KblLLlKa

Между третьим и четвёртым классом я жила в нянях. Хозяйка разрешила в воскресенье мне повидаться с родными. Подходя к дому, я заметила, что детвора толпятся около окон нашей избы. Я тоже заглянула в окно — и что же вижу? Отчим с ножом в руке лезет на печку, где сидит мама с маленьким Мишкой. Не помню, откуда и как попал в мои руки кирпич — я его швырнула в раму, а сама побежала на крыльцо избы.

В избе был полный покой. Отчим лежал на кровати и храпел и притворился спящим. Мама слезла с печки. Она меня просила не будить его — что проспится, человеком будет. На полу валялись склянки и кирпич, что я бросила. Молча я повернулась и ушла.

В это же лето я снова пришла на свидание к родителям. В доме было необычно тихо. Я спросила:
— Где Нина?
Мама ответила, что спит. Отдернув занавес, где стояла её кровать, Нина лежала, лицо её было накрыто мокрой тряпкой. Откинув тряпку, я не узнала Нину.

-37-

Лицо было настолько отёчно, что не было видно глаз. — Кто тебя так изуродовал? — спросила я. — Отец, — еле прошамкала Нина. Мама стала упрашивать, чтобы я не поднимала шума. Нина говорила, что ей совсем не больно. Отчим сказал, что больше никогда не тронет Нину пальцем.

И снова я ушла из отчего дома молча.

Через полмесяца Нина пришла проведать меня. Она говорит, что полностью выздоровела и что отчим обещал больше не пить.

В одно счастливое время приходит к хозяевам пионервожатая. Говорит, что меня отправят в пионерлагерь бесплатно. Пионерлагерь был организован в школе посёлка Салаир. Там же находился золотой прииск. Сама деревня небольшая, окна с резьбой, с раскрашенными наличниками. Улицы чистые, широкие. Перед каждым домом скамеечки, одно или два дерева — черёмухи или рябины. Каждый вечер мы строем маршировали по улицам с песнями: «Картошка», «Вот помру я, помру я», «Вейтесь кострами, синие ночи», «По морям, по волнам» и другие. Жители деревни сидели на скамейках, лущили семечки.

Днём мы ходили на озеро, запруженное от небольшой речушки, примерно 250 квадратных метров. Утром зарядка, завтрак и прогулка в лес. Лес смешанный: пихты, сосны, ели и разные лиственные деревья. Солнечные полянки покрывали цветы, ромашки и разные душистые травы. В лесу мы играли в разные игры, купались, загорали. Особенно нам нравилась игра военная, название — «Бой за Перекоп». Все играющие делились на два лагеря — красные и белые. Каждый отряд, в свою очередь, избирал комсостав, который распределял своих солдат на рода войск.

Небольшая речушка текла рядом с оградой хозяев, а из ограды была дверь на выгон. Выгон — это днём выгоняют скот из крытых стаек. Выгон был огорожен жердями высотой 2 метра. На полу выгона лежала колода из выдолбленного толстого дерева для водопоя животных. Хозяева топили баню, я носила воду с речушки. Спускаясь к проруби, я увидела у городьбы выгона много детворы и взрослых.

На площадке выгона стоял вороной жеребец. Этот конь был не для работы, а для катания — в гости или на праздники, когда устраивали конные бега. Нет, конь не стоял, а прыгал на задних или передних ногах, швыряя землю из-под ног, оборвав узду, за которую был привязан к кольцу колоды. На губах была кровавая пена. За каких-то десять минут он своей кровью покрасил всю изгородь выгона. Корыто превратилось в щепки — осталось только дно. Какое буйство и сила!

Вскоре пришли мужчины, отстранили нас от городьбы, и один из них пристрелил жеребца. Мужчины, одеты в чёрные халаты и резиновые перчатки, разобрали городьбу, набрызгали площадку выгона белым раствором.

-35-

Изгородь увезли в поле и сожгли там. Оказывается, конь взбесился.

Истопили баню, все помылись. Последняя пошла я. Баня топилась по-чёрному. Мне показалось холодно. Я плеснула воды на каменку, залезла на полок париться. Вот почувствовала — меня тошнит. Помню, что открыла дверь и на пороге упала. Когда опомнилась, то лежала на полу кухни. На голове моей была мокрая тряпка. Хозяйка в уши мне толкала кусочки репчатого лука. Я хохотала и хохотала. Мне совсем не хотелось, и даже тяжело было смеяться. Но я истерично хохотала, когда охрипла и затихла.

Мама была здесь — значит, за ней сбегали. Хозяйка говорит, что Фаю надо увезти домой: «Наверное, она заразилась от бешеной лошади». Через два дня хозяйка пришла за мной, но мама обиделась, что меня оклеветали, что будто бы я взбесилась, и отказала ей. До сих пор я так и не знаю, бывает ли истерический смех после угара.

Вот я учусь в третьем классе, в зимнее время. Во время пионерских сборов катались на санках, делали горки для катания, лепили снеговиков, пещеры, берлоги в сугробах, ходили на экскурсии в библиотеку, на завод, писали сочинения о проведённых сборах. К нам примкнули все третьи классы. За это хвалили учительницу Анну Васильевну на педсовете.

В марте-апреле мы ходили в лес, собирали коллекции о пробуждающихся насекомых — жуков, пауков, букашек, — появления первых цветов для гербария.

На опушке леса, на пригорке, нашли первые цветы — встренники. Кто-то заметил, что на нас идёт большая собака. Приглядевшись к ней, я поняла — это бешеный волк. Шерсть серая, с рыжими лохмотьями, уши и хвост опущены, у рта — пена, глазные белки красные. Я растерялась, какую дать команду, но невольно крикнула:
— Это бешеный волк!

Мы все пустились бежать с горы. Кто бегом, кто кувырком — бежали без оглядки. Вскоре услышали выстрел. Когда собрались в кучу — волка не было видно, а увидели лошадь и мужчину с ружьём. Он нам махал рукой, чтобы мы вернулись.

Впоследствии, через много лет, Вадик, так звали кавалера Нины, разыщет Нину, и они поженятся. Но судьба не уготовила им счастья. Он работать стал машинистом паровоза, получилась авария: после сильнейшего дождя размыло железную дорогу, ему приписали вредительство и осудили на 8 лет.

Вот наши перебрались жить на завод в Гурьевск. Отчим устроился истопником в больницу. Тасю и маму на работу не взяли. В те годы был большой наплыв обедневших крестьян, а промышленность была плохо развита. По этой причине страна имела безработицу. Профсоюз контролировал, чтобы был охвачен работой глава семьи. Тася пошла батрачить, а я — нянчить. С ползимы мама нашла мне таких хозяев, у которых нянчить нужно было только по вечерам, и я с утра пошла учиться во второй класс.

-33-

Прожила у них я до сентября следующего года. За работу они мне не платили, но давали обувь — ходить в школу. Чтобы учиться в третьем классе, я жить пришла домой. Нину почти ежедневно бил припадок. К этому времени маму устроили — врачи, на которых она стирала, взяли её работать на кухне в больницу.

Мне же пришлось бросить учёбу, так как с Мишей водиться было некому. Мама с врачами поделилась своим горем насчёт Нины. Нину врач взял техничкой в амбулаторию. Одели её как куклу. А она и так была хорошенькой. Но нашлись такие люди — позавидовали, доказали, что Нина ещё не совершеннолетняя. Врачей оштрафовали.

Врачи, муж и жена, были добрые — взяли Нину к себе в прислуги. Им надо было видеть, какого вида у неё припадок, чтобы начать лечение. После припадка они делали ей пакет сыпучего порошка — чтобы она его по столовой ложке пила перед предполагаемым приступом. Вот припадки у Нины прекратились.

Отчим при мне никогда не дебоширил. Даже я не слышала скверного слова от него. Когда я отсутствовала, а он приходил домой пьяный, спрашивал: «А что, интеллигенции у нас нет дома?» — и начинался погром.

Раз я пришла, а отца дома не было. Семья ждала, что он придёт пьян, и заранее приготовились — куда и как бежать. Он пришёл действительно пьян. Увидев меня, сказал маме:
— Настасье, помоги мне раздеться. По дороге встретились двое мужчин пьяных и побили меня. Вот убили бы меня, а вы ничего бы и не знали.

Мы действительно от души его пожалели. На завтра мама сказала, что никто его не бил. Где он выпивал, хозяин проводил его до дома. Следов побоев у него тоже не было. Мама говорила, что он притворился, потому что Фая дома была. С тех пор я стала наблюдать за его пьяным поведением и убедилась в правоте маминых слов.

В школе, когда я училась во 2-м классе, организовали зоологический кружок. Весь наш класс посещал его с охотой. В 3-м классе училась у этой же учительницы — Анны Васильевны. Она с охотой взяла меня в свою группу. Сказала, что пропущенные 4 месяца я помогу тебе наверстать.

Врач, осмотрев больную, сказал: «До утра не доживёт». Диагноз — воспаление головной оболочки. Вот так мы расстались с Пашей девочкой. Мне было очень жаль её. Разницы я не понимала — родная она мне или нет.

Живя у этих хозяев, по детской наивности, со мной случился такой случай. Хозяйка, по-видимому, решила меня разыграть. Пришла к ней соседка и говорит: «Чтобы груди у девушки выросли большими, нужно обязательно сосками об угол бани потереться». Я этот разговор взяла на прицел.

В следующую субботу пришла мыться, и, раздевшись, пошла тереться об угол бани — тем местом, где должны будут вырасти груди. По приходу из бани хозяйка меня спрашивает:
— У тебя, наверное, чесотка? Я видела, как ты чесалась об угол бани.
Я ответила:
— Никакой чесотки у меня нет, а тёрлась я сосками, чтобы у меня выросли груди.
— А зачем тебе груди?
— Когда я вырасту, у меня будут дети, а грудей не будет — чем я буду их кормить?

Милая детская наивность... а может, пробуждение юности.

Ещё был случай немалой важности. Жила я у этих хозяев. Хозяйка мне говорит, что видела маму — она велела мне прийти домой повидать Тасю. Прибыв домой, я увидела Тасю, лежащую на кровати, привязанную к ней верёвкой. Была она в ненормальном состоянии.

-31-

Тася болела тифом. Её положили в больницу, и, когда у неё был переломный период болезни, она в полубессознательном состоянии ночью, в больничной рубашке, прибежала домой. Расстояние от больницы до дома — 8 километров.
Дома подумали, что она с ума сошла, поэтому и привязали к койке. Вскоре после моего прихода за ней приехали из больницы и увезли её. Через месяц Тася выздоровела.

Вечером Нины дома не было. Я решила проверить, как она проводит вечера. Барак, где помещался клуб, — там были танцы, пляски, игры. А Нина со взрослыми девками и парнями курила на улице. Я позвала её домой. Она мне ответила, что она уже взрослая и имеет право распоряжаться сама собой.
Мне было жаль её оставлять вот так, на произвол судьбы, в таком обществе. Сказала я маме, чтобы мама не распускала Нину, тем более Нина эпилептически больна.
Мама пошла и поймала Нину с папиросою во рту. Мама похлестала Нину, и вдруг ей стало жаль её — она и меня ударила два раза, «как я беду». Это было впервые, что ко мне применили рукоприкладство.

Такой чудовищной обиды я не перенесла. Вышла в сени, обрезала верёвки с лаптей отчима и пошла в березняк, чтобы повеситься. Но за мной, оказывается, следила мама — она уговорила меня. Не заходя домой, ушла я к своим хозяевам.

Вот пришла за мной мама, что я была дома необходима.. У мамы появился мальчик Миша, и что Нину часто бьёт эпилепсия. Она узнала: есть лекарь в деревне Колода, лечит от падучей болезни. Мама отправила нас с Ниной искать знахаря.

Деревня находилась в 12 километрах от нашего посёлка. Дом лекаря был двухэтажный. На первом этаже находилась кухня и его самодельная аптека. Там было много склянок с настойками трав, и очень много по стенам висело пучков разных листьев, цветов, корней и трав.

Разнообразный контингент, слёзы, угрозы и пр. Находясь в таких условиях ежедневно, без сомнения начнёшь черстветь, выработаешь иммунитет к эмпатии, возможно, сердце твоё вовсе станет бетонное, как могильная плита.

Закатывать истерику рядовому сотруднику точно считаю лишним, все равно что орать на продавца за подорожавшие яйца.