Часть 1

Часть 2

С вершины холма на меня смотрела усадьба. Она молча выжидала, наблюдала, осмелюсь ли я взойти к ней, посмею ли я назвать ее своей. Солнце светило прямо на нее, но она оставалась такой же холодной, каменной и серой, застывшей во времени. Всю землю заполнил запах трав, меня окружили багрово-синие поля. Я шел вперед, казалось, что за поворотом я увижу след крови, который оставил, пока бежал из поселка. Ту самую вечную кровавую тропу, мой указатель к дому, чтобы я никогда не потерялся. Я прошел арку, на ней клинописными буквами было выбито «Тищево». За углом собрались люди, я удивился от того, насколько их много, голов сто, не меньше. И все твои, сказала усадьба. В середине стояла девочка лет десяти, она держала в руках большой каравай. Я подошел к людям, они радовались и улыбались. Вперед вышел старик, махнул рукой сверху вниз и с улыбкой крикнул: «Три-четыре!» Люди радостно в унисон прокричали: «С возвращением, Максим Игоревич!» Они начали смеяться, кто-то бросал венки из цветов вверх, кто-то уже открывал шампанское. Знойный день начал плясать, произошло какое-то извержение счастья. Девочку с караваем подтолкнули ко мне, она все время оборачивалась на маму и стеснялось подойти. Уже около меня она виновато пискнула: «С вовр… С возвращением!». Я не улыбался, взглянул вверх на усадьбу. «Добро пожаловать», — прошептала она.

Не успел я откусить от каравая, как ко мне резко подбежал тот старик. Он зачем-то поклонился мне и промолвил, постоянно опуская голову: «Вы их извините, Максим Игоревич, давно такого счастья не прибывало». Он повернулся и начал отпугивать от меня людей, очищая мне путь к усадьбе и приговаривая: «Ну, полно, полно, хватит. Хозяин только с дороги. Мы шли дальше вверх, люди махали мне и здоровались со мной. За спиной к нам пристроилась какая-то семья. Девочка шла рядом с мамой, а за ними следовали отец с дедушкой. Казалось, они единственные не разделяют общего ликования. По дороге старик представился мне Федором, сказал, что он занимается хозяйственными делами, и чуть что мне надо – сразу звать его. По дороге он то и дело махал руками и приговаривал: «Вот тут Денисовы живут, они травы в город возят, а тут, – показывал он на другой дом – Хмельновы, они семена разводят».

Мы подошли к воротам усадьбы, и он изящно указал рукой на строение. «А тут живете вы – Исаков Максим Игоревич, – потом он добавил, даже не посмотрев на семью за мной — ну, и Кондратьевы, они за домом следят». «И хотят продолжить следить», — уверенно добавил мужчина, пристроившийся за мной. Я обернулся к нему и удивился, что такая уверенность в голосе никак не соотносится с его смешными черными усиками.

Я открыл ворота одной рукой, мне даже не нужно было прилагать усилия, они сами пригласили меня внутрь. Усадьба непокорно стояла передо мной. Так и будешь молчать? В ответ опять тишина.

Я ворую кисточку у папы и бегу от него. За спиной слышу «Проказник!» и смех мамы. Капли серой краски летят с кисточки на мою одежду, попадают на волосы. Я оббегаю калитку и приседаю, слушаю шаги, никто ли не побежал за мной. С радостью мчусь к забору и рисую на нем рожицу, краски не хватает на нос и рот. Из калитки выходят мама с папой. Мама облокачивается на него и начинает смеяться ему в плечо. Глаза папы широко раскрыты, он в ступоре просит меня быстро отдать кисточку и бежать за черной краской. Я танцую с кисточкой в руках и игриво напеваю: «Я великий художник, я великий художник». Подходит бабушка и резко бьет меня по голове. Мама подлетает ко мне, начинает кричать на нее. От бабушки исходит язвительное: «Следи за своим щенком!» «Ты! — поворачивается она к отцу. — Неси черную краску».

Я стою у дверей. На террасе вижу мольберт с каким-то рисунком лугов вокруг, у входа лежит одинокая детская кукла. Федор подлетает ко мне и достает охапку ключей. Передает ее мне: «Мы вообще здесь не запираем двери, но тут ключи не только от входных, комнаты тоже на замках». Я отпираю дверь...

На кухне уже стоит какая-то женщина, улыбается мне. Начинает быстро сервировать стол, на ужин у нас борщ, фирменный чай, картошка с котлетами. Мы едим, в голове мысль, что все равно не как у мамы. В конце ужина Федор отводит меня в сторону:
— Сегодня спите в любой свободной комнате, завтра скажите, что вам нужно, все быстро организуем.
— Что насчет жильцов?
Он улыбнулся мне, будто мы закадычные друзья, и произнес:
— Не волнуйтесь, их время пребывания с нами скоро подойдет к концу.

После этой фразы Федор быстро вышел, оставив меня наедине с самозванцами.

На кухне повисла неловкая для них тишина. «Ну что, давайте знакомиться?» — первым начал говорить отец со смешными усами, он достал бутылку водки. Жена неодобрительно на него посмотрела и сказала дочери: «Лер, иди к себе». После минутного спора девочка зло потопала в мою комнату. «Меня Вадим зовут, это моя жена — Валерия, — он начинал разливать водку по рюмкам и усмехнулся. — Дочка тоже Лера». Я присел за стол, старик смотрел на меня потерянным взглядом.
— Это мой папа, Дмитрий, он уже глуховат.
Дмитрий продолжил сидеть и смотреть сквозь меня.
— Очень приятно, Максим, — Вадим протянул мне руку, я не ответил тем же.
Ему стало неловко, и он пододвинул ко мне рюмку. — Ну и порядки тут у вас, Максим, на дворе 21 век, а встречают реально как барина, город сюда не дошел еще.

Вадим выпил первую рюмку и дернул своего отца, показывая на уже на его рюмку, жена закатила глаза.
— Мы тут уже 5 лет живем, пока не готовы уехать, но сейчас как продам пару картин.
— Ну, конечно, продашь, – съязвила его жена.
— Лер, не начинай, – он повернулся к ней. — Продам-продам, тут ваш чай с вдохновением такие чудеса творит.

Я начал расспрашивать их, откуда они и как сюда попали. Вадим говорил, что посвятил всю жизнь творчеству, с детства учился на художника, потом работал дизайнером, но в итоге решил целиком и полностью уйти в живопись. Он рассказывал, как у него хорошо получалось рисовать, хотя жена в эти моменты иронично намекала на обратное. Потом Вадим загорелся идеей собственной студии, вложил туда кучу денег, но конкуренты, по его словам, убили его дело. Они с семьей остались в долгах и без квартиры, в тот момент на них вышел мой юрист. Вадим похвалил меня за выбор персонала и сказал, что мой работник произвел на них хорошее впечатление, постоянно носил конфеты их дочке. Юрист сказал, что меня очень вдохновили его картины, и что мне тяжко смотреть как такой талант умирает под напором сложившихся обстоятельств. Мой юрист передал им мое предложение: они все вместе будут жить в моем поместье бесплатно, их обеспечат всем необходимым, взамен от них требуется только следить за домом. Его даже поддержали, когда он спросил про своего отца. Юрист сказал, что так будет даже лучше. Потом он час распинался, как много работы по дому они делают с женой, рассказывал, где и как он красит дом и шпаклюет стены, даже захотел вести меня к свежей дырке, которую он заделал. Изрядно напившись, под неодобрительные возгласы жены он начал таскать на кухню свои картины, уверяя меня в том, что они будут стоить целое состояние. Потом он настойчиво пытаться спросить про мои шрамы и смеялся как умалишенный над своими шутками. В конце концов, жена унесла это тело в мою спальню, а потом уложила и дедушку.

«Вот так мы и живем», – зашла она ко мне одна. «Вижу, Максим ты понимаешь, что ничего путного из его картин не выйдет», — она сказала это со смирением. «Я вообще не понимаю, что ты в них там увидел, но спасибо тебе. Прошу дай нам еще времени. Я постараюсь убедить его, это пройдет».. Она так и не дождалась от меня ответа. В доме наступила та самая тишина, изредка прерываемая храпом людей. Я смотрел на ночь за окном, поселок и меня разделял невысокий черный забор. Я взглянул на уставшую женщину и спросил: «Фонарик тут есть, мощный?»
— Да, вроде где-то видела.
— Принеси его, пожалуйста, и пару кисточек с палитрой.

Валерия удивилась моей просьбе, но уже через несколько минут у меня был фонарь с красками. Я пожелал ей спокойной ночи и обошел забор. Усадьба выжидающе смотрела на меня. Я поставил фонарь, чтоб его свет падал четко на забор, тень от моего плеча накрыла особняк. А я ведь тоже великий художник. Прикоснувшись к забору, по спине прошли мурашки. На лице появилась улыбка. Я начал с горизонта, как меня когда-то учили. На горизонт смотрит солнышко, желтого нет, будет белым. Лучики от него падают на зеленую траву. С крыши усадьбы упал маленький камешек. Я рисую деревья. Появляется ощущение, что кто-то смотрит за мной из окон второго этажа. Пусть смотрит, я тут хозяин, и я тут художник. На деревьях мое тело начинает подрагивать, руки горят изнутри. Я отхожу посмотреть на свое произведение – вышло очень плохо. На лице расплывается улыбка – великолепно. Я посмотрел на рисунок, за ним усадьба, на ней тень образовала силуэт. Справа от этого силуэта тень от моего плеча. Я перестал дышать, сердце остановилось. За спиной нежный женский голос игриво промурлыкал: «Задатки великого художника, Максим». Я чувствую спиной ее улыбку, не в силах повернуться.
— Наконец-то приехал домой.
Если я повернусь, то умру. По кисточке начинает течь моя кровь.
— Евдокия сказала, что твоя кровь еще слабее, чем у твоего отца.
За спиной раздался ужасно прекрасный смех, в голове вспыхли те красные глаза, прожженные злостью.
— Она говорила, что тобой можно пренебречь, но что я вижу, ты здесь, а она уже не может дать тебе по голове.
То детское воспоминание наполнило меня яростью.  Эта ярость проникла в рот, разрывая оковы оцепенения.
— Ты говорила с бабушкой? Это вы заставили отца?
В ответ молчание, от ее хищного дыхания расходятся мурашки по спине.
— Кто ты такая? Ты эта усадьба?

Она подошла ко мне вплотную, я чувствую, как она вдыхает меня. Между нами нет расстояния, я хочу, чтоб она впилась в мою шею, я желаю отдать ей последнюю каплю крови. Она прошептала мне на ухо: «Я твоя жизнь, твоя любовь, твоя кровь». Я хочу поднести к ее ногам весь мир, всех людей, всю кровь этого мира. Тело мамы стекает со стены. «Нет! Я убью тебя. Я сожгу твою усадьбу и буду танцевать на твоем пепле», — она дотронулась до моей руки, размазала кровь по предплечью. Такие прекрасные нежные пальцы.

Я сжал кисточку острым концом, развернулся и повел эту пику к ее шее. Кровь с моей руки разлетелась во все стороны. Передо мной поселок, и мне кажется, что эти капли подобно дождю попадут на каждый дом, заглянут в каждый дворик. Силы уходят, и я падаю на спину. Она подходит ко мне, ее глаза горят ярче, чем звезды на небе. Ложится рядом со мной и поворачивает мою голову в свою сторону. Я вижу линии ее лица, такие ровные и прекрасные, капли моей крови играют в догонялки за право первыми упасть с ее щек. Я не могу отвести взгляд от ее красных глаз, вижу там жизнь и смерть, прошлое и будущее. «Здесь ты сожжешь только себя, Максим», — шепчет она и целует меня. Дрожь от губ расплывается по всему телу, импульс страсти подходит к сердцу, в нос бьет железный запах крови. Я растворяюсь в небытие.

Папа храпит в комнате напротив, из комнаты мамы доносится какой-то шорох. Я спрыгиваю с кровати и наступаю прямо на куклу, она мягкая, похожа на какую-то девочку. Я никогда не видел эту игрушку раньше, видимо, мама подшутила надо мной и подложила ее, пока я спал. С улыбкой я ищу то, что можно оставить у кровати мамы, в темноте сложно найти подходящую вещь, я решаю ответить ей этой же куклой. Уже представляю, как буду рассказывать маме, как эта игрушка ходит по ночам, как она будет удивляться и пугаться. Я тихо выхожу в коридор, комната мамы немного приоткрыта. В доме царит тишина, я стараюсь ее не нарушать, слиться с ней. Я без скрипа пытаюсь открыть мамину дверь.

«Все-таки вернулся», – суровый голос бабушки встречает меня у порога комнаты. Я волнуюсь, что папа может нас услышать. «Он уже никогда не проснется», – читает она мои мысли.
Бабушка сидит в темноте комнаты, я могу разобрать только силуэт старушки, ее взгляд обращен к окну.
— Я не могу понять, кто из вас заставил отца? — я сжал куклу в руках.
— Из нас? — ответила бабушка с интересом.
— Ты или она, с красными глазами?
Бабушка молчала. В маленьком мальчике зарождалась ненависть. Она била меня в детстве, она вложила папе нож, она упивалась моими криками.
— Ты все-таки видишь ее? — я знаю, что старушка чувствует мою злость.
— Отвечай! — ненависть с криком начинала вырываться из моего горла.
— У нас нет главных, наш род скован одной целью. — в ее руках заблестел серебряный нож.
— Конечно, мы берем что-то взамен за заботу об этой земле, но с другой стороны, искусный художник не должен прозябать в нищете, — она положила нож на столешницу. Я в который раз почувствовал склизкую влагу на моей руке.
— Кто такие «вы»? — я по шагу двигался к столешнице.
— Мы, Максим. Мы — Тищевы. Род художников, род новаторов, род этой земли.
Она все еще смотрела в окно, как будто специально повернувшись ко мне боком. Капли крови с руки отпрыгивали от пола.
— Я думала, твоя кровь еще слабее, чем у Игоря. Я действительно поверила, что это последний шанс возродить наш род.
Бабушка повернулась ко мне, я уже стоял у столешницы. Кукла в руке пропиталась кровью.
— Мне казалось, что она просто находит тебя забавным, хочет поиграть с тобой. Но теперь я понимаю, что она в тебе увидела, — бабушка посмотрела на мою руку, наверное, восхищаясь своей картиной из крови.
— Нравится? – я поднял руку повыше, хотел, чтобы она умерла с мыслью о той боли, которую причинила мне, чтобы мои шрамы были последним, что она увидит. Но рука была чиста, а шрамы еле заметны в темноте.
— Эти реки должны перекрывать целые поколения, — бабушка взяла кровавую куклу из моей руки, я не сопротивлялся.
— Видишь? Справа прошлое, слева будущее, настоящее посередине, — она поднесла куклу к окну, чтобы я лучше мог рассмотреть ее руки, из узоров до предплечий сочилась алая кровь. Только в свете луны я заметил, что в кукле угадывалась Лера, дочка художника, который вторгся в мой дом.
— Вы опять хотите все повторить? Вы опять хотите наполнить этот дом кровью? —  я взял нож со столешницы.
— Я искренне хочу понять, зачем, — она поставила куклу на подоконник и присела на колени, чтобы ее лицо было с моим на одном уровне с моим.
— Чтобы возродить наш род. Чтобы исполнить наш долг и наполнить эту землю жизнью.

На секунду я увидел в ней ту бабушку, которая с улыбкой рассказывала мне об этом доме, о нашей семье, о том, как она сидела на террасе, смотря вдаль, потом закрывала глаза, и с задумчивым лицом погружалась в воспоминания.
— Возможно, она подарит тебе счастливую жизнь, но для этого нужно доказать, что ты можешь творить.
Я поднес нож к ее горлу. Она не смеет так мной мной говорить!
— Мне не нужно никаких подарков. Я уже хозяин этого дома. Я хозяин этого сна!
Бабушка позволила себе улыбнуться, она не боится меня и просто смотрит в окно. Я повернулся к нему и увидел кладбище — вереницы крестов у деревьев. Она с каким-то спокойствием, даже умиротворением, посмотрела на них.

— Знаешь, Максим, а ведь я всегда любила лилии. Можешь положить пару цветочков на мою могилку?– она смотрит мне в глаза, в них отражается какой-то мальчик. Его лицо наполнено злостью, несвойственным величием, властью и силой.
— Я сожгу твою могилу!
Нож резко входит в ее шею
— Я сожгу этот дом!
Лезвие разрывает ее жилы.
— Я уничтожу этот поселок со всем твоим родом!
Ее кровь холодная
— Я спасу эту семью!
Еще немного и ее голова просто упадет с плеч.
— Я заставлю ее полюбить себя!
Ее тело падает передо мной, под ее подбородком какое-то месиво, труха из прожилок и капель крови. Неплохая картина.
_______________________________________________________________________________________________________

Часть 4

Добывали на земле, которая кормила и убивала. Кормила его предков, сбежавших от Наполеона, а убивала – индейцев, справедливо не желавших делиться с цивилизацией тем немногим, что они имели. Но когда белые пришельцы изгнали последних Флатхедов, началась долгая череда разборок в семье Уилсонов. Капулетти и Монтекки, могли бы брать уроки ненависти у его галльской родни, осевшей в этих горах.

Прошли годы. После рождения Генри остались две затухающие ветви, некогда многочисленного клана – отца и двоюродного дяди. Еще через сорок лет – только Генри и Мари, с небольшим потомством из двух мальчиков и двух девочек.

А три года назад жена и дети погибли…

Генри, запрокинув голову на подголовник, тяжело вздохнул. Провел рукой по лицу и посмотрел на лобовое стекло, покрытое тонкой водяной пленкой. Сколько боли и смертей скрывается под холодными камнями древних захоронений? Сколько горя и бед причинили индейцам его родственники, а потом и друг другу? Сколько несчастья он сам принес людям? Генри замер, глядя на медленно скользящую по стеклу каплю дождя. Правильно говорил отец: «Эта земля – проклятие их рода».

Все Уилсоны, которых Генри знал лично – погибли, не дожив до старости. Дядя – сорвался со скалы, выслеживая горного козла. Отца задрал раненный медведь. Семь лет назад сам Генри едва не утонул, провалившись под тонкий лёд реки Сан. Ему повезло – родники, ниже по течению, не давали воде замерзнуть и сильное течение, протащив без воздуха тридцать футов, выбросило потрясенного Генри в открытый омут. Он еле спасся, добираясь до зимовья в обледенелой одежде. Вот и не верь после этого в легенду про столетнее проклятие индейского шамана: «Все Уилсоны умрут не своей смертью на этой земле».

Мелкий дождь успел намочить лежащий в проеме окна локоть. Генри потянулся за еще одной сигаретой, но передумал. Он сжал зубы. В третью годовщину смерти семьи пора изменить правила. Хватит! Уилсоны уже рассчитались за всё сполна!

Генри стиснул пальцами, торчащий из личинки замка ключ зажигания и повернул его. Теплый двигатель, чихнув, ритмично загудел, отдаваясь вибрацией на руле. Дворники погнали струи воды на грязный капот. Уилсон несколько секунд задумчиво смотрел вперёд, затем включил передачу и, чертыхаясь, дотянулся до пачки Camel на пассажирском сиденье. Сунул в рот сигарету и не прикурив, нажал на газ.

На спуске с перевала Генри медленно миновал поворот, на котором машина Мари слетела с дороги и ещё через двадцать минут, не останавливаясь, проехал по улицам небольшого городка. Статус «город», для этого поселения звучало слишком громко – всего три десятка строений, разбросанных на склоне горы, вдоль шумящей реки Сан.

В прежние времена Санривер гордился гостиницей, тремя барами и парикмахерской, а теперь жил тенью воспоминаний своей столетней истории. Из перечисленного изобилия, к началу восьмидесятых, осталась только захудалая закусочная «Золотая дюжина», с бессменным владельцем, одноглазым стариком Вильямом. С одной стороны, её просторный, но уже обветшалый зал выглядел баром – пять столиков, стойка, с высокими креслами и бильярдный стол, с порванным сукном. С другой – магазином. Торговый прилавок с несколькими стеллажами, где вповалку лежали инструменты, мотки верёвок, брезентовые накидки, коробки с патронами и продукты с долгим сроком хранения.

Проехав последний дом, пикап свернул на гравийное шоссе до столицы округа Пондера, города Харт-Бьютта. Генри закурил и прибавил скорость – ближайшие два часа у него будет время подумать о своём решении…

…Жители Санривер недолюбливали мужчин из династии Уилсонов. Их Земля начиналась перед подъемом на перевал, в том месте, где вода промыла узкий каньон в скальном массиве. Осенью река Сан обнажала – вдоль гранитных стен – полосу гладких камней, по которым мог пройти человек. Для лошадей, а затем и машин, дорогу к хижине у Серебряного ручья, пришлось прорубать на склоне горы, над ущельем.

Вспыльчивый характер, острый язык, шумные разборки между собой за право единолично владеть огромными угодьями – не оставили в сердцах жителей долины жалости для Уилсонов, даже в трагические дни их старинного рода. Смерть жены и четверых детей Генри, поздней осенью 1981-го, потрясла округу, но к нему самому – как все считали, виновнику произошедшего – сочувствия так и не появилось. В этой истории он выглядел монстром, когда машина Мари скользя на мокрой дороге, слетела с перевала и кувыркаясь, упала в ущелье. Вода затопила кабину с лежащими в ней телами, и трехтонная махина чернела колесами среди гранитных глыб, омываемая холодным течением реки.

Никто так и не узнал, почему жена с детьми уехала поздним вечером из хижины у Серебряного ручья. Как говорили люди – очередной раз, после ссоры – Мари сбегала в их старый поселковый дом или к маме в Харт-Бьютт. За последние несколько лет, устав от ругани и тяжелого характера мужа, она не раз поступала подобным образом.

После похорон семьи Генри исчез. Он закрылся в хижине и перестал появляться в посёлке. Даже грунтовая дорога до его берлоги заросла весенней травой, но никто из жителей не решался проверить, жив или нет Генри Уилсон Последний. Наконец, шериф Скотт Браун из Харт-Бьютта, изредка появляющийся в Санривер, отправился в апреле к Серебряному ручью, скорее из любопытства, чем из-за заботы о попавшем в беду человеке.

Браун вернулся через два часа. Сидя за стойкой перед Вильямом, шериф рассуждал, что хоть он и не увидел отшельника, но, судя по тому, как пули тридцатого калибра ломали ветви над его машиной – можно предполагать, что Генри жив. Какие проблемы у него с головой – не совсем понятно, но, очевидно одно, – стрелок не хотел никого видеть.

Шериф говорил это нервно смеясь, но даже старый бармен единственным глазом заметил, как тряслась рука рассказчика. После второй рюмки Вильям убрал бутылку, твердо сказав, – Скотт, либо ты отдаешь ключи от машины и ночуешь у меня, либо перестаешь пить – мне не хотелось бы фигурировать в полицейском отчете виновником гибели человека при исполнении.

Опять поползли слухи о продаже Земли Уилсонов. Разговоры об этом всплывали и затухали всегда: и пять лет назад, и десять, и пятьдесят, а когда изгой Санривера остался один, – вновь стали темой сплетен округа Пондера.

Через шесть месяцев затворничества Генри заметили в Харт-Бьютте. Он покупал продукты и топливо. Уилсон сильно изменился: похудел, отрастил бороду и практически перестал общаться с людьми.  Приезжая в столицу, он каждый раз заходил в бар «Инди» и молча сидел с бокалом пива, уставившись в экран старого телевизора на стойке. Рядом с этим заведением его и поджидали люди, желающие приобрести Землю Уилсонов.

Во-первых, Флатхеды, чьи племена жили по всему востоку Монтаны. Старейшина индейцев – Керук Вагош – более полусотни лет пытался договориться вначале с отцом Генри, потом с самим Генри. Вождь рассказывал проникновенные истории о своём народе, потерявшем силу, после изгнания из долины реки Сан. Пугал древним проклятием, наложенным шаманом племени более ста лет назад. Говорил о необходимости вернуть людям право владеть горами и живностью, в которые переселились души их умерших предков.

Во-вторых, скользкие личности от Кевина Томаса, владельца шахты корпорации «Barrick Gold». Она располагались восточнее Земли Уилсонов, в соседней долине. Кевин давно жаждал разрабатывать золотоносную гору с двух сторон – это могло повысить эффективность добычи и сулило очень неплохой доход. Он пытался договориться с Генри, подсылая к нему своих людей и предлагал огромные деньги, чтобы заполучить территорию.

В-третьих, странный представитель Тома Харриса, главы округа Пондера. Внешность посредника не внушала доверия своим поведением, но он настойчиво рекомендовал принять условия некоего богатого и могущественного инвестора. Тот, якобы хотел сделать на Земле Уилсонов шикарный курорт для обеспеченных людей. Генри предполагал, что это сам глава округа Харрис, через подставных лиц, мечтал заполучить долину реки Сан и заняться добычей золота, став конкурентом «Barrick Gold».

Всех просителей и отец, и сын Уилсоны посылали не один раз. Более того, год назад, Кевина Томаса, надутого индюка в дорогих туфлях – Генри отправил в нокдаун, дав великолепную затрещину. Тот в пылу их эмоционального общения, обозвал владельца Земли «Галльским петухом». Генри, поминая предков недобрым словом, был согласен с этим утверждением, но разодетому пижону с побережья нельзя произносить таких слов при Уилсоне.

Генри не собирался продавать часть своей жизни. Ведь она – смысл его существования. Получишь чемодан денег, а потом – что? Куда с ними? Нет! У него есть свой угол на земле, где он – главный, и может оставаться один, вдали от людей. А деньги… денег ему хватало. Золото, которое он мыл на своих участках удовлетворяло все его потребности.

Однако августовским вечером 84-го, по прошествии почти трёх лет после смерти жены, произошла странная встреча, изменившая жизнь Генри.

Уилсон выехал из Харт-Бьютта поздно вечером. В столицу округа он наведывался раз в месяц – пополнить запасы. Генри задержался, покупая продукты и принадлежности для охоты. Потом – заливая десяток канистр бензином и, наконец, заехал в бар «Инди». Там и застрял надолго – прилип к черно-белому экрану, наблюдая финишный забег Карла Льюиса на Олимпиаде в Лос-Анджелесе. Даже, было, подумал заночевать в Харт-Бьютте, но всё же решил вернуться домой.

Словно что-то почувствовал.

До Санривера оставалось десяток миль. Пикап мчался сквозь дождь, за яркими лучами фар оставляя чёрную стену высоких деревьев. Генри отрешённо смотрел на дорогу, петляющую над рекой, и прибавил скорость перед небольшим подъемом. За ним гравийное шоссе делало резкий поворот, огибая скалу. Генри хорошо знал все опасные участки и привычно выехал широкой дугой на встречную полосу. В косых струях дождя, в мельтешении дворников и заляпанных грязью фар, он не сразу сообразил, что темный силуэт, неестественно вытянутый вдоль левой обочины – неподвижный человек. Уилсон судорожно нажал на тормоз и гружёная машина, пойдя в занос, тяжело остановилась, закрыв капотом странную фигуру. Генри, холодея от предчувствия, выскочил на залитый дождём грейдер и бросился к желтому пятну света.

В двух футах от левого колеса, распластавшись на мокрой щебёнке и вытянув вперед руки, ничком лежала молодая женщина. На испачканных землёй стройных ногах не оказалось обуви. Мокрое пальто синего цвета; колготки, порванные в нескольких местах, выглядели странно для этих мест.

Генри быстро опустился на колени:

– Что случилось? – Он увидел правильные черты незнакомого лица. Комочки земли на щеке, под каплями дождя, серыми струйками стекали по скуле на шею. Чуть выше лба волосы темнели бордовым цветом, в глазах застыли испуг и мольба.

– Что случилось? – Генри повторил вопрос, наклоняясь к лицу женщины, чувствуя мягкий аромат её волос, кожи и легкий запах крепкого алкоголя.

– Кажется…голова… – тихий голос дрожал, – …ударилась головой.

– Я проведу ладонью по спине, если почувствуешь боль – кивни. – Генри, легко надавил на затылок и повел ладонью по мокрой шерсти пальто, чувствуя под рукой овал шеи, острые лопатки, впадину позвоночника. Пальцы скользнули на мягкий изгиб ниже поясницы, и она медленно покачала головой. Генри аккуратно повернул незнакомку на спину. Правую сторону лица покрывала грязь. Кровь уже не сочилась, но макушка и лоб оставались в красных подтёках.

– Я отнесу тебя в машину, – Уилсона била крупная дрожь, но он был собран и сосредоточен.

Женщина кивнула. Генри обхватил рукой её шею, но тут же выругался и вскочил. Подбежав к пикапу, он распахнул пассажирскую дверь, откинул спинку сиденья и быстро переложил вещи вглубь салона. Вернулся назад. В свете фар лицо незнакомки казалось маской с глубокими тенями вокруг глазниц и острой гранью тонких губ. Генри опустился на одну ногу, обхватил руками маленькую фигуру за шею и колени, выдохнул и приподнял женщину.

– Всё нормально? – спросил он, беспокойно вглядываясь в глаза незнакомки.

Она кивнула. Генри поднялся. Осторожно донёс её до машины и, усадив на сиденье, расстегнул мокрое пальто.

– Надо снять, ты совсем замёрзла, – он помог ей освободиться от верхней одежды. Женщина осталась в длинном, чуть выше колен, облегающем вязанном платье. Уилсон дотянулся до сумки на заднем сиденье и вытащил чистую футболку, – протри лицо, сейчас достану канистру с водой и дам тебе виски.

Генри подал открытую фляжку, и женщина сделала большой глоток. Сжав губы, она зажмурилась, шумно выдохнула и выпила воду, которую Генри налил в кружку.

Сквозь монотонный шум дождя Уилсон услышал далёкое урчание автомобиля. Генри снял с себя куртку, укрыл свернувшуюся в клубок незнакомку и включил печку на максимум. Вышел на дорогу и остановился в свете фар своего пикапа.

Со стороны Санривера приближались две яркие, прыгающие точки. Уилсон сунул руку в карман и выругался – сигареты остались в куртке. Обернулся на свою машину – лобовое стекло чернело мокрой полосой. Дворники ритмично качались, словно призывая Генри вернуться в салон. Уилсон чувствовал, как напряжение отпускает – адреналиновая встряска прошла. Дождь успел промочить свитер, и холод начал сковывать спину. Он пожалел, что не сделал глоток из фляжки.

Через несколько минут рядом с Генри остановился знакомый грузовичок. За рулём сидел хозяин бара «Золотая Дюжина». Вильям, не выходя из машины, кивком поздоровался и, приоткрыв окно, высунул голову.

– Генри, ты не встречал на дороге женщину, Елену? – натужно спросил он. – Должна была приехать ко мне из Харт-Бьютта. Ждал её весь вечер, а когда разыгралась непогода – решил отправиться навстречу.

– Елену? – Генри удивлённо посмотрел в единственный глаз Вильяма. – Может и встретил, она не представилась. – Уилсон пошёл к своему пикапу и, махнув рукой старику, позвал того за собой…

Генри и Вильям не виделись более двух лет. Вдовец появился в «Золотой дюжине» через месяц после стрельбы над машиной Скотта. Все разговоры в баре смолкли, едва исхудавший и обросший Генри прошёл, не здороваясь, мимо столиков с несколькими завсегдатаями, и сел перед Вильямом за барную стойку. Одноглазый усмехнулся – когда-то на этом же стуле, нервно ёрзая, шериф рассказывал о поездке к Серебряному ручью. Уилсон выглядел угрюмым и отрешенным. Он попросил виски и несколько пачек патронов. Хоть охота весной и запрещена, но кого это могло беспокоить в Санривер? В зале повисла гнетущая тишина. Шаркающие шаги Вильяма к стеллажу с оружием и обратно усиливали тягостность момента. Генри медленно выпил стакан Jack Daniels, оставил деньги на стойке и взяв в каждую руку по две пачки Springfield .30-06, молча вышел из бара.

После этого случая Уилсон перестал появляться в Дюжине не желая терпеть досужие разговоры и косые взгляды за своей спиной. Как ни странно, но сам бармен не осуждал Генри за выходку с шерифом – частная собственность – это святое. Вильям не винил Уилсона в смерти семьи – в горах сложно застраховаться от несчастного случая. Пожалуй, хозяин Дюжины оставался одним из немногих в долине, кто относился к Генри без предубеждений.

…«Да, старина Вильям сильно сдал за прошедшие два года», – подумал Генри, глядя на давнего знакомого. Медленная походка и невнятная речь – превратили бармена в древнего старика. Уилсон открыл дверь. На сиденье спала женщина. Она лежала, поджав ноги, и даже не пошевелилась от постороннего звука и вспыхнувшего света. Влажные волосы прилипли к щеке. Насквозь пропитанное водой синее пальто бесформенным комком валялось на резиновом коврике.

– Генри… – едва вымолвил Вильям и тут же аккуратно закрыл дверцу, – что случилось, почему она мокрая? Где машина?

– Слушай, я чуть было не переехал твою Елену. Она лежала на обочине, – Генри неожиданно повернулся и быстро зашагал в сторону реки, туда, где обнаружил незнакомку. На самом краю уходящего в темноту откоса, он возбуждённо крикнул:

– Вильям, сдай назад до поворота и посвети сюда, – ткнул в черноту под ногами, – и вруби дальний.

Белый грузовик старика отъехал, медленно пятясь задним ходом. Косые струи дождя сверкали в лучах дрожащих фар. В какой-то момент Генри оказался освещен двумя парами желтых лучей. Его крупная фигура со склоненной головой застыла в ожидании, скользя взглядом за ползущими по крутому склону тенями деревьев. Снизу доносился монотонный рокот горной реки.

Яркая вспышка на секунду ослепила Уилсона – включился дальний свет – и он сразу увидел тёмный профиль блестевшей под дождём легковой машины. Это был Старый Chevrolet Chevelle чёрного цвета. Капот искривился, словно согнутые в коленях ноги пытались оттолкнуть автомобиль с разбитой решёткой радиатора от сосны.

Генри бросил взгляд на дорогу и увидел следы торможения, обрывающихся на обрыве. Еще раз посмотрел на искорёженный корпус. «Деревья у воды не дали бы машине упасть в реку, но гнать в такой дождь…», – пронеслось в голове.

Уилсон соскользнул вниз по мокрой траве. Вся одежда моментально пропиталась водой. Ноги в кроссовках обожгло холодом. Генри дернул за ручку пассажирской двери – закрыта. С трудом перебрался на другую сторону седана – дверь водителя оказалась распахнута. Внутри никого не было. Генри захлопнул створку и полез наверх, цепляясь руками за набухшую от влаги землю.

– Что там? – Бармен тяжело сипел, наблюдая за действиями Уилсона.

– Крупно повезло, что дорога сбросила её в этом месте – деревья на склоне остановили Chevrolet. Не знаю сколько у неё алкоголя в крови, но этого оказалось достаточно, чтобы отключить мозг и в глухом повороте давить на газ. Тем более, когда не знаешь дорогу, тем более в дождь. Очень странное поведение... – Генри быстро повернулся к бармену, – Откуда она здесь, вы знакомы?

– Да, она ехала к нам, в Санривер. У жены артрит. Да и я едва управляюсь в баре. Ты-то, давненько не заходил и не видел меня за работой, – Вильям посмотрел на Генри с осуждением. – Неделю назад договорился с Еленой в Харт-Бьютте, что она поможет нам на кухне. – Старик говорил с трудом, делая паузы после каждой фразы. Его голова мелко тряслась.

Генри изумлённо посмотрел на хозяина «Золотой Дюжины»:

– Ты хочешь сказать, что эта красотка в чулках решила пожить в нашей дыре, работая за стойкой?

Вильям, хрипя закашлялся:

– Говорили, что у неё какие-то проблемы на западном побережье, и она решила забраться подальше в горы, – он опять зашёлся в кашле. – А мне без разницы, что у неё случилось. Давно искал работницу, Елена согласилась. Что я точно знаю – готовит она замечательно. Правда, есть ещё одна беда, – Вильям повернулся к Генри и прочистив горло продолжил, – у моей старухи поднялась температура, и она второй день лежит не вставая. Пожалуйста, увези Елену к Миллерам, я договорился с Энн, что помощница пока поживет у них.

Генри задумчиво покачал головой:

– Ладно, завтра разберемся, с чем у неё проблемы, – он посмотрел на собеседника, размышляя. – Пусть переночует у меня в Санривер. Миллеры живут рядом, лучше попроси Энн зайти и помочь Елене с раной. И поговори с её Томом, чтобы он завтра вытащил этот металлолом.

Генри увез Елену в свой дом. Последние два года он в нём не жил, изредка останавливаясь на одну или две ночи, если сильный снегопад перекрывал дорогу на перевале.

Подъехав к крыльцу Уилсон, не заглушив двигатель, осторожно потрогал плечо спящей женщины. Она вздрогнула, просыпаясь, и повернула к нему голову.

– Елена, приехали, – голос Генри неожиданно охрип. Он чувствовал ритмичные удары своего сердца.

Незнакомка смотрела на него странным взглядом. В отблесках света фар и мелькающих дворников Генри не мог увидеть глубину её тёмных глаз. В какой-то момент ему показалось, что лицо красивой женщины скрывает мягкая маска. «Маска мима, такая же была на дороге…», – мысли Генри плясали, не давая ему сосредоточиться. Его окутал забытый запах женщины, её влажных волос, одежды; тонкий аромат неизвестных духов…

– Хорошо, – Елена улыбнулась уголками губ, – Спасибо, что спас меня…

– Генри. Генри Уилсон, – его голос вдруг сорвался. Биение сердца ускорилось. – У Вильяма заболела жена, и он хотел временно поселить тебя у знакомых. Это мой дом. Он пустует. У меня есть хижина в горах. Оставайся тут, а завтра утром я доставлю тебя в «Дюжину».

Елена вновь улыбнулась:

– Уже знаешь, зачем я здесь?

– Да, встретился с одноглазым на дороге, – неожиданно Генри стало легко, по рукам пробежала волна приятного тепла. «Как непривычно хорошо. Мне хорошо…», – его мысли вновь запрыгали, но она перебила:

– А машина? У меня там вещи.

– Завтра мы достанем Chevelle, и ты получишь свои сумки, – Уилсон впервые улыбнулся, накрываемый странным головокружением.

Он зашёл в дом и затопил печь. Елена продолжала дремать в тёплом пикапе. Генри распахнул шкаф жены. Знакомый запах поплыл по комнате. Вещи Мари аккуратно лежали на полках и висели на деревянных вешалках. «Как и тогда…», – Генри на секунду пронзила тянущая боль воспоминаний. Отгоняя наваждение, он быстро закрыл дверцы.

Через двадцать минут мужчина вернулся к машине. Дождь закончился. В воздухе висела ночная сырость, но от волнения во рту пересохло:

– Придётся опять тебя нести – ты где-то потеряла свою обувь, – его сердце вновь быстро забилось, левая ладонь дрожала, и он сжал её в кулак.

– Давай, – она улыбнулась, подавшись к нему всем телом.

Генри осторожно поднялся по ступеням крыльца, держа женщину на руках. Сегодня он уже нёс её, но на дороге во время дождя Уилсона сковало тревожное беспокойство. Теперь она обхватила его руками, прижимая свою голову к мокрому свитеру на широкой груди. Елена, не мигая смотрела в глаза своего спасителя и Генри захлестнула теплая волна сладкого трепета. Он чувствовал жар её ладоней на шее и запах... Запах женщины… Голова кружилась. Генри захотел прижать красивое лицо к своим губам и…

Переборов наваждение, он быстро прошёл в дом. Посадил Елену в кресло перед печью и указав на спальню сказал:

– Там кровать. Шкаф с вещами моей погибшей жены, – повернулся и кивнул на огонь за чугунной дверкой. – Вода греется в баке, холодная – в кране. Остальное в душевой. Сейчас придёт Энн, соседка, и поможет тебе с раной.

Усилием воли Генри заставил себя уйти. Закрывая дверь, посмотрел на маленькую фигурку, утонувшую в широком кресле. Неожиданно покраснев, Уилсон добавил:

– Утром, часов в десять, отвезу тебя к одноглазому.

Уже сидя в машине и положив ладони на руль, Генри заметил, как дрожат его руки. Напрягая мышцы, он сжал обод, словно хотел притянуть его к себе.

Уилсон не отправился к Серебряному ручью. Выехав из посёлка в сторону перевала, он свернул к шумной реке и остановился. Скинул с заднего сиденья вещи, пристроился на нём, с трудом вытянув ноги, и погрузился в беспокойный сон.

Генри проснулся рано и долго лежал, глядя через покрытое грязью боковое стекло на тяжёлые от ночного дождя ели, устремлённые зелёными пиками в небо. Белые облака причудливыми фигурами наползали друг на друга, уплывая в сторону перевала.

Солнце, вышедшее из-за хребта, согрело машину. Генри выбрался на тяжёлую от росы траву, разделся и бросился в прибрежную заводь, громко вскрикивая и фыркая, подбадривая себя. Потом переоделся в чистую одежду и поехал в Санривер.

Он не мог ждать десяти часов. Ему хотелось вновь увидеть спасённую незнакомку. В груди тревожно замирало, при воспоминании вчерашних ощущений, её запаха, взгляда… Генри страшился, что ночная магия испарится с утренним солнцем, как пар, клубящийся полосой тумана вдоль реки.

Уилсон подъехал к знакомому крыльцу. Дом выглядел, как обычно, в последние два года – тихим и нежилым. Если бы не серые следы кроссовок на трёх широких ступенях веранды, он бы решил, что всё произошедшее – ему приснилось. Уилсон смотрел на вход, представляя, как он нёс молодую женщину, обнимающую его шею. Как осторожно развернул Елену у порога, чтобы случайно не удариться о косяк…

Дверь неожиданно распахнулась. В обрамлённом широким наличником проёме стояла вчерашняя незнакомка. Словно ожившая картина предстала перед Генри. У него перехватило дыхание – Елена выглядела прекрасно. Любимый халат Мари, зелёного цвета, оказался ей чуть велик, но мягко облегал стройную фигуру. Фетровые домашние сапожки подчёркивали точёные щиколотки. Елена успела помыть голову, и копна светлых волос горела золотом в ранних лучах солнца. В руке женщина держала белую кружку, с клубящимися струйками пара над тонким ободком. Елена улыбалась и, загадочно глядя на Генри, невозмутимо сказала:

– Так и думала, что приедешь раньше, заходи – завтрак на столе. Хорошо, что Энн вечером принесла продукты.

После странной встречи на дороге прошло четыре месяца…

- Та, что таскалась вчера с Марковой женой.

- Возвращайся в пекарню.

- Ты пообещал её другому? – не двинулся Андрей.

- Вернись в пекарню. Я тебя вызову! – потерял самообладание Всеволод Исаакович и закричал на повара.

Андрей нехотя встал и поплёлся к выходу.

Всеволод Исаакович начал считать, делая медленные протяжные вдохи и выдохи. Давление опять подскочило, появился шум в ушах и предательская слабость. Собрать всех сыновей за одним забором было не самой лучшей идеей. «Пять Всеволодовичей могут вызвать подозрение, и это ещё Паша, рождённый в браке, не знает о существовании братьев!» — думал Всеволод Исаакович, просматривая записи вчерашнего дня. Дочерями он не интересовался. Не видел смысла. Те со временем меняли фамилию и теряли связь с кланом. Это слово нравилось Всеволоду Исааковичу. «Клан Быстревских» звучало энергично. Он и посёлок хотел назвать своим именем, но понимал – ещё не время.

Тридцать лет Всеволод шёл к цели: искал подходящих девушек, знакомился, много обещал и поддерживал до рождения отпрыска. Если рождался здоровый мальчик, то заключал договор: он помогает материально, а матери в одиночку растят сыновей. Больные в расчёт не шли и забывались в день своего рождения или позже, как проявлялась болезнь. За девочек давал откупные и вычёркивал из своей жизни.

Через восемнадцать лет дочери стали проблемой. Фраза из очередной мелодрамы, которые так любит жена, натолкнула его на нехорошую мысль. Инцест. Всеволод Исаакович боялся уродства и вырождения, поэтому тщательно отбирал жён для своих сыновей. Ненавязчиво вмешивался в жизни последних, вытягивая подноготную потенциальных невесток. Проверка требовала времени и сказок, для незадачливых детей, незнающих кто же их отец.

С Павлом, самым старшим, Марком, Петром и Матвеем проблем не возникло. Они уже женаты. Остался Андрей – последний из признанных. Теперь же предстоял разговор с Марком, притащившим в святая святых какую-то шаболду.

***

Андрей раскидывал по формам тесто и пыхтел от негодования. Ему, мужику в самом расцвете сил, надо ждать, пока начальство одобрит жену. Хорошо, что в посёлке был выход в «Парную», — так завсегдатаи прозвали мужской клуб. Надо же где-то скидывать личины приличия.

Больше всего Андрея злила то, что вход в «Парную» находился аккурат напротив зала бракосочетаний. Он бы с удовольствием выбрал другую дверь. Женатым полагалось больше прав. Только они могли войти в совет посёлка. Им снижали плату, а отцам вовсе прощали долг вхождения в элиту. Весь механизм он не знал. Смог наскрести нужную сумму. Оказалось, мать откладывала на квартиру и потребовала и ей купить домик, предложив себя в качестве няньки. Это для женщин всё было бесплатно. Мужчина покупал право проживания, и то только после многочисленных собеседований. Их приняли.

Посёлок хорош для помешанных на безопасности мамаш и несмышлёных малышей, для одиноких женщин, посвятивших себя ребёнку. Мать ежедневно восхищалась новым домом.

Андрею было скучно. Немного спасал интернет, проведённый от главного здания, и «Парная». Позавчера он с нетерпением ждал конца рабочего дня. В «Парной» была тренажёрка, баня, а за ней длинный прохладный тоннель, на конце которого встречали милейшие создания, доступные во всех отношениях.

Андрею нравилась Марго. Она чем-то напоминала мать и носила такое же имя. Он готов был жениться и свалить в большой мир, но Всеволод Исаакович провёл разъяснительную беседу: «Зачем тебе жениться на шлюхе? Она и так доступна. Подумай о детях и уважении. Даже если я соглашусь: кровь, любовь и всё такое, как на вас будут смотреть другие? Никто не крикнет ей вслед оскорбительных слов, но будь уверен, твой сын станет изгоем, а к дочери с рождения приклеится ярлык. Я подберу тебе пару. Будешь достопочтенным здесь и каким захочешь там. Решишь уйти, пожалуйста! Напомню, что взнос не возвращается, а с голым задом ты точно никому не нужен, особенно Марго. И что ты скажешь маме?».

Последний аргумент стал решающим. Андрей и раньше знал, что «благотворительный взнос» становится собственностью посёлка, но надеялся выкружить свои кровные, привлечь общественность, обвинить главного старикана в создании секты. Не вышло. Тем же вечером мать рассказала Андрею душещипательную историю о собственных лишениях и чёрной неблагодарности.

Последний гвоздь забил адвокат Ильяс Нуркенович. Он позвал Андрея за свой столик в «Парной» и, согнав с колен новенькую блондиночку, рассказал о возможных приключениях отказника, про озеро в центре и скользкие дорожки. Сошлись на том, Андрей хорошо делает свою работу и Марго будет только его. Такой расклад устраивал и Марго. Она искренне рассмеялась, услышав предложение послать всё к чертям и ответила: «Нет».

Андрей ничего не мог предложить ей на воле, именно так он стал называть мир за высоким забором, а менять свою довольно комфортную жизнь на неизвестное существование Марго не хотела.

Это было позавчера. Вчера же привычную жизнь Андрея разбила сумасбродная гостья. Именно такую жену хотел Андрей, именно о такой нагловатой девчонке мечтал. Впервые он не пошёл в «Парную», впервые посматривал камеры магазина, поставленные для учёта товара. Всеволод Исаакович хотел знать предпочтения покупателей и заставлял Андрея фиксировать кто именно и сколько взял, но Андрею было лень смотреть.

Андрей раз за разом крутил видео, затем распечатал наиболее удачный ракурс гостьи и повесил у себя над кроватью. Утром он еле дождался начала работы старикана, теперь же надо давить на обещание.

- За мужем! Перееду к избраннику и буду отчаянной домохозяйкой. Всегда хотелось жить как девушки из американских сериалов.

Ляля рассмеялась и резко замолчала. Из коляски послышалось ёрзанье. Лиза принялась качать малыша. Если сынишка проснётся, придётся возвращаться домой.

Девушки неспешно прогулялись к булочной из дверей которой к ним навстречу вышел парень в колпаке и уставился на Лялю.

- Здравствуйте, мы к вам за булочками, — выгнула она спину и наигранно покрутила плечами.

- Добро пожаловать, — просипел повар, пряча взгляд, и придержал двери.

Лиза оставила коляску около входа и пошла вдоль вкусно пахнущей витрины. Запахи ванили и корицы были божественны. Выбирая между витыми косичками и воздушным безе, она краем глаза наблюдала за подругой. Та же шла за поваром и несла какую-то чушь, засыпая раскрасневшегося мужчину вопросам.

- Хлеб у вас свежий? – пристально смотрела Ляля на раскрасневшегося парня в колпаке, в то время как он пялился в открытый ворот платья.

- Очень, — облизал пересохшие губы повар.

- А батон?

- И батон.

- Есть батон без глютена? – томно произнесла Ляля.

- Нет, — поднял глаза повар. – Вы больны?

- Сам вы больной, – насупилась Ляля и, дёрнув плечиком, обернулась в поисках Лизы.

- Я про лечебное питание, — тихо произнёс повар, но Ляля его не слушала.

Лиза сложила в бумажный пакет выбранную выпечку и опять замешкалась, собираясь идти к несуществующей кассе. Затем совладала с собой и направилась к коляске.

- Действительно, странный, — хмыкнула Ляля, едва выйдя из магазина. - Вы больны? – передразнила она повара и повернувшись показа язык. – Пошли отсюда.

- Домой? – спросила Лиза.

- Вот ещё, исследовать территорию. Должны же здесь быть другие мужчины.

- Я не знаю куда идти. Там больница, сад, школа, администрация. Из всех развлечений парк и повар.

- И всё? – недоверчиво посмотрела она на Лизу. – Бутики, салоны красоты, спортзалы? Бассейн, в конце концов.

- Я не знаю, — пожала плечами Лиза

- Ладно, пошли домой, перекусим и разберёмся. Дай мне вон тот рогалик. Господи, как пахнет-то!

Вернувшись домой Лиза покормила сына и. расположившись на белоснежном ковре в гостиной, наблюдала, как копошится среди погремушек сынишка. Вначале она была против белого: маркий и непрактичный. Марик успокоил жену: «Увезу в химчистку, делов-то. Нравится – бери».

Ляля, принеся с кухни огромную кружку кофе и коробку безе.

- Так, подруга, повтори расклад. Из магазинов только жопонаедальня, остальное под заказ. Интернета нет, на маркетплейсах не посидишь. Развлекайся с каталогами и смотри киношки через?

- Я так закрутилась, что не задавалась этим вопросом.

- Раз телевизор у вас есть, значит, он для чего-то нужен, — указала Ляля на большой чёрный экран.

- Надо у Марика спросить, — пожала плечами Лиза.

- Надо у Марика спросить, — передразнила Ляля подругу. – Руки у тебя есть, на кнопки нажимать умеешь.

Ляля включила телевизор и защёлкала по каналам. На экране замелькали мультфильмы, мелодрамы, боевики.

- Не одного федерального или новостного канала, — захлопала ресницами Ляля. – О, местные новости. Что же здесь происходит?

Ляля схватила кружку кофе и принялась изображать диктора: "Гостья посёлка попыталась обольстить булочника, но тот оказался мудаком!».

Подруги засмеялись, а сынишка поворачивал голову и от одной к другой и тоже растёкся в улыбке.

- Падажди, — уставилась на экран Ляля. – Вот же реклама салона и телефон. Странно, всего четыре цифры.

- Это местная АТС.

- Звони, — приказала Ляля.

- Как же сын.

Ляля уже подняла трубку телефона и мило болтала с оператором.

- Сейчас приедут. Они ещё не успели оборудовать помещение, но готовы выехать на дом. Кайф. Даже идти никуда не придётся. Сейчас забабахаем киношку и отправимся в мир релакса.

Минут через пятнадцать в дверь позвонили. Две девушки в передниках держали в руках складные кушетки и чемоданчики с косметикой. Они разложили в гостиной свой скарб и натянуто улыбались, выслушивая извинения Лизы об отсутствии столика.

- Не волнуйтесь и пригласите няню, — прервала одна из девушек причитания Лизы.

- У меня нет няни, — промямлила Лиза.

- Отправили за покупками? – нахмурила брови девушка.

- Нет, отказалась от услуг.

- Вызовите другую, — ухмыльнулась девушка и тут же извинилась. – Вы знаете номер?

- Сейчас сделаем, — презрительно посмотрела на девушку Ляля и подняла трубку. Минут через пять прибежала няня – приветливая женщина около тридцати и поздоровавшись принялась заниматься малышом.

Лиза легла на кушетку и погрузилась в расслабляющие ароматы.

Вернувшись домой Марик удивлённо посмотрел на работающих массажисток, няню, весело переговаривающихся подружек и облегчённо выдохнул. Лиза привыкала к новой жизни, значит, проблем, которых он так боялся, удастся избежать.

На Чикаго упала ночь. Фонари высветили желтеющие вывески, а окна домов потухли, превратившись в зеркальные подобия улиц. Небо закоптили серые облака, за которыми не проглядывали звезды. О том, что с неделю назад город накрыл страшный теракт, унесший сотни жизней, уже не напоминало ничего.

Андре прислонился к арке у входа в Этернити-плаза. Бежевый пиджак обтерся о бурый мрамор. Пошарив в кармане, Андре достал пачку Капитан Блэк, вытащил одну сигарету и закурил, выпустив дым через нос.

— Здесь нельзя курить.

Ветта зябко поежилась, обхватив себя за плечи. Похолодало, а ее вечернее платье совсем не грело. Заметив жест, Том услужливо предложил пиджак.

— Нет.

От упрямо поднятой ладони пахнуло холодным белым светом. Настаивать Том не стал и застегнул пуговицы. Ткань прилегала плотно к телу, табельное оружие он не взял. Даже если на встрече что-то пошло бы не по плану, против целого сборища дану оно было слабой подмогой. С другой стороны, его наличие слишком бы привлекало внимание.

— Что дальше?

Лакей подкатил серебристый Мустанг к крыльцу. Андре еще раз глубоко затянулся и щелчком пальцев кинул сигарету в урну.

— Они тебя увидели. Ты их заинтересовал. Жди, пока свяжутся.

— Зачем им это?

— Выгоду можно извлечь из всего. Особенно в такие времена.

Черные кудри колыхнулись в такт размеренному движению, когда Андре шагнул вниз. Ветта нехотя и немного медлительно двинулась за ним. Андре предложил довезти их до отеля, и это было немного быстрее такси.

— Едешь?

Том отрицательно мотнул головой. В опустившейся на город тьме он видел нечто особенное, с чем хотел остаться наедине. Он ощущал это спинным мозгом: сегодня ему нужно пройтись по улицам одному.

— Позвоню, когда будут новости.

Они все еще не знали многих нюансов, расследование шло полным ходом. Новая информация поступала каждый день, только вот полезного в ней было настолько мало, что дело это ровным счетом не двигало.

Мустанг отъехал. Лакей весело взбежал по ступенькам ко входу. Том словил образ его белой рубашки в матовом стекле двери и шагнул к оранжевым фонарям, под которыми изредка проходили припозднившиеся прохожие. Ночью Чикаго не спал.

Машина на встречке промчалась с включенными фарами дальнего света. Том машинально закрыл ладонью глаза и потом еще пару секунд простоял, привыкая к окружению вновь. Его глаза всегда были чувствительны, но вместе с тем, как пробуждалась сила, это только усугублялось. Теперь с солнцезащитными очками он почти не расставался.

Мужчина в спортивном костюме пробежал мимо трусцой. К ботинку ветром прибило пластиковую бутылку из-под газировки. К заколоченной витрине бакалейной лавки принесло бумажный мусор. После теракта горожане протестовали, требовали от властей экстренных мер, чтобы наказать виновных. А правительство не могло ни на кого четко указать пальцем. Толпа хотела правосудия, так что собиралась на шествие почти каждый вечер, оставляя после себя порванные плакаты и объедки. Однако уже к утру службы все расчищали, стирая вместе с мусором память и о самом шествии.

В кармане пиликнул мобильник. Сообщение от Бриды: “Можешь оставить карту, тебя оценили”. Том быстро набрал ответ: “Спасибо”. Экран мигнул и погас.

Узкая улица кончилась, влившись в тротуар у широкой трассы. Здесь машин было больше. Груженые фуры едва ворочали кузовами, болтыхались на вкрученных болтах прицепы. Гул моторов и шорох колес сразу расцветил Чикаго звуками вместе с запахами бензина и масла.

На светофоре Том свернул к аллее, по бокам которой тянулись ровные ряды деревьев. Здесь сразу стало тише. Он не знал, куда идет и зачем, но позволил ногам нести себя вперед.

— Да заткнись ты!

Грудной голос ворвался в уши вместе с отчетливым шлепком. В тени закутка трое парней разного вида грязности избивали четвертого. Тот валялся на асфальте и поджимал под себя ноги.

— По-помогите, — заикаясь, проблеяла жертва.

Том остановился, скорее с интересом склонив голову к плечу. От парней исходила злобная красная аура, в то время как у лежавшего она была бледно-фиолетовой и едва заметной.

Завидев Тома, парни повернулись к нему.

— Вали отсюда! Или ты что, тоже хочешь?

Один из них сжал кулак. Том усмехнулся. Ему вдруг захотелось, чтоб этот парень на него напал. Тогда бы он смог ударить его, защищаясь.

— Эй, забей, — ответил ему другой, уцепившись за куртку, — мы получили, что хотели.

Первый задумался ненадолго, а после со всей силы, показательно смотря на Тома, пнул жертву в живот. Лежавший скорчился от боли с всхлипом. Никуда не спеша, троица прошла мимо Тома, первый даже чуть не толкнул его плечом. Том глянул им вслед слегка разочарованно.

— Ты мог бы их убить.

Этот ровный голос, говоривший на одной ноте, он знал. Лорейн сидела на скамейке, вытянув ноги. Ее белые волосы частично прятались под кепкой, частично вырывались непослушным пучком над высоким воротом ветровки. Ноги в узких джинсах она вытянула, постукивая пятками кроссовок по асфальту. Том присел на скамью рядом с ней.

— Это правда была ты в зале?

— Ага.

Она зевнула. Побитый парень сдавленно вздохнул, охнул и попробовал подняться. У него это не получилось, и он рухнул обратно в пыль.

— Как ты сюда попала?

— Через дыру.

— Что?

Лорейн подняла указательный палец и начертила им кружок в воздухе. От нее не исходило никакого света или тьмы, или иного цвета. Она совсем не “фонила” в отличие от всех других, и это немного сбивало с толку.

— Дыр стало много. Кто-то рвет ткань между мирами. Ты еще не видел?

Перед мысленным взором возникла картинка: над головой Ветты поднимается радужное облако. Неясное и далекое, будто прорыв в пространстве. А с другой его стороны смотрит что-то, чему нет названия.

— Но откуда они?

— Это мне тоже интересно.

Побитый, наконец, смог встать. Покачиваясь, он обхватил себя за ребра и побрел к трассе. Он подволакивал правую ногу с противным шуршанием, которое резало бы по ушам, не находись недалеко трасса.

Том откинулся на спинку скамьи. Лорейн, наоборот, склонилась вперед, пристально рассматривая носы кроссовок. Она дергала ими как ребенок, играющий в песке.

— Так, чем хочешь заняться тут?

— Я только осматриваюсь. Но здесь неплохо. Не скучно.

— В Чикаго сейчас неспокойно, лучше бы тебе перебраться в другой штат.

— Не хочу.

— Почему?

Они одновременно посмотрели друг на друга. Под тенью кепки красные глаза Лорейн казались темно-бордовыми.

— Потому что ты здесь.

Этого ответа Том не ожидал. Ответить ему было совсем нечего. Положение спас вновь пиликнувший телефон. На этот раз звонок, зашифрованная линия. Разговор Ветта начала без предисловия.

— Саммерс, они узнали, кто произвел взрывчатку. Это русская контрабанда.

— Нашли посредника?

— Возможно! В порту до сих пор стоит контейнеровоз. Еду туда с группой перехвата, будем там через тридцать-сорок минут. Высылаю адрес. Конец связи.

— Понял, буду как только…

В динамике послышались протяжные гудки. Работа вновь набирала обороты, и Тому это нравилось. Он не любил подолгу оставаться на месте. От этого в голову начинали приходить лишние мысли.

— Ты уже обзавелась телефоном?

— Этой штукой? — Лорейн кивнула на мобильник. — Да.

— Дай свой номер.

Она пошарила в кармане, после выудила стандартный кирпич-смартфон. Перед включением Лорейн несколько раз провела фалангами по кайме, прежде чем отыскала кнопку. Когда экран вспыхнул, она просто передала Тому свой мобильник.

— Я оставлю свой номер в контактах и возьму твой.

Она с любопытством смотрела через его плечо все время, пока он разбирался с телефонной книжкой. Закончив, Том вернул смартфон и вызвал такси через приложение. Показало ожидание в две минуты.

— Мне пора.

Том двинулся обратно к шоссе, когда его нагнал оклик:

— Эй, Том с Земли!

Он оглянулся. Лорейн смотрела прямо на него, и в ее глазах расплескался свет фар.

— Помни, ты мне должен.

От этой фразы повеяло холодностью такой же, какая частенько исходила от Ветты. Том сначала кивнул, лишь после осознал, что сделал это. Не поняв сначала, о чем она, он решил, что она имеет в виду путь к Миру. Это размышление его успокоило.

Подкатило такси. Том впрыгнул на заднее сидение, прочел адрес, присланный Веттой, и назвал его водителю. Такси тронулось с места, оставив позади и Лорейн, и побитого парня, еле шедшего по тротуару.

Ночное шоссе затопил свет фонарей. Он прилипал к темным окнам верхних этажей и спорил с огнями круглосуточных магазинов и забегаловок. Том прислонился лбом к стеклу и уставился на свое нечеткое отражение, пытаясь переварить события прошедшего дня. Сначала дану, потом Лорейн, а в итоге он едет ночью в порт, чтобы проверить наверняка мертвый след…

Он улыбнулся. Тому нравилось быть занятым, он не хотел оставаться наедине с собой. Ведь так, в одиночестве смотря на себя в мутном стекле, он видел глаза, которые ненавидел больше всего на свете. Глаза, такие же зеленые, как у его отца.

Кит бестолково щелкал по каналам. Он слабо улавливал происходящее: вот, очередное шоу, где выбирают певца; а вот бессменная Опра рассуждает о проблемах гендерного неравенства. Кажется, повтор. Кит вяло глянул на часы: одиннадцать, а они крутят Опру. Как-то совсем не патриотично. Но хотя бы не очередные новости о теракте, которые успели порядком поднадоесть. Много людей умерло, но что поделать? Не забивать же одним этим всю вещательную сетку.

У Кита выдался выходной. С приезда на базу прошла неделя, он успел обвыкнуться и притерся к соседу. Джейсон оказался на редкость неразговорчивым парнем, но это было хорошо. Так он доставлял меньше проблем. Они в лучшем случае перекидывались парой фраз утром да за едой, и то Джейсон предпочитал есть в одиночестве. Кит же обедал с бывалыми.

— Ну что, как он? — однажды спросил бывалый, непринужденно вскрыв банку содовой.

Кит тогда жевал спагетти со свиным фаршем. На кухне их готовили отменно. Повар называл их на итальянский манер, как именно Кит так и не запомнил. Но спагетти стал брать чаще и с неудовольствием отметил, что прибавил два фунта. Работа оказалась малоподвижной, большую часть дня он просто сидел за мониторами.

— М?

Длинная макаронина свесилась изо рта. Кит хлюпнул ей, втянув обратно. Кетчуп брызнул на щеку. Пришлось утереться салфеткой.

— Шрамованный.

— А… Да нормально.

Кит отвел взгляд и с удвоенным усердием принялся за еду. Он сам не понял, как ему успела передаться привычка не говорить о соседе. Обычно бывалые избегали разговоров о нем. Привычная беседа состояла из обсуждения футбольной лиги или бейсбола. Иногда наседали на меню столовой. Про работу не говорили никогда.

— Ай, говорю тебе, будут с ним проблемы, — один из бывалых рассерженно хлопнул ладонью по столу. — Не могут не быть. Они всегда такие, сколько уже…

— Да заткнись ты, — через зубы проворчал другой и зыркнул в проход.

В столовую вошла группа исследователей и остановилась у подносов. Разговор моментально оборвался. Кит еще ни разу не пересекался с исследователями. Знал только, что они часто ходят на нижние уровни к заключенным. А что они там делают, не имел ни малейшего понятия. Пока его допустили только до присмотра за верхним уровнем, где заключенных не было.

“Да и зачем вообще в тюрьме исследователи?” Кит поморщился и залпом опрокинул содовую. В тот раз он отогнал эту мысль подальше и отправился на смену. Но сейчас, в свой первый выходной, щелкая пультом по каналам, Кит никак не мог избавиться от этого вопроса. Он прочно засел в его голове. Настолько, что когда Джейсон вошел в комнату, Кит заметил его не сразу:

— Что смотришь?

От неожиданности Кит вздрогнул и выронил пульт. Пластик глухо стукнул об пол, вызвав приступ смеха у Джейсона. Кит скоро нагнулся, подхватил пульт и покраснел. По телику показывали дурацкое шоу про выбор невест. Он наскоро переключил на первый спортивный канал, который попался.

— Да так, — неопределенно откликнулся Кит, — задумался.

— Ну-ну.

По спине пробежали мурашки. Кит не впервые заметил, что Джейсон любит играться с интонацией где надо и нет. Будто косил под какого-то европейского парня.

Чтобы как-то заполнить возникшую паузу и замять вопрос с просмотром шоу, Кит брякнул первое, что в голову пришло:

— Видел нижние уровни?

И только когда слова сорвались с губ, понял, что заикнулся о работе. А ведь им на инструктаже четко сказали не обсуждать дела даже с ребятами. Кит прикусил губу в надежде, что Джейсон просто проигнорирует его. На удивление, тот сел на кровать напротив и уставился на Кита. Его черные зрачки ввалились в белок как окурки.

— А ты?

Кит пожал плечами. Капитан сразу сказал, что молодняк пускают только на охрану верхних, где обитают работники базы. А нижние — они для заключенных.

— Не слышал, когда нас отправят туда?

Джейсон не мигал. Он пялился в одну точку куда-то на уровне лба Кита, словно пытался просверлить в нем дыру. Кит сглотнул и поспешил встать. Будто бы ему очень срочно нужно было покопаться в сумке. Зачем, он и сам не знал, но это позволило отвернуться от Джейсона, чтобы не видеть его. Странно, но так Кит чувствовал себя спокойнее.

— Не знаю.

— Другие не говорили?

Это напоминало сцену из плохого голливудского фильма про шпионов. Шпиона (Кита) поймали за неподобающим действием, и теперь он, как мог, пытался убедить проверяющего, что невиновен.

Кит зло сцепил зубы и обернулся. Он — здоровый парень, военный. С какой стати он боится своего сослуживца? Идиотизм.

— Сам спроси.

Фраза прозвучала глупо и по-детски. Кит вытащил из сумки Библию и вместе с ней под мышкой вышел из комнаты. Чуть не выбежал. Когда дверь захлопнулась, он согнулся будто после долгой пробежки, упершись ладонями в колени. Зачем он Библию прихватил? Да какого черта с ним вообще происходит?..

— А-ах.

Он потряс головой и поплелся в комнаты отдыха. Все лучше, чем сидеть с Джейсоном.

Тут было немноголюдно: пара человек залипала в приставку, еще двое играли в пинг-понг. Кит выбрал место в углу и плюхнулся на софу, подложив Библию к подлокотнику. Он служил больше четырех лет, но такой непонятный животный страх до этого испытывал только когда шальная пуля пролетела над ухом. Это раздражало и злило.

В соседнее кресло опустилась девушка в наглухо застегнутом комбинезоне. У нее была золотистая кожа, большие карие глаза и нос с горбинкой. Волосы стягивал небрежный пучок на затылке. На коленях она держала планшет и задумчиво что-то на нем листала, то и дело покусывая нижнюю губу.

— Нелегкий вечер?

Кит максимально дружелюбно улыбнулся. Девушка подняла затуманенный взгляд, будто не сразу поняла, что вопрос адресован ей, и протяжно кивнула:

— Пациент…

Она не договорила и опустила глаза. Кит слабо понимал, чем занимаются исследователи здесь. Потому подобную паузу воспринял так, что не следует больше об этом спрашивать. Явно ведь ничего хорошего.

— Давно здесь?

Она прервала неловкую паузу и погасила экран планшета. Кит с готовностью повернулся на софе, прижавшись к подлокотнику, чтобы оказаться к девушке ближе.

— Неделю. Меня зовут Кит. Кит Акерман.

— А, так ты из новеньких? Я Савитри Мирза.

Девушка протянула руку. Кит пожал ее, с удовольствием отметив и приятность гладкой кожи и то, что девушка немного повеселела.

— Рад знакомству. Я в охране здесь работаю.

— Да, я вижу.

Она выразительно глянула на плечи Кита, которые скорее подчеркивала, чем скрывала черная футболка. Кит усмехнулся и шутливо поиграл мышцами.

— Что сказать. Мы, военные, горячие парни.

Она улыбнулась и отложила планшет на сиденье.

— Хочешь выпить, горячий парень?

— А тут можно?

Кит удивленно поднял брови. Завтра ему на дежурство, так что пить было нельзя. Но и отказывать не хотелось.

— Есть безалкогольное пиво. Подожди минутку.

— Жду!

Девушка направилась в сторону кухни. Там был закуток с автоматами, и Кит даже видел разок большой железный чан, подозрительно напоминавший пивоваренную машину. Но подумал, что наверняка это не так. Видимо, ошибся.

Савитри вернулась через пару минут с двумя пластиковыми стаканами с пенящимся содержимым. Один стакан она протянула Киту, второй оставила себе.

— Сколько с меня?

— Угощаю в честь твоего прибытия.

Парни, игравшие в пинг-понг, ушли. Те, кто развлекался за приставкой, завистливо уставились в их сторону. Кит пригубил пиво и сморщил нос: гадость полная. Савитри рассмеялась, прикрыв рот кулаком.

— Лучше ничего нет.

—Я рад и этому.

Кит хлебнул еще, губы сами собой расползлись в улыбке. В армии женщины встречались нечасто, а на базе их, неожиданно, было достаточно. Примерно треть исследователей составляли женщины, а был еще и обслуживающий персонал.

— Так, как тебе работается?

Кит откинулся на спинку софы, угол Библии впился в бедро. Кит отодвинул книгу одним пальцем за спину и покрепче перехватил стакан.

— Тут интересно.

Она ответила легко и быстро, не задумавшись над ответом. Темная прядь выбилась из прически и упала на скулу. Савитри небрежно убрала ее за ухо.

— А тебе?

— Немного не хватает солнца, а так условия очень даже.

Подземная база не имела окон, из-за чего временами возникало ощущение, что их заперли в герметичной консервной банке.

“Банка” — так бывалые и называли базу Ф-152. Тут кругом был металл: стены — металлические, решетки — железные, дерево как класс отсутствовало. Иногда попадался пластик. Ковырнув краску на “деревянной” стойке, Кит обнаружил под ней жестяной остов. И так все кругом.

— Солнце, — Савитри мечтательно подняла глаза к обшитому пластинами потолку, — не видела его четыре месяца.

— Так долго? Думал, уж вас-то выпускают.

Она небрежно передернула плечами, что можно было расценить и как “да” и как “нет”. Вероятно, по контракту запрещалось говорить и об этом.

— Ты привыкнешь. Все привыкают.

Савитри поднесла стакан к губам и долго к нему приникла. Она пила, пока не оставила лишь половину. Кит присвистнул. Эта девушка оказалась крепче, чем выглядела на первый взгляд.

— Все успел посмотреть?

Она прищурилась, спрятав за ресницами взгляд. Савитри пробросила фразу настолько вскользь и незначительно, что невольно придала ей намного больше значения. Кит напрягся.

— Нет, — также непринужденно ответил он, — я пока только на верхних уровнях.

— А, ясно.

На плазме, висевшей над столом для пинг-понга, начались новости. Показывали обломки Юнайтед-центра, которые разбирали на части. Савитри разом допила пиво.

— Я пойду, — сообщила она вдруг холодно, — много работы.

— Ага, — протянул Кит тупо и поспешно добавил: — Было приятно познакомиться.

— И мне.

Она улыбнулась, черты лица ненадолго смягчились. Савитри подхватила планшет и с пустым стаканом направилась к мусорному баку. В этот момент в зал вошел Джейсон. Он двинулся к кухне, но, завидев Савитри, чуть сбавил шаг. До Кита долетело слегка жеманное:

— Добрый день.

— Привет, Джей-Джей, — ответила ему Савитри и улыбнулась теплее, чем улыбалась Киту.

После она махнула рукой и ушла. Джейсон ухмыльнулся, в разрезе губ показались крупные сероватые зубы. Он повернулся и посмотрел на Кита.

Их взгляды встретились. По загривку пробежал холодок. Пальцы дрогнули, сжав пластик. Пиво из стаканчика выплеснулось на колени.

— Твою ж!

Резко оборвав зрительный контакт, Кит потянулся за салфеткой и принялся оттирать облитые штаны. Пятно вышло неровным и отчетливым, а еще хуже, что задело пах. Вот позорище! Придется кинуть штаны в стирку.

Кит вскочил, сунул Библию под мышку и быстро зашагал в свою комнату. Лишь на периферии сознания он отметил, что Джейсона и след простыл, хотя тот, вроде как, собирался поесть.

— Ну и черт с тобой, — сцепив зубы, зло пробормотал Кит, — хоть сквозь землю провались.

И как-то отстраненно решил, что был бы даже рад такому варианту. Одной проблемой оказалось б меньше.