- Ходят тут всякие, потом ложки пропадают! Ироды!
Иван Васильевич удивленно обернулся на звук голоса
- Тебе говорю, тебе, очки он свои поправляет. Что в пятом подъезде забыл, интеллигент?
- Женщина, я бы вас попросил...
- Попросил бы он меня, ворюга проклятый! Думаешь, я ничего не вижу, сволота? Бродишь тут целыми днями, в бороду свою козлячью поплевываешь, а сам только и смотришь, небось, что бы спереть! Или уже высмотрел, а? - Бабушка грузной комплекции, максимально подозрительно прищурив свой глаз, встала с приподъездной лавочки, как из засыпанного семечками редута и двинулась на тщедушного Ивана Васильевича.
- Что молчишь, сказать нечего? Стыдно, небось?
- Же-женщина! Что вы себе... Что вы себе позволяете, в конце то концов? - из-за волнения, вызванного абсолютно неожиданной наглостью бабушки, Иван Васильевич начал даже немного заикаться что ему, как преподавателю с огромным стажем было совсем не свойственно. Моментально оценив свои шансы и грозящую ему опасность, Иван Васильевич приступил к стратегическому отступлению, медленно пятясь к подъездной двери, при этом он изо всех сил старался держать между собой и женщиной приличную дистанцию с помощью вытянутого в защитной позе руками вперед вперед кожанного портфеля.
- А что ТЫ себе позволяешь? Людей обворовывать, это нормально? А награбленное, небось, в портфельчик свой проклятущий складываешь, не зря же его с собой таскаешь!
- Я... Я... Доктор наук! Зачем мне кого-то грабить! С чего вы вообще... И какие, позвольте, ложки? Что вообще?...
- Серебряные ложки, ворюга! Серебряные. Вот в этом самом портфельчике!
Престарелая заступница правосудия с подозрительным прищуром попыталась сделать последний рывок и вырвать злополучный портфель из рук Ивана Васильевича, но тот, с неожиданной ловкостью, выработанной годами обедов в студенческой столовой увернулся и проскользнул в подъездную дверь.
Возмущенное сопение и приглушенные подъездными дверьми проклятья бабушки остались где-то далеко внизу. Иван Васильевич поднимался по лестнице в полумраке подъезда и невесело размышлял.
"Почему она подумала именно на меня и почему именно какие-то чертовы ложки? Совершенно нелогично."
Он перевел дух. Второй этаж. Еще два.
"Или наоборот, я просто не в состоянии уловить логику? Если углубиться в размышления... Вообще можно использовать так называемый принцип "от обратного", ведь если судить с точки зрения постороннего наблюдателя, именно я с наименьшей вероятностью могу быть замешан в мелкой краже",
Третий этаж.
"А значит, у меня появляется какой-никакой мотив, да и возможность тоже. На меня ведь никто не подумает. Ложки же - квинтэссенция этой мелкой кражи. Интересно."
Четвертый этаж. Иван Васильевич остановился на площадке, нашел глазами нужную дверь, поправил съехавшую на бок шляпу и хмыкнул.
"Теория, конечно, сыровата, но имеет право на жизнь".
На самом деле, тот день у Ивана Васильевича не задался с самого начала. Утром, еще в университете, его к себе вызвал декан, причем вызвал для приватной беседы, что уже не предвещало ничего хорошего. В кабинете декана, где пахло кофе и духами хорошенькой аспирантки-секретаря, Ивану Васильевичу действительно предстоял не самый приятный разговор. Сам декан, со свойственной ему прямолинейностью намекнул о сокращении государственного бюджета, которое неминуемо должно было привести к сокращению преподавательского состава. Ивану Васильевичу, как одному из самых уважаемых преподавателей факультета, конечно, ничего не угрожало, однако не лишним было бы и доказать, так сказать, материально свою преданность взрастившей его в свое время альма матер.
- Столько же? - вздохнул тогда Иван Васильевич, вопросительно приподняв бровь.
- Конечно, конечно, столько же! Но на половину больше.
Когда Иван Васильевич выходил из кабинета декана он заметил, что тот как-то по особенному добро и даже немного по отечески расплылся в благодушной улыбке. Декан тепло и преданно любил свой университет, поэтому проявление его неподдельной радости из-за разрешения недоразумения с одним из ценнейших его кадров было, конечно, не удивительно.
"Эти бабушки не так просты, как кажется" - размышлял Иван Васильевич, стоя в комнате чужой квартиры на четвертом этаже пятого подъезда и старательно упаковывал в свой кожаный портфель новенький серебряный сервиз из серванта.
"Похоже, начинаю засыпаться. Интересно, декану когда-нибудь покажется странным, что я жертвую на благо факультета исключительно серебряные ложки?"
Иван Васильевич закончил дело, застегнул портфель и аккуратнетько вышел в подъезд, закрывая за собой дверь с замком, вскрытым с ювелирной, можно сказать профессорской точностью.
"Хотя кому я вру. Разве нашего декана может интересовать хоть что-то кроме блага факультета?"
Иван Васильевич в грустной задумчивости покачал головой.
Итак, дело сделано.
"Отсижусь пока в подъезде, бабушка скоро должна пойти домой. Сегодня, если не ошибаюсь, пенсионный день..." Вдруг, Иван Васильевич о чем-то вспомнил и по его спине поползли мурашки: "Главное не попасться на глаза бабе Мане из 343 в моем подъезде. Она то уж точно раскусит меня в два счета".
Профессор неудобно сидел на корточках, его плащ извалялся в пыли а шляпа окончательно съехала на лоб пока сам уважаемый работник университета тщетно пытался разглядеть что происходит внизу с помощью грязного подъездного окна.
Бабушка на приподъездной лавочке с большим трудом, но все-же уняла свой воинственный пыл. Она сидела на своем законном месте и сосредоточенно щелкала семечки, одновременно с этим чертыхаясь при попытках набрать кого-то по древнему мобильному телефону. Наконец получилось и бабушка приложила аппарат к уху, откладывая семечки до лучших времен.
- Маня! Маня, я его прищучила. Спугнула знатно, но на дело он все равно пойдет, куда ему деваться то. Только он меня сейчас ждать будет, пока я за пенсией не уйду, а потом выйдет. Так ты его не упусти, Маня, с поличным бери, тепленького, как раз пока он тут меня ждет сама пенсию получить успеешь. Давай! Давай, не оплошай. Слушай. декана ихнего тоже поприжать бы надо, а то зело в последнее время оборзел. Хорошо, поняла. Все, Маня, отбой".
Бабушка спрятала телефон в карман своего длинного платья с цветочным орнаментам и продолжила щелкать семечки, выглядывая припаздывавшего почтальона с пенсией и приговаривая себе под нос:
- Иш, ихитрый какой. Интелегентишка. Ложки воровать! От бабы Вали и бабы Мани еще никто не уходил... Никто!