуть, но даже не попыталась принести игрушку мне. Радар положила обезьянку между своих передних лап и улеглась спать, касаясь игрушки носом. Мазь Клаудии помогла ей, но эффект прошёл, кроме того, Радар отказалась принять последние три пилюли, которые нам дала помощник ветеринара. Я подумал, что Радар истратила свой последний всплеск энергии, когда спускалась по спиральной лестнице и когда помчалась навстречу Доре. Если в ближайшее время я не доставлю Радар к солнечному циферблату, я обнаружу её не спящей, а мёртвой.

Если бы мой телефон работал, я бы поиграл на нём в игры чтобы скоротать время, но он был просто прямоугольником чёрного стекла. Я попытался его перезагрузить, но не получил даже изображения яблока. В моём мире не было сказочной магии, а магия моего мира не работала в этом. Я убрал айфон обратно в рюкзак, и смотрел сквозь дверной проём, пока белый пасмурный свет не начал меркнуть. Прозвучали три вечерних удара колокола, и я почти закрыл дверь, но решил, что мне не хочется сидеть в темноте без единого источника света кроме папиной зажигалки, по крайней мере пока это не станет необходимо. Я посматривал на церковь (или что это было) через дорогу, и решил, что когда перестану видеть церковь, тогда и закрою дверь. Отсутствие птиц и крыс вовсе не означало отсутствие волков и других хищников. Клаудия велела мне закрыться на засов, так что это я и собирался сделать.

Когда от церкви остался только тусклый силуэт, я решил запереть дверь. Радар подняла голову, навострила уши, и издала низкий «вуф!». Я подумал, это от того, что я встал, но дело было не в этом. Пусть она и была стара, но её уши оставались намного чутче моих. Я услышал только через несколько секунд: низкий трепещущий звук, словно бумага, попавшая в вентилятор. Он быстро приближался и становился громче, до тех пор, пока не сравнялся в громкости с поднимающимся ветром. Я знал, что это было, и Радар присоединилась ко мне, стоящему в дверном проёме с ладонью на седле трёхколёсного велосипеда. Мы вдвоём смотрели на небо.

Монархи летели с направления, которое я считал югом – с той стороны, откуда я пришёл. Они закрыли собой темнеющее небо, словно облако, летящее ниже других облаков. Они сели на похожее на церковь здание, на оставшиеся трубы, на руины, на крышу склада, ставший нашим с Радар убежищем. Звук устраивающихся на ночлег бабочек – тысяч их - был скорее долгим вздохом, чем трепетом.

Теперь я понимал почему это часть разбомбленной пустоши казалась мне скорее спокойной, чем покинутой. Тут было безопасно. Монархи хранили свою сторожевую заставу в мире, который когда-то был лучше, который существовал до того, как члены королевской семьи были убиты или изгнаны.

В моём мире я был уверен – и многие бы со мной согласились – что все эти королевские дела были просто брехнёй, подходящих для продаваемых в супермаркетах таблоидов вроде Нейшнл Эквайер и Инсайд Вью. Короли и королевы, принцы и принцессы, было просто ещё одной семьёй, но такой, которой посчастливилось получить нужные числа в генетическом аналоге Мега Миллионс. (Популярная американская лотерея с большими выигрышами, существует с 2002 года – примечание переводчика) Они спускали брюки чтобы посрать точно так же, как и низшие из крестьян. Но здесь был другой мир. Это были Эмпис, где царили другие правила.

Это был по-настоящему Другой мир.

Облако бабочек-монархов завершило своё возвращение, оставив только сгущающуюся темноту. Звук их крыльев стих. Я собирался закрыть дверь на засов, потому что так велела Клаудия, но я чувствовал себя в безопасности. Защищённым.

«Слава Эмпису,» мягко сказал я. «Слава Галлиенам, да правят они снова и навеки.»

Почему нет? Почему, чёрт возьми, нет? Всё лучше, чем это опустошение.

Я закрыл дверь и запер её на засов.

5

В темноте было нечем заняться, кроме как спать. Я поместил рюкзак между двух троллеев, возле того места, где улеглась Радар, положил на него голову и почти сразу заснул. Последнее, о чём я подумал, было то, что без будильника я могу проспать и стартовать слишком поздно, и это может оказаться смертельным. Мне не стоило беспокоиться: Радар разбудила меня непрекращающимся кашлем. Я налил ей воды и это немного помогло.

У меня не было часов, но был мочевой пузырь: он был полон, но не норовил взорваться. Сперва я хотел пописать в углу, но решил, что не годится осквернять это безопасное метсо. Я сдвинул засов, чуть приоткрыл дверь, и выглянул наружу. Ни звёзд, ни лунного света не было видно сквозь низкие облака. Силуэт церкви по другую сторону дороги казался нечётким. Я протёр глаза, но размытость не пропала. Дело было не в моих глазах, это были спящие бабочки. Я не думал, что они смогли бы долго жить в нашем мире, только недели или месяцы. А здесь – кто знает?

Что-то шевельнулось на самой границе моего поля зрения. Я присмотрелся, но либо это было моё воображение, либо, чтобы это ни было, пропало. Я пописал (оглядываясь через плечо) и вернулся в помещение. Я запер дверь и подошёл к Радар. Не было нужды использовать папину зажигалку: её дыхание было хриплым и громким. Я задремал и проспал ещё час или, может, два. Мне снилось, что я в своей кровати на Сикамор-стрит. Я встал, попытался зевнуть и не смог. Мой рот пропал.

Я проснулся и снова услышал собачий кашель. Один глаз Радар был открыт, но другой слипся из-за слизи и придавал ей грустный пиратский вид. Я убрал слизь и вышел в дверь. Монархи всё еще спали, но мрачное небо уже немного посветлело. Настало время перекусить и продолжить путь.

Я поднес открытую банку сардин к носу Радар, но она отвернулась как будто ей было плохо от запаха. У меня осталось два песочных печенья с пеканом. Она съела одно, но, когда попыталась съесть второе, подавилась и выкашляла его. Она посмотрела на меня.

Я обхватил её лицо руками и мягко поворачивал туда-сюда, как ей нравилось. Я чувствовал, что вот-вот заплачу. «Держись, девочка! Хорошо? Пожалуйста.»

Я взял её на руки, вынес в дверь и осторожно поставил на ноги. Она пошла налево от двери со старческой осторожностью, нашла место, где я раньше пописал, и добавила от себя. Я присел на корточки чтобы снова её поднять, но она обогнула меня и пошла к правому колесу трайка Клаудии – ближайшему к дороге. Она понюхала его, затем присела и пописала снова. При этом она низко рычала.

Я подошел к колесу и наклонился. Смотреть было не на что, но я почувствовал, что тот, кого я видел мельком, подошёл ближе, когда я ушел в помещение. Не только подошёл, но и описал мой велосипед, как бы говоря, что это его собственность. Я забрал рюкзак, но подумал, что хочу кое-что ещё. Я вернулся на склад. Радар сидела и смотрела на меня. Я пошарил вокруг, и наконец нашёл в углу стопку ветхих одеял, в которые когда-то – очень давно – закутывались в холодную погоду пассажиры троллеев. Если бы я не решил сделать свои дела снаружи, я мог бы написать на них в темноте. Я достал одно из них и встряхнул. С него на пол склада упало несколько дохлых молей, словно большие снежные хлопья. Я сложил одеяло и отнёс к трёхколёснику на улицу.

«Хорошо, Радди, покончим с этим. Как тебе такое?»

Я посадил её в корзину и подоткнул вокруг неё сложенное одеяло. Клаудия велела дождаться первого удара колокола прежде, чем отправиться в путь, но с ночующими вокруг монархами я чувствовал себя в достаточной безопасности. Я залез в седло и медленно поехал к воротам в стене. Через полчаса или, может быть, час, колокол прозвонил. На таком расстоянии от города звук был очень громким. Монархи поднялись огромным облаком черноты и золота и направились на юг. Я смотрел на них, мечтая о том, чтобы самому пойти в том направлении – к Доре, потом ко входу в туннель, затем обратно в мой мир компьютеров и волшебных стальных птиц, бороздящих небо. Но, как сказано в стихотворении, «Мне предстоит немало миль, и я должен сдержать обещания» (Да, это точно из «Thousand Kisses Deep» - примечание переводчика.)

По крайней мере, ночные солдаты исчезли, подумал я. Обратно в свои крипты и мавзолеи, потому что именно там такие существа должны спать. Мне не от куда было это узнать, но я знал.