Через минуту Плокин оказался внутри покинутого Анной дома. Он разулся у порога, прошёл в дальний угол от входа и, зайдя за ширму, открыл небольшой ящичек в тумбочке. Там, среди кучи ниток, иголок, пуговиц и прочего хлама, хранился ключик от другого ящика. Плокин знал, где лежит этот ящик, и знал, что он найдёт внутри него старый-добрый Макаров и обойму с патронами. Знал он это по одной простой причине: ему доводилось проверять порядок хранения этого пистолета много раз. Гриша обмотал тряпкой ствол и сунул себе в карман. На этом его визит в дом закончился - он вышел и отправился по тому же маршруту, что и Анна. Надевая сапоги, Плокин обнаружил, что подошва их измазалась в речном иле.
- Ты знаешь, почему вообще мы называем это Благословением? Симеону часто приходится это подолгу разжёвывать прихожанам, особенно новоприбывшим. Особенно таким, как твой Андрей. Я постараюсь описать это без теологической воды. Как ты уже знаешь, все мы здесь, в Соболево, принимаем Excitatio. Малыми дозами, понемногу, но принимаем. Об этом тебе на днях рассказывал отец. У каждого человека есть свой предел допустимого. Одному понадобится вся жизнь, чтобы услышать Его, а другому может хватить одного раза. Знаешь, в чём между ними разница? Конечно знаешь, ты же видела её... - Виктор принялся покачивать головой, - Первый постепенно постигнет суть всего, а второй утопится. Тот, кто разом впускает Его в себя, не может выдержать того, что происходит. Есть и те из первых, кто не выносит на себе Его внимания, даже если Он приходит постепенно.
Небо уже стало черным, как артериальная кровь под луной. Изнутри бани, за которой он спрятался, до него донеслось несколько фраз, сдавленные визги и смех. Смех ему показался нездоровым. Каким-то неестественным. Наверное, стены искажали звук, но смех проникал ему в самую голову и колол его так, что хотелось источник смеха утопить.
Освободившись от одежды, чтобы ненароком не испачкать её, Плокин вошёл в баню, осторожно приоткрыв дверь длинной трубкой глушителя. В самом тёмном углу предбанника он разглядел кучу тряпья - какая-то нестиранная одежда, лохмотья, старый матрац и несколько пододеяльников. Григорий решил воспользоваться темнотой и завалами, чтобы спрятаться.
- И что же происходит, когда начинаешь слышать? - слегка подрагивающим голосом спросила Ксения, добиваясь продолжения от старика, который задумался о чём-то своём и остановился.
- Твоё сознание начинает испытывать сильное отвлечение внимания. Умом человек этого не понимает. Это практически невозможно понять одним только умом. Ум становится для тебя чем-то посторонним. Тебе начинает казаться, что мозг, как инструмент ума, как его обиталище, это нечто инородное, и оно тебе чуждо. Это ужасная мысль, которая не даёт покоя. Ты хочешь избавиться от него, но не можешь, ведь ты моментально умрёшь. Подсознание же переходит в состояние, похожее на то, которое испытывает младенец, которого убаюкивает мать, прижимая к груди. Ему тепло, спокойно и хорошо. Но стоит младенца от этого процесса отвлечь, или положить в кроватку раньше времени, как он начинает гневаться - кричит, плачет, машет руками и краснеет. Так же и с теми, кто слышит Его, но ещё не осознаёт этого. Внешний мир через мозг, через восприятие, их отвлекает и злит. Злит абсолютно всё, даже самая, казалось бы, мелочь. То, что раньше приносило счастье, начинает отвлекать от колыбели, и вместо счастья приходит гнев. Нарастает психическое напряжение, природу которого Благословенный понять не в силах, поэтому ему остаётся лишь реагировать на происходящее. Благословенный начинает злиться и срываться на всё подряд.
- Выходит, допустим, если оставить их в покое, они просто позволят Ему себя убаюкать?.. Что тогда? Они будут спать?
- О, если бы всё было так просто, дочь моя... Как ты вообще это себе представляешь? Изъять у них мозги из черепной коробки?
Зашумели веники. Казалось, Антон ходит вениками по Анне изо всех сил, пока та довольно постанывает от обжигающей боли. Плокин, закрыв глаза, представил: она вся в красном - красные капли на её красной коже, багровая от веников спина, багровые мышцы поигрывают под алой кожей. Улыбка появилась на его лице. Вот он стоит над ней, а она лежит там же, на банной полке, и под ней расстелен чёрный брезент. Он прислоняет губами к её ноге, к бедру, и скоро уже не целует кожу, а силится её прокусить, и он сам уже не человек, а ворон - на плечах и спине его чёрные перья, в свете тусклой лампы переливающиеся красными отблесками. Он двигается так же быстро и молниеносно, как движется ворон. И вгрызается своими зубами в её плоть, а она постанывает от удовольствия так же, как сейчас, иногда хихикая, а иногда приглушенно взвизгивая. Разыгравшееся воображение успокаивается только тогда, когда до ушей доходит звук:
- Да, сейчас, в штанах остались. Я быстро.
Мягкий топот пяток Антона о деревянный пол бани, и вот уже скрипит дверь, ведущая из предбанника в саму баню. Антон поднимает штаны со скамьи, шарит в карманах. Плокин, сидя под бельём, беззвучно снимает пистолет с предохранителя.
- Лежи! Ты куда? - спросил в приоткрытую дверь Антон, отреагировав на скрип дерева.
- Это чтобы тебе удобнее было войти, повернусь к тебе поближе. Сделай это так, чтобы было неожиданно, хорошо? А я закрою глаза.
- Хорошо, - радостно захрюкал Антон, прикрывая дверь, - Закрою пока, а то поддувает. Красоту простудишь.
- Человек в такой ситуации стремится вернуться к покою. Что же он делает? Правильно, он устраняет то, что его раздражает и лишает покоя. Я много раз наблюдал это, дочь моя, надеясь выявить последовательность в этом явлении. В этом Благословении... Но у меня ничего не вышло. Псы грызли друг друга, а когда оставались в одиночестве, среди нетронутой тишины, их начинало раздражать их собственное дыхание!.. Даже стук сердца и гудение бегущей по венам крови мешал им расслышать Его голос у себя внутри. И тогда они грызли сами себя, чтобы выпустить кровь, чтобы очистить себя от всего лишнего, отсечь неровности их существования. Они умирали, но добивались своего. Знаешь, мозг живёт некоторое время после смерти, если смерть не связана с его повреждением. Возможно, в это время они обретали то, что так усердно старались найти. Когда сердце останавливалось, когда тело переставало шуметь, там, в это короткое мгновение, они наконец могли расслышать Его.
Анна хихикнула. Когда дверь закрылась и хозяин бани продолжил искать в брюках презервативы, нечто ужалило его в затылок так сильно, что перед смертью он даже не успел понять, что именно. Голова в одно мгновенье стала как чугунный, бесконечно тяжелый и инородный шар. Глаза, казалось, сейчас вылетят наружу - так их выдавило. Всё это он понял в последний миг своей неожиданно оборвавшейся жизни. Плокин поймал гильзу грязными трусами, подобранными в куче белья, и ловко подхватил упёршегося лбом в стену Антона. Он посадил его за стол и аккуратно уложил головой на руки так, будто Антон просто устал. Просто присел вздремнуть.
- Ну где ты там?! - изнемогающим тоном шикнула Анна.
- Но ведь ты слышишь Его, и слышит Симеон.
- Верно. Мы - те, что есть проводники его Сущности. Через нас он общается с этим миром, диктует нам свою Волю. И мы смиренно служим.
- И какова же его Воля? В чём она заключается? Раз уж ты знаешь о нашем разговоре с отцом, то знаешь и о том, что он пророчит мне.
- Прошу, дочь моя, прости меня, я выразился словами, понятными тебе. Но воля - свойство человеческое, и к Ахнаиру оно неприменимо. То, что я назвал Его Волей, нельзя описать по-человечески. Я даже не смогу это описать какими-нибудь абстрактными конструкциями. Но ведь мы не об этом сейчас говорим, верно? Давай вернёмся к тому, на чём закончили. В самом начлае, как я уже сказал, человек отвлекается и испытывает раздражение. Становится гневливым, порой даже готовым к убийству ради собственного покоя. Он ещё не осознаёт, что может сам себе помешать так же, как сейчас ему мешают окружающие.
Плокин осторожно приоткрыл дверь в парилку. Анна стояла к нему спиной, нагнувшись вперёд. Она упёрлась локтями на банную полку и выпячила зад, расставив ноги в стороны. Она медленно покачивала им из стороны в сторону, заманивая, как ей казалось, замешкавшегося Антона. Во рту у Плокина моментально скопилась слюна. Он сглотнул, чувствуя, как пульсирует кровь в его жилах. Кожа её ягодиц, покрытая бугристыми полосками, ещё не сошедшими после ударов веника, покрылась блестящими капельками алого пота. Казалось, она дрожит от нетерпения. Некоторые капли не выдерживали этой дрожи и катились вниз по круглым бёдрам, затем по упругим икрам и, наконец, стекали на пол.
Плокин сделал так, как она хотела.
Угольки в камине тлели и трещали, завораживая наполненный безысходностью взгляд Ксении.
- Те, кого мы смогли разоблачить, говорили нам, что всё стало одного цвета. Чаще всего - бледно-жёлтого. Порой, такой бывает луна. Иногда - алого или красного. Кому-то из благословенных чудилось, что всё кругом становится будто в старых фильмах, а цвета вовсе исчезали из их глаз. Только монохроматический спектр - чёрный и белый, и всё, что между ними. И они не могли остановиться, они старались причинить вред окружающим, даже когда вели спокойный разговор. Что-то, подобно червю, точило их разум. Тогда-то я и понял, что это такое по природе своей. Были и те, кто находил в себе силы справиться, учился игнорировать раздражители и концентрировался на голосе. Они заживо умирали от голода, сидя и лёжа, отказываясь от всего, что принадлежит к этому миру.
- Значит, пути назад нет... - глухо заключила Ксения, по-детски обняв колени. Прямо как тогда, во время отцовского рассказа о прошлом.
- Нет. Из этого состояния нет выхода. Я, - он положил руку грудь, - я знаю. Я пытался однажды, по глупости своей, но вовремя отвернулся от этой идеи. Я не был первым здесь, кто услышал Его. Был ещё Пророк, были и до него... Он тоже смирил в себе тягу к насилию, но сошёл с ума. Отец рассказывал тебе. А те, кто стремится в воду, к ним Благословение приходит резко и неожиданно. Владыка хочет забрать себе этих людей. И забирает. Они нужны ему, понимаешь?
Ксения только молча кивнула в ответ.
- Поэтому и существуют Наблюдатели. Их задача - выявить на ранней стадии тех, кто обрёл Благословение, и передать в руки Владыки.
Разговор с Виктором подошёл к концу, и теперь, сидя в своей келье, Ксения пыталась переварить всё то, что произошло с ней за этот жутко длинный день. Начала она с самого сложного: с Благословения. Последнее время ей было гораздо тяжелее продолжать уверять себя в том, что все россказни про Ахнаира - обычная ложь, служащая фундаментом для секты, которую организовал её дед. Она верила в это. Верила в то, что всё это шутка, просто игра. Жестокая, но игра!.. Оттого она так противилась нравоучениям отца, который всегда старался оградить её от этого. Все эти ритуалы, проповеди, утопленники - она считала, что всё это просто результат использования состава. Ведь он мог быть обычным психостимулятором, галлюциногенным наркотиком, так эффектно мистифицирующим местный культ. Культ, который возглавляет его дед, и в котором она погрязла по самые уши.
- Если всё это правда, если всё, что говорил он мне сегодня - правда; если всё, что рассказал отец - тоже правда, то я - полная дура, - сказала она себе, сидя на кровати.
Ей захотелось вернуться к отцу. Подойти к нему, обнять его и заснуть у него на плече. Заснуть и забыться, а открыть глаза уже совершенно в другом месте. Пусть она ещё не поняла до конца, что происходит, но даже не смотря на то, что всю свою жизнь она провела здесь... того, что она понимает теперь, достаточно для того, чтобы принять сторону отца. Ксения обхватила колени руками и на одно из них положила подбородок. Всё в голове начало вставать на свои места. А ведь она часто спрашивала отца, когда ругалась, почему он не уедет из Соболево. Он говорил ей про опасность так много раз!.. Отец в ответ всегда молчал, пряча глаза, но теперь она знала причину. Он рассказал ей о том, как всё началось, и теперь она всё поняла. Он не уезжал не из-за трусости или нежелания оставить свою забегаловку. Отец не уезжал из-за неё. Он всё это время, бессильный на что-либо повлиять, оставался здесь, чтобы присмотреть за ней. Чтобы оградить её от тотального контроля со стороны Виктора. Он поил её вторым составом, чтобы она не хапнула эту лихорадку, это "Благословение", как дед его называет. Дед...
А дед с самого начала знал, как использовать Ксению, и с самого начала подобрал для неё подходящее предназначение. Он сам решил определить её судьбу, превратив её в свою куклу на ниточках, а потом встроил в свою систему на самое удобное место, где нужен был лояльный, наивный солдатик.
- Я просто девочка, заигравшаяся в солдатиков, - сказала она себе, - Наивная, маленькая девочка. Глупая и бестолковая. Третий вариант! Вот дура! Уже давным-давно всё просчитано. Дед думает, что вариант один. Отец думает, что их два. А мне показалось, что может быть и третий!.. Кажется, реальную действительность из нас троих трезво оценивает только Виктор, - Ксения усмехнулась, - Осталось лишь понять, какого сорта вино сделает из меня виноградарь. Сейчас-то не похоже, что я шибко ему нужна. Я занята только мелочной работой.
Она зарылась в воспоминания, нырнула глубоко в память и выудила нечто. Отец сказал ей, что скоро многое из того, что беспокоит её сейчас - любовь и уважение жителей - не будет важно из-за того, что происходит в Соболево на самом деле. Если допустить, что часть этого "на самом деле" - настоящий культ поклонения реальному потустороннему существу, то ничего хорошего в итоге не может произойти. Стало тревожно и жутко.
- Оно существует, - зазвучали отцовские слова в памяти, - и вряд ли Оно озабочено нашим благом. Виктор контролирует всю деревню, медленно вскармливая Его, - отец перешёл на шепот, - Очень скоро наступит момент, когда поворачивать назад будет уже поздно. Возможно, он уже наступил. Этот мальчишка здесь не просто так оказался.
- Это же сколько людей может не стать? Деревня - ладно, здесь все свои, все под нами ходят и нас обслуживают, они, может быть, и не под ударом, но вот те, кто снаружи?.. Сколько там таких семей, как Щербинины, попавших в лапы Виктору через очарованных его обещаниями и химией попов? Их же там даже не десятки по всей стране, их сотни!.. Сотни приходов... Это сколько приход примерно? На каждого. Человек сто? Сто на сто - уже десять тысяч, - Ксению осенило, а по коже побежали мурашки, - Снаружи их уже гораздо больше, чем здесь, в самом сердце!
В этот момент она поняла, что чума эта расползлась так далеко, что искоренить её можно только уничтожением нулевого пациента. Уничтожением Виктора.
Через секунду в дверь постучали, она накинула поверх белья церемониальную мантию и вышла из кельи в темноту катакомб, задав себе последний вопрос:
- Почему он появился именно сейчас?..
Голова у Андрея гудела от скуки и, не смотря на давно севшее солнце, сон не спешил спасать его. В шкафах комнаты он нашёл кучу книг. Все советской печати. Для Андрея это было гарантом того, что книги будут скучные. Не то чтобы он был тесно знаком с советской литературой, ведь если бы был, то подобных предрассудков бы не держал, но скучные обложки невольно вызывали соответствующие ассоциации. Психология, логика, воспитание силы воли для дошкольников - ни одной книги про что-нибудь интересное. Когда он вертел в руках последнюю, про силу воли, ему такое и вовсе показалось диким в силу того, что он был воспитан далеко не в советской традиции.
- Зачем дошкольнику сила воли? - гадал он, - Разве можно её вообще натренировать? Она либо есть, либо её нет. Есть - ты крутой. Как Сашка, например. Нет - неудачник. Как я, например, - последнее как-то само собой проскочило в мыслях.
Андрей тяжело вздохнул. На мгновение ему показалось, что он живёт в клетке самообмана. Ему представился ребёнок из не такого уж и далёкого прошлого, в котором ещё не было интернета и видеоигр, но было руководство по развитию силы воли даже для таких маленьких детей. Руководство к развитию ключевого качества, которое может определить то, какой будет вся твоя жизнь. Сверхчеловек, а не ребёнок. А вот другого ребёнка он видит уже наяву, в зеркале, и ребёнок этот в свои восемнадцать лет не может понять, зачем ему вообще нужна сила воли. Ведь кругом столько соблазнов! Причин не иметь силу воли гораздо больше, чем иметь.
- Что-то коренным образом изменилось в людях за такой короткий промежуток времени, и изменилось, кажется, в худшую сторону, - Андрей, хмыкнув, поставил книгу на место.
В этих вопросах хорошо разбирался его брат, живший аскетичной жизнью. Он избегал лишних технологий и осуждал младшего за то, что тот тратит кучу времени за приставкой, хотя мог бы читать, тренироваться, ходить на борьбу или делать кучу других более интересных и полезных ему вещей.
Пока он вспоминал об этом, лёжа на кровати, мозг уже выстраивал защитные механизмы, обороняющие комфортное существование в лабиринте заблуждений и слабостей. Главное - комфортное!.. Мысли очень скоро переключились на другое: мать сейчас стоит, смотрит в окно и не знает, где он и что с ним. Сердце защемило. Захотелось вернуться. Андрей повернулся на бок. Он помнит, как она мучалась, когда пропал Сашка. А теперь и он сам пропал. Но он-то вернётся! Сам вернётся и брата вернёт! Отпустило. Отпустило и стало лучше. От понимания своей цели, от осознания пусть временного, но предназначения, пришло спокойствие и уверенность в своих силах и будущем.
Андрей представил, как после похорон его благодарят родственники. Как они плачут одновременно от горя и от счастья. От горя потому, что всё-таки Сашка умер, а от счастья потому, что его тело всё-таки нашли. И вот, когда гроб уже опустили и засыпали землёй, к нему подошёл кто-то знакомый. Кто-то, кого недавно он так испугался. И всё как будто со стороны.
Глазами незнакомца он видит своё собственное лицо, испуганное неожиданной встречей. Незнакомец обхватывает его по-дружески за плечи, и говорит, а Андрей слышит его голос одновременно и своими ушами, и его, и всё двоится. Андрей ощущает себя его глазами, но осознаёт себя самого, будто сознание отделилось и бродит вокруг, разглядывая своего хозяина со стороны. Странное предчувствие скрутилось комком в солнечном сплетении, но это не страх, а скорее ощущение чего-то безгранично сильного и необъяснимо чужого, чего-то, что нельзя понять.
Незнакомцем оказался тот самый двойник, израненный и грязный, которого он видел во сне перед тем, как очнуться здесь, в этой самой комнате после аварии. Теперь он выглядел гораздо лучше: на нём не было ссадин и ран, одежда была в порядке, да и лицо выправилось.
- Идём со мной, - без всяких церемоний сказал он, вытаскивая Андрея из толпы обступивших его родственников, и Андрей не смог противиться самому себе, - Ты слышишь мой голос?
Андрей кивнул, увидев свой же кивок глазами двойника.
- Нет, - растерянно ответил Андрей, - О чём ты?
- Значит всё идёт так, как должно.
- Я умираю? - испуганно спросил Андрей, но лица своего не увидел - собеседник смотрел теперь в другую сторону, но чувствовал, что оно скривилось от страха и воспоминаний о прошлой их встрече.
- Ты задаёшь вопрос, на который у меня так много ответов, что нам не хватит этого сна, чтобы разобраться, какой из них тебе подойдёт.
- Разве это сон? Ну конечно... Я лежал и заснул. Это всего лишь сон! Это пройдёт!.. Верно?
Двойник промолчал. Плечами Андрей чувствовал его руки, а глазами видел то, что видит он. Они пришли на край обрыва. Двойник оглянулся - кладбища за их спиной не оказалось. Оно растворилось где-то там, в другой фазе сна.
- Наша сегодняшняя встреча будет короткой, Андрей. Если я задержусь, твой разум лопнет, как воздушный шар, и станет абсолютно бесполезным. Прямо как у твоей бабки. Помнишь?
Андрей изумился - откуда он знает?.. А потом понял - ведь это его сон, вот откуда. Но если сон действительно его, то почему он видит его чужими глазами?
- Об этом подумаешь утром, - прервал его размышления двойник, посмотрев Андрею прямо в глаза.
И только в этот миг ему показалось, что он видит всё своими глазами в этом странном сне. Или это только так кажется? Ведь двойник выглядит точно так же, до мельчайших деталей. Настолько мельчайших, что Андрей начал сомневаться в том, что это сон, ведь снам не свойственны детали.
- Сосредоточься, Андрей. Я должен показать тебе, - и он повернулся к распростёршемуся перед ними горизонту.
Здесь, на краю обрыва, не просто закончилась земля под ногами.
Здесь закончилась сама материя.
Андрей, наконец, смог видеть собственными глазами. Первое, что он увидел - распростёршийся в шаге от него омут. Черный и бесконечный, а в нём миллиарды огней. Завораживающие облака космической пыли, несущиеся мимо планеты - всё это окружило его и его двойника. Тогда двойник указал куда-то вдаль, ровно перед ними, и сказал смотреть внимательно. Смотреть и стараться не думать, не осмыслять, а только чувствовать. Там, в далёких просторах мрачного небытия, неслись, переплетаясь, как змеи в брачной пляске, два объекта, которые больше всего были похожи на пульсирующие сгустки энергии, и описать их как-либо иначе было бы затруднительно. Андрей не мог сказать себе, что это просто мёртвые облака или явно живые сущности. Он чувствовал, как и было сказано, и чувствовал он именно две силы, две энергии. Не было ни запаха, ни цвета, ни объёма, ни материи в этих двух явлениях.
Одного взгляда на них было достаточно, чтобы он почувствовал их силу. Одна внушала непреодолимую тягу к борьбе и свершениям, к рождению и росту, к творению и созиданию. В голове начали роиться образы поглощающей всё кругом жизни: копошащиеся в траве жуки, рвущиеся к солнцу цветы, бегущий по зелёному лугу конь, кормящая своим молоком собственный выводок волчица, и многое, многое другое, что вихрем проносилось в его сознании. Он пытался остановить это, но ему не хватало сил, чтобы воспротивиться. В тот момент, когда ему уже стало казаться, что голова его сейчас не выдержит и он сойдёт с ума, упадёт и в припадке задохнётся, подавившись своим собственным языком, пришла тишина. Сперва показалось, что сила, временно поработившая его разум, отступила. От облегчения у него даже подкосились ноги, и он свалился на землю, едва удержав своё туловище руками. Упираясь ими в промокший, илистый грунт, он ещё некоторое время чувствовал в сознании отголоски недавнего вторжения. Скоро всё прошло, и Андрей, собравшись с мыслями решил, что всё кончилось. Тогда, чтобы развеять его сомнения, двойник жестом руки попросил Андрея сказать что-нибудь. Андрей открыл рот в попытке выполнить просьбу, но ничего не вышло. Будто воздуха не было в лёгких. Не было воздуха и в мышцах, которые приводят в движение лицо. Никакого движения вообще не было вокруг, а значит, не было и жизни. Андрей понял, что теперь он оказался под властью второй силы, и всё, что он пережил до этого в своём сознании, началось с новой силой, но теперь, вместо борьбы и жизни, он смотрел, как всё увядает и разлагается. Вот тот самый конь, вздувшийся под жарким солнцем, лежит на лугу мёртвый. Цветы сначала увядают и чахнут, а потом осыпаются и прижимаются к земле. Щенки, погибшие от голода, лежат в углу пещеры, и матери их нет рядом. А вот и она - со вспоротым рысьими когтями брюхом, лежит у дерева неподалёку. А вот и жук. Казалось, только он продолжает копошиться, но вдруг пробегает по траве ребёнок, и туфлёй своей вдавливает существо в землю. Его панцирь хрустит и внутренности разливаются наружу. И вот, наконец, в завершении всего, на части рвётся Сергей, везущий его в Богучар. Всё, что он видит, стремится к своему концу. Погибает и превращается в итоге в бесконечное несуществование, в ничто. Это ничто одновременно манит своим покоем, своей безмятежностью и тишиной, но при этом и вызывает непреодолимый страх, будто все приборы в голове мигают красным и бьют тревогу, говоря Андрею, что он находится в опасности, причем в самом крайнем её проявлении. Он, буквально, находится в лапах смерти. Но, как и всё в его видениях, проходит и это состояние, забрав с собой остатки сил Андрея, а он сам так и сидит на сырой, мягкой земле, упираясь в неё руками. Поникший и обессиленный.
- В том, что ты увидел сегодня, есть сокровенная истина. И пусть она явилась не целиком, но части её будет достаточно для того, чтобы дать тебе пищу для размышлений. А чтобы сознание твоё не блуждало в раздумьях, я дам тебе подсказку: то место, в котором ты оказался, есть обитель той силы, что пришла к тебе последней. Мы ещё увидимся, Андрей. Не сомневайся.