— Кто это сделал? — тихо спросил Ратибор, ступая так мягко, что парень вздрогнул и выронил инструмент.
— Не знаю, барин! — взвизгнул Сенька, вжимаясь в стену. — Ночью пришли... лихие люди! Я спрятался на сеновале. Слышал только грохот да как Мастер кричал, когда его волокли... А потом они вернулись. Искали что-то. Все перерыли, окаянные!
— Какое золото! — шмыгнул носом Сенька. — Нет у нас злата. Чертежи они рвали. Грамотки всякие, что Иван Кузмич рисовал. Кричали: "Где схема?! Где ключ?!".
Ратибор подошел к верстаку. Столешница была изрублена топором в щепки. Но среди хаоса глаз следопыта выцепил деталь. Под грудой железного хлама, в щели между половицами, белел клочок пергамента. Убийцы в спешке не заметили его или сочли мусором.
Ратибор достал клочок. Это был обрывок чертежа.
Линии были начертаны углем, твердой рукой мастера. Шестеренки, рычаги...
Но это был не механизм ворот. Ворота Ратибор видел — там система блоков и цепей, грубая и мощная.
Здесь же была изображена тонкая, ювелирная работа.
Противовес. Скрытая пружина.
На обрывке уцелело одно слово, написанное корявым почерком Кузнеца: "...камин" (или "...камень"? Слово было оборвано на середине: "...КАМ...").
Ратибор повертел пергамент. Сложный замок? Ловушка?
Если они искали этот чертеж и "ключ", значит, Иван работал над чем-то тайным. Не для города, а для конкретного заказчика. Может, для самого Князя?
— Сенька, — Ратибор повернулся к парню. — Иван делал что-то особенное в последнее время? Не подковы, не петли?
Парнишка замялся, глядя в пол.
— Боялся он. Говорил: "Дурную работу мне дали, Сенька. Не к добру этот механизм. Если прознает кто — головы не сносить".
— Так известно кто. Князь Всеволод... еще до хвори своей. Приходил сам, ночью, с факелом. Шептались они долго. А потом Иван Кузмич заперся и три ночи ковал. А как выковал... так и началось все это. Ключ он сделал, барин. Странный такой ключ. Длинный, с зубьями по обе стороны, как у щуки зубы.
— Иван Кузмич его спрятал. Сказал: "Береженого Бог бережет". А где спрятал — не ведаю. Унесли, может, ироды эти...
Ратибор спрятал обрывок чертежа за пазуху.
Если Князь сам заказал тайный механизм перед своим исчезновением, значит, он готовился. Он знал об угрозе. И Иван был хранителем пути к спасению или к гибели Князя.
Убийцы искали этот ключ. И судя по тому, как они перерыли кузницу — они его не нашли. Иван умер, но тайник свой не выдал, даже под пытками.
— Спасибо, Сенька, — Ратибор положил руку на плечо парню. — Беги отсюда. Схоронись у родни. Здесь скоро станет жарко.
Он вышел на улицу. В голове крутилось слово "Камень". Камень в камине? Или тайный камень в кладке стены?
Ратибор знал: чтобы найти ответ, ему придется самому стать взломщиком. И его цель теперь — не кузница, а сам Княжеский терем.
ГЛАВА 10. Навозная смерть
Солнце едва коснулось шпилей башен, а Переяславль снова вздрогнул.
Весть прилетела с княжеских конюшен. Крик, брань, беготня слуг.
Ратибор прибыл на место одним из первых. Ему не нужно было приглашение. В городе, где царит смерть, стервятники слетаются быстро.
Загон для лошадей вонял, как обычно, но сегодня к аромату прелого сена и навоза примешивался сладковатый металлический дух крови. В центре огромной навозной кучи, лицом вниз, лежал Микула — главный конюх, ведавший княжескими табунами. Из спины его, пронзив тулуп насквозь, торчали ржавые двузубые вилы.
Картина была уродливой. Но еще более уродливым был спектакль, который разыгрывался рядом.
Боярин Святополк, раскрасневшийся, в дорогом плаще, который он брезгливо подбирал, чтобы не запачкать в жиже, стоял на деревянном помосте и орал так, что его слышал весь двор:
— Измена! Вот оно, люди православные! Глядите!
Он театрально указывал перстнем на труп.
— Печенеги в городе! Лазутчики поганые! Они убили нашего верного слугу! Видать, застукал он их, когда они хотели коней потравить или угнать! Вот и поплатился!
Толпа челяди гудела. Страх — липкий, холодный — расползался по лицам. "Шпионы среди нас!", "Резать будут ночью в постелях!", "Боярин правду говорит!".
Святополк продолжал кликушествовать:
— Усилить караулы! Никого не впускать, никого не выпускать! Военное положение! Все под мою руку! Я лично возглавлю охоту на этих крыс!
Ратибор, не слушая вопли Боярина, пробрался к телу. Он выдернул вилы с чвакающим звуком. Крови почти не было — стекла внутрь. Микула был мертв уже часа три, тело начинало остывать.
Осмотрел спину. Удар точный, сильный. Тот, кто бил, знал, куда бить, чтобы вилы прошли между ребер в сердце.
Ратибор огляделся. Рядом валялось опрокинутое ведро с водой и скребница. Конь в соседнем стойле спокойно жевал сено.
Если бы тут были шпионы, пытавшиеся угнать или отравить коней (как кричал Святополк), лошади бы бесились. Табун чует чужака, чует злобу. А эти стоят смирно.
Значит, убийца был своим. Тем, кого кони знают.
Ратибор подошел к кормушке того коня, которого чистил Микула перед смертью. Провел рукой по дну.
Зерно было чистое. Вода в поилке прозрачная.
«Никто не травил коней, Святополк», — подумал Ратибор. — «Ты лжешь».
Тогда зачем убили Конюха?
Ратибор посмотрел на денники (стойла). Там стояли лучшие жеребцы. Княжеские. Скороходы, способные покрыть сотню верст без отдыха.
Единственные кони в городе, способные уйти от печенежской погони и донести весть в Киев за день.
Микула отвечал за них. Только он мог подготовить их к долгой скачке, подковать "на дальний путь", выбрать маршрут.
Убийство Микулы — это не диверсия врага. Это перерезание провода. Город лишили "ног". Теперь, даже если кто-то (например, Воевода Драгомир или сам Ратибор) захочет послать гонца за подмогой — лучшие кони останутся в стойлах, некормленые, неподкованные, бесполезные без мастера. Или "внезапно захромают" завтра утром, ибо присматривать за ними будет человек Боярина.
Святополк не искал шпионов. Он запирал Переяславль в клетку. Без связи. Без ворот (убийство Кузнеца). Без коней.
И этот крик про печенегов — лишь дымовая завеса, чтобы оправдать тотальный контроль и страх.
Ратибор встретился глазами со Святополком. Боярин на миг замолчал, увидев "киевского гостя". В его взгляде мелькнуло торжество: "Видал? Народ верит мне, а не тебе".
Ратибор медленно вытер руки от крови о солому. Он не стал спорить с толпой. Пока не стал.
Вечер застал Ратибора в его комнате, которую ему выделили на постоялом дворе (Святополк, "заботясь о госте", поселил его подальше от Детинца, под присмотром своих людей). Но Ратибора это устраивало. Отсюда было лучше слышать город.
Он сидел при свече, чистя нож, и выстраивал в голове цепь событий. Хаос на улицах казался безумным, но Ратибор искал в нем метод. Убийства всегда имеют цель. Страсть, месть или выгода.
— Кузнец Иван, — прошептал он, вонзая нож в столешницу. — Ключник. Властелин Ворот и замков. Устранен. Пытали ради секрета тайного прохода. Город лишен надежного "инженера". Если механизм ворот сломается (или будет сломан намеренно) — мы в ловушке. Ни выйти, ни закрыться.
— Конюх Микула, — продолжил он, вырезая ножом на дереве второй крест. — Хозяин Голосовой Связи. Убит грубо, демонстративно. Причина? Не дать уйти гонцам. Без особых знаний Микулы (лекарства, подкормка, тайные тропы выпаса) княжеский табун — просто стадо мяса. Лучшие скакуны обезврежены. Город нем.
Он откинулся на спинку лавки.
Переяславль слеп, глух и нем.
Святополк кричит про печенегов, но своими действиями (или бездействием, потворствуя убийствам) он отрезает крепость от помощи.
Если бы здесь действовали реальные печенежские лазутчики, они бы отравили колодцы, подожгли склады с зерном или убили Воеводу.
Но Воевода Драгомир жив. Склады целы (пока).
Значит, цель врага — не уничтожить город, а изолировать его. Запереть всех внутри. Включая Ратибора.
Святополк утверждает, что отобьется сам. "Наберет авторитет". Но для обороны нужны кузнецы и кони! Уничтожать свой ресурс перед битвой — это самоубийство.
Разве что Святополк не планирует обороняться.
Если Святополк не собирается драться, а собирается, например, сдать город или заключить сделку (сепаратный мир) — ему нужно, чтобы никто не помешал. Чтобы никто не сбежал с доносом в Киев. Чтобы никто не опустил решетку перед носом у "дорогих гостей" (или наоборот — не поднял её для подмоги).
Это не хаос войны. Это тщательно спланированная операция по захвату власти, замаскированная под "военное положение". Боярин создает управляемый кризис.
— Ты перехитрил сам себя, Святополк, — пробормотал Ратибор, глядя на пламя свечи. — Ты думаешь, что держишь поводья. Но ты выпустил из бутылки джинна Степи. Печенеги — не те партнеры, с которыми можно играть краплеными картами.
Оставался третий элемент этой мозаики. Воевода Драгомир.
Почему он молчит? Почему боевой генерал терпит уничтожение своей обороноспособности? Он не куплен золотом, это Ратибор понял еще при встрече.
Драгомира держат за горло чем-то личным. Чем-то, что дороже города и чести.
— Надо узнать, что это, — Ратибор встал и задул свечу. — Сегодня ночью город заговорит, хочет он того или нет.
Ночной Переяславль был похож на зверя, который забился в нору и дрожит. Улицы опустели, ставни были наглухо закрыты. Единственным местом, где еще теплилась жизнь (пусть и грязная), была корчма «У Кривого Рога» в Нижнем посаде.
Ратибор, надвинув капюшон простой накидки на самые глаза, вошел в душный зал. Здесь пахло кислым вином, жареным луком и немытыми телами. Наемники Святополка, мелкие торговцы и городской сброд топили страх в хмелю.
Ратибор занял темный угол, заказал жбан сбитня и стал тем, чем был лучше всего — слухом.
Люди в страхе болтливы. Хмель развязывал языки быстрее, чем пытка.
— Слыхали? — сипел рябой мужик за соседним столом. — Кузнец-то наш того... с чертями знался. Говорят, печать на нем была дьявольская, вот его водяной и утащил.
— Брешешь, — оборвал его сосед. — Какая нечисть? Люди это. Боярские. Замки ломать некому, вот и убрали Ивана, чтоб казну не открыл кому не след.
— А коней кто попортил? — встрял третий. — Микулу вилами — раз! И нет человека. А кони стоят, как завороженные. Говорят, боярин хочет на них сам ускакать, коли орда прорвется.
Ратибор слушал, просеивая шелуху сплетен. Народ чувствовал правду нутром, хоть и облекал её в мифы.
В другом конце зала, где сидели двое дружинников из городской стражи (людей Драгомира, судя по потертым плащам), разговор шел тише и серьезнее.
— ...Старик совсем плох, — шептал молодой воин. — Третьего дня приказ дал: "Со стен не стрелять без команды, даже если печенега в упор увидишь".
— Спятил Драгомир, — вздохнул второй, постарше. — Раньше бы он за такое сам голову снес. А тут ходит, как в воду опущенный.
— Так понятно почему. Борька-то его, сынок ненаглядный, сгинул.
Ратибор напрягся, превратившись в слух.
— Ну да. Неделю уж как не видать парня. Раньше-то он тут гоголем ходил, деньгами отцовыми сорил, девок щипал. А как слух про войну пошел — фьють! И нету. Воевода почернел весь.
— Говорят, выкрали его, — понизил голос старший. — Вроде как записку Драгомиру подкинули. "Сына хошь увидеть — делай, че велено". Вот он и пляшет под дудку Боярина. Боится.
— Жалко Старого, — покачал головой молодой. — Борька-то дрянь человечишка был, пустозвон. А Драгомир в нем души не чаял. Кровинушка единственная.
Пазл со звонким щелчком встал на место.
Драгомир — не предатель. Драгомир — заложник. Его сына, этого золотого мальчика-мажора, используют как поводок. Боярин Святополк держит Воеводу на коротком поводке, шантажируя жизнью наследника.
"Не стрелять со стен". "Не давать людей Ратибору". Все сходится.
Ратибор допил сбитень, оставил на столе монету и встал.
Шепот улиц дал ему имя: Борька. И причину: похищение.
Теперь оставалось проверить, насколько крепок этот поводок.