Он вывел автобус на ровное плато. Туман остался внизу, как грязное одеяло. Солнце. Настоящее. Теплое. Дорога вела вниз, в долину, где белели дома Города Солнца. Степка прилип к окну. В его глазах – недоверие, потом – крошечная искорка.
Николай въехал на главную площадь. Заглушил мотор. Тишина оглушила после рева двигателя. Двери открылись. Навстречу детям вышел мужчина в простой одежде. Не улыбался. Кивнул. Серьезно. Как равному. Степка неуверенно шагнул вперед.
Николай остался сидеть. Руки все еще сжимали руль. Тепло солнца на лице было таким… добрым. Так просто. Он хотел положить голову на руки. Отдохнуть. Хотя бы на минуту. Глаза закрылись сами. Дыхание стало ровным, тихим.
Андрей подошел, постучал по стеклу:
— Коля! Го, брат, чаю попьем! Отметим!
Андрей открыл дверь. Николай сидел, слегка склонившись. На лбу – высохшие капли пота, блестевшие на солнце. Уголки губ – в едва заметной складке. Усталой. Андрей тронул его плечо. Холодное. Силы кончились. Просто кончились.
Его тело предали Солнцу на Краю Пропасти. Когда первые лучи коснулись холодной кожи, показался легкий пар – последний выдох. Тело стало прозрачным, как дымка. И растворилось. Родился ветер. Легкий, с запахом соляры, пота и горькой полыни. Он потянулся вверх, к солнцу, которое просто светило. Молча.
Андрей чинил тот же автобус.Он теперь Новый водитель. Его руки знали гаечный ключ так же, как Николай – руль. Знакомый скрежет поршней, запах масла. И знакомая тяжесть в костях. Как будто уже проехал тысячу километров. В Туман.
Он вышел покурить. Над площадью кружил ветер Тот самый. С ноткой соляры. Он подхватил пыль, закружил ее, потом легонько тронул Андрея по щеке. Тепло. Упруго. Как дыхание спящего брата.
— Видать, и меня так же потреплет, Коля? – пробормотал Андрей, глядя на солнце. Оно молчало. Просто грело спину. Этого хватало.
Завтра рейс. Трое детей. Девочка из «благополучной» семьи, где отец – «мужик» с золотым ошейником-браслетом, а мать научила ее плевать в его тарелку. Мальчик из интерната «коррекции». Еще один Степка.
Андрей завел мотор. Автобус тронулся. Ворота Города Солнца закрылись за ним. Перед ним – липкая мгла. Он включил фары. Свет пробивал туман на пару метров. Внезапно, в лицо ударил порыв ветра. Теплый. С запахом полыни и… горькой детской слезы? Он знал этот ветер. Он расчищал путь, хоть на сантиметр.
— Поехали, брат, – тихо сказал Андрей, въезжая в Туманы. Не Ветру. Себе. Зная, что его ждет. Не геройство. Просто дорога. Пока хватает сил.
Город Солнца не осаждали. Его не атаковали волнами. Его просто не замечали. Или делали вид. Для мира Туманов он был сказкой, мифом. Или призрачной угрозой. Зависело от того, кто слушал или говорил.
На окраине Туманного мегаполиса, в промзоне, мужики после смены пили дешевое пойло. Хвастались:
— Видал мой новый ошейник? С брильянтом! Барыня сама одела! – Один похлопал по толстой золотой цепи на шее. Гордость.
— Мне пайку усиленную выписали! И к телке в субботу доступ! – вторил другой. – За то, что стуканул на того чудака, который про «Город Солнца» шептался.
— А мне алименты срезали! С 95 до 30! – третий сиял. – За информацию. Про водителя. Мертвого. Нашли его фуражку возле старой дороги.
Ловля водителей – живыми или мертвыми – стала бизнесом. «Золотой билет» в мир сытой рабской доли. За это боролись. Ненавидели тех, кто говорил о Городе Солнца. Ненавидели ветер, который иногда дул с гор. Говорили, он – души тех водителей которым удалось дотянуться до солнца. Ненавидели солнце, которое светило всем одинаково – и рабам в ошейниках, и детям в клетках.
В глухой комнатке хрущевки, мальчик лет девяти сидел на полу. Украдкой рассматривая старую, потертая фотографию мужчины. Отец. «Недостойный». Мальчик знал, что отец где-то есть. Он помнил его. Помнил как он приходил, а бабушка закрывала его маленького юбкой и с мамой орали на отца.По щеке текли горькие, соленые слезы. Он поднес ладошки ко рту, сложил их лодочкой и подул, Тихо. Как научил старый дед во дворе которого давно упекли в психушку за «крамолу».
— Ветерок… – прошептал он. – Донеси до солнышка… Пусть папа знает… я жду. И… если можешь… скажи водителю… Я здесь.
Он знал, что водитель, может, мертв. Стал ветром. Но дул. В ладошки. В пустоту. В надежде, что его детское дыхание смешается с тем, последним, водительским ветром. Что ветер осушит его слезы. Что солнце, доброе и честное, примет этот немой крик. И что однажды на этой улице, сквозь липкий туман, пробьются фары старого автобуса. Пока есть водители. Пока хватает сил. Пока ветер тянется к солнцу.
Андрей вышел из гаража. В лицо ударил ветер. Знакомый. С ноткой дешевого табака и машинного масла. Николай.
— Проснулся? – пробормотал Андрей, закуривая. Ветер потрогал его седой висок, сдул пепел. Не утешение. Просто: «Я здесь. Дорога ждет».
На площади девочка лет семи, Алинка(привез ее Андрей два года назад, мать била за «сходство с отцом»), подставила лицо солнцу. Потом сложила ладошки лодочкой и подула в них. Тихо. В сторону, где Туманы. Она учила там младшего братика этому жесту. Перед тем, как их разлучили.
— Дуешь, Аля? – спросил дед-садовник, поливая розы.
— Да, дед Игнат. Для братика. Чтобы ветер… сказал. Чтобы водитель… знал.
Ветер обвил Алинку на секунду, потрогал ее волосы. Потом умчался к гаражам. К автобусу Андрея. Будто торопил.
Серега вышел из «Центра Социальной Адаптации Самцов» (ЦСАС). На шее – новый ошейник. Платиновый, с изумрудом. Награда. За то, что опознал труп. Того парня с перебитыми ногами у старого моста. Водителя? Может быть. Хватило клочка куртки.
Он поймал такси. Элитное. Для настоящих мужиков. Водила, в простом алюминиевом ошейнике. Серега брезгливо сморщился.
— Гони быстрее, шестерка! – бросил он, разглядывая свой изумруд в зеркальце телефона.
Такси выехало на набережную. Внезапно налетел порыв ветра. Горячий, неприятный. Он хлестнул по лицу Сереги, сорвал с его головы дорогую фетровую шляпу и швырнул ее в грязную воду канала.
— Ааа! Сволочь! – взвыл Серега, выскакивая из машины. Он тряс кулаком в пустое небо. – Тухлый дух! Поганый ветрище! Знаю, это ты, шоферня проклятая!
Ветер засвистел в проводах. Надменно. Будто смеялся. Потом умчался к промзоне, где в зарешеченном окне дома социальной адаптации мальчик дул в сложенные ладошки. Тихий свист ветра коснулся его мокрой щеки. На миг. И смолк.
Жизнь «мужиков» в мире Тумана — это добровольное рабство с гордо поднятой головой и звоном цепей.
Ключевые элементы их «бытия»:
1. Ошейник — Высший Знак Отличия:
Не клеймо раба, а «Статусный Аксессуар». Чем дороже (золото, платина, бриллианты), тем «круче» мужик.
Демонстрация: Хвастаются им в «Мужицких» (спец. пабы для ошейниковых), на работе, в соцсетях. Фото: «Моя хозяйка вручила новый! С изумрудом! За отличный квартальный отчет!».
Смысл:«Я полезен. Я нужен. Меня выбрали для привилегированного обслуживания». Снятие ошейника = позор, утрата статуса.
2. Финансы: Алименты как Основа Бытия:
95% всего заработка автоматически уходит на «содержание детей» (которых чаще всего не видели годами). Это норма. Гордятся: «ЯжОтец! Пятерых кормлю!» Отец не тот кто зачал, а тот, кто содержал!.
30% — «Золотая Мечта»: Достигается ТОЛЬКО за услуги Системе. Чаще всего — за информацию/поимку водителей или их следов. Это неслыханная удача. «Мужик» с 30% алиментов — король среди рабов. Может позволить себе чуть больше дешевого табака.
3. Пайка, Алкоголь, Табак: за Верность:
Усиленная пайка: Не роскошь, а чуть больше калорийной баланды. Гордятся: «Мне двойную дали! Видал? Барыня ценит!».
Алкоголь/Табак без ограничений: Главный наркотик и антидепрессант. Дешевая водка, сигареты-«бычки». Пьянство — норма, способ заглушить тоску по детям или унижение. «Безлимитка» — награда за донос или лояльность.
4. Доступ к Женскому Телу: «Награда» и Инструмент Контроля:
Не любовь, не страсть.Четко регламентированная услуга («Женский Базовый Комфорт» — ЖБК). По графику, в спец. заведениях или «по разнарядке» от Барыни.
Статусная привилегия: Чем выше ошейник, тем «качественнее» и чаще доступ. Хвастаются: «Мне на этой неделе два талона выписали! И к «Элите»!».
Отказ = Подозрение: Нежелание идти на ЖБК — тревожный знак. «Чё, мужик, не хочешь? Или не можешь? Может, ты… не наш? Может, ты к тем… водилам?».
5. Дети: Товар и Разменная Монета:
«Мои дети» —фраза для отчетов и хвастовства количеством алиментов. Реальные дети — абстракция, живущая с матерью/в госучреждении.
Встречи:Крайне редки, под контролем «кураторов». Любая попытка передать что-то, сказать лишнее — риск лишения остатков прав и статуса.
Гордость за «успехи»: Если ребенок (особенно сын) демонстрирует презрение к «недостойным» отцам или лояльность Матриархату — это повод для похвалы Барыни и повышения статуса мужика. «Сынок мой в школе проект сделал: «Почему отцы — балласт общества!» Барыня довольна!».
6. Доносительство и Охота на Водителей: Национальный Спорт:
Любой подозрительный мужчина (усталый вид, знание глухих дорог, разговоры о свободе) — потенциальная добыча.
Сети стукачей: От «мужиков» до старушек, получающих «соцпакет» за бдительность. «Видел подозрительного возле старого гаража? Звони в СССЦ! Получи талон на ЖБК!».
Особый азарт — найти мертвого водителя. Труп = гарантированная награда. Не надо возиться с поимкой живого. «Слышал, Петрович того водилу-утопленника опознал? Теперь платиновый ошейник носит! И алименты 30%! Живет как Царь!».
7. Ненависть к Ветру и Солнцу:
Ветер — напоминание о свободе, которую они добровольно променяли на ошейник и пайку. Он дует им в лицо, срывает шляпы, шепчет что-то обидное. Он — дух тех, кто не сдался. Его ненавидят лютой ненавистью. «Опять этот проклятый сквозняк! От водил проклятых! Надоел!».
Солнце — светит честно. На их позор, на их рабство, на слезы их брошенных детей. Оно не дает спрятаться во лжи. Его тоже ненавидят. Предпочитают туман, полумрак баров, искусственный свет офисов .
Итог: Жизнь «мужика» в Тумане — это сытое, пьяное, самоуверенное прозябание в золотой клетке. Они искренне гордятся своими цепями, презирают свободу и ненавидят тех, кто напоминает, что можно быть не «мужиком», а Человеком. Они — плоть и кровь системы, ее главная опора и ее самый страшный продукт. Их трагедия не в том, что они рабы. Их трагедия в том, что они любят свои цепи и гордятся ими.
Воздух здесь был густым и влажным, смесью промышленных выбросов и вечного морского тумана, который дал городу имя. Он оседал на металлические балконы, застилал улицы молочно-серой пеленой и въедался в легкие. Но для жительниц Города Тумана это не было проблемой — они видели его лишь из окон лимузинов или на прогулках в закрытых атриумах торговых галерей.
Артём медленно открыл глаза. Сквозь запотевшее окно пробивался тусклый утренний свет, едва освещая крошечную каморку в общежитии для работников Трубопрокатного завода №7. Рядом на тумбочке стояла пустая бутылка дешёвого виски — вчерашнее лекарство от реальности. Он с трудом поднялся с койки, тело ныло от вчерашней смены. Первым делом, ещё не умывшись, он посмотрел на фотографию на стене: он, улыбающаяся Карина и двое малышей. Это было три года назад. Теперь он видел их только раз в месяц, под присмотром социального работника, и каждый раз дети смотрели на него с холодным непониманием.
«Не забудь перевести бонусы до 10:00! — гласило сообщение на заблокированном от ответа коммуникаторе. — У меня сегодня запись к стилисту, а потом мы с девчонками в новую крио-сауну. И новый лифтинг-крем нужно купить. Тот, что с золотом».
Артём вздохнул и, отложив трубку, стал собираться. Его коллега, Сергей, уже хрипел под струей ледяной воды в общем душе. —Смотри не опоздай с переводом, — хрипло бросил Сергей, вытираясь. — Моя вчера аж истерику закатила, потому что я на два часа задержался из-за переработки. Говорит, у неё из-за стресса морщины новые появились.
На проходной завода их уже ждал надзиратель в форме — женщина с холодными глазами и электрошокером на поясе. Она лениво пробежала сканером по их пропускам. —Живо, работники, смена началась. Сегодня план увеличен на 5%. Президент Сотанина объявила неделю повышенной потребительской активности.
Цех встретил их оглушительным грохотом и адской жарой. Мужики в пропитанных потом робах вкалывали у конвейеров, их лица были серы от усталости и пыли. Перерыв на обед был коротким. Сидя на ящиках с бутербродами из синтетической сои, они достали свои коммуникаторы. —Глянь, моя выложила новые фото с солярия, — с гордостью сказал Сергей, показывая снимок ухоженной женщины в бикини на фоне искусственного пляжа. — Красота же? —Ага, — мрачно буркнул Артём. — Моя на новую сумочку намекает. Серебряную, с подсветкой. Стоит как моя годовая зарплата. —Ну, ты же мужик, значит, должен обеспечить, — похлопал его по плечу Сергей. — Иначе кто ты? Лузер.
Вечером, в душном баре «Удовольствие», они сидели за кружкой дешёвого пива. Туман за окном сгущался, превращаясь в непроглядную стену. По старому телевизору с замыленным экраном выступала Президент Нинель Сотанина. Её идеально уложенные волосы и безупречный макияж казались иконой в этом убогом месте.
«Нас больше, мы прекраснее, мы активнее! — вещала она, и мужчины невольно замирали, слушая. — Мы заслужили право на такую жизнь. Это вы, мужчины, своим трудом доказываете свою любовь и значимость. Гордитесь своими Хозяйками, ведь их красота — это ваша визитная карточка!»
Телек выключили. Наступила тишина, нарушаемая только гудением неона. —А моя... — вдруг тихо, уже без гордости, начал Сергей, уставившись в пену своего пива. — Моя вчера сказала, что если я не куплю ей билет на курорт на Острова Вечной Весны, то она найдёт того, кто сможет. И детей... детей заберёт. Он замолчал.Артём просто молча налил ему ещё. Жаловаться вслух было нельзя. Это правило. Только в пьяном угаре, и то шёпотом. Они — нормальные мужики. Их долг — обслуживать, обеспечивать, терпеть. А потом прийти сюда и напиться, чтобы наутро снова встать к конвейеру. Ради того, чтобы их Хозяйка сияла и улыбалась, даже не зная, как пахнет этот вечный туман.
Серия не закончена и выложена не полностью. Части не появляются в моем ТГ канале
Искать по тегу #городсолнца
