- Я скоро вернусь, - обещаешь ты единорогу и отправляешься в свою деревню.
Но тени удлиняются с каждым твоим шагом. Отчаянно высматриваешь знакомые приметы, но к тому времени, как всходит луна, ты понимаешь, что заблудилась. Решаешь вернуться к единорогу, но, прошагав всю ночь, не находишь ни малейшего следа зверя.
Наступает утро, и ты знаешь, что единорог уже мёртв. Сжимая в руках талисман Мэри-Клер, ты шепчешь:
- Если ты действительно приносишь удачу, сейчас для этого самое время. Помоги мне отыскать дорогу домой.
Долгих три дня ты бесцельно блуждаешь по лесу. Совсем уж смирившись с тем, что навеки заблудилась, ты вдруг слышишь вдали голоса. Да это же двое твоих соседей работают в поле! Ты так рада, что даже забываешь об их страхе перед проказой, и бежишь к ним поздороваться.
- Убирайся! – кричит один.
- Тебе нельзя возвращаться! – вторит ему другой.
Проклиная свою горькую долю, пробегаешь мимо селян в деревню. Талисман Мэри-Клер вёл тебя от одного несчастья к другому, а вот это хуже всех! Подбежав к колодцу, срываешь амулет с шеи и швыряешь его в мутную воду.
- Скатертью дорога! – кричишь ты. – От тебя мне были одни несчастья!
Но что это! Воду в колодце озаряет яркое сверкание. Сквозь неё можно ясно разглядеть дно колодца!
- Она чистая! – ликуя, кричишь ты. – Вода чистая!
Вокруг колодца собираются селяне отведать чистой воды.
Достаёшь из кармана осколок рога единорога и показываешь его слуге.
- Если ты выпустишь меня из темницы, я отдам тебе половину этого осколка рога единорога.
У старика глаза лезут на лоб.
- Откуда у тебя это?
- Ты должно слышал весь этот переполох, когда стражники гнались за мной. Я поскользнулась и выронила рог, но прежде чем стражники меня схватили, я спрятала один осколок себе в карман.
Старик выхватывает у тебя рог.
- Я думал, ты невиновна! Не могу поверить, что такая юная девушка действительно украла рог единорога.
Он выходит из камеры, запирает дверь, а затем сплёвывает на пол.
- Ты заслуживаешь смерти.
С каждым следующим днём голод и жажда грызут тебя всё сильнее и сильнее. Ты томишься в своей камере, надеясь, что охранник принесёт тебе пищу и воду, но всё тщетно. Твоим единственным гостем будет Смерть.
И снова это лицо напротив. Лицо молодой девушки. Оно прекрасно: большие глаза небесно-голубого цвета, длинные ресницы, чуть вздёрнутый носик, на котором ровно шесть едва заметных конопушек; ещё три маленьких чудесных пятнышка цвета солнца притаились на одной щёчке и четыре на другой. Аккуратный рот с коралловыми губками и правильный подбородок. Две золотистые пряди волос обрамляют его.
Я уже не помню, как выгляжу сам, но наизусть знаю и люблю каждую чёрточку её внешности. Даже когда закрываю глаза, её образ стоит передо мной.
Постоянно пытаюсь заговорить с ней, она отвечает, но звука нет. Я вижу, как двигаются прекрасные губы, пытаюсь прочитать по ним, что она отвечает, но смысл ускользает.
Каждый день, каждое мгновение я любуюсь этим лицом, таким родным и знакомым.
Никак не удается вспомнить, почему мы здесь и как давно. Боже, как она прекрасна! Готов отдать что угодно, лишь бы приблизиться на мгновение и нежно поцеловать её. Приблизиться и прошептать: «Я очень люблю тебя…» Хочется кричать об этом, хочется услышать её ответ…
Пробую ещё раз обратиться к ней и… О чудо! Звуки снова появились в моей голове!
– Ты слышишь меня?! – радостно спрашиваю и с нетерпением жду звук её голоса.
– Да, – отвечает она, и сердце моё начинает бешено колотиться.
Она слышит меня! Она! Меня! Слышит! А я слышу её, и теперь мы будем говорить, я узнаю о ней всё и расскажу обо всех своих чувствах.
– Кто ты?! Как тебя зовут?! – вопрошаю, едва сдерживая радостный смех.
– Ты опять всё забыл, – её лицо помрачнело.
Мне начинает больно давить в груди от плохого предчувствия.
– Нет, не расстраивайся, что я забыл? Скажи, я всё исправлю! – всё что угодно, лишь бы она была счастлива.
– Ты убил меня… – Внутри что-то оборвалось. И тут воспоминания взорвали мозг. – А до этого три дня насиловал и пытал… – слеза скатилась по её щеке.
Не-ет! Зачем я опять это вспомнил?! Я едва могу существовать от отчаяния и безысходности. Изменить что-то уже невозможно.
Кровавые слезы текут ручьями из глаз. Понадобятся века или тысячелетия, чтобы я снова смог забыть то, что сделал.
Слабоватое красное свечение заливало их лица, на которых все еще отражалось легкое удивление от новых откровений, которые им только что сообщили. Хотя Адам все еще пытался понять сказанное, Селекс и Конн выглядели совершенно невозмутимыми. Должно быть, они ответили на запрос Адама, отправленный не так давно. Как только они приблизились, он почувствовал дискомфорт, исходящий от мыслей Творца.
Даже не только дискомфорт, но и страх.
Он переводил взгляд между двумя группами и, копаясь в его голове, Адам обнаружил неожиданную мысль.
— Сражаться!? С чего бы нам это делать?
Очевидно, Конн и Селекс услышали то же самое и оба нахмурились.
Рамирес, Санни и Маверик в замешательстве посмотрели на него.
— Не забудь поделиться с остальным классом, — напомнил Рамирес. — Некоторым отвертка голову не пробивала, дара к телепатии нет.
Конн ухмыльнулся, сверкнув многочисленными рядами белоснежных зубов.
— Этот, судя по всему, думает, что мы пришли сюда, чтобы с вами подраться.
Селекс засмеялся:
— Не-е-ет, совсем наоборот, — изрек Селекс и подошел к Творцу, который вздрогнул, когда мужчина спокойно обнял его одной рукой, притянув к себе, как будто они были закадычными друзьями. — Понимаешь, мой дорогой друг, мы с Адамом хорошие друзья. Сто лет друг друга знаем. Он мне жизнь спас, представляешь? Не, я, разумеется, умер, чтобы стать таким, но если бы не он, я бы умер гораздо раньше.
Во время этого монолога Конн подлетел к Адаму сзади и теперь нежно приобнял его за руку.
— Зачем мне драться с отцом моей дочери? Ссора в семье — это плохой пример для детей.
— Когда ты уже поймешь, что я женат? — спросил Адам, стряхивая Конна с себя.
— Ничего, дорогой, тебя на всех хватит.
— За что мне это наказание…
Местный хранитель все еще пытался отделиться от Селекса, который, похоже, очень весело проводил время, надоедая Творцу.
— Вы… друзья?
— Естественно, — подтвердил Селекс, — почему это тебя так удивляет?
Творец моргнул со смесью страха и растерянности на лице.
— Ты не помнишь, не так ли? Но как, почему….
— Я еще не был в Откровении.
Творец посмотрел на группу с выражением чистого потрясения. Он часто заморгал, словно пытаясь очистить глаза, затем покачал головой в недоумении
— Этого не может быть.
Образы и чувства пронеслись через Адама, слишком быстро, чтобы он мог их разобрать, но Конн и Селекс напряглись.
— Хах, — усмехнулся Конн, — забавно.
— Да уж, действительно неловкая ситуация, — согласился Селекс с большой улыбкой на лице.
— Почему, что происходит?
Творец перед ними вздрогнул и посмотрел на свои руки. Он продолжал покачивать головой, видимо, все еще не веря в происходящее.
— Импетус и Инкубус всегда были… заклятыми врагами. Все знают про ваш конфликт.
Воцарилась тишина.
Селекс посмотрел на Адама.
Адам посмотрел на Селекса.
После чего оба пожали плечами.
— Я такого не помню.
— Я тоже, должно быть, не такая уж и важная деталь.
После их слов Творец заволновался еще больше, как будто это откровение было какой-то проблемой.
— Нет, вы не понимаете, они… вы не можете просто так помириться. Инкубус сражался против нас в сговоре с Бездной, это…
Селекс поморщился и сплюнул на пол.
— Ну, какое бы соглашение у меня ни было с Бездной, оно было аннулировано в тот момент, когда меня начали пытать.
Чем больше они говорили, тем больше и больше терялся Творец, как будто он элементарно не мог принять реальность. Его замешательство было настолько глубоким, что мир вокруг них начал меняться под влиянием вытекающей наружу энергии. Зрение Адама снова помутнело, и он погрузился в новые воспоминания.
***
Именно падение первого Творца убедило Архитектора в необходимости перемен. Бездна становилась слишком могущественной, а ее пропаганда — слишком заманчивой. Она хотела вернуть вселенную в первоначальное состояние тьмы, несмотря на то, что тьмы не существовало до тех пор, пока Архитектор не создал ее из ничего.
Послание Бездны становилось все более популярным среди молодых Творцов, которым не хватало лет и опыта. Темные слова влекли их от Откровения в неизведанные места. Что с ними случилось, можно только догадываться, поскольку многих с тех пор никто не видел.
Тысячи Творцов пошли по этому пути.
А другие отреклись от своих собратьев в тайне, чтобы шпионить за Архитектором. Чтобы защитить молодых Творцов от соблазна, Архитектор разработал план, позволяющий спрятать их на короткое время, пока их Анима развивается ускоренными темпами. Он собрал старших Творцов, чтобы усовершенствовать процесс и создать оболочки, которые могли бы удерживать Аниму и подавлять ее силу, тем самым скрывая энергетическую сигнатуру от Бездны.
Это была непростая задача, поскольку слишком сильное подавление делало Аниму почти бесполезной, не лучше животного, в то время как недостаточное сдерживание позволяло энергии просачиваться сквозь трещины и сиять во тьме.
Их эксперименты не всегда заканчивались успехом.
В процессе архитектор спрятал множество оболочек Творцов по всей вселенной в надежде, что, если Бездна и обнаружит некоторые, большинство избежит такой участи.
За этим последовали многие миллионы лет, с постоянным созданием и разрушением скоплений оболочек, но Бездна становилась все более могущественной, и даже древние Творцы постепенно поддавались соблазну. Даже юным Творцам угрожала опасность, деликатный период между их созданием и перемещением в конструкт оставлял их невероятно уязвимыми.
Битва подходила к концу, и Архитектор был вынужден принять последнее решение.
Израсходовав остатки энергии создания, он наделил огромной силой так называемую последнюю когорту, последних Творцов, с чьей мощью не мог сравниться никто. Архитектор наделил их необычной силой, а эта сила даровала необычную волю.
Однако найти конструкты для их содержания было сложно, а их длительный инкубационный период приводил к непредвиденным и зачастую ужасным последствиям.
Некоторые из последней когорты, в том числе предпоследний по рождению Импетус, сохранили верность Архитектору, предлагая свою мощь и услуги в военных целях, несмотря на свою молодость. Группа, собранная Импетусом, стала широко известной правой рукой Архитектора, действующей независимо там, где другие не хотели или банально не могли. Следует отметить, что Импетус несколько раз похищал Эмпирею для участия в военных действиях против воли Архитектора. Вместе с собой он всегда брал самого могущественного воина Архитектора, Апофео.
Однако с большой силой приходит и большой соблазн.
В то время как некоторые боролись за прекращение войны, другие отрицали обе стороны и требовали собственной власти. Могущественный молодой Творец по имени Инкубус был одной из таких фигур, восстав против Архитектора, и хотя он не присоединился к Бездне, он неоднократно вступал с ней в сговор.
Его желание было предельно простым.
Свергнуть Архитектора и занять его место.
Представляя значительную опасность, он привлек своей силой множество дезертиров, генералов и солдат, среди которых был Синистер — существо чистого хаоса, не служащее никому.
Импетус был вынужден отвлечься от войны и заняться подавлением восстания, которое отнимало ценные ресурсы от битвы с Бездной.
***
Образы, нахлынувшие вместе с воспоминаниями, были жесткими и резкими: лица, которые никто не узнавал, странные существа, неспособные удержать свою форму, темные силы, бесконтрольные проявления энергии, которые конструкты просто не могли понять.
Только Селекс, казалось, узнал хоть что-то. Мгновение спустя прежний мир обрушился на них волной красного свечения, смывая их морем мрака.
Они стояли в тишине, глядя друг на друга.
Маверик посмотрела себе под ноги.
Конн поджал губы.
А Селекс.
Начал смеяться.
Звук был настолько неожиданным, что Адам чуть не подпрыгнул от удивления.
— Ну, какой юноша не идет наперекор отцу, а? — он повернулся и посмотрел на Адама. — Без обид?
Адам тупо покачал головой и не смог сдержать улыбку от абсурдности ситуации.
— Всё путем.
Селекс отпустил Творца, который отшатнулся и облегченно вздохнул, и подошел к Адаму, положив руку ему на плечо.
— Можешь показывать мне что угодно и уговаривать меня сколько хочешь, но мой ответ остается прежним. Я принял решение и не собираюсь его менять
После этого все они дружно посмотрели на Конна.
Последовала долгая и очень затяжная неловкая пауза, прежде чем он фыркнул.
— Ладно, хаос может подождать, но, да будет известно, что мне это совсем не нравится
Творца это, похоже, не убедило.
В центре всего этого Митцен стоял в растерянности и шоке. Его мозг все еще прокручивал тонны информации, только что свалившейся на него.
Творцы.
Архитектор.
В отчаянии он сидел и пытался сложить детали вместе, словно ребенок кубики, но это было бесполезно. Как бы он ни старался, Шаншара, совет апостолов, Теократ, ни один из них не вписывался в такую картину мира, за исключением красной мантии, которую носил Творец.
Все, что он знал, рушилось у него на глазах, словно искусная иллюзия, открывая более обширный и запутанный ужас.
Метафизическая война, идущая с незапамятных времен..
============================================
Спасибо за прочтение, вопросы, комментарии, мнения и предложения всегда приветствуются. Перед вами - рассказ из огромного цикла «Око Эмпирей» за авторством Charlie Starr. Перевод и публикация осуществлены с личного разрешения автора произведения.
Иллюстрация Лены Солнцевой. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
Я не любил тебя, но помню…
Как-то незаметно прежняя моя жизнь — толстопузенькая ручная зебра — превратилась в пони, которого перестали чистить и брать в парк. Просто оставляли в конюшне, где он — замшелый от однообразия — жевал прошлогоднюю солому. У меня было навалом времени, чтобы вспоминать, как два десятка лет тащил повозку; как иногда взбрыкивал, чтобы из неё вывалились будильники, заведённые на семь ноль-ноль, отбивные средней прожарки, жена среднего ума, средняя зарплата и десятки точек, которые давно пора было поставить.
Я развёлся, поделился квартирой с уже взрослым сыном, похлопал по плечу жену — «такие дела» — и переехал в другой город. Чтобы наверняка не вернуться к просроченному рациону. Новое жильё требовало ремонта, но я ограничился генеральной уборкой и приберёг деньги для пусть и недолгого, но заслуженного ничегонеделания.
Уж так совпал наш с ней привычный сначала августовский, а после — сентябрьский утренний маршрут. Сигаретный киоск на углу, шумная площадь, пересекаемая наискосок в убыстрённом темпе, трёхэтажный колодец облупившихся сталинок и, наконец, парк с устьем разбегавшихся дорожек. Мы шли разными путями, но за час-полтора прогулки несколько раз пересекались, и ветер кружил вместе с разноцветной листвой запах её русых волос. В выходные, когда в парке включали детские песни и все кому не лень подкармливали жирных уток, она не приходила. Впрочем, я тоже. В субботу шёл на рынок, а в воскресенье не отлипал от спортивного канала. Что поделать, привычка.
Сентябрьский снег — иллюзия. Лишь пара пригоршней снежинок, которые тают ржавыми каплями, а потом снова дождь — стылый, подкошенный порывами ветра. Уже развернулся, чтобы идти домой, но тут меня обогнал серый раскрытый зонт. Я побежал, пытаясь догнать, да только ветер оказался ловчее.
— Да чёрт с ним! — крикнула она и махнула рукой. — Бегите сюда, сейчас хлынет!
Крыша беседки протекала, пришлось делить единственный сухой угол и её зажигалку. Соврал, что свою потерял: курение немного сближает. Её звали Полина. И имя её, как сама она, тихое, неброское, мне нравилось и ни о ком не напоминало. Мы разговорились, вернее, разговорился я. Никогда не думал, что такой болтун! Полина слушала истории из моего прошлого, не перебивала, лишь изредка переспрашивала, теряя нить хаотичного от волнения повествования. И дождь, затянувшийся на час, сам того не зная, стал моим пособником и как-то незаметно перевёл разговор с «вы» на «ты».
У выхода из парка нашёлся зонт. Застрял между кустов и, спасаясь от ветра, переломал стальной скелет.
— Я починю и принесу завтра. Ты же придёшь завтра? — спросил я. — Я куплю новый, — ответила Полина. — Пока.
Зонт я ремонтировал с усердием амбициозного, но неопытного хирурга. Вышло кривовато, однако функции восстановились, а значит, был повод увидеть Полину. Без прилипаний и пошленьких ухаживаний, вполне себе приличный повод. Хотя она действительно купила другой серый зонт. В тон пальто. Была среда.
— Тебя не смущает, что я старше на пятнадцать лет? — зачем-то спросил я.
Полина усмехнулась, покачала головой.
— С чего бы?
В пятницу я её поцеловал и очень хотел, чтобы субботу и воскресенье хоть разок отменили.
На следующей неделе в парке нам встретилась её знакомая, полная противоположность Полины: высокая, черноволосая, скроенная природой уверенно и прямолинейно, разодетая с павлиньим шиком и очень звонкоголосая.
— Классный мужик! — оттащив Полину в сторону, оценила она меня. — Кстати, теперь не отвертишься, раз есть кавалер, значит…
Впрочем, что именно «значит», знакомая не уточнила. Сразу же перешла в наступление:
— Вас как зовут? — спросила. — Классный мужик, — представился я.
Мы посмеялись.
— А меня — Лариса. Мы с Полинкой во-о-от с таких лет дружим, — и, присев, показала рукой высоту пенька. — Жду вас обоих в субботу ко мне на день рождения! А вы, — игриво указала на меня красным когтем, — из классного мужика превратитесь в хренового, если не заставите Полинку прийти. Она же сто лет нигде не была! Значит, до субботы?
Столетняя Полина пожала плечами и, взяв меня под руку, повела прочь от Ларисы, а после, пристально глядя в глаза, предложила:
— Пойдём ко мне. Сейчас.
И мы пошли. Быстро и молча.
По дороге заскочил в магазин, купил вино, сыр, какие-то сладости. Хотел ещё взять цветы, но на отделе висела табличка «Перерыв десять минут». Какие, к чёрту, десять минут?! Я и так-то боялся, что выйду, а Полины уже не будет, или, что ещё хуже, она скажет: «Знаешь, я передумала, не обижайся». Но она ждала.
Не знаю, что меня тогда больше поразило: огромная, дорого обставленная квартира или же сама Полина в ней. Это не она повесила тяжёлые портьеры, не она когда-то трогала клавиши теперь онемевшего фортепиано, не она постелила белый мягкий ковёр, не ею были привезены из далеких стран высокие фарфоровые вазы. И лишь в самой маленькой комнате чувствовалось, что Полина живёт здесь, — по чашке с недопитым чаем, по ноутбуку, заснувшему от долгого ожидания, по махровому халату, свернувшемуся клубком на диване.
— Я сейчас быстро приберу, мы задёрнем шторы и зажжём свечи. Будет уютно, обещаю, — немного нервничала, впрочем, я тоже. — Найдёшь кухню? По коридору прямо, потом налево. В нижнем выдвижном ящике — штопор. И бокалы захвати — наверху, за стеклянными дверцами, — попросила она.
Пока искал кухню, натолкнулся ещё на одну комнату, зачем-то дернул ручку — заперто. Взял на кухне что надо, вернулся.
— Ну и большая же квартира! Я бы запер к чёртовой бабушке половину комнат, а не одну, чтобы меньше убираться. Одна из них, наверное, гардеробная, да? — предположил я.
— Нет. Но вещей там много. Не моих. Я закрыла их там.
Пока я разливал вино, Полина зажгла свечи, и на стене устроились наши тени. Они тоже чокались и держались за руки. Хотел подлить ещё вина, но Полинина тень накрыла бокал ладонью.
— Я больше не буду. Мне нельзя. — Что-то со здоровьем? — Ага, — нарочито весело ответила Полина. — Третью белку не переживу. — У тебя была белка? Да ну нафиг! — мне не верилось. — Ты не похожа на алкоголичку. — Алкашка как есть! Жаль, Лариски сейчас нет рядом, подтвердила бы! — рассмеялась Полина. — Два глубоких погружения в делирий. Первый раз очень давно. Отец притащил меня домой и запер в комнате, чтобы протрезвела. На второй день перешла на чай с лимончиком. На третий — поучаствовала в фильме ужасов про пауков и червей. Потом меня несколько месяцев лечили от самой себя. Глупо, да? — От себя — бесполезно. Даже самолечение не всегда помогает, — согласился я. — А второй раз? — Два года назад. Насекомых больше не было. Зато на меня смотрела вся моя семья. Выглядывали из той самой комнаты, я ещё не заперла её на ключ, и качали головами — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Синхронно и бесконечно. Я кричала, но они продолжали, продолжали, продолжали… Потом соседи вызвали полицию. Я живу здесь одна уже третий год.
Наши тени сидели близко-близко. Теням ведь плевать на прошлое.
— Не уходи сегодня, ладно? Я хочу, чтобы у нас всё было. У тебя ведь нет кошки, которую надо срочно покормить? — спросила Полина. — Нет. У меня кухня такая маленькая, что я сам себе на ноги наступаю, — признался я. — А вот тебе можно целый зверинец завести! Ну или хотя бы собачку, гуляла б с ней в парке… — Я не хочу о ком-то заботиться, — оборвала Полина. — Иди ко мне.
Всё было. Легко, не пошло и не фальшиво. Потом полночи ворочался, со мной так всегда на новом месте. Она же уснула быстро. Я встал, раздвинул шторы, допил остатки вина, снова лёг и долго смотрел на Полину. У неё было такое сосредоточенное лицо, что казалось, не спит, а думает о чём-то очень важном.
Утром, стараясь не шуметь, Полина куда-то собиралась.
— Сколько времени? — сделал вид, что только что проснулся. — Ещё рано. Поспи. Я ненадолго. Вернусь и накормлю завтраком. — Тебе обязательно надо идти?
Полина на минуту задумалась.
— Да. Обязательно. Пора навестить тут одного, — и хмыкнула, — мага и кудесника. Говорят, если долго просить его о чём-то действительно необходимом, обязательно исполнит. — Маг и кудесник? И кто же он? — удивился я.
Полина обулась и, уже открыв входную дверь, ответила:
— Иисус Христос.
Признаюсь, я тогда решил, что никогда больше не предложу Полине выпить: думал, что дело в этом. Но сумасшедшей Полина не выглядела. И не была ей.
Вернулась действительно довольно быстро и, как и обещала, накормила завтраком. А потом и обедом. Нет, нет, не держала, но я пробыл до самого вечера, а после, идя через двор, всё оглядывался на свет в окне.
На следующий день, гуляя по парку, Полина рассказала, чьи вещи заперты в комнате, и что случилось с родителями и её маленькими сыном и дочерью на полуночном шоссе, и что на похоронах её не было, полиция не могла найти — бездомную, запитую, опустившуюся.
— Вот только не надо меня жалеть, — очень холодно Полина. — Знаешь, мне нравилось дно, там не надо казаться лучше. А они были не нужны. Никто из них. Я ненавижу их за то, что не могу повторно скурвиться. Не могу даже войти в эту проклятую комнату и вышвырнуть рамки для фотографий! Не могу! Не могу!.. — потом замолчала и опустила голову.
Я обнимал её и гладил по волосам. Именно тогда понял, что никогда её не полюблю. Не из-за того, что она такая, вовсе нет. Просто любить из жалости умеют только женщины. А мне было жаль Полину.
Думал, что на день рождения к Ларисе мы не пойдём. Я вообще-то не люблю чужие праздники и чувствую себя неловко, сидя между салатами и новыми знакомыми. Но Полина попросила составить компанию.
— Купила вот. В подарок. У Лариски мания на золото, а муж — редкий жмот, — и показала браслет, змейкой застывший на красном бархате. — И ещё платье себе. Вернее, хотела только платье, а потом решила, что к нему надо палантин и другую причёску. Тебе нравится?
Особо ничего не изменилось — в парикмахерской лишь немного подровняли кончики, но я сказал:
— Здорово, теперь тащи платье и этот палан… как ты там его назвала?
Платье — голубое, чуть расклешённое, простое, без всяких украшений — ей очень шло. А вот в больших отрезах ткани, которыми надо как-то по-особому обматываться, я ничего не понимаю.
Не хочу вспоминать тот день. Но всё равно вспоминается. Хочу помнить лишь Полину — крутящуюся перед зеркалом и улыбающуюся собственному отражению. Хочу, как тогда, закрыть глаза, вдыхая запах её духов, хочу положить голову на чуть прикрытые платьем колени… Увы.
Нам радовалась только Лариса — пёстрая и суетливая, как ярмарка. Половине гостей было всё равно, но вот остальные смотрели на Полину исподлобья и, когда та начинала что-нибудь говорить, перебивали её или же налегали на закуски. Лариса попросила Полину помочь на кухне, а я вышел на балкон покурить. Ко мне присоединились Ларисин муж и хлипкий мужичонка, которого все за что-то очень уважали и называли Петром Николаевичем.
— Твоя-то, ишь, больше не бухает, сочок потягивает. Давно знаком-то? — плюнув с балкона, поинтересовался «уважаемый».
Я сказал, что нет. Но всё про нее знаю, так что ничего нового не услышу.
— А кто отцы её детей? Интересно, что эта тебе наплела, сама ж не знает, от кого родила, весь район таскал, — продолжил «уважаемый» и снова плюнул. — Кроме нас. Юрчик уже был женат. А у меня просто не встал, — и по-конски заржал. — Только зря на водку потратился.
Смеялся он в пустоту. Я курил, смотрел на скелеты тополей и слушал не слыша. Думал о том, что скорей бы выпал снег.
— А теперь, ишь, правильная стала! Не бухает, даже в церковь ходит. Думает, покается и всё простится. Хуеньки, рыбонька! — Ага, каждую неделю. Лариска моя не любит с ней ходить, но Полинка вроде больше и не зовёт, — нервно шмыгая носом, подтвердил Юрчик. — Кстати, не припрись она в тот вечер домой, ничего бы не случилось. — Почему вы так решили? — спросил я. — Её отца за рулем инфаркт хватил, ну, машину-то и занесло, — почему-то полушёпотом объяснил Юрчик. — Да, да, и все они бы были живы. А эта бы от перепоя сдохла! В канаве! Так ведь нет, шалавилась где-то полгода, а потом заявилась — дайте мою дублёнку и сапоги. Родители, понятное дело, не дураки — кукиш показали, пропьёт ведь. Ну и решили на дачу с детьми уехать, чтобы её вопли под окнами не слушать. Часа два завывала и матюгалась, мне мент рассказывал, который её потом в каком-то гадюшнике нашёл, а ему — соседи, — отчитался в пустоту непонятно за что уважаемый Петр Николаевич и с облегчением выдохнул. — Правильные у тебя сведения. Именно за этим и приходила. Было очень холодно, — за нашими спинами спокойно сказала Полина.
Так бурно вершилось правосудие, что никто не заметил, как она стоит, прислонившись к дверному косяку.
— Ты уж извини, что не на «вы». Кстати, возместить расходы за бутылку, ту самую, а? Ещё не поздно?
Юрчик шмыгнул, хохотнул и подавился соплями.
Не включая свет в прихожей, Полина быстро спряталась в серое пальто и ушла, тихо затворив за собой дверь. Лариса извинилась без слов — отвесила мужу тяжёлую затрещину, выдала Петру Николаевичу отборный мат и куртку. Я побежал догонять Полину. Да, она была плохой дочерью, ужасной матерью, для кого-то — подзаборной шлюхой, для кого-то — последней мразью... Но она была честной. Самой честной из женщин, которых я знал.
— Я прошу в церкви смерти. Я боюсь сама. Я должна, это и правда эгоистично вот так бесполезно жить, да ещё и на отцовские деньги, — призналась Полина. — Я бы сама… Но мне страшно. И я прошу этого, распятого, послать мне любое испытание, но потом, потом… Неужели ему жалко откреститься от меня несчастным случаем? Каждый день столько людей погибает! Поменял бы с кем-нибудь местами! А он зачем-то упирается, с тобой вот столкнул. Ну чем я тебя заслужила?..
В конце ноября я побывал в запертой комнате.
— Не могу туда заходить. Раньше Лариску просила проветрить и пыль смахнуть. Может быть, ты это сделаешь, а я пока за продуктами? Там много вещей, надо хоть иногда проветривать, — и дала ключ. — На полках, где рамки, вытри, пожалуйста. Справишься?
Судя по обоям, раньше это была детская. Теперь тут стояли большие шкафы с полуоткрытыми, не выдерживающими натиска одежды дверцами и коробки с машинками, солдатиками, разноцветным зверьём, нарядными куклами, сказками, уснувшими в ярких переплётах... В углах, попав в собственные ловушки, застыли паучки, на стене перестали спешить часы, и только пыль ожила от впущенного солнечного света.
Проветрил, протёр полки, на которых стояли рамки. Без фотографий. Много пустых рамок. Альбомы лежали на одном из шкафов — высокая стопка, которую я не посмел трогать. Услышал, как пришла Полина, вернул ключ. И спросил:
— Почему? — Как-то, до того как врезала замок, дверь распахнулась от сквозняка. Потом попросила Ларису вытащить фотографии и спрятать в альбомы. Но это не помогло. Они смотрели на меня даже из пустых рамок. Лариса говорит, надо всё раздать. Мне не жалко, понимаешь, не жалко! Но куда деть фотографии?! — и посмотрела с таким отчаянием, что я сильно пожалел о своём вопросе.
Пытался её отвлечь — травил анекдоты, бестолково, но с энтузиазмом комментировал передачи по телеку, помогал, вернее, больше мешал с приготовлением ужина и в итоге обжёг ладонь, вынимая из духовки курицу.
— То ли бог глухой, то ли просто не хочет меня слышать. Я ведь на днях свечку поставила за здравие. Впервые! А ты вот сейчас обжёгся, — сказала Полина, держа мою руку под холодной водой. — Ну не кричать же мне в церкви, всех бабок распугаю. Нет, ну надо же! Впервые — и на тебе! Точно глухой! — и рассмеялась.
И после весь вечер была весёлая. У нас вообще было много хороших вечеров. Или просто уютных и спокойных. Но плохих — ни разу.
Полины не стало весной. Она не погибла.
Тревогу забила Лариса, день не могла дозвониться до Полины, потом — «Телефон абонента выключен…», но в окне маленькой комнаты горел свет. Соседка тоже подтвердила, что не видела и не слышала, чтобы Полина куда-то выходила. Соседи всегда самые надёжные свидетели.
Полину нашли лежащей на диване. Работал телевизор, показывая уже не нужные новости.
— Свернулась калачиком, задремала и больше не проснулась. Сердце остановилось. Но она никогда не жаловалась на сердце! — заплаканным Ларисиным голосом сообщила трубка. — Ни алкоголя, ничего другого не обнаружили. Ну как же так?! Вы уж простите, что вам звоню, в полиции попросила, чтобы ваш номер дали, он у неё в телефоне был. Может, я неправильно сделала, что позвонила? Вы ведь не встречались уже… Но у неё в телефоне было только два номера — мой и ваш…
Мы похоронили Полину отдельно от её семьи — там не было места. Но на том же кладбище. Было солнечно, пели вернувшиеся домой птицы, и земля была уже не холодная.
Вечером я позвонил сыну, спросил, что нового. После того как уехал, мы нечасто созванивались. Сын сказал, что у него есть девушка — Катя, и они собираются жить вместе.
— Ну, а ты-то как, старик? — Я совсем один, — ответил я.— Приезжай. Приезжайте с Катей. Или, если хочешь, я к вам. Через пару дней.
Ночью так и не смог уснуть. Курил, слушал редкие чужие шаги и смотрел на новорождённый апрельский месяц.
***
Мы были с Полиной вместе всего около трёх месяцев. Но были счастливы. И Полина. И я.
Часто вспоминаю нашу последнюю встречу. Я тогда уже устроился на работу и с Полиной виделся всё реже. Но в один из вечеров, когда в домах пахнет еловой смолой, так вдруг захотел её увидеть, что без звонка взял и зашёл. Мы пили чай, болтали, шутили, вспоминали, как познакомились, но наших теней на стене больше не было. Тени знали: чтобы то — квартирно-парковое, короткое, настоящее — счастье не стало привычкой, надо вовремя уйти. И общий праздник встретить порознь. После праздников всегда наступают будни.
Ничего не проходит бесследно. Пусть я не любил эту женщину, всё так. Но очень скучаю по ней. И прошу для Полины и для себя прощения и милости у Бога, в которого раньше не верил.
Редактор: Ася Шарамаева Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова
И всё теперь, не осталось ничего, абсолютно. Было здорово, местами даже весело, но обидно, аж до ужаса, более мне не описать, хотя я мог бы, а кому? Такое чувство, будто эйфория, однако, рассудок весьма здравый, не пошатнулся. Удивительно, или же нет? Долой вопросы, всё решено уже давно.
Однако, лишь меня, забыли поспросить, Ладно, ладно, больше не шучу. Не в том сейчас я положении. Отдаляясь, лишь смотрю, как смеётесь надо мной. И правда ведь, забавно вышло, Вон он я, лежу в крови.
Словно угасающая звезда, когда-то преисполненный желанием увидеть красоту. А увидел я лишь истинный мотив, всех тех, кто и не знал меня, а хотел лишь гнев свой выпустить. Тут и подвернулась моя жизнь, такая молодая, ещё с наличием стремления, Была когда-то, а теперь что взять, с той уходящей пустоты.
Увы, разочарую, смеяться отныне буду я: Вот и подвернулся вновь момент, да пробудитесь те, кому я жертву приносил из раза в раз. На кого я плоти не жалел, с особой страстью убивал, кромсал и просто наслаждался. Да и представить не могу, какую кару им нашлют - мои друзья из мира по ту сторону огня и мрака.
То, что считали ранее отчаянием они, покажется лишь лёгкой неприятностью Все невзгоды - кои приходилось им переживать, станут пустяками, поскольку гнев, пробужденного, тёмного архангела - станет величайшим орудием пыток для их никчёмных душ. Для них - одно лишь место; перевёрнутые кресты, что остались с лет минувших, пропитанные алой кровью тех виновных - до кого смогли добраться духи пустоты. Да начнётся же - жатва, что принесёт с собой погибель, да насытит тёмного архангела.
Уже, процесс идёт, червоточины открыты. Все те, на кого печать Святого лика пала, да запечатала на веки вечные во мраке, Вернулись вновь, спустя десятки лет, озлобленные и изголодавшиеся. Они желают лишь одно - семя хаоса нести, что упало бы в объятия того, кто назовётся Алым Королем. Голоса их наполняют, преисполняют. Тела вдруг резко разрывают, отдалённо слышно голоса, что огромным эхом отдают Это всё они, я про голоса, давно сошедших со здравого рассудка. Теперь и исповедь прошла, хочу сказать, что с радостью вернулся бы я в этот мир.
Навык создавать интересные истории – один из самых универсальных, но обычно к этому занятию подходят интуитивно, следуют вдохновению. Несмотря на обилие книг по сторителлингу, начинающие авторы лишь подражают любимым писателям и не выходят за пределы их штампов.
Именно поэтому Владимир Выборов – автор методик в области искусства – создал в рамках рубрики YouBe PRO стажировку по сторителлингу.
Это чисто технологический подход к историям: есть технология разборов произведений для пополнения базы знаний проекта; есть технологии написания произведений на разных уровнях: конфликты, сцены, стилистика.
Участники и выпускники стажировки работают более профессионально, чем 99% авторов художки. Наличие алгоритмов работы позволило им создать контент-план на год вперед и писать интересные истории еженедельно, а не зависеть от вдохновения.
Сегодня один из рассказов нашего автора – Надежды Маниной.
***
Ректор года
Константин Петрович, ректор известного вуза в городе N, считал себя человеком ответственным. Поэтому к обеду он начал готовиться за час и неторопливо попивал кофе, сидя в майке и джинсах.
В дверь постучали.
– Константин Петрович, родители студентов пришли, – сказала вошедшая секретарша. – С конфетами и алкоголем? – с надеждой спросил ректор, но секретарша покачала головой. – Тогда меня нет. – Они по поводу текущих потолков в новом корпусе. – Тогда меня нет и еще неделю не будет.
Секретарша понимающе кивнула и поспешно вышла.
Константин Петрович решил, что пообедать можно и сейчас – допил кофе, надел кепку и направился к двери. Но как только он ее открыл, поток родителей тут же оттеснил его назад.
– Константин Петрович! – строго начала одна из мамашек. – Его нет! – прервал ее ректор. – Как это нет? А вы кто? «Клин клином вышибают», – подумал Константин Петрович и начал: – Добропорядочный родитель! – гордо произнес он. – С утра ректора жду, а его всё нет. Безобразие! – Вы тоже родитель? – недоверчиво спросила женщина, и ректор утвердительно ей кивнул. – Тогда вы явно тут впервые. – Да! – поддержала другая мамашка. – Мы за Константином Петровичем неделями бегаем. Он то болеет, то на конференции, то волонтером работает. – Что б его…Хоть раз лицо б его увидеть, – добавил мужской голос. Константин Петрович сглотнул. Если раскусят – он будет болтаться, повешенный за галстук, перед вузовскими воротами. – В первый раз... – нервно усмехнулся он. – Я эту дверь каждый день вижу. Прихожу и говорю: потолки текут, в столовой тухлятину подают, – родители шокированно переглянулись, но Константин Петрович увлеченно продолжил. – Профком студентов грабит, преподаватели взятки берут. Где ректор? Его нет. И чем он занят, не пойму?! Родители одобрительно загудели. – Сколько можно! Хоть президенту пиши! А сейчас как пойду да напишу! И вы тут тоже зря не стойте! – воодушевленно кричал Константин Петрович, проталкиваясь к двери. – Не будет тут больше ноги этого ректора! – довольно закончил он и вышел из кабинета, оставив озадаченную толпу родителей. Они долго смотрели ему вслед, пока одна из мамашек не осмелилась сказать: – Ну и что мы тут стоять-то будем? Может, и правда бумагу на ректора напишем? Остальные родители смущенно переглянулись, но их раздумья прервал громкий голос: – Уважаемые, посторонись! – громко крикнул один из крепких мальчиков, вносивших что-то большое в золотой рамке. – Несем ценный груз! Елена Викторовна, подскажите, куда Константина Петровича вешать будем? Ну, портрет его.
Вошедшая вслед за ними секретарша указала на стену за столом. Когда портрет водрузили на стену, оставшиеся в кабинете люди так и ахнули – в золотой рамке красовалось лицо «порядочного родителя», выбежавшего отсюда пару минут назад. Воцарилось молчание.
– Ирин, найди-ка мне номер министерства, – грозно произнес мужской голос. – Сейчас найдем управу на сбежавшего ректора. Константин Петрович в это время обедал в ресторанчике недалеко от вуза и радовался успешному побегу. Он даже и не подозревал, что уже завтра радоваться будет нечему.
О, у меня тоже такое было. Ну как у меня, у коллеги. Сидим в офисе, работаем. Тут мне коллега говорит: "Lohmatyi, а у тебя что, второй аккаунт в телеграм? Ты мне пишешь, что наша компания в серьёзной жопе с проверкой ФСБ". 🤣 Смотрю в его телефон, а там некий человек с моим фио вместо ника действительно коллеге пишет. Ну и забеспокоился коллега, стал тому мне в телеграм писать, что а как же мой отец, не последний человек в прокуратуре, не может помочь? Не может - ответил новый я из телеграма, если бы мог, то вопрос сразу же решился бы. Коллега спрашивает, а сестра, которая в росгвардии служит, ничем помочь не может? Обиделся новый я из телеграма, что родственников моих коллега приплетает, послал его нецензурно и заблокировал. А настоящий я сидел рядом и посмеивался.
PS, данные коллеги есть в открытом доступе, он на всяких мероприятиях участвует как сотрудник организации, контакты свои оставляет. Мои фио, как руководителя организации есть везде. Где конкретно мошенники взяли наши данные - непонятно. Писали они ещё одному нашему коллеге, но тот их сразу послал, не стал отвлекаться.