Мне предстояла деловая поездка в Гонконг по особому поручению руководства «Драконов». Если Пекин был мощным имперским троном, то Гонконг оказался его нервным системным узлом. Самолёт только приземлился, а я уже почувствовал разницу. Воздух здесь был солёным, пропитанным влагой и едва уловимыми ароматами города. Это было то самое «электричество в воздухе», о котором я слышал от соседей по общежитию ещё в Шаолинь. Это физическое ощущение через вибрацию бесконечной активности, словно весь мегаполис работал на токе высокого напряжения. Ну, так говорили другие…

Первые два дня выпали на выходные и я потратил их на то, чтобы просто погулять по городу. Я шёл по безупречно чистым тротуарам центрального района, где люди в идеально сидящих костюмах двигались с целеустремлённостью часовых механизмов. Я постоянно ловил себя на мысли, что поражаюсь их вежливости. Это была не простая учтивость, а какое-то перегибание палки. По делу и без дела я слышал тут и там «извините», «пожалуйста» и «благодарю». Похоже, это влияние англичан с их гипервежливостью, которая уже стала их визитной карточкой. Да, даже с вежливостью можно перегнуть палку.

При этом, люди в Гонконге даже выглядят по другому, не так как в Пекине, и уж тем более не так, как в моей деревне. Их плечи расправлены, а взгляды особенно прямые. В осанке читается уверенность, рождённая не из идеологической убеждённости, а из гарантированного комфорта и права.

Высокий уровень жизни здесь не абстракция. Он в безупречной чистоте, отсутствии выбоин на дорогах, свежей краске на перилах и в том, что бабушка в дорогой одежде выгуливает идеально стриженную собачку породы, которую я видел только в журналах. Этот комфорт накладывает отпечаток и на людей. Он делает их спокойнее, но и более отстранёнными.

Ради интереса я зашёл в риелторскую контору. Цены на недвижимость повергли меня в шок. Крошечная квартирка, меньше нашей деревенской хаты, стоила столько, что на эти деньги можно было бы кормить всю мою родную деревню десятилетиями. Это был другой тип математики, где квадратный метр земли стоил больше человеческой жизни.

Ещё одним сюрпризом для меня стал офис банка HSBC. Название расшифровывается как «Гонконгская и Шанхайская банковская корпорация». Мне сказали, что он открыт для публики, и это показалось интересным и полезным для более глубокого понимания корпоративной культуры.

Я вошёл внутрь и замер. Это был не просто банк, а настоящий кафедральный собор капитализма. Восемь гигантских опор поднимали всё здание, освобождая пространство внизу для публичной площади. Сквозь стеклянный пол я видел этажи ниже. Естественный свет шёл сверху, отражаясь в полированном металле и стекле. Архитектура тонко намекала на «прозрачность» и «неприступность».

Под видом обычного туриста я достал телефон и начал фотографировать всё подряд.

Камеры. Их было не просто много — они были расположены в идеальных точках, перекрывая все слепые зоны. Система была на порядок сложнее пекинской.

Охранники. Они не просто стояли, а были вписаны в интерьер. Их позы были расслабленными, но глаза постоянно сканировали толпу, выискивая малейшую аномалию.

Поток. Я заметил, как люди в деловых костюмах исчезали за неприметными дверьми с бесконтактными считывателями, в то время как туристы довольствовались общим пространством. Это был город в городе, с чёткой сегрегацией доступа.

Символика. Открытость для публики была иллюзией и гениальным пиар‑ходом. Ты мог зайти внутрь, но все настоящие процессы и рычаги власти были скрыты за этим прозрачным, но непреодолимым барьером из стекла, стали и технологий.

Выйдя на залитую солнцем площадь, я сделал глубокий вдох. Теперь я понимал, в чём была суть «электричества», висящего в воздухе. Это была энергия чистого, сконцентрированного капитала и человеческого ресурса в невероятно плотной синергии. Деньги были не просто средством, а божеством, которому поклонялись в этом храме из стекла и стали. Мне предстояло научиться говорить на языке этого божества, чтобы использовать его же силу против него самого.

У меня ещё оставался целый воскресный день. На следующее утро, отбросив все остатки сомнений, я отправился по адресу, который выяснил с трудом. Школа Вин‑Чун располагалась не в блестящем небоскрёбе, а на втором этаже старого здания в западном районе, затерянная между лавками с морепродуктами и мастерскими по пошиву одежды. Я поднялся по узкой, скрипучей лестнице. Что может противопоставить какой‑то гонконгский мастер после моих занятий в Шаолине?

Дверь была открыта. Зал оказался небольшим и акцентированно аскетичным. Никаких позолоченных драконов или алтарей я не увидел. В зале стояла простая зеркальная стена, несколько деревянных манекенов и потрескавшиеся от времени каменные плиты пола. Тишина, нарушаемая лишь ритмичными звуками ударов.

В зале тренировались несколько человек. Это был тяжёлый, монотонный труд. Они отрабатывали одно и то же движение снова и снова. Короткие, взрывные удары по накладкам партнёра с минимальной амплитудой. Никаких высоких ударов ногами или акробатических пируэтов, как в кино. Точность. Чёткость. Эффективность.

В центре зала стоял пожилой мужчина, которого все называли Сифу. Он был невысок, сух, движения его были лишены всякой зрелищности. Сифу не летал, а как бы перетекал. Он подошёл к одному из своих учеников, который пытался провести мощный, размашистый удар.

— Зачем тянешься? — голос Сифу был тихим, но весомым. — Ты открываешься. Теряешь центр. Вин‑Чун — это не о том, чтобы бить сильнее, а о том, чтобы бить ближе. Быстрее. Прямее.

Он не стал читать лекцию, а просто встал перед учеником в стойку. В следующий миг, прежде чем тот успел моргнуть, кулак Сифу уже мягко упёрся ему в грудь. Не было замаха или видимого усилия, а лишь мгновенное, неотвратимое поражение. Это было похоже на решение математической теоремы — элегантное, неоспоримое движение, не оставляющее места для возражений.

Меня поразила даже не скорость, а сам принцип. В Шаолине меня учили использовать силу противника. Здесь же был иной подход. Можно быть молнией, которая бьёт в одну точку, не давая силе противника даже родиться. Это была философия упреждающего удара, доведённая до абсолюта.

Я просидел там несколько часов, забыв о времени, наблюдая, как они отрабатывают «липкие руки». Это был тот же принцип, что и в тайцзи, но сведённый к тактильному наблюдению. Руки бойцов, казалось, срастались, ведя немой диалог, в котором проигрывал тот, кто первым терял концентрацию. Это был идеальный тренажёр для ближнего боя в тесном пространстве — в лифте, в переулке, в переполненном вагоне метро. Идеальный инструмент для оперативника.

Скепсис растаял, сменившись жгучим, почти юношеским интересом. Я влюбился в эту грубую, лишённую украшений эффективность и поэзию прямолинейности.

Когда я вышел на улицу, уже смеркалось. На набережной начиналось представление. Подсветка зданий мигала в такт музыке, а толпа собравшихся туристов громко кричала от восхищения. Огни Гонконга зажигались, но в моей голове горел другой огонь.

На следующее утро, до рассвета, я встал в стойку, которую подсмотрел вчера, и начал отрабатывать эти короткие, взрывные удары, представляя перед собой деревянный манекен. Сначала тело, привыкшее к широким, круговым движениям Шаолиня, сопротивлялось, чувствуя себя скованным. Но постепенно я начал ловить кайф от этой сконцентрированной мощи.

Стать мастером Вин‑Чун было невозможно, но я мог впитать его принципы и сделать его элегантную жестокость частью своего арсенала. Каждое утро я буду вести этот тихий диалог и оттачивать этот удар, который не предупреждает, а решает. Потому что в моей работе, как и в Вин‑Чун, часто есть только один шанс. И промахнуться нельзя.

В воскресенье вечером я получил свой первый прямой приказ от начальства главка. Ко мне прибыл курьер с маской на лице и дипломатом из углеродного волокна. Без слов он вскрыл сложный замок и извлёк объект, от которого у меня перехватило дух. Это была не флешка, а небольшой полированный диск из тёмно‑зелёного нефрита, испещрённый микроскопическими золотыми узорами, напоминавшими «Нефритовую печать». Да! Это она и была!

— Приложите к экрану, — сказал курьер.

Я выполнил. Специальное приложение на моём планшете ожило. Сканер считал уникальную структуру узоров на камне и на экране появился текст. Это был даже не шифр, а прямой приказ, исходящий из самого центра управления. Уровень доступа был так высок, что не требовал даже цифровой подписи. Требовалась только печать.

Операция «Небесный Глаз» перешла в активную фазу. Моя задача состояла в том, чтобы собрать информацию о целевых финансовых институтах Гонконга и провести ряд разведывательных заданий.

Текст исчез через пять секунд, будто его и не было. Курьер так же молча забрал нефритовый диск. Я остался один в мерцающих огнях Гонконга, но теперь они казались мне миллионами следящих глаз. Сеть «Небесный Глаз» была не просто системой слежки, а доктриной абсолютного знания и контроля. Мне выпала честь стать одним из её инициаторов и проводников.

Именно тогда я начал активно внедрять «Стену из бамбука». Это была техника, которой меня обучили ещё в Шаолине. Суть её состояла в том, чтобы разделить сознание. Внешний Лян Вэйминг должен был стать амбициозным, немного циничным финансистом, восхищающимся мощью «Драконов» и жаждущим проявить себя. В то же время внутренний Чен должен был быть холодным аналитиком, наблюдающим за каждым своим шагом, словом и микровыражением на своём же лице.

На светском рауте этим же вечером я начал оттачивать эту систему. Я смеялся над шутками дочери местного олигарха, обсуждал с британским банкиром перспективы криптовалют, а в это время внутренний Чен безостановочно работал: «Слишком широкая улыбка. Слегка опустить уголки губ. Взгляд должен выражать не интерес, а лёгкую снисходительность. Удачная фраза, интонация верная. Он лжёт о своих активах в Швейцарии — зрачки расширились. Запомнить».

Я был идеальным собеседником, потому что одновременно был актёром, режиссёром и строжайшим критиком своего спектакля. «Стена из бамбука» позволяла отсекать любую спонтанность или искру проявления эмоций. Это была самая изнурительная работа по контролю над собой. Но по другому было нельзя!

Вернувшись в апартаменты, я получил первое задание по «Небесному Глазу». Через зашифрованную цепочку в невинном приложении для доставки еды, мне пришли координаты места. Нужно было физически подойти к определённой точке на набережной в час пик и продержать в кармане включённое устройство, которое, маскируясь под смартфон, считывало и ретранслировало параметры Wi‑Fi сигналов проходящих мимо людей. Это была калибровка системы и разведка боем.

Я вышел на задание в оговоренный час. «Стена из бамбука» была активирована, фильтруя миллионы внешних раздражителей. Внутренний Чен был спокоен. Внешний Лян лениво просматривал новости на своём телефоне, стоя в указанной точке ровно четыре минуты. Задание было выполнено. Никаких засветов и ненужного внимания. Отлично!

Следующим этапом было внедрение в элитарные круги Гонконга. Мне пришло закодированное сообщение в мессенджере, которое самоуничтожилось через десять секунд после прочтения. Адрес, время и код дресс-код: «непринужденная элегантность». Это означало, что ужин будет стоить больше, чем годовой доход всей моей деревни, но выглядеть всё должно было так, будто мы просто собрались на скромный ужин.

Лимузин доставил меня к ничем не примечательному зданию. Дверь открыл немой слуга в шёлковом халате. Внутри не было вычурной роскоши, а был лишь приглушенный свет, запах сандалового дерева и абсолютная, гулкая тишина, поглощающая звуки с улицы. Меня провели в зал с круглым столом из тёмного полированного дерева. Круглый стол был символом равенства. Это была иллюзия, за которой скрывалась железная иерархия.

Я занял указанное место, включив внутреннего наблюдателя. «Стена из бамбука» возвелась мгновенно, мой разум разделился. Гости прибывали поодиночке. Первым прошёл тучный тайваньский промышленник с руками, унизанными тяжелыми перстнями. За ним шла худая как жаба, женщина-банкир из Шанхая с глазами-буравчиками. А вот и молодой наследник пекинской «красной аристократии», чьё высокомерие было столь же ярким, сколь и наигранным. Никаких имён, только лёгкие кивки приветствия. Я мысленно дал им клички: «Нефрит», «Жаба» и «Принц».

Начали подавать еду. Изысканная простота, которая кричала о богатстве громче любого золота.

Первым подали прозрачный суп из старой утки. Его варили восемь часов, чтобы бульон стал абсолютно прозрачным как горный родник, но с глубоким вкусом, говорящим о терпении. Варёная куриная грудка с соевым соусом была подана чуть позже. Казалось бы, простое блюдо. Но мясо таяло во рту, а соус был ферментирован десятилетиями в глиняных кувшинах в подвале Сычуани. Вкус был просто ошеломляющим. Гарниром были овощи с мини-фермы. Каждый стручок гороха и листочек шпината были безупречны. Они были выращены в идеальных условиях на чистой органике. Я ел медленно, наслаждаясь вкусом как и подобало Ляну, и в то же время фиксировал всё, что видел и слышал.

— Рынок недвижимости в Лондоне становится… капризным, — заметил «Нефрит», с аппетитом хрустя огурцом.

— Капризы лечатся стабильностью, — парировала «Жаба», не глядя на него. — А стабильность обеспечивают правильные партнёры в надёжных юрисдикциях.

Разговор был полон таких аллегорий. «Капризы» — это санкции. «Стабильность» — отмывание денег. «Правильные юрисдикции» — офшоры.

Я включился в беседу, обратившись к «Принцу»:

— Меня всегда восхищала способность старых семейств сохранять и приумножать. Секрет, должно быть, в преемственности. В наличии… мудрого патриарха, который направляет.

«Принц» усмехнулся, играя палочками.

— Патриархи уходят, друг мой. Сегодня миром правят советы директоров. Анонимные и эффективные.

— Но у каждого совета есть председатель, — мягко настаивал я, делая глоток идеально тёплого рисового вина.

В глазах «Жабы» мелькнул острый интерес.

— Председатель нужен тем, кто сидит за столом. Когда же стол — это весь мир, председатель становится… абстракцией. Принципом.

Мой внутренний Чен лихорадочно работал. Отрицание существования единоличного лидера. Подтверждение сетевой структуры. «Принцип» может быть, отсылкой к идеологии или безличному алгоритму управления капиталом.

Ужин подошёл к концу. Никаких договоров или прямых разговоров о деле не было, а только вкусная еда, лёгкие беседы и ощущение, что ты прошёл невидимый тест. Когда гости стали расходиться, «Жаба» на секунду задержалась у выхода, поправляя шёлковый шарф.

— Вам следует обратить внимание на фонд «Восхождение» с головным офисом в Сингапуре, — сказала она мне без всяких предисловий. — Их методы… гармоничны с вашими. Их возглавляет господин Чжэнь. Он человек с безупречным вкусом и как раз на днях прилетел в Гонконг по делам.

Она вышла, а я остался один в пустом зале, где слуги уже бесшумно убирали со стола.

Господин Чжэнь. Фонд «Восхождение».

Вернувшись в свои апартаменты, я не сразу сел за отчёт, а немного постоял у окна, глядя на огни Гонконга. Я только что ужинал с демонами, управлявшими миром из тени, и один из них, сам того не ведая, возможно, указал мне на того, кого я так долго искал.

Неужели господин Чжэнь это Мозг? По крайней мере, он одна из его ключевых составляющих.

Я глубоко вздохнул и начал набирать отчёт, указывая каждое блюдо, слово и незначительный намёк. «Стена из бамбука» по‑прежнему стояла на страже, не позволяя настоящим эмоциям просочиться в текст. Но где‑то глубоко внутри меня, под всеми этими слоями, был мальчик из глухой китайской деревушки, который понимал, в какую немыслимую игру он втягивается.

Заключительной частью моей командировки в Гонконг стало ещё одно важное задание. Мне поручили провести аудит безопасности одного из партнёрских фондов — того самого, про который говорила «Жаба». Это был тест на лояльность и эффективность. Я должен был проверить их защиту перед глубоким внедрением в организацию.

Дочернее отделение фонда «Восхождение» располагалось в башне из розового гранита. Его лобби было выдержано в минималистическом стиле. Меня встретил сам господин Чжэнь, человек с лицом усталого студента и глазами сталевара. Его рукопожатие было лёгким и кратким.

«Жаба» не солгала. У него был отменный вкус. Его офис был по‑настоящему аскетичен. В центре стоял голый стол, а на нём монитор. Но повсюду витало чувство власти. Той самой, что не нуждается в демонстрации.

— Меня проинформировали о вашем визите, господин Лян, — сказал он, усаживаясь в своё кресло. — Надеюсь, вы найдёте наши системы достойными.

Его тон был вежливым, но в нём читался вызов. Он знал, кого я представляю, и проверял меня на прочность.

Аудит стал для меня очередным вызовом и проверкой моих способностей. Внешне я был дотошным консультантом, сканирующим файрволы и проверяющим журналы доступа. Я указывал на реальные, но некритические уязвимости, демонстрируя свою компетентность.

Внутренне, под прикрытием «Стены из бамбука», я вёл другую работу и искал не бреши в защите, а следы «Мозга». Я анализировал не код, а паттерны поведения системы. Куда уходили транзакции? Какие IP‑адреса имели приоритетный, почти нелогируемый доступ?

И я нашёл. Да! Это была программа, которая перенаправляла копии всех финансовых отчётов в зашифрованное облако, не принадлежавшее фонду. Цифровой почерк был таким же, как и в системе «Драконов». Тот же принцип избыточного шифрования и та же элегантная сложность.

В своём официальном отчёте для Чжэня я написал: «Уровень защиты соответствует стандартам. Рекомендован патч для модуля журналирования. В остальном же система демонстрирует образцовую устойчивость».

В своём секретном донесении я был краток: «Фонд Восхождение подтверждён как критический узел. Обнаружен след Мозга. Идентичный криптографический почерк в протоколе перенаправления».

На прощание Чжэнь вручил мне визитку из чёрного матового пластика. На ней не было ни имени, ни должности. Только номер телефона.

— Вы оказались… тоньше, чем я ожидал, господин Лян, — сказал он. — Надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным.

Я поклонился, чувствуя, как холодок пробежал по спине. Я не просто прошёл тест, но и стал для него интересен. Аудит безопасности стал для меня не проверкой, а ключом. Я не только укрепил доверие «Драконов», но и нащупал центральный стержень системы. Теперь я знал, что «Мозг» это не миф, а реальность.

Обратный путь в Пекин был похож на выход из виртуальной реальности. Самолёт оторвался от полосы, и Гонконг превратился в скопление светящихся точек. Я пил шампанское и смотрел в иллюминатор на бескрайнюю пелену под крылом. Внутри было ощущение успешно выполненной миссии. Восторг! Смотря в иллюминатор, я думал о том, что создавал систему тотального контроля и был уже не просто шпионом, а инженером новой цифровой империи.

В Пекине меня встретил водитель и сразу отвёз в офис. Товарищ Ван ждал меня в своём просторном кабинете. На этот раз на его столе стояли две пиалы с дорогим чаем.

— Поздравляю, Чен, — сказал он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдалённо напоминающее уважение. — Гонконг стал доказательством вашей состоятельности. Отчёт по «Восхождению» был… исчерпывающим. Вы не только выполнили задание, но и предоставили нам ключ к новой стратегической высоте.

Он отпил чаю, и его взгляд стал пристальным.

— Ваша следующая задача потребует смены горизонта и легенды. Гонконг был детской игрой по сравнению с тем, что предстоит сделать.

Я кивнул, не задавая вопросов. Во мне не было ни любопытства, ни страха. Была только решимость действовать.

— Отдохните несколько дней, — разрешил Ван. — Вы это заслужили.

Я вышел из кабинета и сел в машину. Шофёр повёз меня по ночному Пекину. Огни города скользили по стеклу, а я смотрел на них и пытался понять, что же со мной происходит… Куда меня затягивает жизнь? Гонконг остался позади. Я вернулся в столицу не героем, испытывающим гордость, а простым сотрудником, который успешно прошёл сложный тест и был подготовлен для решения следующей, ещё более сложной задачи. Дверь в моё прошлое с учебником математики захлопнулась окончательно. Впереди был только бесконечный лабиринт из цифр и государственных секретов.

Друзья, простимулировать продолжение и выход новых глав вы можете копеечкой. Заранее спасибо всем огромное за лайки и донаты!

https://pay.cloudtips.ru/p/e5c51ebc

Американцы. Слегка клюквенно - наши мочат невинных американцев чуть ли не каждый день, но в целом милые и душевные люди.

Топаз - фильм 1969 года о разоблачении советской агентурной сети. Никакой клюквы, всё очень реалистично.

Из российских можно посмотреть Русский перевод, ГДР, Спящие - но там проблемы со звуком и актёрами.

А вы насоветовали хуету, простите.