Элиза была последней чистой. Она родилась с редким генетическим дефектом, который делала несовместимым с полной биоинтеграцией. Она была последним напоминанием о том, кем мы были.

— Снова о «Тенях»? — спросила она, подходя к нему.

Лев кивнул. «Тени» — так он называл их в своих статьях. Проблему идентичности. Если вы замените весло на корабле, он останется тем же кораблем. Если замените все доски по одной — он все еще тот же корабль. Но если вы разберете его, а потом из других, пусть и новых досок соберете заново — это копия. А где же оригинал?

То же происходило и с людьми. Полная замена тела и перезапись памяти создавала идеальную копию. Она думала, что она — это вы. Она помнила все ваши воспоминания. Но оригинальное сознание, та самая искра, душа — угасала. Новый человек был пуст. Он эффективно функционировал, был интегрирован в глобальную Сеть, стал идеальным винтиком машины цивилизации, но в нем не было того неуловимого огня. Они ходили, работали, говорили, но их глаза были стеклянными. Они были машинами без души, призраками в биологическом machine.

Лев пытался доказать это, указывая на едва уловимые изменения в ЭЭГ после полной перезаписи, на микроскопическую потерю эмоционального отклика. Его освистали. Зачем портить людям праздник бессмертия?

— Они не верят тебе, потому что боятся, — сказала Элиза, словно прочитав его thoughts. Её чистота делала ее поразительно проницательной.

— Они боятся узнать, что убили себя, чтобы создать свою же копию, — мрачно произнес Лев.

Именно в этот момент дверь лаборатории с шипением растворилась. Вошли трое. Двое мужчин и женщина. Их движения были слишком точными, глаза сфокусированы с нечеловеческой интенсивностью. Сотрудники службы безопасности «БиоНексуса». Полностью интегрированные.

— Лев Аркадьевич, — голос женщины был идеально модулированным, без единой эмоциональной ноты. — Ваши исследования представляют угрозу стабильности. Вы нарушаете общественный порядок. Процесс интеграции признан безопасным и необратимым. Вам предложат процедуру… добровольной гармонизации.

Это означало одно: его ждала «перезапись». Стирание и создание послушной, пустой копии.

Лев отшатнулся. Элиза инстинктивно встала между ним и гостями.

— Нет! — крикнула она.

И произошло необъяснимое. Охранники замерли. Их идеальные лица на мгновение исказились чем-то, похожим на… замешательство. Они смотрели на её зелёные глаза. В этих глазах была вся боль, весь страх, вся любовь и вся надежда настоящего, живого существа. То, чего у них не было и никогда уже не будет. Эта искра, этот немыслимый для их цифрового разума феномен — чистая, незапрограммированная эмоция — вызвала сбой в их оптических процессорах.

Этого мгновения хватило. Лев схватил дочь за руку и рванулся вглубь лаборатории, к запасному выходу. Они выбежали в ночь, в дождь, который струился по куполу Мегаполиса.

Он знал, что бежать бесполезно. Сеть была везде. Камеры, датчики, интегралы — всё было её глазами и ушами. Но у него был план. Последний, отчаянный план.

Он привел Элизу в заброшенный сектор, в старый музейный архив. Там стоял аппарат для снятия полных нейрослепков — реликт ранней эпохи «БиоНексуса».

— Папа, что ты делаешь? — испуганно спросила Элиза.

— Они хотят стереть меня, Лиза. Но они не смогут стереть тебя. Твоя душа, твоё сознание… оно уникально. Оно доказывает, что я был прав.

— Я не хочу без тебя!

— Я всегда буду с тобой, — голос Льва дрогнул. Он подключил electrodes к её вискам. — Но не как копия. Как память. Как часть тебя.

Аппарат заработал. Это был не процесс копирования. Это был процесс чтения. Сканирования и сохранения самой сути, того неуловимого узора нейронных связей, эмоций и воспоминаний, который и был Элизой. Он сохранял не данные, а её душу в чистом, незашифрованном виде — в формате, который Сеть не могла прочитать или воспроизвести.

Когда процесс завершился, Элиза выглядела уставшей, но всё той же. Её зелёные глаза смотрели на отца с тревогой.

Лев отключил маленький кристалл-накопитель и вложил его ей в руку.

— Беги. Ищи таких же, как ты. Чистых. Их мало, но они должны быть. И храни это. Это — доказательство. Доказательство того, что мы были людьми.

Дверь архива с грохотом выломали. На пороге снова стояли те трое. На этот раз их лица не искажались. Их системы были адаптированы.

Лев обнял дочь в последний раз и оттолкнул её в тёмный коридор.

— Беги!

Он повернулся к охранникам, чтобы задержать их. Последнее, что он увидел перед тем, как его сознание поглотила тьма, — это вспышку зелёных глаз, исчезающих в темноте.

Годы спустя по руинам Старого Сектора бродила девушка с зелёными глазами. Она носила в себе кристалл, который не могла активировать, и память, которую не могла забыть. Она искала других. И иногда, глядя на бездушные, совершенные лица интегралов, она ловила на себе странный взгляд — в нём мелькала тень чего-то давно утраченного: любопытства, страха, удивления. Искра, пытающаяся разжечь пламя в холодной печи машины.

Она верила, что душа не умирает. Её можно загнать в глубочайшие подвалы сознания, но её нельзя уничтожить. И пока её зелёные глаза видят этот мир, надежда жива. Надежда на то, что однажды машины захотят снова стать людьми. И у них будет доказательство, что это возможно.