Реальные истории из жизни

Послушайте, вы очень приуменьшаете масштабы нашей проблемы.

Все вышеперечисленное относится не только к инвалидам. Все это относится к осужденным, обвиненным несправедливо. К женщинам с низкой социальной ответственностью, к бездомным, наркоманам, полным, глупым, чрезмерно умным и даже самым обычным людям. Но по каждой из этих категорий можно выстроить отдельный ряд причин, а раз уж вы говорите об инвалидах, я останусь в обсуждении этого сеттинга.

Для начала скажу, что все инвалиды разные. Разное воспитание накладывает разную модель поведения и, к сожалению, разный темп развития, в том числе и интересов.

У некоторых моих знакомых инвалидов с какими либо явными внешними дефектами (имеется в виду физическое ограничение. Неполностью развитые конечности, например) есть лучшие друзья и множество знакомых. Одна из таких знакомых - прекрасно социализированный человек. Она талантливый оратор, хороший писатель и просто отличный человек. Мне кажется, многое зависит от того, как к себе относится сам инвалид/обвиненный/бездомный/обычный человек/__ваш вариант__.

Моя история не олицетворяет каждый подобный случай, но является очень распространенной. То, что я буду описывать ниже мне встречалось в 80% случаев.

Как-то давно, около 8 лет назад, ко мне добавлялся человек в социальной сети. На аватарке у него стояла фотография, где был молодой парень (лет 18-20), сидящий в инвалидной коляске. Сзади на его диване стояли в ряд мягкие игрушки, висели грамоты на стене (вероятно, за призовые места в каких-либо творческих конкурсах с детства). Мы не были знакомы, но его заявка сопровождалась следующим сообщением:

«Привет! Я Влад! (Имя изменено) я инвалид 1 группы с детства, я сижу в инвалидной коляске, давай дружить!»

Сообщение было больше по размеру и там были описаны еще кое-какие факты о нем, я уже особо не помню всего, но я отклонила заявку в друзья. Жалею ли я? Нет. Я объясню постепенно, не спешите бросаться тапочками.

В воспитании детей инвалидов есть очень важный момент - социализация. Пока в нашем мире происходит разделение между людьми инвалидами и людьми без инвалидности, эта ответственность ложится на плечи родителей. При ненадлежащем исполнении этого долга родителями, вся эта ответственность перекладывается на социум.

Пока дети учатся общаться в садиках, школах, на детских площадках, условный Влад посещает мероприятия предназначенные для «таких же как он». Такие дети зачастую растут со знанием, что они «не такие как все», ударяются в религию и у них складывается полная уверенность, что у них никогда не будет личной жизни (в особо тяжелых случаях). Возможно, в этом есть слабая доля правды, какой бы горькой она ни была, однако…

Они растут и им хочется общения. Им недостаточно сверх опеки, и родители не могут быть их единственными друзьями. Как я и говорила ранее - ответственность за них перекладывается на социум. И происходит это следующим образом:

У Влада на аватарке стоит фотография в инвалидной коляске. Он начинает знакомство с того, что он инвалид, хотя мы видим это по его фотографии. Он акцентирует внимание на своих ограничениях, выдвигает их вперед своей личности. Обязательно уточняет, что инвалид он с детства. Влад искренне предлагает дружить.

Влад заходит по той траектории, которую ему выстраивали окружающие. Жалость, сострадание, привилегия. Ответственность социума теперь заключается в том, какие эмоции они заставят испытать Влада. А он ждёт единственного верного, по его мнению, ответа:

«Привет Влад! Конечно, давай дружить!»

Дружба так не начинается в подростковом и юношеском возрасте, но Влад этого не знает. С ним сюсюкались дома, одаривая излишней лаской. Сюсюкались сердобольные волонтеры в больницах, а на его дни рождения не было блекджека и девчонок из соседнего двора, только клоун и торт в виде ромашки. Влад в этом не виноват, это была ответственность родителей.

Для некоторых людей может быть в тягость общение из жалости не потому, что они плохие люди или им не интересно общаться с инвалидами. А потому, что они этого не умеют так же, как и Влад не умеет общаться с ними. Не происходит коннекта.

Люди думают, как же не обидеть Влада? о чем его можно спросить? Что ему нужно рассказать? Стоит ли похвалить его подделку из гречки и ПВА?

Если бы лучший друг, с которым вы вчера играли в днд, скинул тебе такую подделку, ты бы спокойно написал ему, не боясь обид или ссоры: «что за фигня, ты батиного самогона объелся?»
И вы бы вместе продолжили смеяться. Это бы стало вашим локальным мемом, ты бы подтрунивал над ним, а он бы разыгрывал тебя тем, что дарил бы такие подделки на все праздники.

Но Влад такого ответа не поймёт. Эту подделку похвалила мама, папа и соседка тетя Тася. Этой подделкой он пытается поделиться своим хобби, показать, что вообще-то, он многое умеет, хотя это абсолютно не те навыки, которые ему нужны в первую очередь.

«Дружба» в таком формате происходит по принципу хрустальной вазы. Человек может опасаться рассказывать о своем забеге на 5 километров, о том, как его бесят горячие камни на пляже, потому что Влад этого возможно не поймёт, не испытает, и возможно, даже обидится.

Влад парень. Влад юный парень, которому не хватает общения. Может ли он воспринять аккуратность, вежливость и тактичность по отношению к нему - как утонченный интерес? Не введет ли его это в заблуждение? Не влюбится ли он в жалость, которую проявит к нему девушка, расценив её поведение как чувства?

Если так, ему станет хуже, когда он разобьется о суровую действительность. Разочаруется он в людях еще сильнее, чем это могло произойти уже на данный момент? Да. Будут ли у него дальше психологические проблемы? Попробуйте предположить.

Есть и плохие люди, которые просто не хотят впускать в свою жизнь подобную ответственность. Есть люди еще хуже - которые над Владом издеваются. В этом случае непонятно, кому не повезло сильнее, ведь ответственность родителей таких людей еще выше и они её провалили - их ребенок моральный урод.

Мы живем в жестоком мире и тогда я еще не знала как общаться с Владом, чтобы объяснить ему, что ему совсем не обязательно говорить о факте инвалидности, чтобы наладить общение с людьми. Ему вовсе не стоит оправдывать свои особенности и преподносить их выше и показательнее своей личности. Влад, оставь смешной комментарий под мемом у меня на странице и я сама захочу написать тебе:

«Эй, парень, у тебя отменное чувство юмора!)»

Я не знала, что такое «дружба» для Влада. Не знала, станет ли мне в тягость общение из-за того, что я не смогу оправдать его надежд, уделять ему достаточно внимания, чтобы потом не обижать его своей занятостью или тем более, не знала, как мы смогли бы прекратить общение в случае недопонимания? Как не травмировать Влада? Как оставаться самой собой в общении, как жаловаться ему в конце концов на скучную вечеринку, если он и на такой не был? Не знала как моментально вырастить человека в широкий социум без ущерба для его ментального здоровья и моего спокойствия?

И это - повсеместно. Так думаю не только я. Что же для Влада откажется полезнее: общение с людьми, которые незнакомы с миром Влада и общаются с ним из сострадания, причиняя этим дискомфорт себе или же постепенная адаптация к современному миру? Второе.

Влад - не виноват в том, что клеит гречку на лист бумаги в 18-20 лет. В этом виновато общество, больница, родители и все вот эти околобольничные праздники/мероприятия с конкурсами на лучший рисунок.

Но и я не виновата в том, что не могу проявить искренний интерес к нему из-за:

1. Жалости
2. Незнания его мира
3. Страха его расстроить

Вишенкой на торте будет то, что я и сама инвалид с детства, но между мной и Владом зияет пропасть. Да, я не в инвалидном кресле и моя инвалидность была по менее тяжелому поводу, но я не упоминаю об этом, потому что в этом не заключается центр меня. Это моя особенность, но состою я из других вещей. Понимаете?

В детстве, так же, я часто ходила в центр социальной помощи семье и детям. Посещала там разные мероприятия, праздники и даже была там в летнем лагере (наша соседка работала там социальным работником, или что-то вроде того, а так как мы были малоимущими, я подходила под критерии и меня везде отправляли). На многих праздниках были и семьи с детьми инвалидами. Общались ли мы? Нет. Как правило, мамочки таких деток отвозили из в сторонку и общались между собой. Зачем их детям, общаться с грязными, ползающими по гаражам беспризорниками? Даже в те периоды, когда жизнь сводила меня с такими детьми - у меня не было возможности с ними общаться, узнавать их, помогать познать мир вместе. Нас разделяло общество.

Позиция родителей же была в том, что теперь они должны все время оберегать своих детей и всегда держать их под надзором. И Влад тоже, скорее всего, всегда был на таких мероприятиях в стороне и «особнячком». Он не мог тайком посмотреть эротический фильм в интернете, когда мама на работе, потому что она не работает. Не мог угнать папин москвич и всегда послушно надевал панамку, гуляя с родными по парку в солнечный день.

Это не вина Влада!

Так чья вина в том, что к нему испытывают жалость? Презрение и ненависть - это отдельная подтема. Мне очень жаль, что кому-то приходится сталкиваться с подобными вещами.

Одиночество, непонимание, отсутствие друзей - это купол, который установили над детьми их родители вне зависимости, колясочники дети или нет. Купол надзора, опеки, культа болезни, порядочности и творчества (да, те самые конкурсы). А гречка и ПВА - это общество, вместо мероприятий социализации, спонсирует порчу крупы и утилизацию клея.

Менять подход Влада к здоровым отношениям с самим собой, казалось, уже поздно, да и заниматься этим должен профессионал на пару с родителями. Нет, это не сложно. Я имею в виду, что инвалидность - не часть личности. Дефекты - не ключевая причина, по которой люди должны принять решение, будут ли они общаться.

Кстати, уточню - с развитием у Влада все было хорошо (как говорила его история. Да, мы перекинулись парой сообщений, но общаться я не продолжала).

Всем добра и помните, что я всего-лишь обрисовала ситуацию, которую нужно обязательно менять.

Случилось это, когда я уже работал в районной газете. Практически сразу после армии начал пописывать туда, редактору понравилось, и он пригласил меня в штат. Сначала корреспондентом, а через год назначил даже заведующим сельхозотделом.

Я без конца мотался по району, поскольку в подчинении у меня зачастую был только один корреспондент – я сам, и собирал материал на всякие сельскохозяйственные темы.

В очередную командировку поехал с водителем Ермеком на редакционном «москвиче» накануне своего дня рождения – мне через три дня должно было стукнуть целых двадцать пять лет!

После интервью с директором об успехах и проблемах хозяйства он накрыл у себя дома дастархан, и вот там-то, после пары стопочек, я и проговорился о своём грядущем дне рождения.

Директор, уже тоже подвыпивший, тут же возжелал мне что-нибудь презентовать к грядущему событию. И отдал распоряжение продать мне барана по себестоимости, что было равносильно подарку, поскольку эта тучная «бяшка» (на самом деле – овца, а не баран), весом около сорока килограммов, обошлась мне всего что-то около двадцати рублей. Которых у меня с собой не было и которые я обещал потом переслать с оказией. Ну, вот такие у нас были доверительные отношения: директор знал, что я не обману.

Мы с шофёром затолкали робко сопротивляющуюся овечку в багажник, предварительно устлав днище куском кошмы – позаимствовали у работников кошары, в которой и был выбран этот крупный представитель мелкого рогатого скота. И, распрощавшись с гостеприимными хозяевами совхоза, поехали обратно в райцентр.

Но поскольку в багажнике «москвича» у нас сейчас возлежала овца, которой, уж извините меня за эту душераздирающую подробность, предстояло быть закланной на моё двадцатипятилетние, мы с Ермаком решили, минуя райцентр, проскочить в мою деревню, к родителям. До неё было всего двадцать пять километров по асфальту – ничтожное расстояние для легковушки.

Почему в деревню, а не к себе домой? Ну, где бы я держал это животное до часа «икс» в обычной двухкомнатной квартире? На балконе, что ли? И там же с ней расправился? Сам? Да ни за что!

И вообще, день рождения я хотел отметить с родителями и немногочисленными родственниками, и мне с женой и дочкой проще было на выходной приехать в деревню, чем им всем табором тащиться ко мне в райцентр.

Так что овечке, хотела она того или не хотела, предстояло совершить семидесятикилометровое путешествие.

И мы ехали себе и ехали, весело болтая о том, о сём, пока мне вдруг не стало тревожно.

– Слушай, – сказал я Ермеку, – что-то тихо там, в багажнике. Баран наш не задохнётся?

– Да ну! – беспечно махнул свободной рукой водитель. – Я свой багажник знаю, он весь щелястый. А молчит – на то он и баран…

Но всё же, когда мы уже проехали половину пути, я попросил Ермека остановить машину. Когда открыл багажник и поймал на себе печальный взгляд овцы, стало как-то не по себе. В общем, жалко стало мне эту овечку. Я спустился с шоссе и нарвал травы посочнее рядом с лесопосадкой.

– Кушай, Бяшка (так для себя я назвал это симпатичное животное, уже обросшее к концу лета, после весенней стрижки, плотной шубкой пепельного цвета)! – сказал я, протягивая овце пучок травы.

Бяшка лишь вздохнула и положила голову с наползающим на тёмные глаза курчавым шерстяным чубчиком на кошму.

«Мама её непременно острижёт, прежде чем папка зарежет…» – почему-то подумалось мне, и я зябко передёрнул плечами.

– Пить, наверное, хочет, – сообщил вылезший из-за руля Ермек. – Жара вон какая стоит.

Да, несмотря на то, что было уже пять часов пополудни, солнце палило вовсю. Жестяной кузов «москвичa» накалился так, что к крыше или капоту было небезопасно прикоснуться.

– Заедем ко мне домой, напоим овечку, – решил я. – А то ещё даст дуба в дороге.

Ермек хотел было что-то возразить, но промолчал. Ещё бы он не промолчал: а кто целых два раза спасал его в ГАИ от верного лишения прав (один из двоих наших райцентровских автоинспекторов был моим соседом)?

Подъехали к моему дому по улице Ленина. Я сбегал к себе на второй этаж – жены и дочери пока дома не было, – вынес в ковше воду.

Бяшка пить отказывалась и всё так же укоризненно смотрела на меня своими грустными глазами и время от времени тяжело вздыхала. Эти вздохи рвали мне душу.

– Давай вытащим овечку из багажника, пусть немного разомнётся, – предложил я Ермеку. – Может и попьёт потом, стоя-то…

Мы взяли Бяшку в четыре руки за шерсть и под любопытствующими взглядами редких прохожих выволокли животное из багажника, поставили на землю.

Овечка тут же попыталась удрать, но Ермек цепко удерживал её за шерсть. А я подсунул под нос животного ковш, и Бяшка с присвистом стала пить.

Напоив овцу и дав ей попереминаться с ноги на ногу ещё пару минут, мы затолкали её обратно в багажник и поехали дальше. То есть – ко мне в деревню.

По дороге Ермек, уже с явным неудовольствием, ещё пару раз по моей просьбе останавливал машину, и я заглядывал в багажник, чтобы убедиться, что Бяшке едется нормально.

– Ты с ней уже как с родной, – насмешливо заметил Ермек. – Как теперь резать её будешь?

– Почему я? Отец зарежет, – машинально заметил я.

И тут же заскучал, представив, как отец валит Бяшку набок, вяжет ей ноги и, жёстко надавив коленом на часто вздымающийся от испуганного дыхания бок овцы, протягивает к её шее холодное острое лезвие ножа.

Для него это привычное дело – он, обеспечивая нашу немаленькую семью мясом, загубил таким образом не одну животину. Для того всякий скот и выращивался в нашем подворье.

Но я всё острее чувствовал, что мне не хочется гибели этой дурашки-Бяшки, которую меня угораздило купить пару часов назад в совхозе, вырвать её из нестройных, скученных рядов её собратьев, затолкать в багажник и увезти от родной отары за десятки километров только затем, чтобы под водку употребить её плоть в пищу на свой день рождения.

Но не возвращаться же с овцой обратно в совхоз и тем более не выпускать на волю одну – очень скоро её прибрали бы чьи-то чужие руки. Да и вон, впереди, уже видна околица моей деревни…


Когда мы подъехали к отчему дому, я, не дожидаясь, пока это сделает кто-то из домочадцев, сам распахнул ворота во двор, чтобы Ермек смог загнать «москвичок».

А когда, завидев нас в окно, во двор вышли удивлённые и обрадованные мать с отцом и младшая сестрёнка – визит мой был неожиданным, так как обычно я приезжал в деревню на выходные, да и не на служебной машине, а автобусом, – я картинно распахнул перед ними багажник легковушки и сказал:

– Вот, дорогие мои, привёз вам в подарок высокопородную овцу, казахский меринос называется. Шерсти с неё тебе будет, мама, столько, что хватит на носки нам всем. И это… ягнят она вам исправно таскать будет.

– Хорошее дело, – довольно кивнула головой моя мама, большая любительница вязать. – Сколько уже говорю папе: давай овец снова заведём, – так нет, не хочет возиться с ними. А чего там возиться: всё лето в стаде будут, а на зиму сена им совсем немного надо…

«Бэ-э-э! – впервые за эти часы подала свой голос, приподняв кудрявую голову из жестяного узилища, Бяшка. – Бэ-э-э-э!»

– Какая красивая! – ахнула сестрёнка. – Да выпустите же её отсюда! А я пойду ей в палисаднике свежей травки нарву…

Вот так Бяшка стала основоположницей нового небольшого бараньего коллектива в подворье моих родителей.

А мяса на мой день рождения отец и так добыл – когда это было проблемой в деревне?

Марат Валеев.

Решил я рассказать о брюках известной компании "Хуго Босс", которая в свое время из крапивного волокна сделала эсесовцам мундиры, которые до сих пор приводят людей в трепет. Странно, но сотрудничество с нацистами не повредило репутации этой фирмы, как, впрочем и многим германским авто-производителям.
История этих черных в белую клетку брюк началась с того, что австрийскому модельеру, по заказу его работодателей пришла в голову идея чего-то оригинального и в то же время практичного и удобного, но еще и солидного. Из немецкой земли Вюттенберга идея модельера в электронном виде поступила на производство в городе Измир в Турции. Там трудолюбивые и плохо образованные турки ищущие понятной жизни на фабрике, воплотили этот рисунок модельера в нечто матерчатое, упаковали и полетели фуры и контейнеры по магазинам одежды во всем мире.
Несколько пар угодили и в Вильнюс. Продавец натянул одну на манекена и тут же в магазин заглянули двое командировочных крановщика из Латвии. Картавый в черном берете и матросском бушлате рассказывал бритому о чудесном спасении фирмы путем вступления её руководителя в партию национал-социалистов, что дало ему объемный заказ на униформу.
- Это, конечно, было ужасно! Человек потом шил одежду для палачей, эксплуатировал людей из концентрационных лагерей, фактически использовал в своем производстве труд невольников. Но разорись он тогда, мы бы сейчас не созерцали всей этой прелести и не зашли в этот магазин.
-Пошли отсюда! Ты посмотри на цены! Пятьсот литов - сто латов, за штаны, хоть и такие. Я в Максиме за эти деньги могу купить целую тонну и таких, которые не бросаются в глаза.
- Послушай! А на что, спрашивается, нам тратить деньги, которые мы зарабатываем риском для жизни, гробим на работе свои нервные клетки, которые не восстанавливаются? Мне не нужна тонна брюк из вонючего супермаркета для колхозников! Мне некуда складывать это барахло и лень его таскать за собой. К тому же оно может расползтись, продраться, полинять или растянуться в самый неподходящий момент. А с этим произведением искусства этого не случиться.
- Искусство в одном экземпляре, а тут десяток одинаковых на полке.
- В том-то и дело, что только десяток и вряд ли появится еще. Благодаря этому обстоятельству, на всю Европу или даже весь мир будет только пару тысяч обладателей таких же брюк. А вот встречать такие же, как у тебя брюки на каждом углу, да еще и напяленные на всяких маргиналов не очень-то приятно. Подойдешь в таких брюках на собеседование с работодателем, а он вспомнит, что только что уволил алкаша в таких же портках и отправит тебя восвояси.
- У меня уже есть работа и жена, потому я могу носить все, что угодно. Ты что идешь примерять? Ты с ума сошел! У тебя же нет так много денег. Нам еще тут жить неизвестно сколько!
- Спокойно! Их цена - это только суточные за четыре дня. А у нас еще зарплата, премии за сверхурочные, возможны и взятки. А я еще не потратил прошлую зарплату. У меня нет жены, у родителей есть деньги. А еще я не мечтаю о собственном домике на берегу лесного озера. Мне там станет скучно и я повешусь...
Так брюки оказались между тощим задом крановщика и креслом крана "Зеппелинн". Кресло было мягким и протирались брюки очень медленно. За год почти бессменного пользования они практически не потеряли формы.
Потом клетки с этих брюк пытались перерисовывать начинающие художники, которым позировал потерявший работу крановщика владелец. За такие подробности их очень ругала преподавательница, говоря, что работать надо крупными массами, площадками, не закорючками не надписями на одежде.
- Есть две объективных вещи для художника - это тень и свет! А такие подробности, дорогие мои, должны быть на десятом плане, который вам еще рисовать рано!
Потом, эти брюки мелькали прищемленные велосипедным седлом на улицах Дублина. И благодаря тому, что они были очень оригинальны, бывший коллега по Вильнюсу заметил их владельца и они смогли немного поболтать за жизнь. Сошлись во мнении, что Ирландия - полный отстой и из неё надо сматываться в Канаду или Скандинавию, на худой конец в Бенилюкс или Британию.
- Ты был прав, на счет того, что стоило тратить пятьсот поганых литов на эти штаны! Они еще живые и я бы без них тебя не заметил. Я даже не знал, что ты тоже в этом городе, где я два года не мог пристроиться на работу. Терпеть не могу церкви, а их тут больше, чем домов! А еще тут все вечно пьяные и пабы на каждом углу, короче я тут нервничаю и мне хочется всех убить, потому я со всеми плохо общаюсь, а это нервам вредит. Жаль, что я завтра улетаю в Ливерпуль. Там с работой получше и попроще.
-Но там много черных, а тебя они тоже нервируют.
-Уже нет! Я лучше буду с ними работать, чем с этими кельтами! Они меня достали!
Изрядно потер эти брюки о седло их носитель в Ирландии, а потом уже тер их в Норвегии, но снимал их перед работой, а в особо сильные морозы натягивал поверх них защитные ватные брюки для лесорубов. Под ними тоже была в морозы не одна пара теплых шерстяных кальсон. Они висели в сараях домов, которые красил их хозяин летом, они ждали, вечера осенью, когда их хозяин вернется с уборки картофеля, переоденется и отправиться на велосипеде кататься по окрестностям. Эти брюки лежали стиснутые в непромокаемой велосипедной сумке, пока их хозяин путешествовал в свободное от работы время среди высоких гор и дремучих шведских лесов.
Их смерть наступила близ города Стокгольм, во время ненормальной жары в сорок градусов. Их хозяин истекал потом в палатке на берегу озера. Ему надо было дождаться своего двоюродного брата, чтобы сопровождать его в первом дальнем путешествии. Не хотелось их хозяину, не смотря на жару ехать по столице в велосипедном трико. Он решил, простирнуть эти брюки в озере, перед тем, как на следующий день ехать к морскому вокзалу рано утром. И тут он заметил, что они продрались на заднице возле кармана и так, что уже и не зашить.
Что с ними делать? Пустить на тряпки? Похоронить? Нет! Он бережно их постирал, высушил, аккуратно положил их на дно сумки и они там безвылазно пролежали, два года - еще один в Норвегии и один в Англии. Лежали они там и во время переезда на велосипеде с берегов Гломы на поля Норфолка. Там их хозяин иногда вытаскивал их из сумки и думал о том, что делать с этой дырой, рваной раной. Ему не хотелось допускать, что его любимые брюки уже никогда не воскреснут.
И вот он в Риге, явился с ними в швейную мастерскую и предъявил их мастерице на все руки. Та скептически помотала головой и посоветовала просто купить новые.
Новые! Зачем мне новые? Мне нужны эти! Он упрямо не бросил их в мусорный контейнер, а положил подальше в шкаф и носил показывать еще нескольким врачам для одежды, но те говорили, что рана смертельна и можно разве что заплатки поставить, но выглядеть она будет не очень какого бы цвета ни была. Но хозяин не унывает, он собирается клонировать свои брюки, сшить по индивидуальному заказу их точную копию, только надо найти подходящую ткань.