Cat.Cat

Автор: Алексей Котов.

Читайте ранее:

ИГ Фарбен. Часть II. От кошмара Версаля до крупнейшей корпорации Европы

ИГ Фарбен. Часть III. Высокие технологии и высокая политика

ИГ Фарбен. Часть IV. Концерн и нацистские власти

Заправка «Лойны» — подчеркивается — немецкий бензин!

Надо сказать, что государственная важность концерна ИГ «Фарбен» в Третьем рейхе многократно выросла в сравнении с Веймарской республикой. Во многом это было связано с незаменимостью продукции концерна в случае начала новой войны, которая, как известно, была конечной целью главы государства. Производство компонентов пороха и взрывчатки не утратило своей актуальности, а новые проекты немецких химиков – синтез топлива и каучука, которые замысливались как международные, по иронии судьбы давали возможность Третьему рейху существовать в отрыве от мировой экономики во время войны. Но и для недолгой «мирной» жизни Германии под управлением нацистов, с 1933 по 1939 года, деятельность ИГ «Фарбен» имела, без преувеличения, жизненно важное значение. Это определялось тем, что продукция концерна, производимая из «отечественных» материалов, могла реализовываться за границей, обеспечивая Германии приток жизненно важной валюты.

Тем не менее, сближение концерна с нацистским режимом происходило довольно плавно. У руководства ИГ «Фарбен» попросту не было налаженных связей с руководством нацистов, а руководству нацистов в 1933 году было не до промышленности. Первой ласточкой непосредственных взаимоотношений ИГ «Фарбен» и Третьего рейха стало соглашение Федера-Боша, более известное как «Бензиновый контракт». Напомню предысторию, изложенную в предыдущей части. В 1927 году на заводе ИГ «Фарбен» в Лойне была открыта первая промышленная установка по гидрогенизации угля, производившая 100 000 тонн автомобильного бензина. В 1928-1929 годах производство бензина расширялось и доходы концерна от реализации синтетического топлива составили 6 и 14 миллионов рейхсмарок соответственно. Однако на фоне мирового экономического кризиса цены на топливо катастрофически рухнули – в 1931 году цена на литр импортного бензина составляла всего 5,2 пфенинга за литр, в то время как себестоимость производства синтетического бензина составляла 23 пфенинга за литр. Правительство Брюннинга с целью защиты ИГ «Фарбен» ввело протекционистские меры, повысив ввозные пошлины на топливо. В 1932 году цена продажи бензина в Германии почти в шесть раз превышала цену закупки, за счет пошлин, сборов и налогов. Тем не менее, значительная часть руководства ИГ выступала за закрытие проекта «Бензин Лойна», который в обозримом будущем, по их мнению, станет убыточным. Одним из самых активных сторонников проекта был Карл Бош, генеральный директор IG Фарбен. Он видел в строительстве гидрогенизационных заводов возможность сократить расходы иностранной валюты на закупку топлива, и снизить зависимость Германии от импорта нефти.

В 1932 году представитель концерна ИГ «Фарбен», директор завода Лойна Г. Бютерфиш встретился с Гитлером, который на тот момент еще не являлся канцлером Германии, обсудив с ним вопрос производства искусственного топлива. Несмотря на «взаимопонимание» и высказанную лидером НСДАП заинтересованность, эта встреча не вылилась в конкретные действия после прихода нацистов к власти.

А. Феглер (слева) с Гитлером, до прихода фюрера к власти.

Идея привлечь власти Третьего Рейха к решению топливного вопроса родилась вообще «на стороне». Инициатором переговоров между государством и ИГ «Фарбен» стал Альберт Феглер – генеральный директор гигантского стального и угольного конгломерата Вестадж. Он был кровно заинтересован в расширении угольного рынка и в налаживании новых связей с химической промышленностью. Реализация проекта на заводе «Лойна» обеспечивала угольному магнату гарантированный сбыт сотен тысяч тонн угля, используемого в качестве сырья и энергоносителя при производстве синтетического бензина. Феглер давно уже был близок к НСДАП, председателем наблюдательного совета руководимого им конгломерата был Фриц Тиссен – идейный и последовательный сторонник Гитлера. Феглер знал о стремлении Гитлера добиться автаркии для Германии, и понимал, насколько важны в этом разрезе перспективы синтеза жидкого топлива из угля. Играя на заинтересованности Гитлера в автаркии, он предложил фюреру план по производству нескольких миллионов тонн синтетического топлива. 10 августа 1933 г. Феглер получил возможность уведомить профессора Карла Крауха, заведовавшего технологической частью в рамках программы IG по синтезу топлива, о том, что министерство экономики Рейха готово провести переговоры по поддержке программы производства искусственного бензина.

Переговоры по заключению так называемого "Бензинового контракта" шли довольно долго, и условия были сформулированы лишь к концу 1933 года. Дело в том, что Готфрид Федер, ведущий экономист НСДАП, занявший после назначения Гитлера рейхсканцлером должность ответственного статс-секретаря в имперском министерстве экономики, был сторонником плана по использованию низких цен на нефть в интересах экономики Рейха вместо того, чтобы вкладывать значительные средства в строительство инфраструктуры производства искусственного бензина. Он предлагал значительно увеличить нефтеперерабатывающие мощности Германии, чтобы перерабатывать импортируемую из-за границы сырую нефть. Этот вариант был, по его мнению, значительно более экономичным по сравнению с субсидированием производства искусственного бензина. Кроме этого, нефтеперерабатывающие мощности можно было использовать для использования собственной нефти. В 1933 году в Германии была запущена программа «Рейхсбурение», целью которой был поиск нефтяных месторождений на территории Рейха. За короткое время были открыты многочисленные новые нефтяные месторождения в районе Ганновера, в Эмсланде, в земле Шлезвиг-Гольштейн и в долине Верхнего Рейна. С 1928 по 1935 год добыча нефти в Германии выросла со 103 000 до 427 000 тонн в год и достигла пика в 1,1 миллиона тонн в 1940 году. Кроме этого, после аншлюса Австрии немцы начали разработку богатых месторождений нефти в Венском бассейне, увеличив добычу нефти с 57 000 тонн в 1938 до 1,2 миллиона тонн в год в 1944 году.

В свою очередь руководство ИГ «Фарбен» предоставило меморандум, согласно которому развитие индустрии синтетического топлива позволило бы государству экономить дефицитную валюту и, что было крайне важно в условиях 1933 года, стимулировало бы рынок труда внутри Германии. Именно эта, экономическая, а не «военная» аргументация привела к подписанию 14 декабря 1933 года соглашения Федера – Боша.

Заправка Лойны в разрушенном Дрездене

Договор министерства экономики был заключен непосредственно с заводом «Лойна», и его условия не распространялись на другие предприятия ИГ «Фарбен», кроме этого условия контракта ограничивались объемом топлива в размере 350 000 тонн в год. Десятилетний контракт вступил в силу 1 июля 1934 года. Согласно контракту «Лойна Верке» обязалась увеличить производство к 31 декабря 1935 года до 350 000 тонн бензина в год, и не допускать снижения годового производства бензина ниже 300 000 тонн, а также обеспечивать дальнейшее развитие технического процесса гидрогенизации, например, через повышение товарного качества бензина. Бензин, произведенный заводом, реализовывался через сеть заправочных станций дочернего предприятия ИГ «Фарбен», а нереализованные остатки выкупались государством. Минимальная цена покупки топлива, гарантируемая государством, должна была обеспечить все затраты завода, включая налоги и амортизацию, и пятипроцентную прибыль. Если выручка от продаж бензина не покрывала эти условия, государство доплачивало заводу разницу, однако если прибыль от продаж топлива была больше 5% от оборота, разница уходила государству. Для этого проводился ежегодный аудит себестоимости производства топлива с правом государства проверять бухгалтерию завода. В конечном итоге контракт оказался выгоден для Третьего рейха, в 1934-35 годах завод получил в качестве субсидий 4,8 млн рейхсмарок, но впоследствии рыночные цены на топливо выросли и за счет этого, а также из-за сокращения издержек на производство топлива прибыль выросла, и до 1944 года завод, в рамках Бензинового контракта, выплатил министерству финансов рейха более 90 млн. рейхсмарок.

Надо сказать, что с одной стороны, заключение «Бензинового контракта» не имело какого-то решающего значения для обеспечения топливом Третьего Рейха – в 1934 году потребление топлива Германией составило 3,5 млн. тонн, на фоне чего 350 тыс. тонн бензина особой роли не играли. С другой стороны, государственные гарантии позволили ИГ «Фарбен» продолжать работы над технологиями гидрогенизации угля, не неся при этом экономических убытков. Уже через год после заключения контракта технологи концерна добились двухкратного снижения себестоимости производства топлива по методу Бергиуса.

Вообще вся история довоенной экономики Третьего Рейха скакала от кризиса к кризису, и следующий шаг на пути развития индустрии синтетического топлива был сделан вследствие валютного кризиса 1934 года. Валютные резервы Германии были исчерпаны, к июню 1934 г. запасы валюты в Рейхсбанке составляли менее 100 млн. рейхсмарок, чего едва хватало для оплаты недельного импорта, даже находившегося на минимальном уровне. Импорт нефти и нефтепродуктов, даже с учетом низких мировых цен на топливо, обходился Германии в 200 млн рейхсмарок ежегодно. Путем объявления дефолта по внешним долгам и введением системы непосредственного регулирования импорта специальными комиссиями немцы смогли стабилизировать ситуацию с валютой, однако для продолжения экономической деятельности государства требовалось как можно быстрее уменьшить объемы импорта ресурсов. 21 сентября 1934 рейхсминистр экономики Германии Шахт провел в Берлине совещание ведущих промышленников в области производства угля и минерального топлива и сообщил им, что сложившаяся в стране ситуация с иностранной валютой требует резкого расширения отечественных мощностей по производству топлива.

Десяти ведущим угледобывающим корпорациям 25 октября 1934 г. было предписано «объединиться» в Braunkohlenbenzin AG (Brabag) (Буроугольная бензиновая компания). Каждая из них должна была выписать чек не менее чем на 1 млн рейхсмарок, доступных для немедленного использования, составив тем самым базовый капитал новой корпорации. Надо сказать, что угледобыча Германии была наиболее «зарегулированной» государством отраслью промышленности, поскольку она эксплуатировала «народное достояние» в виде залежей полезных ископаемых. Еще в 1919 году вступил в силу Закон об угольной промышленности, который обязывал компании образовывать так называемые угольные синдикаты. Хотя угледобывающие компании оставались в частной собственности, синдикаты находились под общим контролем государства. На практике это означало, что с начала 1920-х годов министерство экономики Рейха в лице Имперского угольного совета устанавливало цены, условия поставок, региональное распределение рынков сбыта, заработную плату в угольной промышленности. В то же время этот закон закреплял возможность принудительного слияния горнодобывающих компаний с отдельными сбытовыми и производственными организациями, так что руководство Третьего Рейха действовало вполне в рамках действующего законодательства.

В принципе, угольные магнаты были не против принятия участия в проекте. Это было связано с увеличением объемов добычи на рудниках компаний, что могло привести только к увеличению прибыли, тем более что государство гарантировало объемы закупки по фиксированным ценам. В то время для производства 1000 кг бензина по методу Бергиуса требовалось 3600 кг лигнита (бурого угля). В связи с этим при производительности 200 000 т/год (тонн топлива в год) на одну установку гидрогенизации требовалось около 720 000 т сырого угля. Кроме того, заводами были востребованы тысячи тонн угля для выработки электроэнергии и тепла. Фактически, только в 1943 году завод в Шварцхайде, например, закупил 1,3 миллиона тонн бурого угля. С помощью синтеза Фишера-Тропша из 1000 кг угля можно было получить 600 кг, а чуть позже 950 кг бензина.

Единственной проблемой с точки зрения угольщиков было «чужое счастье» - им очень не нравились высокие отчисления за произведенное топливо в пользу ИГ «Фарбен», владевшего патентными правами на метод Бергиуса. С целью достижения компромисса, один из четырех заводов корпорации «БРАБАГ», которые планировали возвести по первоначальному плану, должен был функционировать по методу «Фишера-Тропша», права на который были безвозмездно переданы ИГ «Фарбен» в компанию «Рурчеми». Надо сказать, что метод «Фишера-Тропша» в целом был более затратным, в сравнении с методом Бергиуса, с его помощью нельзя было получать высокооктановое топливо, и, в целом к 1934 году технология промышленного производства бензина по «Фишеру-Тропшу» не была отработана, но перспектива не платить отчисления ИГ «Фарбен» перевешивала в глазах большей части инвесторов все эти недостатки.

Корпорация «БРАБАГ» представляла из себя сплав государственных и частных структур. Компания напрямую подчинялась Министерству экономики Рейха, представленному рейхскомиссаром, возглавлявшим исполнительный комитет «Брабаг». Эту функцию взял на себя директор Рейхсбанка Роберт Деумер. Акционеры остались бенефициарными владельцами компании. Соответственно, в наблюдательном совете доминировали представители буроугольных компаний. Государственный служащий Вильгельм Кепплер был назначен председателем наблюдательного совета. За техническую часть проекта отвечал представитель ИГ «Фарбен», директор завода «Лойна» Генрих Бьютерфиш.

Расположение заводов было, разумеется, основным предметом споров между учредителями компании – было абсолютно понятно, что заводы надо размещать по соседству с угольными шахтами, которые будут обеспечивать производство ресурсами, и, соответственно, будут иметь гарантированный сбыт своей продукции. Шахты учредителей располагались в разных районах страны, так что вопрос размещения производств был принципиальным. Собственно, именно по причине заинтересованности поставщиков сырья было принято решение о строительстве нескольких относительно небольших (с производительностью до 200 тысяч тонн бензина в год) заводов вместо одного большого предприятия, аналогичного, например «Лойна-Верке».

В конечном итоге, в 1935 году корпорацией «БРАБАГ» были заложены три завода по производству искусственного топлива, два (Белен и Магдебург) должны были работать по методу Бергиуса, третий завод – в районе Шварцхайде – использовал синтез Фишера-Тропша. Расчетная производительность заводов составляла 200 – 240 тысяч тонн в год. Что интересно – на стадии разработки проектов заводов, высказывалась идея сделать их подземными, на случай возможной войны и атак с воздуха. Специалисты ИГ «Фарбен» заявили, что подобные методы сильно усложнят строительство предприятий, и от идеи отказались, хотя уже в 1943 году сильно об этом пожалели. Строительство велось в несколько этапов, первые установки в Белене и Магдебурге включились в работу уже в 1936 году, с 1938 г. до конца 1942 г. на обоих заводах последовали еще три этапа расширения производства. Лицензионные сборы, которые ИГ «Фарбен» получила за продукцию завода в Бёлене, только за первый год превысили один миллион рейхсмарок. На заводе в Шварцхайде, в связи с тем, что технологии производства по Фишеру-Тропшу требовали обкатку при внедрении, возникли значительные трудности при запуске. После официального ввода в эксплуатацию большие части завода пришлось снова снести. В первые два года здесь смогли получить только 5000 тонн дизельного топлива и бензина. Однако фактически этот завод представлял собой, так сказать, масштабную испытательную площадку, на которой предстояло набраться опыта масштабного внедрения новых установок Фишера-Тропша по производству бензина. Для поддержки развития производства министерство финансов Рейха списало 3,6 миллионов рейхсмарок на амортизацию фондов завода.

Заводы по методу Бергиуса, распределенные по типу сырья. Оранжевый — бурый уголь, красный буроугольная смола, черный — каменный уголь, голубой — другое сырье (мазут, сланцы и т.д.)

Если в случае с созданием BRABAG немецкому государству приходилось преодолевать некоторое сопротивление немецких промышленников, то дальше дело пошло по накатанной. Как я уже упоминал, повышение цен на топливо сделало рентабельным бизнес по производству искусственного топлива, и промышленники начали вкладываться в него. Как правило инициаторами постройки завода выступали компании владельцы ресурсной базы – залежей угля. В частности, свои заводы по производству топлива имелись в корпорации Круппа и «Рейхсверке Герман Геринг». Специалисты ИГ «Фарбен» возводили и вводили в эксплуатацию установки по гидрогенизации угля, после чего концерн зарабатывал на отчислениях с производимого на заводе топлива. Однако и сам концерн вложился в создание еще двух заводов по синтезу ГСМ, отдельно стоит отметить завод, построенный в городе Пелитц, который, впоследствии стал самым большим предприятием по производству синтетического бензина в Третьем рейхе: в конечном итоге завод производил 15% от всего объема производства синтетического топлива в Германии. История создания этого завода, помимо прочего, любопытна тем, что в его строительство вложился не к ночи будь помянутый «Стандарт Ойл». Причины участия американцев в проекте были очевидны, во-первых, как я уже отмечал, производство синтетического топлива в Германии стало коммерчески выгодным, а во-вторых, в качестве сырья для получения бензина завод, отчасти, должен был использовать отходы нефтеперегонного завода «Стандарт Ойла» в Гамбурге. Вообще надо отметить, что производство синтетического топлива очень сильно подстраивалось под конкретные производственные условия – характеристики местного сырья, воды и т.п. поэтому вклад технических специалистов ИГ «Фарбен» был очень важным в каждом предприятии.

На пике производства, в 1943 году в Германии функционировали 12 заводов, работавших по методу Бергиуса, производительностью от 50 000 до 700 000 тонн в год, суммарно к середине 1944 года производившие 4 230 000 тонн нефтепродуктов в год. Их дополняли 9 заводов синтеза по Фишеру-Тропшу, которые могли производить дополнительно 620 000 тонн в год. Средняя производительность заводов по Ф-Т была значительно ниже, чем у заводов, работавших по методу Бергиуса.

Заводы по методу Фишера-Тропша

Имеет смысл зафиксировать некоторые моменты, касающиеся синтетического топлива Германии. Во-первых, немецкие заводы могли синтезировать как бензин, так и дизельное топливо и смазочные материалы. Так, например, в 1943 году продукция всех 21 гидрогенизационных заводов составила около 3 млн т бензина (автомобильного и авиационного), 770 тыс. т смазочного масла и 430 тыс. т дизельного топлива.

Во-вторых, непосредственно на заводах синтетического топлива производился только автомобильный бензин. Авиабензин получали либо из натуральной нефти, либо повышая октановое число автомобильного топлива добавками тетраэтилсвинца. К слову, в любое немецкое топливо в обязательном порядке добавлялся картофельный спирт – это было государственное требование, минимальное содержание спирта составляла 2,5% от веса топлива. Был и особый тип топлива – «монополин», содержавший 25% спирта.

На немецких заправках не было разделения бензина на синтетический/натуральный, классификация бензинов велась по октановому числу (Разделение топлива на С-2 и С-3, т.е. натуральный и синтетический, шло по американской классификации).

Продолжение следует...

Пост с навигацией по Коту

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.

Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Автор: Жанна Канаева.

Сюжет этого случая из русской истории настолько увлекателен и непредсказуем, что мне захотелось представить его вам в виде наброска сценария к фильму в стиле Гая Ричи или Квентина Тарантино.

Читая, помните: ни слова не выдумано, всё происходило на самом деле.

Ограбление Московского купеческого общества взаимного кредита

Сцена первая.
20 марта 1906 года.
Вагон-ресторан первого класса поезда Вена-Цюрих.

Опрятно одетый молодой человек за одним из столиков ужинает. Под осуждающим взглядом вышколенных официантов он заказывает уже вторую бутылку дорогого коньяку. Осушив её очень быстро, юноша становится невменяемым, что-то громко кричит по-русски, падает на пол, из-за чего проводникам приходится нести его в купе. Успокоившийся было юноша выходит из оцепенения и сначала пытается выпрыгнуть из окна, а затем вступает в бой с превосходящими силами сотрудников поезда.

Утро 21 марта 1906 года. Вокзал Цюриха.

Карета скорой помощи принимает почти бездыханное тело вчерашнего дебошира. Его везут прямиком в клинику, где экстренно делают клизму и промывание желудка – опытные врачи мгновенно поставили диагноз «алкогольная интоксикация» и, учитывая возраст пациента, здраво рассудили, что напился он так по неопытности.

Пока молодой человек проходил процедуры, его вещи досмотрели и в одном из чемоданов обнаружили круглую сумму хрустящими русскими банкнотами. Руководство клиники посчитало нужным сообщить в полицию, поэтому юноша, едва придя в себя, отправляется в ближайшее отделение.

Отделение полиции, чуть позже в этот же день.

За столом сидят юноша, следователь и адвокат Тальберг, который свободно говорит по-русски. Юноша рассказывает о том, что его зовут Александр Беленцов, что родился он в городе Славянске в 1886 году, затем переехал в Москву, где учился на телеграфиста и вступил в кружок эсеров-максималистов, был членом боевой дружины. Деньги в его саквояже получены путем экспроприации из одного московского банка и предназначались на покупку оружия у одного человека в Ницце. Легально пересечь границу Беленцов не мог, поскольку с 1905 года находился под подпиской о невыезде, поэтому окольными путями достиг Вены, из нее в Швейцарию и вот уже в конце пути случилась такая беда.

Александр робко поинтересовался у Тальберга – а что же было тогда в вагоне? Почему он здесь? Адвокат рассказал ему все подробности вчерашнего инцидента, от чего Беленцов, высокий худой юноша, выглядящий младше своего возраста, весь сжался, и на лице его появилась гримаса отчаяния.

24 марта 1906 года.

Швейцарские власти известили об аресте Александра Беленцова русское правительство. Россия потребовала немедленной выдачи Беленцова, объявив его не политическим, а уголовным преступником.

Пресса мгновенно подхватила жареный эпизод, но больше ничего интересного о личности попавшегося преступника раскопать не удалось, разве что только он был довольно известным в Москве конькобежцем и неоднократно получал награды на этом поприще.

Москва, чуть позже. Конспиративная квартира максималистов.

Новости о проколе Беленцова быстро доходят до его товарищей, посему на тайном собрании они решают выслать в Цюрих троих проверенных людей для «расследования и ликвидации». По неписаным правилам максималистов, нарушивший тайну и рассказавший о «бойцовском клубе» подлежал аннигиляции.

Цюрих, тюремная камера.

Беленцов, будучи в относительной безопасности в тюремной камере, пишет письмо в партию с просьбой «понять и простить», то есть, обставить дело как политическое, а не уголовное, но письмо так и не доходит, поскольку перехвачено по пути бдительными агентами Российской империи. Даже если бы дошло – кодекс есть кодекс, политическое ли дело, уголовное – если под угрозой сдача актива кружка, то смертный приговор выносился заочно и незамедлительно.

Но за Беленцовым выехали не только его бывшие приятели. Русская охранка плотно взялась за максималистов, поэтому весь Цюрих кишел агентами, знавшими о неписаных правилах. Трое мстителей, пару месяцев потусовавшись в Цюрихе, уезжают ни с чем.

агенты охранного отделения

Переговоры о выдаче Беленцова длились долго. Цюрих хотел убедиться, что на Родине Беленцова преследуют не по политическим мотивам, ведь за политическое бегство депортация не светила. Но, как оказалось, уголовное дело, в котором замешан Александр, настолько крупное, что в июне он всё-таки поехал обратно.

Сцена 2 (ретроспективная)

7 марта 1906 года. Здание Московского купеческого общества взаимного кредита.

Рабочий день заканчивается, клерки стучат счётами, шуршат наличными, жандармы в количестве четырёх человек зевают и мечтают, как пойдут домой читать газеты.

В холл заходят двое молодых людей, направляются к кассе и неожиданно достают тускло блестящие маузеры. Почти сразу, пользуясь замешательством, в помещение врывается целая банда молодчиков (около 12 человек), одетых в одинаковые сероватые папахи и короткие пальто с каракулевыми воротниками, также доставая маузеры (ребята явно не лишены стиля), приказывая — «Ни с места во имя революции! Руки вверх!»

Все в шоке, и тут же со стороны чёрного хода подоспевают ещё трое стильных гангстеров. Жандармы оперативно разоружены и связаны, работники и последние посетители согнаны в один кабинет, телефонный провод перерезан — банк, слывший в народе неприступной крепостью, оказывается в полной власти грабителей.

Часть злоумышленников остаётся сторожить пленников, а шестеро из них ведут под дулом маузера директора банка, приказывая открыть дверь главной кладовой. Кассовая комната была оборудована стальной дверью и толстенными стенами, поэтому находившиеся там двое работников даже не слышали, что их грабят, и были очень удивлены.

Молодые люди, зайдя внутрь, быстро обрисовали им картинку и экспроприировали «для отстаивания прав народа» колоссальную сумму —5к рублей золотом и 870к рублей кредитными билетами, сложенными в пачки по 10к рублей каждая. Из похищенных денег до 400к рублей они сложили в принесённый с собой мешок, около 150к завернули в бумагу, а остальное разместили по своим карманам.

В кладовой также хранились ценные бумаги в общей сложности на 23 миллиона рублей, но главный налётчик только пнул пачку ногой, заявив, что «с ними канители много!».
Здание бандиты покинули небольшими группами и быстро растворились в толпе, так, что пока жандармы вызвали подмогу, их и след простыл.

Дело вызвало нешуточный резонанс, особенно, когда прояснилось, что ограбление — дело рук не профессиональных налётчиков (свидетели говорили, что между участниками была некая сумятица, несвойственная профи, у многих дрожали руки, да и вообще все члены группы были очень молоды и даже интеллигентны), а банды революционных «экспроприаторов».

В московской охранке уже знали, что в боевой группе эсеров-максималистов произошёл принципиальный раскол, итогом которого стало появление оппозиционной группы экспроприаторов, но кто в неё входил – пока было не известно.

И тут появляется Беленцов.

Сцена 3.
Поезд Варшава-Москва.
3 августа 1906 года.

Беленцова на вокзале принимает русский конвой под управлением штаб-ротмистра Макарова, состоящий из четырех опытных жандармских унтер-офицеров и пяти нижних чинов Омского пехотного полка. Обученность, число караула и безобидность этапируемого 20-летнего мальчишки расслабили Макарова, и ценного свидетеля решают везти, не дожидаясь специального арестантского вагона, в обычном вагоне второго класса, освобожденном от других пассажиров.

Пехотинцы посменно стояли с винтовками на площадках вагона с обеих сторон, у дверей, а сами двери были заперты на ключ, находившийся у одного из унтеров.

Ничто не предвещало беды до 228 километра…

Напуганный и поникший Беленцов никаких подозрений у конвоиров не вызывал. Тоскливо смотрел в окно, провожая пейзаж глазами.
Вагон мерно катился по рельсам уже по территории Родины, за окном промелькнул столб 228 километра. Перед подъемом в гору поезд сбросил скорость…
Беленцов неожиданно встрепенулся, повёл плечами, резко вскочил с места и со всего размаху прыгнул окно, разбив его головой.

Повисла пауза, длившаяся несколько секунд, за которые он успел встать и рвануть вперёд. Конвоиры ринулись за ним во всю свою немолодую прыть, но догнать так и не смогли (один и вовсе потерял драгоценные секунды, застряв в окне с шашкой, чем перегородил дорогу остальным) – очень уж удачно выбрал Беленцов время и место своего прыжка, а также верно оценил физическую подготовку сопровождающих.

Итак, Беленцов пустился в бега по просторам необъятной Родины…

Москва. Лето 1906 года. Незадолго до прыжка Беленцова.

К лету большинство участников ограбления уже оказались за решёткой. Большинство – но не самый главный. Тот самый, организовавший раскол в кружке максималистов из-за своих радикальных взглядов на революцию.

Участники дружно твердили о том, что конспирация была налажена на самом высоком уровне. Никто друг друга не знал, но все знали главного, который сам выходил с ними на связь.
Так в нашей истории появляется он.

ВОЛОДЯ.

Вставочный эпизод. «ВОЛОДЯ».

Для поимки неуловимого Володи московскому охранному отделению пришлось попотеть.
Итак, цепочка выстроилась такая:

- Некто Михайлов, подбирающий записки от политарестантов возле Арбатского полицейского дома. Михайлов, естественно, практически ничего не знал, но кропотливая двухмесячная работа с крупицами информации в виде адресов и имён, десятками арестов и сотнями допросов дала свои плоды.

- Аптекарский переулок, дом 15, некая семья Артемьевых. В их квартире обнаружили немаленький запас взрывчатки, 2 пуда 30 фунтов пороха, оболочки для бомб и целый арсенал оружия. Отпираться «Артемьевым» было бессмысленно, поэтому цепочка продолжилась дальше.

- Две подпольные лаборатории по производству компонентов для бомб: агенты по горячим следам засели в обеих и, пока новость не распространилась в кругах террористов, арестовали более 20 боевиков, которые и сдали Володю. Но информации было мало – только описание внешности.

Поиск по картотеке вывел на несколько Владимиров, из которых со временем остался только один, подходящий под описание, – москвич, бывший студент Владимир Мазурин.

Родился 21 марта 1882 года в зажиточной интеллигентной семье. Характером с детства отличался скверным, из гимназии был отчислен. До 20 лет жил на шее у родителей, пока мать не уговорила его вернуться на учебу. Вова снова засел за учебники и летом 1903 года подготовился к сдаче экзамена на аттестат зрелости при 6-й московской гимназии. В августе того же года он поступил в московский университет, на естественное отделение, и угодил в самую гущу заваривавшейся революционной каши!

Уже в декабре 1903 года Мазурин поехал в Швейцарию, где встретился с «браминами террора», которые, почуяв в нем «своего», предложили ему вступить в боевую организацию эсеров и остаться за границей. Но «Володя» (его имя стало партийным псевдонимом), набрав литературы, вернулся в Россию.

Через четыре месяца он «провалился» вместе с типографией Московского комитета эсеров. Из тюрьмы он был освобожден по амнистии, объявленной политзаключенным после царского манифеста от 17 октября 1905 года.

Вернувшись в Москву, Мазурин сразу же вошел во все революционные дела и к декабрю 1905 года уже руководил штабом боевой дружины завода Гекенталя, которая входила в сводную дружину, разместившуюся на Прохоровской мануфактуре.

В охранном отделении считали, что после подавления мятежа «Володя» покинул Москву.
Но, как теперь оказалось, это было не так – он остался в городе и занялся «эксами» и не только.

12 мая 1906 года.
Лосиный остров.
Вербовочная сходка.

На сходку, о которой сообщил информатор, решили отправить двух агентов – Федотова и Рауба. От них требовалось опознать Мазурина и взять его под осторожное наблюдение. Однако на сходке Рауба узнал студент, у которого он зимой, во время подавления мятежа, производил обыск. Агент попытался отовраться, но у неопытного Федотова сдали нервы, и он побежал. Его поймали и по приказу молодого человека, очень похожего на «Володю», обоих разоблаченных агентов привязали к деревьям и расстреляли. Федотова убили наповал, а Рауба тяжело ранили. Он потерял сознание, а когда очнулся, вокруг никого уже не было. Его стоны услыхали молодой человек с девушкой, которые вызвали полицию.

Володя снова пропадает из поля зрения охранного отделения.
Информатор сообщил, что подслушал о сходке в редакции левой газеты «Мысль». Обыск редакции не дал ничего значимого, но по мере изучения и расшифровки документов всплывали знакомые фамилии – часть уже была за решеткой, а часть на воле.
Более того, оказалось, что с весны те, кто остались на свободе, стали счастливыми владельцами бизнесов. Так, весной 1906 года в собственности кружковцев оказались квасная, «Булочная первой артели булочников», слесарная и столярная мастерские.

Сейчас бы мы сказали, что они так «отмывали» награбленное в банке.

Наблюдение и слежка вывели на разветвленную сеть конспиративных явок, складов оружия и нелегальной литературы, лабораторий для производства взрывчатки. Слесарная мастерская, поставила на поток выпуск бомб. За городом на нескольких дачах, арендованных «первой артелью булочников», были устроены тиры и все необходимое для боевой подготовки. У них был даже свой автопарк – убивать и грабить выезжали на дорогущих авто.

Июль 1906
Москва

Мазурин и его боевой товарищ Стерлигов на одной из шикарных тачек, принадлежащих «Артели булочников», выдвигаются в центр Москвы для того, чтобы развязать настоящую войну в городе. По мнению Володи, для этого всё было готово.
Они ездят по городу и стреляют на ходу всех попавшихся городовых.
В итоге их автопрогулки 10 городовых погибли, ещё столько же оказались ранены.
Вскоре Мазурин узнает, что Беленцов сбежал и жаждет собственноручно вынести ему смертный приговор.

Сцена 4.
Начало августа 1906 года, имение где-то в Подмосковье.

гипотетическое имение для атмосферы

Беленцов после своего эпического побега добрался до имения сочувствующих знакомых, где несколько дней приходил в себя. Но у него не было ни документов, ни денег, кроме того, он знал, что, скорее всего, ему дали «черную метку».

Александр связывается с партией, и в имение немедленно выезжает Мазурин, которому не терпится привести приговор в исполнение. Чтобы не совершать убийства в имении ни в чем не повинных людей, они договариваются на встречу в лесу, где Беленцову будет дан последний шанс оправдаться при товарищах.

Понятно, что ни в какой лес Беленцов не приходит. Ему помогает дочь хозяев имения, социал-демократка, правда, с одним условием: он совершит для их партии какой-нибудь подвиг. Александр соглашается, конечно, и девушка рассказывает ему о сторожке лесника далеко в лесу, где он может безопасно переждать, пока ее петербургские приятели придумают ему великую миссию – например, убить таки Столыпина или даже царя.

Саша живет в сторожке, читает газеты, входит в курс дела и наконец понимает, что попал в безвыходную ситуацию: Мазурин его убьет, петербуржцы дадут ему должность террориста-смертника. Денег и документов у него нет – в Европу не убежать.
Оставался один выход: добраться до Москвы и в обмен на показания против бывших однопартийцев сохранить жизнь. Так, в тягостных раздумьях проходит для Беленцова август…

29 августа 1906 года.
Москва, Патриаршие пруды.
Конспиративная встреча максималистов.

К концу августа светлый облик «борца за справедливость» Мазурина изрядно потускнел, большинство товарищей оказались за решеткой, поэтому промышлять приходилось квартирными кражами. Володя не унывал, надеясь сколотить новую банду лучше прежней, однако конспирацией иногда приходилось пренебрегать. Но и агенты не дремали: поимка стала для них практически личным делом после убийства на майской сходке и отстрела городовых.

Агент, замаскированный под извозчика, опознает Мазурина на встрече.

Тот оказывает ожесточенное сопротивление, пытается бежать, отстреливаясь, получает пулю в плечо. Сидя на земле и тяжело дыша, Володя подпускает агентов поближе пытается выстрелить, но тот «извозчик» успевает ногой выбить оружие. Мазурина скручивают и доставляют в отдел.

агенты охранного отделения, замаскированные под простых горожан

Если бы его арестовали чуть пораньше, буквально на неделю, то следствие заняло бы не один год, и, кто знает, что он мог бы еще натворить и создать.
Но 24 августа 1906 года, в ответ на партизанскую войну революционных групп Совет Министров в ряде мест ввел военное положение. Лица, совершившие преступления, связанные с вооруженным насилием, теперь попадали под юрисдикцию военно-полевых судов, в которых рассмотрение дел совершалось по ускоренной процедуре.
Мазурину предъявили обвинение в «вооруженном сопротивлении властям». Дознание по его делу было окончено уже 30 августа, а на следующий день состоялся суд, который к вечеру по законам военного времени приговорил Владимира Мазурина к смертной казни через повешение.

Приговор привели в исполнение в половине пятого утра 1 сентября 1906 года.

Заключительная сцена.
3 сентября, ночь. Сторожка лесника.

Беленцов узнает из газеты, что Мазурина казнили и немедленно отправляется в путь – пешком до Москвы, позаимствовав у лесника простое крестьянское платье.
И он почти дошёл!

Начало октября 1906 года, станция Лобня Савеловской железной дороги.

Беленцов решил остаток пути проехать в третьем классе под лавкой.

Он, конечно, не мог знать, что несколько дней назад в Дмитровском уезде была обворована церковь и один из воров арестован станционным жандармом. Чины станционного жандармского поста, получив поощрение, удвоили бдительность, и появление неизвестного молодого человека, одетого бедно, как рабочий, но руки имевшего белые, без мозолей, заставило их насторожиться.

Беленцов, не знавший названий окрестных селений, не смог ответить, откуда он пришел на станцию, говорил сбивчиво и туманно, а потому его арестовали по подозрению в краже из церкви и под конвоем отправили в Москву, где сдали в губернскую тюрьму на Таганке. При оформлении Беленцов назвался Иваном Перфильевым, крестьянином Вятской губернии, потерявшим паспорт.

Следователь, ведший дело о краже, после первого же допроса свел его на очной ставке с вором, задержанным на станции Лобня. Тот, осмотрев Беленцова, категорически заявил: «Он не из наших». После чего интерес к «Перфильеву» у следователя пропал совершенно, и его стали готовить к высылке на родину для опознания личности. Свобода была так близко!

И вот, когда «Перфильева» вели по тюремному коридору, в одной из камер по странной случайности оказался фанат конькобежного спорта, мгновенно опознавший кумира, – «Господа! Господа! Да это же тот самый Беленцов!».

…умер Беленцов там же, в тюрьме на Таганке, в 1907 году. По официальной версии – от туберкулеза. По неофициальной он должен был умереть еще в марте 1906 года.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_464779

Пост с навигацией по Коту

Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Автор: Андрей Гуренко (@Dutash).

Когда делать нечего и беседа не клеится, меня, как человека разговорчивого, зачастую просят что-нибудь рассказать. Начинаю я обычно так:

– Скандинавские саги, которые на самом деле исландские, делятся на родовые и королевские...

Отвечает мне почему-то взрыв смеха, и я почти никогда не рассказываю до конца. Так что ты, вероятно, первый человек, который послушает мой монолог полностью.

Но сначала давай поговорим о тебе. Ты иногда вставляешь в разговор забавные истории, которые с тобой происходили? Травишь байки в курилке? Ну, может, любишь посты с рассказами из жизни – они нынче жуть как популярны. Вот это и есть saga (от segja – говорить) – то есть что-то рассказанное или сами события, о которых было рассказано.

Саги долгое время бытовали в устной традиции. Скорее всего, они были известны не только в Исландии (существует анекдот, как исландец рассказывал о деяниях одного норвежского конунга этому же конунгу, и тот остался доволен). Однако при этом именно исландцы были известны как народ, который лучше всего умеет составлять саги и никогда при этом не лжёт. Оно и понятно: рассказывание саги – дело неторопливое, но интересное и как раз подходящее долгому зимнему вечеру.

Снорри Стурлуссон, самый известный составитель саг. Скорее всего, он их не писал сам, а надиктовывал

Что в них такого интересного рассказывается? Много всего. Скандинависты делят саги по их содержанию (и немного – по ключевым особенностям, связанным с этим содержанием). Всего шесть основных видов:

1) Родовые саги – они же семейные, они же об исландцах – описывают какую-либо распрю, случившуюся когда-то в прошлом между семьями или отдельными людьми. Наиболее древние.

2) Королевские саги, они же о конунгах – закручены вокруг правления того или иного норвежского короля. Названы так, потому что в Исландии, где были записаны, королей никогда не водилось. "Никогда" длилось до XIV века, но это уже другая история.

3) Саги о епископах – рассказывают о жизни и чудесах местных попов. Христианство было принято в Исландии решением народного собрания в 1000 году под давлением норвежских королей. Хотя двоеверие на острове сохраняется и по сей день. Блестящим подтверждением чему служат эти саги, где попы – это едва ли не деревенские колдуны.

4) Саги о недавних событиях – повествуют о времени, современником – а может, и участником событий которого – был рассказчик. Как правило, об эпохе Стурлунгов (XII-XIII века), когда в Исландии творилась всякая политическая дичь, связанная с тем, что людей стало слишком много, а остров в размерах всё не увеличивался.

5) Саги о древних временах – они же сказки – без точной привязки по времени: события, описанные в них, произошли "когда-то давно". Это разнообразные мифы и легенды для детей и взрослых с явно фантастическими, выдуманными деталями. Наибольшие небылицы из них вовсе назывались "лживыми сагами".

Хрольв Пешеход, в просторечии Ролло – герой одной из таких саг

6) Переводные саги – это переложения, пересказы и переводы чужеземных сюжетов и рассказов. Среди них есть и рыцарские романы, и римские классики. Разве только Библию перевели на исландский целиком, а не разобрали на сюжеты саг о евреях и конунге Христе.

Саг даже сохранилось слишком много, чтобы сосчитать их все: проще примерно разделить их по категориям. Семейных насчитывают около 50 – и это только самостоятельных произведений, не считая небольших вставных рассказов. Королевских – порядка сотни. Наверняка не все из тех, что бытовали устно, были записаны. Совершенно точно не все из тех, что были записаны, дошли до нас целиком. Но то, что есть – огромное богатство, и Исландия гордится им по праву.

Национальная библиотека Исландии, где хранятся основные рукописи

Саги никогда не были зафиксированы точно со слов рассказчика (по крайней мере, тому нет текстологических подтверждений). Составитель писал их или по памяти, или сверяясь с другими сагами, или по материалам уже записанных – обычно всё вместе, но понемногу. Даже сам момент перехода сюжетов из устного бытования в письменное размыт и точно никем не определяется. Более того, определять его точно – бессмысленно. Зачастую случается так, что одна сага ссылается на другую, – а другая указывает её же в качестве уже своего источника. Так происходит, например, с "сагой об оркнейцах" и "Кругом Земным" – они ссылаются друг на друга.

Нам, людям современным, трудно это понять и принять, но составителям саг ещё не был известен феномен авторства. Пересказывая предание живым разговорным языком, они не чувствовали себя авторами собственного литературного произведения. Даже слова "автор" не наблюдается в корпусе текстов на древнеисландском старше XVI века. Себя составители считали, скорее, небольшим звеном в нерушимой цепи передачи историй из древности – потомкам. Истории эти были очень важны. Сознательно исландцы сохраняли в них память о живших некогда людях, их прямых предках: для этого, по их мнению, достаточно было сохранить имена и родословные. Ещё сага подавала пример поведения и воспитывала – не зря в "сагах о недавних событиях" герои жалеют о порче нравов – но эта её функция составителями не осознавалась.

А ещё эти истории были... правдой. Самой что ни на есть! Они рассказывали только о том, что и как было на самом деле. Даже если это было двести лет назад. Как же удавалось добиться такой точности в деталях? Почему же тогда историки ещё не расхватали их на цитаты, а кто-то и вовсе отказывается признавать источником?

Секрет в умолчании. Саги были правдой… по мнению аудитории, в среде которой они бытовали. На самом деле контекст событий, их последовательность, быт, диалоги и даже правовые нормы составителями домысливались и дописывались, исходя из современной им реальности - XII-XV веков. Всё равно, – удивишься ты, – выходит если и не исторический источник, то достойная художественная литература, которую во всяком случае приятно почитать.

Не выходит. Саги – это не художественная литература. Литературоведение отказалось от критерия "художественности" двести лет назад, – но в целом можно интуитивно понять, что художка пишется для того, чтобы читатель испытал определённые эмоции, получил удовольствие от прочитанного и – зачастую – побежал покупать новую книжку того же автора. Саги же записывались вовсе не для этого.

Более того, погружаясь в худлит, мы, люди современные, понимаем, что мир произведения был создан автором, что он выдуман, говоря по-английски – fictional. А если речь идёт о воспоминаниях или мемуарах – о том, что сейчас зовётся книгопродавцами non-fiction – нам, читателям, понятно, что сейчас мы отправимся не в историческую реальность, а в чьи-то воспоминания. В саге же говорится не о чьих-то выдумках, а о правде.

Саги используют правду о прошлом особого рода. Михаил Иваныч Стеблин-Каменский предложил в своё время называть её "синкретической" – третьим видом памяти о прошлом наряду с правдой исторической (правдой, но не искусством) и художественной (искусством, но в сущности неправдой). Ближе всего синкретическую правду можно сравнить с передачей в быту разговора или какого-то события – это буквально байка в курилке, когда события передаются реалистично, но очевидно неточно, с какими-то купюрами и умалчиваниями. Нет оснований считать байку – ложью, в то же время исторической правдой её не назовёшь. Сага!

Что же тогда делать с "сагами о древних временах", которые зачастую представляют собой общегерманские мифы и легенды? Ответ двойственный. Во-первых, сами их составители и собиратели полагали, что в доисторическое время – то есть когда-то давным давно, когда происходили события саги – могло случаться и такое, чего нынче уже не встретишь. Великаны, волшебные мечи, драконы – как раз из этой области: они жили когда-то, но теперь вымерли, исчезли, улетели, и нигде их не найти. Во-вторых, некоторые из таких саг называются в других сагах "лживыми". Один конунг на празднике в Рейкьявике говаривал, что они всего забавней.

Саги всегда происходят в прошлом, хотя никогда не указывают точных дат. Иногда встречаются отсылки, мол, происходило дело давно, ещё до объединения Норвегии королём Харальдом, – но для составителей и читателей это и не было важно. Саги меряют время годами жизни и поколениями людей: тех, кто жил на острове – и их предков.

Повествование редко доводится до современников рассказчика или его самого, но – будь уверен – он сам наверняка знал свою генеалогию от самого заселения. Это, впрочем, не редкость даже сейчас. Как и раньше, исландцы понимают свою связь с прошлым не как повод отмечать придуманные праздники, а как ниточку родства с предками.

Эта деталька – отношение к собственной истории – в сознании исландцев жива до сих пор, несмотря на то, что авторство сейчас – норма вещей, а правда о прошлом для современного человека делится только на художественную и историческую. Есть даже байка, показывающая это на примере. Как-то ночью после знатной гулянки трое студентов Рейкьявикского университета ловили такси, чтобы поехать домой. Вся троица была уже изрядно пьяна, и таксист устроил проверку: спросил, знают ли они хотя бы одну сагу. Компанию спас студент-айтишник: он вспомнил первые строчки самой знаменитой исландской "Саги о Ньяле", – и довольный таксист довёз друзей до дома совершенно бесплатно.

Есть, наверное, чему поучиться у немногочисленных островитян.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_384087

Пост с навигацией по Коту

Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Автор: Сергей Махов.

Вот уже несколько десятилетий одним из самых популярных блюд в меню McDonald’s является Quarter Pounder (четвертьфунтовый бургер).

И хотя число потребителей неуклонно растёт с тех пор, как появился первый бургер, каждая попытка увеличить его размеры терпит неудачу из-за человеческой глупости.

Quarter Pounder был изобретён, когда владелец франшизы McDonald’s по имени Эл Бернардин заметил, что стандартный гамбургер McDonald’s обладает «ужасным соотношением мяса к булочке».  Бернардин решил эту проблему, разработав новую котлету для ресторана, которая содержала целую четверть фунта говядины. Он поместил её между двумя частями булочки и добавил в меню под названием Quarter Pounder.

Данная идея может показаться вам неоригинальной.

Однако компания McDonald’s умудрилась запатентовать термин “Quarter Pounder” (четвертьфунтовый бургер) и может подать в суд на любого, кто решит им воспользоваться.
Следует уточнить, что хотя Mcdonald's и владеет термином “Quarter Pounder”, эта идея не принадлежит ей. Любой ресторан может сделать бургер с котлетой весом четверть фунта, однако он не имеет права называть его Quarter Pounder, если только не пожелает иметь дело с Mcdonald's.

Многие компании пытались создать собственную версию Quarter Pounder с разными результатами, и есть те, кто попытался превзойти его и потерпел неудачу.
Многочисленные конкуренты – и даже сама компания Mcdonald's – пытались создать бургер с котлетой, которая весила бы 1/3 фунта, однако конечный продукт всегда с треском проваливался.

Например, в 1980-х годах A&W попыталась превзойти Mcdonald's, выпустив A&W Third Pounder.
Все понимали, что бургер был разработан, чтобы стать непосредственным конкурентом Quarter Pounder. A&W продавал его по той же цене, что и четвертьфунтовый, а в некоторых местах он стоил ещё дешевле.

Кроме того, A&W провела много тестов, которые почти все подтвердили, что среднестатистический человек с улицы предпочитает их бургеры. Однако A&W Third Pounder всё равно не продавался. Компания не могла понять, почему никто не хочет покупать его.
Тогда она заказала десятки тестов, чтобы узнать, что, чёрт возьми, происходит, и была сбита с толку, обнаружив, что все считали гамбургер A&W Third Pounder меньше Quarter Pounder.
Клиенты почему-то думали, что если 3 меньше 4, значит, и сам бургер был меньшего размера.
Следовательно, цена казалась им невыгодной.

Если вы ещё не утратили веру в человечество и надеетесь, что таких было меньшинство, что ж, спешим вас огорчить: согласно отчётам тех, кто проводил тесты, более 50% респондентов считали, что 1/3 меньше 1/4.

Вскоре после этого A&W убрала бургер из меню, очевидно, потому, что руководители не смогли найти способ убедить клиентов, что Third Pounder был больше, чем Quarter Pounder, и не назвать их тупыми.

Но на этом история не заканчивается. McDonald’s несколько раз пыталась ввести бургер с котлетой весом 1/3 фунта, но каждый раз терпела неудачу по той же самой причине.
Удивительно!

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_469901

Пост с навигацией по Коту

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).

Ранее: Две смерти Византии: причины. Падение первое

Imperium Secundus

Вторая империя

Возрожденная Михаилом Палеологом Византийская империя была тенью себя прошлой. Экономическое ядро её целиком совпадало с территориями, подконтрольными Никее в 1210-е годы, в то время как многие земли, находившиеся до этого во власти латинян, пребывали в упадке. Константинополь, бывший всего 50 лет назад экономическим сердцем огромной империи, сияющей жемчужиной Средиземноморья, стал для новой Византии отравленным плодом. Огромный город находился в совершеннейшем упадке: 50 лет разграбления его богатств не прошли даром, торговля и ремесло практически умерли, многие здания обветшали, а население столь уменьшилось, что едва ли дотягивало до пятой части от прежнего (в городе проживало не более 100 тысяч человек). Императоры Византии не могли не восстановить собственную столицу, город, возвращение которого стало символом возрождающегося могущества, но деньги… хотя бы приведение в божеский вид требовало огромных денег, которых крайне не хватало на всё. А ведь столица империи должна была впечатлять!

В результате победа будет иметь для Византии горькие плоды - необходимость поддерживать на плаву Константинополь и содержать армию требовала выкачивать деньги из всех доступных источников. Ради получения быстрых денег Михаил Палеолог вынужден был снова начать раздавать привилегии западным купцам. Это гарантировало быстрые деньги, но вот в долгосрочной перспективе ставило крест на развитии собственной торговли. Также Михаил Палеолог и его наследники вынуждены были активно раздавать земли в владение местным феодальным элитам, так как это тоже обещало быстрые деньги. При этом экономили и на армии — если военным поселенцам (акритам) до этого платили за поддержание постоянной боеготовности, то теперь их перевели в статус обычных свободных крестьян, лишив большей части дотаций и соответственно снизив их боеспособность. Это привело к нестабильности и бунтам на малоазиатской границе, что ещё сильнее осложнило положение. Первое время имперскую казну удавалось наполнять, но чем дольше сохранялась такая политика, тем меньше были доходы.

Империя в 1265 году. Эпирский деспотат, Афинское герцогство и Ахея не подчинялись Константинополю. Афины и Ахея были готовыми плацдармами для попыток возвращения Латинской Империи

А деньги империи были крайне нужны. Восстановив контроль над столицей, Михаил Палеолог получил снова, как и 50 лет назад, три фронта: на Балканах болгар и венгров, в Малой Азии - турок, в Греции - латинян. Вот только денег на купирование угроз на всех трёх фронтах не было. Основу войска империи в этот период составляли наёмники - компактная мобильная сила, готовая к переброске на любой театр боевых действий. Защита границ и поддержка наёмников (профессиональная армия, нанятая не только из иностранцев, но и местных) ложилась на прониарное ополчение — войска, собранные из местных крестьян — и акритов — военных поселенцев, служивших за землю.

Но постоянно держать отмобилизованными ополченцев империя не могла из-за значительных расходов на их содержание. Поэтому ставка делалась на немногочисленные гарнизоны укреплённых пунктов, мобильный резерв в виде профессионального ядра армии и краткосрочное поднятие ополчения. Это хорошая стратегия для обороны и экономии ограниченных средств бюджета, но не для нападения. Ополчения были привязаны к земле, с которой подняты, их проблематично было увести на другой фронт для отражения угрозы там, а потому, имея возможность собрать формально многочисленные войска, империя могла выставить в поле на каждом участке фронта лишь небольшую их часть.

Поэтому византийские императоры вынуждены были вести активную дипломатическую деятельность, компенсируя недостатки армейской машины. Но дипломатия тоже требовала много денег и прозорливости. Михаил Палеолог ясно понимал, что из всех трёх направлений дипломатии единственное, где можно было добиться успеха без всякого применения силы, было западное: балканские славяне и турки были готовы к дипломатии, только когда у империи было превосходство или паритет в силах, а вот с западом можно было попытаться договориться и так. Тем более, что западное направление представляло в тот момент самую серьёзную угрозу: сначала король Сицилии Манфред, а после Карл Анжуйский, родственник короля Франции, занявший сицилийский престол после Манфреда, всерьёз вознамерились захватить трон Византии.

Опыт подсказывал Михаилу, что именно с запада будет всегда исходить самая непримиримая угроза, а потому он решил раз и навсегда избавиться от неё. После падения Латинской империи ни о каком сотрудничестве между Византией и крестоносцами речи больше идти не могло, для папства и многих королей запада только возвращение Византии в лоно католичества было приемлемым исходом. Что, кстати, не мешало родниться с византийскими императорами — схизма схизмой, а всё же быть родственником императора немного, но почётно. На протяжении всего своего правления Михаил пытался наладить мосты с папством и склонить Византийскую церковь примириться с латинянами. Если бы ему это удалось, то, возможно, крестоносные воинства встали бы на защиту границ империи от турок.

Но общественные настроения в Византии были крайне антилатинские. 50 лет владычества крестоносцев никто забывать не собирался - ни простые люди, ни церковь. Император Михаил, принявший ради сохранения государства унию с Римом, был тут же отречён Константинопольским патриархом, и никакие смены патриарха и увещевания не помогали. И церковники, и простые ромеи готовы были принять хоть господство магометан, но лишь бы не латинян. А папство не видело никаких причин хотя бы попытаться достигнуть компромисса. Это можно назвать феноменальной победой крестоносцев, так как единственная реальная возможность спасти империю была таким образом обречена на провал.

Михаил Палеолог — восстановитель Империи и творец её последнего и очень краткого подъёма

Михаил смог и без примирения с Римом переиграть на дипломатическом поле Карла Анжуйского, но это была уже лишь отсрочка неизбежного - Запад, как возможный союзник, был надолго потерян для империи.

Рассыпающийся феникс

Всё это не стало бы катастрофой, будь наследник Михаила столь же деятельным, но Андроник II был боязливым и слишком осторожным человеком. Он слишком боялся отлучения от церкви, а потому все попытки договориться с папством были крайне вялыми. Он слишком боялся армию, потому что та не была ему лояльна, а потому предпочитал проверенных, но плохих военачальников, хорошим, но не вполне лояльным. Он не смог наладить нормальное функционирование системы налогообложения, продолжив порочную практику раздачи земель крупным феодалам. Для балансировки бюджета он откажется от содержания флота, так как это слишком дорого, наняв задёшево генуэзскую флотилию. Выброшенные на мель моряки вынуждены будут искать новые способы заработка - кто уйдёт в пираты, а кто в наёмники к туркам, создав тем флот, от которого потом византийцы настрадаются.

Но никакие меры не помогали империи сохранять казну в состоянии, отличном от “шаром покати”. И ладно, если бы при этом империя выигрывала сражения, но нет. Империя постоянно проигрывала, в немалой степени из-за того, что император с упорным постоянством поручал командование своему сыну Михаилу, а тот умудрялся проигрывать даже пиратам (!) [1, с. 479]. Давление турок на империю всё возрастало, денег на содержание армии не хватало, армия императора из-за всего этого не любила, а император боялся армию, и тут как манна небесная на голову византийцев свалился Рожер де Флор - предводитель Великой каталонской кампании: наёмной армии из ветеранов реконкисты.

Рожер де Флор в Константинополе

Но после первых сражений за империю хотелки наёмников начнут расти, и вскоре они будут держать Константинополь за горло, угрожая войной, если им не заплатят и не отдадут значительную часть Малой Азии в ленное владение. Император согласится для виду, а потом случится “красная свадьба” по-византийски, когда командиров наёмников убьют во время пира. Но этот шаг не приведёт ни к чему хорошему - оставшиеся наёмники вместо того, чтобы отправиться воевать в Анатолию под новым командованием или разбежаться, начнут разорять Грецию, чем нанесут тяжелейший удар по и так дисфункциональной экономике империи.

Необходимость спасать Грецию от наёмников заставила центральные власти бросить на произвол судьбы Малую Азию, всё ещё бывшую житницей империи, хоть и сильно сдавшей за прошедшие с момента взятия столицы 70 лет. Города Малой Азии, вопреки расхожему заблуждению, не сдавались на волю турок при их виде: например, Бурса (Пруса) держалась против османов 7 лет, прежде чем пасть. Потери территорий в Малой Азии и разорение Греции при Андронике II Палеологе вызовут вялотекущую гражданскую войну, в ходе которой его внук Андроник III захватит власть. Молодой и деятельный император начнёт целый ряд реформ, и вместе со своим военачальником Иоанном Кантакузиным попытается остановить натиск турок и балканских славян. Проблема, к сожалению, была в том, что это были уже слишком запоздалые шаги, а правление Андроника III - слишком коротким.

Сразу после его смерти в 1341-1347 годах разразится новая гражданская война, даже несмотря на то, что все её участники отлично понимали, что империя после неё может и не выкарабкаться. Эта война, конечно, интересна сама по себе хотя бы тем, что Алексей Апокавк, выступавший против Кантакузина на стороне патриарха и матери малолетнего императора, сделал ставку на городскую и сельскую бедноту, призвав создавать коммуны и давать отпор феодалам. Но такой протокоммунизм в данную эпоху не мог привести ни к чему, кроме углубления развала государства. Кантакузин, за которым стояли армия и феодальные элиты, в упорной борьбе победит, но доставшееся ему государство будет находиться в разрухе. Империя буквально будет банкротом - денег в казне на выплаты взятых займов и оплату армии не будет вообще. А довершат всё несколько вспышек чумы и мощнейшее землетрясение, ударившее по Фракии. Некоторые области государства будут попросту опустошены, а население столицы сократится в несколько раз.

При этом усилившаяся ещё в начале века феодализация отношений между центральной властью и Константинополем после гражданки перейдёт в финальную фазу. Победившие вместе с Кантакузиным аристократы добьются значительных преференций для себя. И так уже давно закреплённый наследственный характер пожалованных им земель теперь будет сочетаться и с значительными властными полномочиями. Фактически империя уже была не чиновничьей, а феодальной, просто по привычке многие вещи были оформлены через существующие имперские институты. Феодалы (прониары) с их дружинами стали основой военной мощи империи, которую они сами предпочитали применять только по своему желанию. Профессиональные же отряды из-за коллапса экономики были крайне малочисленны, так как им просто было нечем платить.

Слабостью Византии тут же воспользуются турки, которых сам Кантакузин до этого использовал для борьбы с врагами в Фракии. Они захватят опустевшие территории Фракии и объявят их своими. У империи не было сил выгнать их, попытки собрать антитурецкую коалицию из балканских славян окончится провалом, так как те видели в Византии большую угрозу, равно как и Венгрия. В Западной Европе, куда также обращались посланники Кантакузина и сменившего его Иоанна V, опасность турок также не воспринимали всерьёз, продолжая гнуть жёсткую линию: либо уния, либо помирайте. Когда всего 20 лет спустя турки прокатятся паровым катком по Балканам и сметут сербскую и болгарскую государственность, начав покусывать венгров, будет уже поздно.

Тем временем политическим элитам империи в тот момент было уже понятно, что катастрофа произошла. Турки стали слишком сильны для борьбы против них в одиночку, запад не мог и не хотел помочь, балканские славяне и венгры в открытую заявляли претензии на все земли Византии… это был крах. На этом фоне общество Византии разделилось на три неравные фракции.

Многие аристократы, видевшие единственную надежду на спасение в западе, стали так называемыми латинофронами (латиномудрствующими): они не просто выступали за политическое сближение с западом, но, читая труды схоластов, видели в объединении христианской теологии и античной философии превосходство над византийской традицией разделения теологии и секулярной философии. Эти выводы, вкупе с тем, что сами латинофроны были крайне высокообразованные люди, хорошо знакомые с многими трудами прошлого, не сохранившимися на западе, приводили их к мысли, что православие устарело и именно потому империя и проигрывает. Некоторые из них пошли дальше и стали высказывать мысли, что время империи как универсалистского государства православных ушло, и надо сохранить её хотя бы как государство греков, не обязательно православных [6]. Именно благодаря латинофронам произошёл последний расцвет культуры Византии - возрождение неоплатонизма и появление возрожденческих тенденций, которые позже будут привнесены ими в Италию.

Латинофронам противостояла “монашеская партия”, доминировали в которой исихасты. Нередко исихастов, из-за того, что они были противниками западников, рисуют как фанатиков и ультраконсерваторов, хотя на самом деле во многом для православия это было определяющее учение, отразившееся на дальнейшем векторе его развития. Исихасты были сторонниками “умной молитвы”, через которую человек познавал и себя, и бога. Их философия строилась на том, что есть два вида истин: истина мирская, которая получается из фактов и логики, и истина божественная, которая нисходит только на тех, кто глубоко погрузился в молитву. Оба этих типа истины не отрицают друг друга, но и не являются одним и тем же. Проще говоря, исихазм был продолжением имперской традиции разделения мирского и церковного.

Причём многие исихасты были тоже крайне образованными людьми, получившими и теологическое, и светское образование. Они не видели ничего крамольного в изучении трудов древних философов, часто вступали в споры с латинофронами, отстаивая основы православия. Но именно в этом и заключался корень противоречия - исихасты видели единственным будущим империи сохранение православия и не видели сохранения православия без империи [6]. Они готовы были вступить в диспут с католиками на новом Вселенском соборе, но основной для примирения видели именно компромисс, а не подчинение. [1, с. 499] Можно назвать эту позицию слишком твердолобой, но исихасты были ещё довольно умеренны, по сравнению с значительной долей населения империи, всё ещё ненавидевшей латинян и воспринимавшей в штыки всякое сближение с западом.

Третья же фракция сегодня бы получила название коллаборационистов. Это тоже нередко были люди веры, но считавшие, что первостепенно сохранение не империи, а веры. Турки не устраивали репрессий против христиан, позволяя тем сохранять свою веру, а потому сдаться туркам на милость - участь гораздо лучшая, чем принять унию с католиками. Данная точка зрения поднималась тем сильнее, чем более уменьшалась территория империи, но она никогда не превалировала в обществе, оставаясь, скорее, последней надеждой для тех, кто всех надежд уже лишился.

Все эти три направления общественной мысли не только стимулировали активные дискуссии в обществе, но и заставляли самих императоров постоянно лавировать в сложной внутриполитической обстановке. Иоанн V после провальных попыток убедить папство смягчить позицию и абсолютно пустых переговоров с монархами запада о помощи, а также видя, как турки легко и непринужденно снесли Сербию и Болгарию, вынужден был пойти на доселе немыслимое - признать в 1373 году сюзеренитет турецкого султана. Этот шаг, по мысли императора, должен был оградить земли империи от дальнейшего разграбления турками, что лишь частично оправдает себя: турки продолжат потихоньку отжимать у Византии земли, но с меньшим темпом.

К тому моменту процесс распада Византии почти завершился, её разрозненные территории управлялись наместниками из числа родственников императора, которые были фактически самовластными правителями в своих регионах и заботились, скорее, о собственном выживании, нежели выживании империи вцелом. Денег у Константинополя было кот наплакал, Иоанн V во время поездки по государям запада вынужден был просить денег на продолжение пути, так как они у него попросту кончились.

До стран Запада серьёзность угрозы турок и необходимость выступить на помощь Византии как щиту от них дошла лишь после двух катастрофических поражений: сербов на Косовом поле и крестоносцев под Адрианополем. Запад встрепенулся, но было уже поздно. Империю могло спасти, и то временно, лишь полноценное военное вмешательство, но после Адрианополя даже оно было невозможно:

— Англия и Франция снова сцепились по пьяни и так каждый раз;
— СРИ и Венгрия, объединённые одной короной в тот момент, начнут подготовку нового крестового похода, да только вместо турок бить придётся восставших чехов;
— Кастилия и Арагон были заняты реконкистой и улаживанием итальянских дел;
— Польша только еле выползла из гражданской войны, и вообще у неё своих проблем полон рот.

Проще говоря, момент для объединения против турок ушёл, а когда у Запада появятся хоть какие-то возможности, то спасать будет уже нечего.

Тем не менее, византийцы в последнее столетие своего существования будут пытаться, иногда даже успешно, использовать все внутренние проблемы турок для их ослабления, искать всю возможную помощь на западе и востоке (русские князья разводились на деньги, да). Но это была борьба с неизбежным — турки были уже слишком сильны, поэтому все попытки византийцев что-то им противопоставить приводили лишь к отсрочке неизбежного. Вопрос унии, поднимавшийся не раз в этот период, был уже малозначим — папство в принципе готово было помогать схизматикам против турецкой угрозы и так, хотя и пыталось извлечь максимум пользы для себя из слабости Византии, но сил на эту помощь на западе уже не было. Подозрительность к латинянам, конечно же, оставалась, но византийцы были готовы хвататься за любую соломинку, вот только другой конец этой соломинки висел в воздухе…

Величие в смерти

Если попытаться найти точку невозврата, после которой Империя была обречена, то это, с одной стороны, правление Андроника II Палеолога. А с другой стороны, даже более деятельный император, как его отец или внук, сталкивались с одной главной проблемой — денег нет, а держаться надо. Какой бы больной и немощной ни была империя времён Ангелов, она была и сильнее, и находилась в лучшем стратегическом положении, нежели империя Палеологов. 4-й Крестовый поход и период Латинской империи стал “кризисом 3 века” Византии, после которого она, вроде, и выжила, но стала заметно слабее. При этом после него отношения населения Византии были отравлены ненавистью к латинянам. Именно в этот период истории можно ещё было задавить турецкую угрозу и даже, чем чёрт не шутит, удержать на плаву королевства крестоносцев. Сильная империя могла выступать щитом запада от турок, но ценность этого щита запад понял лишь тогда, когда он уже был разбит и растоптан.

Михаил Палеолог сумел возродить из пепла лишь тень феникса, которая успешно отбивалась от врагов пока не исчерпала свои скудные внутренние ресурсы, после чего начала распадаться на всё тот же пепел, из которого и возродилась. Подорванная экономика, радикально усилившиеся враги, внутренние конфликты, вызванные как личными мотивами, так и борьбой за скудные ресурсы между разными политическими силами — всё это было следствием слабости империи, неспособности найти новые ресурсы для поддержания собственного тела.

То, что Палеологовская Византия продержалась так долго - это вообще чудо, она должна была пасть гораздо раньше, но всё время случались неожиданные события, дававшие ей чуть больше времени. Хотя не стоит забывать и стойкость населения — они всегда могли сдаться на милость туркам, после 1373 года уж точно, но они боролись, несмотря ни на что. И вот это самое удивительное. Падения Западной Римской империи за 1000 лет до этого никто из современников толком и не заметил — она просто сдалась, устала бороться и тихо умерла, растворившись среди варварских королевств. Не было у неё ни последней великой битвы, ни хотя бы какого-то достойного упоминания финала: умерла и умерла, на востоке-то империя осталась жить, вот и будем считать, что она снова единая и неделимая - подумали современники её падения. И это дико иронично, с учётом того, что Рим был выкован в реках крови и умереть должен был, стоя в них по самую шею.

А вот Византия умирала так, как пристало истинным римлянам - больше 100 лет её жители боролись с неизбежным, отлично осознавая, что проиграют. И всё равно боролись, искали варианты и в конце сразились в грандиозной по своему историческому значению битве. Конец Византии заметили по всей Европе, а потом долго ещё рефлексировали и сокрушались по тому, как несправедлив мир. Каким бы упадочным государством Византию не считали, но умерла она именно так, как и подобало умереть Риму.

Источники:

[1] Норвич Д. - История Византии

[2] Дворкин А.Л. - Очерки по истории Вселенской Православной Церкви

[3] Коллектив РАН под ред. Удальцова - История культуры Византии. Том 2

[4] Коллектив РАН под ред. Удальцова - История культуры Византии. Том 3

[5] Герман Каптен - Религиозные аспекты фемной реформы византийской армии

[6] Ε. Μ. ЛОМИДЗЕ - ВИЗАНТИЙСКИЙ ПАТРИОТИЗМ В XV В. И ПРОБЛЕМА ЦЕРКОВНОЙ УНИИ

[7] Т. М. Пенская - «НЕБЕСНОЕ» И «ЗЕМНОЕ» В ВИЗАНТИЙСКОЙ МОДЕЛИ ИМПЕРАТОРСКОЙ ВЛАСТИ

[8] https://www.britannica.com/place/Byzantine-Empire/The-Fourth...

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_465560

Пост с навигацией по Коту

Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!