Мусу Джалиля казнили гитлеровцы в 1944 году с формулировкой «за предательство интересов рейха». Странное обвинение для советского военнопленного.

Муса Мустафович Джалиль — поэт, гордость Татарстана, Герой Советского Союза, подпольщик, замученный гитлеровцами в тюрьме. Памятник ему стоит в центре Казани, именем Джалиля названы проспекты и улицы во многих городах бывшего СССР, о нем сняли в 1968 году художественный фильм, а стихи поэта-героя и в сегодняшнюю пору по драматизму не уступают дневникам ленинградской блокадницы Тани Савичевой.

Однако символом доблести и беззаветной преданности имя Мусы Джалиля стало не сразу. После войны на поэта открыли уголовное дело. И если в 1950-х годах его прославляли за служение Родине, то в 1945 году обвиняли в измене ей же.

Собственно, никто из этого факта тайны не делает, вот только прославляя подвиг Мусы Джалиля, биографы и журналисты стараются деликатно обходить острые углы. А их немало. Например, как может быть героем человек, в годы войны живший в пригороде Берлина, работавший в ведомстве Розенберга и разъезжавший по концлагерям с декламацией стихов и призывом к военнопленным вступать в легион «Идель-Урал»?

Наверное, может. Как были и остаются героями Кузнецов, Девятаев и книжный Максим Максимович Исаев. Но история Джалиля отличается, притом довольно существенно — он не был разведчиком, а на сторону врага согласился перейти добровольно. И вот уже находясь на его службе, совершил подвиг. Очевидно, стоит рассказать в чем он заключается.

Грани судьбы

До войны Муса Джалиль окончил литературный факультет Московского государственного университета и работал ответственным секретарем Союза писателей Татарской АССР, параллельно заведуя литературной частью Татарского оперного театра. Писал стихи, поэмы, пьесы, публицистику, активно издавался, помогал молодым поэтам.

В 1941 году 35-летнего Джалиля призвали в армию, где с апреля 1942 года он стал служить штатным военкором фронтовой газеты «Отвага» 2-й ударной армии. Имен6но это подразделение участвовало в неудачной Любанской наступательной операции, направленной на прорыв блокады Ленинграда. Цели этой операция не достигла, а в топких северо-западных болотах нашли свою смерть 96 тысяч советских солдат.

Джалилю повезло — он выжил, хотя и получил ранение в грудь. Доподлинно неизвестны обстоятельства его пленения и то, как Мусе удалось скрыть звание политрука. Но он назвался другой фамилией, избежал расстрела как офицер и коммунист, и отправился в скитание по лагерям военнопленных. В последних числах октября 1942 года Джалиля привезли в польскую крепость Демблин, построенную еще при Екатерине II. Тамошний лагерь был особенным — в нем гитлеровцы собирали в основном военнопленных национальностей Поволжья и Приуралья — татар, башкир, чувашей, марийцев, мордвинов, удмуртов.

Лагерь состоял из двух частей: закрытой и открытой. Первая представляла собой обнесенные колючкой привычные бараки с автоматчиками на вышках. А вот вокруг открытого лагеря не было ни вышек, ни колючей проволоки: чистые одноэтажные дома, выкрашенные масляной краской, зеленые газоны, клумбы с цветами, клуб, столовая и богатая библиотека с книгами на разных языках народов СССР. В эту часть Демблина переводили из охраняемого лагеря тех, кто согласился служить в легионе «Идель-Урал» — подразделении вермахта, состоявшим из поволжских народов.

Фактически в открытой части лагеря работали курсы, ставившие целью не обучить коллаборантов каким-то военным премудростям, а сформировать из них идейных сторонников Третьего рейха. Косвенным доказательством успешности процесса может служить факт, что окончившим занятия выдавалась немецкая кенкарта (аналог паспорта) и их направляли на работу по распределению Министерства оккупированных восточных областей — на немецкие заводы, в научные организации или легионы, военные части.

«Нам стихи читал про расстрелы»

Мусу Джалиля распределили в Берлин, где он числился служащим Татарского комитета министерства восточных территорий. Работа у поэта была разъездная — в лагерях военнопленных он был должен агитировать земляков вступать в легион «Идель-Урал». Однако поэт выполнял свои обязанности только для видимости. На самом деле еще в польском Демблине Джалиль вступил в подпольную группу, которая вела антифашистскую работу. Руководил ею 25-летний советский разведчик Гайнан Курмашев. В 1942 году его забросили в тыл врага, но в результате предательства он попал в плен и позже очутился в Демблине.

Члены группы Курмашева (курмашевцы, как их позже стали называть в советской историографии) вели антифашистскую работу в лагере до марта 1943 года. И вели результативно. Так, первый же сформированный батальон легиона «Идель-Урал», направленный на подавление партизанского движения в Витебской области, в феврале 1943 года в полном составе с оружием в руках перешел на сторону партизан.

Но весной курмашевцев перевели в Берлин, где многие из них оказались в Татарском отделе министерства Розенберга. Там деятельность подпольной группы продолжилась. Кто-то из ее членов работал в татарской газете, выпускаемой немцами для легионеров, кто-то — в секторе радиовещания. А вот Джалилю, поскольку он был поэтом, доверили агитацию словом. Сложно сказать, насколько это у него получалось, да и отношение самого Джалиля к этому теперь не узнаешь. Но вот что вспоминал очевидец тех событий красноармеец Сагидулла Набиуллин, сидевший в лагере Белжец:

Видел я вашего Джалиля. В чистеньком костюмчике выступал со сцены. Нам стихи читал про расстрелы. Но я что, дурак после этого идти с партизанами воевать? У меня уже жена и дочь были за Волгой. Пока я до них с этим немецким штыком допрусь, что с ними сделают?

События с 825-м батальоном легиона, ушедшим к партизанам, вызвали серьезное разбирательство. Абвер и гестапо стали рыть землю, и в августе 1943 года не без участия предателя вышли на подпольную группу курмашевцев. А они как раз готовили восстание в лагере под польским Едлином. Именно туда отправился в свою последнюю командировку Муса Джалиль. Его арестовали самым последним, когда он вернулся в Берлин.

Сидя в Моабитской тюрьме, поэт написал несколько десятков (если быть точным — 93) стихотворения, которые позже вошли в знаменитую Моабитскую тетрадь. О том, как это ему удалось и как записи попали в Советский Союз — разговор особый (тут много спорных и неясных моментов). Важно не это, а то, что прошедший в феврале 1944 года суд приговорил 11 курмашевцев, включая Мусу Джалиля, к смертной казни «за предательство интересов рейха». Приговор привели в исполнение в августе 1944-го. Где находится могила поэта и его боевых товарищей — неизвестно.

Герой

Версии того, как относились к Джалилю в СССР сразу после войны, отличаются. Дело по 58-й статье против него возбудили уже в июне 1945 года. По одним сведениям, чекистам не был известен факт гибели курмашевцев, и они открыли дело так, как это делали в отношении всех предателей. По другим — они знали об антифашистском подполье, но посчитали, что предательство Джалиля перевешивает все его заслуги.

Как бы то ни было, с 1945 года имя Мусы Джалиля исчезло из периодики, а его книги изъяли из библиотек. Когда исполнялись по радио или с эстрады песни на слова поэта, то обычно говорили, что они народные. Полоса тотального забвения прекратилась лишь со смертью Сталина. В апреле 1953 года главред «Литературной газеты» Константин Симонов опубликовал на страницах своего издания шесть стихотворений из «Моабитской тетради» Мусы Джалиля.

Стихи получили широкий отклик. Затем последовало звание Героя Советского Союза (1956 год), Ленинская премия (1957 год), памятник в Казани (1966 год) и художественный фильм (1968 год). Вот так имя Мусы Джалиля стало символом преданности Родине.

Зыбкая граница

Подвиг и предательство — два взаимоисключающих слова. Между ними не может быть размытых границ и полутонов — вот чёрное, вот белое. Да, предатель может совершить подвиг, обелив свое имя, и про это не зазорно говорить, ведь человек нашел в себе мужество осознать ошибку и сумел исправить ее.

Совершил ли подвиг Муса Джалиль? В той мере, что совершили его тысячи советских подпольщиков, работавших в тылу врага — они тоже приближали общую победу. Почему звание Героя получил только один Джалиль, а руководителя подполья Гайнана Курмашева наградили орденом Отечественной войны лишь в 1990 году — это вопрос другого разбирательства. Мы сейчас о предательстве.

А оно имело место, и все досужие разговоры, что Джалиль вступил в подполье еще до принесения присяги Гитлеру (а это была часть процедуры) — не имеющие подтверждения домыслы. Впрочем, даже об этом в современной публицистике предпочитают не писать. Муса Джалиль попал в плен, а потом сразу стал подпольщиком — вот так выглядит этот отрезок его биографии. А куда девать измену Родины? А не было ее, это стечение обстоятельств, или чего хлеще, заранее продуманный план.

И почему-то принято видеть в Мусе Джалиле несгибаемого борца с врагом, патриота отчизны. А ведь он просто человек. Возможно, запуганный и запутавшийся. У него, без сомнения, была возможность отказаться вступать на скользкую дорожку предательства, но он сделал свой выбор, быть может, опасаясь за свою жизнь. Достоин ли такой человек осуждения?

Вообще, тема коллаборационизма в годы войны довольно зыбкая, состоящая сплошь из полутонов. Впрочем, они не существовали для советского государства, которое считало службу в иностранном легионе априори изменой Родине. Мусе Джалилю просто повезло быть поэтом, и притом известным. Будем честны — если бы не вмешательство Симонова, не было бы ни фильма, ни памятника. Вон, остальным казненным курмашевцем установили символический барельеф только в 1994 году и лишь после настойчивых просьб татарских общественников и историков.

А сегодня в обществе нет уже того чёрно-белого отношения к военным предателям, какое преобладало раньше. Мы стали более толерантными, а видеть в характере и поступках светлые стороны — это характерная особенность человеческой психики. Так что дети наших детей будут знать о Мусе Джалиле только то, что он был героем, погибшим за Родину. Быть может, большего им знать и не надо.

Пруф

Пруф2

***
вроде я несчастен, часто одинок

я не лучший друг, не лучший враг

и всё же счастлив иногда, познал урок

и счастью этому возведу я стяг


не дописан том моих стихов

не все я людям рассказал

и все же, тот урок таков

что никто меня и не узнал


люди меня знали, я не спорю

но сейчас для них я мало значу

сам себе я мысль вторю

возможно, для себя одного я предназначен? 


быть может мое предназначение

запереться в тюрьме своей головы

и это, блять, такое увлечение

чтоб на остальных мне стало до пизды

Как странно чувствовать так ясно,
Словно смотреть в морскую гладь,
Что жизнь прекрасна, но ужасна,
Что может дать, а может взять.
Что дружба временна, непрочна.
Влюбленность есть, любви же нет.
Скучна судьба, коль непорочна,
Но требует блюсти завет.
Что совершенство одиноко.
Что шар земной внутри глазниц,
Как будто бы слепое око
На тысячи покойных лиц.
Любое чувство оскудеет,
Задуется любой очаг,
И тьма холодная согреет
В голодной пасти своих чад.
Что время - выстрел из винтовки,
Но пуля вмерзнет на лету.
Ты голый в море без сноровки
В себя пускаешь пустоту.
И голова с душой не братья:
Один болтлив, другой слепец,
Берут тебя в свои объятья,
Потом удушат наконец.
Ты одинок, угрюм, но весел
Тебя бросает вверх и вниз,
Ты зришь себя героем песен,
Как грезит ураганом бриз.
Пружины у твоей кровати,
Тебе впиваются в горбы.
Окно - пятно из серых пятен,
Где в небо тянутся гробы.
И на стенах твои картины
Вобрали и вместили тень.
На них кресты как гильотины,
И не понять, где ночь, где день.
Рутина тянется как жвачка,
А вкус пройдет - уйдет в песок.
Ты сигарета в рванной пачке.
Ты в поле квелый колосок.
На небо смотришь, вопрошая,
Оно с улыбкою молчит,
Слезами скорби орошая,
Твое посмертное вершит.

____________

Прошу простить за орфографические и пунктуационные ошибки.

Комочек у двери тихонько дрожит,
Глазенки печально направив в окно.
В холодном углу он голодный лежит,
А люди спешат, не взглянув на него.
Вчерашний хозяин, быть может, предал,
Оставил тут кроху один на один.
А дождь моросит, его шерстку продрал,
И ветер играет, как злой господин.


А запах колбаски из двери манит,
Но лапки не смеют порог перейти.
Он робко скулит, и вот-вот убежит,
И кажется, будто готов уползти.
Мелькают машины, и лица людей,
Никто не заметит страданье в глазах.
Лишь эхо в ответ его стонет больней,
И слезы блестят на пушистых щеках.

А в небе свинцовом туман и дожди,
Как будто сочувствует горю его.
И сердце щенка тихо бьется в груди,
В надежде на чудо, на свет из него.
Но вечер приходит, и тени вокруг,
Один он остался в объятьях тоски.
И звезды вдали уже сделали круг,
Над маленьким другом, унылым таким.


Заснул он, свернувшись клубком у двери,
Прижавшись к холодному камню спиной.
И снятся ему разноцветные сны,
Его согревая под желтой луной.
Где детские руки прижали щенка,
Ему обещая приют и ночлег.
Что другом он станет его, на века
От смерти спасет наконец человек.

Но утро настало, и солнце взошло,
И так же у входа он тихо лежит.
Пока его чудо, увы не пришло
И мир равнодушно сквозь время спешит.