“Писать стихи после Освенцима — это варварство.” - Теодор Адорно.
За всю историю философии было множество попыток осмыслить феномен зла. Каждая историческая эпоха и философская школа пыталась по-своему взглянуть на его природу. Многие из этих попыток имели некоторое сходство и даже преемственность, однако, так было, пока человечество не столкнулось со злом, масштабы которого несравнимы ни с чем. Таким злом стал холокост.
Организованный масштабный геноцид еврейского народа не мог быть описан ни одной из существующих этических систем. Масштабы трагедии были настолько велики, что долгое время не поддавались осмыслению, ибо были попросту беспрецедентны. После всего произошедшего, необходимо было не просто переосмыслить феномен зла, но переосмыслить саму мораль. Одним из тех мыслителей, кому хватало дерзости и хладнокровия для этого шага, была Ханна Арендт.
Суд над посредственностью.
“... это была не глупость, а нечто более любопытное, самое настоящее неумение мыслить.” — Ханна Арендт.
Впервые термин “банальность зла” появляется в книге Арендт “Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме”. Книга посвящена рассмотрению суда над Адольфом Эйхманом — бывшим оберштурмбаннфюрером СС, заведующим отделом гестапо IV-B-4, который был ответственен за “окончательное решение еврейского вопроса”.
Эйхман с 1950 года жил в Аргентине, скрываясь под другим именем, однако в 1958 его выследила израильская разведка “Моссад”. В 1960 он был похищен и доставлен в Израиль для суда. Это событие быстро захватило первые страницы международных газет, вследствии чего о нем уназала и Арендт, которая незамедлительно изъявила желание присутствовать на суде лично. Ей удалось договориться о возможности присутствовать на нём в роли корреспондента The New Yorker. Для такой крупной исследовательницы данное дело представляло больше значение в силу того, что во-первых, она была одной из выдающихся исследовательниц Третьего Рейха, а во-вторых, она — одна из пострадавших, ведь была немецкой еврейкой.
В ходе суда Арендт была удивлена увиденным, ведь вместо жестокого антисемита, ответственного за смерть миллионов евреев, она увидела обычного бюрократа.
“Что ужаснее всего, он совершенно очевидно не испытывал безумной ненависти к евреям, как не был и фанатичным антисемитом или приверженцем какой-то доктрины. Он «лично» никогда ничего против евреев не имел; напротив, у него имелась масса «личных причин» не быть евреененавистником.” — Ханна Арендт
Арендт основывалась не только на словах самого Эйхмана. Для написания книги она ознакомилась со множеством документов, связанных с деятельностью оберштурмбаннфюрера — его дневником и результатами других допросов и обследований. После изучения всех материалов перед Арендт предстал образ Эйхмана-неудачника. Он был рожден в буржуазной семье, располагавшей солидным статусом, однако сам Адольф уже с детства не мог поддерживать тот же уровень. Все началось со школьной неуспеваемости и дальнейшими неудачами в образовании. Позже он получил неплохую должность в крупной австрийской компании “Вакуум Ойл”, но лишь с помощью отцовских связей. После увольнения, Эйхману поступило предложение о вступлении в СС. По мнению Арендт, Адольф примкнул к СС основываясь не на сильном желании, а скорее от безысходности. После нескольких безработных лет, он наткнулся на объявлении о наборе в СД (служба безопасности рейхсфюрера СС), куда незамедлительно подал заявление. Однако и здесь Эйхман проявил себя как не самый эрудированный человек, ибо согласно его воспоминаниям, он перепутал службы:
“...испытал огромное разочарование. Потому что я думал, что это то, о чем я читал в Münchener Illustrierten Zeitung — когда высшие чины партии куда-нибудь ездили, их сопровождали вооруженные охранники, они стояли на подножках автомобилей... Короче говоря, я перепутал секретную службу рейхсфюрера СС с секретной службой рейха... и никто меня не поправил, и никто ничего не рассказал. Так что я и понятия не имел о том, что мне предстояло” — Адольф Эйхман.
Так Эйхман и начал свою карьеру с низших должностей, в обязанности которых входил сбор информации о потенциальных врагах партии. Время шло, Адольф продвигался по службе и тщательно исполнял все поручения. В итоге он дослужился до должности руководителя сектора IV B 4, который был ответственен за “окончательное решение еврейского вопроса”.
В связи с этим, Эйхман обвинялся в причастности к смертям миллионов евреев, однако, сам оберштурманнфюрер, уклонялся от обвинений ссылаясь на то, что он собственноручно не убил ни одного еврея, и более того, как было сказано ранее, не был антисемитом.
“Я не убивал евреев. Я не убил ни одного еврея и ни одного нееврея — я не убил ни одного человеческого существа. Я не отдавал приказа убить ни еврея, ни нееврея; я просто этого не делал” — Адольф Эйхман
Суд, конечно, вынес приговор Эйхману. Приговор — смертная казнь.
Несмотря на то, что Эйхман, безусловно, играл большую роль в “окончательном решении”, Арендт не увидела в нём того злодея, которых мы встречаем в кино или литературе. Он не имел никакого желания убивать и вредить кому-либо. Таким образом, Эйхман не был ни идеологом холокоста, ни прямым исполнителем. Он был лишь ответственным исполнителем приказов, исходивших от государственного аппарата.
Наблюдение за всей этой ситуацией позволило Арендт оформить свою концепцию — концепцию банальности зла.
Новый взгляд на зло
“... я упомянула “банальность зла” и подразумевала под этим не теорию или учение, а нечто всецело фактическое, феномен гигантских по своим масштабам злодеяний, которые невозможно было объяснить какой-либо особой дурной чертой, патологией или идеологическими убеждениями совершившего их человека, чьей единственной личной особенностью была, пожалуй исключительная поверхностность.” — Ханна Арендт
Арендт чётко решила для себя, что такие люди как Эйхман — вовсе не чудовищные злодеи, которые одержимы идеей убийства. Как же тогда они участвуют в подобных злодеяниях? Всё просто — главное злодеяние Эйхмана в том, что он безукоризненно выполнял все приказы. И здесь скрывается важное деление: с точки зрения морали, Эйхман — безусловный злодей, но с точки зрения норм государства — он ответственный чиновник, который качественно исполнял все свои обязанности. Однако обоснование того, что Эйхман злодей, скрывается именно в его ответственности.
Законы государства — нормативная система, которая основывается и на определенных моральных соображениях. Так, например, запрет на убийство основывается на заповеди “не убей”. Но при изменении законодательной системы, которая в тоталитарном государстве, происходит без каких-либо дискуссий, общество оказывается в ситуации изменения нормативной системы. Итак, со временем, норма “не убей” сменяется новой нормой — “убей”. Так происходило и в Третьем Рейхе. Многие из чиновников стали ответственными за подготовку массовых убийств, став “винтиками” огромной тоталитарной “машины убийств”.
Некоторые из этих чиновников оправдывались тем, что оставшись на своих должностях, пытались всеми силами минимизировать происходящее насилие, аргументируя это тем, что чиновник в тоталитаризме — легко заменяемый “винтик”, ведь в тоталитарном государстве незаменимой является только верхушка правящей партии. Однако, Арендт настаивает на том, что эти чиновники забывали, что даже выбирая “меньшее зло”, они всё же выбирают зло. Таким образом, принимая новые нормы и законы, тоталитарное государство превращалось в громадное зло, состоящее из “меньших зол”.
Обоснование подобного морального коллапса Арендт усматривает в мышлении.
“Вопрос, который встал передо мной, заключался в следующем: может ли мыслительная деятельность как таковая, привычка осмыслять и ставить под вопрос всё, что бы ни происходило, независимо от содержания и совершенно независимо от результатов, быть условием, достаточным для того чтобы люди не делали зла?” — Ханна Арендт.
Мышление — проблема, которая также рассматривалась на протяжении всей истории философии. Арендт представляет свою точку зрения: мышление для неё — это “поиск смысла, а не жажда знания ради знания, которую испытывает ученый…”. Таким образом, Арендт утверждает, что мышление — процесс, который не производит какого-либо практического знания, которое можно применить на практике, оно создает нечто непроверяемое, чего нельзя зафиксировать в понятиях или теориях.
“Предмет мыслей это всегда пред-ставление, то есть нечто такое, что, в действительности, отсутствует и лишь стоит перед взором ума, который, благодаря воображению, способен сделать это присутствующим в виде образа” — Ханна Арендт.
В качестве идеального примера мыслителя, Арендт вспоминает Сократа. Он, по её мнению, был тем, кто всю свою жизнь посвятил мышлению и побуждал к этому других. Ведь в диалогах, повествующих о Сократе, мы видим, что он всегда задавал вопросы, на которые сам не знал ответа. Привлекая людей к разговорам о красоте, справедливости, любви и прочих “идеях”, Сократ никогда не давал чёткого ответа на вопрос о том, что же это такое. Но он делал нечто более ценное — он привлекал к мышлению других, отметая то, что они считали “знанием”.
“Не вопрошая, и жить незачем” — Сократ.
Таким образом, мышление — это попытка поиска значений таких вещей, как добро, справедливость и счастье. Подобные поиски сам Сократ называл словом Эрос. Оно обозначало особый род любви, который представляет собой потребность в том, чего у нас нет. Так, люди влюблены в мудрость, и потому они занимаются философией, любят красоту — и тянутся к ней, рассуждают о ней, говорят о ней, как о том, в кого они влюблены всем сердцем. В состоянии этой любви люди не могут познать объект своей любви, не могут сформировать знания о нем, но постоянное размышление о нём помогает в нём ориентироваться.
Так и с добром. Если мы в сфере морали, руководствуемся “знаниями” или нормами, мы не мыслим, мы не любим мораль, мы поступаем не согласно своей “человечности”. В этом и выражается банальность зла. Она состоит не в каком-то злом умысле, дурной природе человека или греховной душе, а в том, что человек отказывается от мышления, отказывается от общения с самим собой, а значит отказывается и от себя.
Таким образом, Арендт, признавая зло банальным, отрицает его глубинную фундаментальную природу, отводя ей лишь статус “отсутствия” добра, мышления о нём, а значит и любви к нему. Следовательно, и Эйхман, несмотря на то, что не имел никакого злого умысла, не желая никого убивать, а лишь исполняя приказы, был банальным, банально злым.
“Внешнее выражение ветра мысли — не знание, а умение отличить правильное от неправильного, прекрасное от безобразного. И это действительно может предотвратить катастрофы или, по крайней мере, сохранить меня самого в те редкие моменты, когда гремит гром.” — Ханна Арендт.
Автор текста: Денис
Автор иллюстраций: Соня и Гриша