Россия в ланде. Часть 1
Тебя терзали много лет
Сухой педолог-буквоед
И буквоед-некрасовед,
Считавший, что науки
Не может быть без скуки.
Кощеи эти и меня
Терзали и тревожили,
И всё ж до нынешнего дня
С тобой мы оба дожили.
Могли погибнуть ты и я...
– Самуил Маршак,
на 75-летие Корнея Чуковского
Чем больше мы хороших стихов напишем, тем люди станут добрее... Не получится.
Хороший человек прочитает хорошие стихи – сделается добрее. Злой человек
прочитает хорошие стихи – сделается ещё хуже. Он разовьёт свой поганый
внутренний мир с помощью искусства и начнёт творить зло более изощрённо.
– Михаил Андреев,
российский поэт-песенник
I
Добрым словом и пистолетом вы можете добиться
гораздо большего, чем одним только добрым словом.
– приписывается Аль Капоне
Очень метко сказал о царской семье В.В. Маяковский:
И вижу –
катится ландо,
и в этой вот ланде
сидит
военный молодой
в холёной бороде.
Перед ним,
как чурки,
четыре дочурки.
И действительно. Смотришь на фотографии княжон – чурки и есть. У отца их и то мимика поживее, взгляд иногда весёлый и осмысленный (хотя бы в детстве). Но в наше время для окладистобородых патриотов с Лиговки и голубокровых монархисток из Жмеринки волоокие русские царевны стали образцами женской красоты и порядочности.
Эдуард Багрицкий:
Случайный ветер не разгонит скуку,
В пустынной хвое замирает край...
...Наёмника безжалостную руку
Наводит на поэта Николай!
Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса
Следит – упорно, взведены ль курки,
Глядят на узкий пистолет Дантеса
Его тупые, скользкие зрачки...
И мне ли, выученному, как надо
Писать стихи и из винтовки бить,
Певца убийцам не найти награду,
За кровь пролитую не отомстить?
Я мстил за Пушкина под Перекопом...
Николай другой, военно-жандармские зрачки те же.
Ярослав Смеляков:
Мы твоих убийц не позабыли
в зимний день, под заревом небес,
мы царю России возвратили
пулю, что послал в тебя Дантес.
Чуркам тоже пришлось возвратить. Надо было выбить почву из-под ног русской духовности агрессивных хрустобулок в тот момент, а также пресечь возможность рецидива гражданской войны из-за живых наследников в дальнейшем. Ну подумаешь, сделал им всем Я.М. Юровский со товарищи немного агицин паровоз. Разве это сравнимо с одним А.С. Пушкиным? С пулями и виселицами для крестьян и рабочих; с эпидемией детских и юношеских суицидов начала ХХ века; с еврейскими погромами 1890-х – 1910-х гг., самыми крупными, частыми, разнузданными и жестокими за всю историю Российской империи...
С наиболее чудовищным уровнем младенческой смертности именно в русских губерниях. В 1906 г., к примеру, по подсчётам крупнейшего советского демографа Бориса Урланиса, этот показатель превысил 33% в Вятской, Костромской, Нижегородской и Вологодской, Тверской, Ярославской, Олонецкой и Владимирской губерниях. При этом в Вятской из всех родившихся мальчиков почти половина (45%) умерли только на первом году жизни. Новгородская, Калужская, Симбирская и Орловская губернии похоронили в 1906 г. от 30 до 33% грудных мальчиков и девочек. Московская, Смоленская и Пермская – чуть менее 30% младенцев. В азиатской части России ситуация в среднем была хуже, чем в европейских губерниях и не поддавалась подсчёту. Для сравнения, в гейской Германии 1906 года, где уже десять лет выходил первый в мире журнал для гомосексуалов «Свой», умерло 18% грудничков, в известной своим развратом Франции – 13%, в материалистической Швейцарии – 11%. [1]
Глеб Самойлов, «Вампиры»:
Заблокировали, гады –
Обрубают все концы
Улыбаясь, убивают
Благородные отцы.
Седина на их погонах,
Благодарная слеза.
Когда крестятся – иконы
Кровью им плюют в глаза.
Перед камерой целуют
В Пасху жертвенных детей,
И уводят их под утро
В тёмный-тёмный мавзолей.
Каждый новый юный гробик
Пополняет их гарем
Свежей плотью, сладкой кровью
Для усталых старых вен.
Как сияют их погоны!
Как звезда, горит слеза!
Отчего же вы, иконы,
Не плюёте им в глаза?
Илья Кормильцев, «Пожиратель»:
Пожиратель всех страстей, скорбей, суеты,
Ждущий за столом приправ к еде, – это ты.
Суетятся рядом люди, каждый с радостью несёт
Даже голову на блюде, если блажь тебе придёт.
За столом судьбы сидишь уже много лет,
Поглощаешь ты за годом год свой обед.
Суетятся рядом люди, каждый с радостью несёт
Даже голову на блюде, если блажь тебе придёт.
Горами объедков стол покрыт,
Разбежались слуги, кончен пир;
Воздух был наполнен злом,
Ты знал, ты знал, ты знал.
Пир был очень долгим – ты устал.
Должен наступить конец.
В пустоту звучит твоя застольная речь,
Не приходит тот, кто мог тебя уберечь.
Робок ангел твой хранитель – и боится и дрожит,
Если чёрная ворона путь ему перелетит.
<…>
В дверь стучатся трое, сбит запор,
Принесли носилки и топор;
Воздух был наполнен злом,
Ты знал, ты знал, ты знал.
Пир был очень долгим – ты устал.
Должен наступить конец.
Вот так и последний батюшка-царь-людоед: за столом больше 20 лет просидел, слуги его в решающий момент разбежались, запор сердобольные люди сбили, носилки с топором принесли. В виде грузовика и маузера Юровского.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.









































