А Тису вспоминал, что Кровососов, Пастухов и Костоломов рассредоточили по городу, готовясь к любым неожиданностям. Охранять Жертвенник оставили Стражу, и стражники не справились, то ли потому что нападающие оказались не пальцем деланы, то ли из-за предательства.

Ручищи в шипастых перчатках аккуратно поддержали Первого. Рядом бойцы кутали в одеяла мальчишек, медик осматривал Аду; инопланетян Кровососы держали на прицеле.

- Всё в порядке, - сказал Первый, - это свои.

- У них капсула с биологическим материалом, - ответил ему старший.

- Да, - кивнул Тису, - и эту капсулу вы обязаны сберечь.

- Принято, - солдаты опустили оружие.

- Каков ваш приказ? – спросил Тису.

- Выдвигаемся на площадь, - прогудел динамик, - оказываем помощь Страже в подавлении беспорядков.

- Вас мало.

- Нас достаточно, - прозвучало в ответ.

Тису кивнул. Один в поле воин – в этом все Кровососы.

- Пастухи ушли к аэродрому, - говорил меж тем Старший, - Стража осталась без прикрытия с воздуха. Готовимся к худшему.

Тису пожал руку командиру.

- Выполняйте приказ, - сказал Первый.

- С вами пойдут мои парни, - Старший оглянулся на бойцов.

- Нет, - сейчас следовало аккуратно подбирать слова: - Там много работы для тебя и твоих бойцов. Мы найдём укрытие и выйдем на связь.

Старший колебался.

- Я Первый, - напомнил Тису, - мой приказ: остановите заразу. Нас будут защищать они.

Он кивнул в сторону инопланетян, стоявших в сторонке. Люди из другой галактики с любопытством поглядывали на доспехи Кровососов, бойцы ничем не выдавали своего любопытства, но Тису не сомневался, что каждый держит прицельный маркер на ком-нибудь из инопланетян.

- Мы уходим, - сказал Тису. – Выполните свой долг, мои верные воины.

Строй солдат – стена шлемов, наплечников, нагрудных пластин, ощетинившийся частоколом стволов – строй качнулся, двинулся вдоль улицы, грохнули по мостовой тяжёлые сапоги. Сила, воплощенный порядок, двинулся в сторону Жертвенника.

Тису оглядел своё воинство. Инопланетяне о чём-то совещались, баюкая капсулу, Ада сосредоточенно отрывала подол церемониальной одежды, превращая пуссаст в странное подобие тренировочного костюма, дети, кутаясь в одеяла, хлебали из серебряных фляжечек витаминный напиток. Если они переживут эту ночь, надо будет по гравировке на фляжках найти владельцев и наградить.

Только если там не алкоголь.

Тису, Первый, перевёл взгляд на инопланетянского Первого. Тот, включил подсветку шлема, чтобы видно было лицо…

Ух и морды у них… Челюсти – кореша перекусить, глаза сидят так близко, что аж косят друг на дружку… уроды.

Инопланетянин кивнул в сторону проулка. Тису кивнул в ответ. Пора идти. Искать укрытие, лечить раны, перекусить сухпаем, что оставили Кровососы…

Пережить эту ночь. Уроды там не уроды… Выживем – будем разбираться, кто тут урод.

Они прошли проулок. Вышли на улицу, залитую ночной мглой. Здесь не горели уличные фонари, не ходили люди, только издалека долетали крики с площади, разбавленные выстрелами, звучавшие то торопливым стаккато запальников, то неторопливым басовитым уханьем крупного калибра. Кровососы вступили в дело.

Все двери заперты. Брошенных домов нет, а если есть, то они дальше по улице и разгуливать просто так, тыкаясь во все дырки казалось бессмысленным. Следующая улица. Один дом – заперто, второй – развалины, в каких не спрячешься, не расположишься, третий…

Какой уж у этих инопланетян сработал инстинкт – шхазг их разберёшь. Увидели фары машины грузовика и давай намахивать, мол, эй, подвези, дружище. Ладно Тису сообразил, сунулся поперёк инопланетянского Первого к двери и - водителю:

- Здравствуй, добрый человек…

- Здравствуй, - ответил Кот.

И ствол с пассажирского сиденья. Ладно хоть те же инстинкты не подвели инопланетянина, хлопнул он дверью, вот точно по харе этой размалёванной хлопнул, а они кинулись от машины вообще не разбирая дороги, а вслед свистели пули и неслись проклятья водителя, которому тяжёлая дверь расквасила нос.

Проулок. Под ногами камни, то мелочь, булыжники, то обломки стены, такие, что как ноги там не оставили одним богам ведомо, в этой темени. Вроде улица…

Обрыв.

Тису как бежал, так и сунулся вниз, только руки выставил перед собой, только хлюпнула грязь на дне оврага, куда он сверзился со всего маха. Детский крик… ещё один… порядок, вот внуки, два шлепка. Протяжный вскрик Ады – и ещё один вскрик, её голос, только выкрик надрывный, будто что-то тяжёлое выбило дыхание из женщины. И два громких всплеска, приняла Земля-мать инопланетян. Раз всплеска два, значит один из этих громил шлёпнулся прямо на его сноху. Живая она там?..

Пока Тису ползал по дну оврага, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, инопланетяне уже налаживали переправу. Это выглядело, как если бы два белых призрака (скафандры, хоть и заляпанные грязью, всё ещё сохраняли светоотражающую оболочку) пронеслись по склону оврага и сбросили вниз канаты. Дети уцепились за крюки, взвизгнула лебёдка… р-раз – и мальчишки выскочили на противоположный берег оврага. Дальше начались сложности: инопланетянин, упавший на Аду, сломал ей рёбра и теперь женщина без движения лежала на дне канавы. Ей обвязали канатик вокруг плеч, и лебёдка с одного из скафандров потащила сноху наверх по склону.

Дикий крик Ады навсегда остался в ушах у Тису. Он сам запнулся и приехал наверх сплошным комком грязи.

Ещё крик – с противоположного склона. Выстрел, ещё выстрел, очередь, похоже, у размалёванных нашлись ПНВ. И странное отрывистое шипение со дна оврага, такое же – прямо над головами Тису с детьми. Всё-таки это оружие у них, подумал Первый. Похоже, какая-то пневматика… да хоть детские пистолетики, лишь бы остановить этих…

Стрельба и правда стихла. Сильные руки подняли Тису, Первого, инопланетянин приблизил забрало скафандра к лицу властителя планеты. Нормально, показал Тису. Внуки стояли рядом, освещаемые слабой подсветкой капсулы с инопланетным младенцем внутри. Ада лежала навзничь и один из гостей планеты колдовал над снохой. Женщина слабо стонала.

- Уходим, - показал инопланетянин.

Муга ввалился в прихожую. Прямо как был, так и шлёпнулся у порога, запутался в собственной одёжке, ворочался под дверью, ругаясь по-чёрному – всё вспомнил, что слышал на Солончаках и от Чинни Юма, капитана, чтоб его Шхазг драл. Наконец поднялся, хлопнул дверью, защёлкнул все засовы, какие были, свалил перед входом стойку с курткой брата и пальтишком Юлы – только блёстки на рукавах сверкнули. Сел поверх преграды, пытаясь отдышаться.

- Ты как, брат? – Вар просунулся в коридор.

Они с Юлой, похоже, друг от друга отскочили, когда он припёрся. Ну-ну. Совет да любовь.

- Да так… - Муга махнул рукой, сыпанул ругательствами.

Юла прикрыла рот ладошкой.

Он не помнил как до дома добрался. Хуже пьяного мотылялся по улицам, упал, ушибся… не сломал ничего – и то хорошо. Шарахался от каждой тени…

Муга шмыгнул носом.

- А спасители… - начал было Вар.

- Нету спасителей, - оскалился Муга. – Дались мы кому – сами, всё сами.

Он скинул обувь. Прошёл на кухню, бросив Юле:

- Воды нагрей.

- А этот не придёт? – спросил брат.

Муга схватил нож – самый что ни на есть мясорез, какой на кухне был:

- Придёт – под рёбра суну. Шхазгово семя…

И тут в дверь постучали. Сначала-то потихоньку – тук-тук-тук, а потом, когда ни Муга, ни Вар с Юлой не соизволили к двери подойти, а только оцепенело пялились на хлипкую преграду, шарахнули как положено, так, что дверь отлетела в сторонку, снеся всё Мугой наваленное. А потом через образовавшийся завал в дом протопали две огромные фигуры, заляпанные грязью с головы до ног, как если бы большого человекообразного робота вытащили из болота и пустили погулять в город. Топая так, что содрогались хлипкие перекрытия, хрустя и осыпаясь коркой грязи, «роботы» прошагали на кухню. Перед нависшей над ним уродливой мордой – челюсти вот такенные, глаза косые как у упрука - Муга разжал руки – только нож звякнул о пол. Вар мужественно закрыл собой Юлу, готовясь защищать даму сердца.

- Мир хозяевам, - послышалось от двери.

Бархатистый басок уверенного в себе человека, привычного руководить и на смерть посылать. Ответил, как ни странно, Вар, у братца всё отказало, уж больно ночка выдалась:

- И тебе мир, гостюшко.

Обладатель баса пробрался через беспорядок, наведённый «роботами».

Это скафандры какие-нибудь, подумал Муга, как у водолазов, он таких видел-перевидел. Спасители это, те самые, шхазг их…

Так вот, мужик запросто отодвинул в сторонку «робота»-спасителя и спросил у Муги, небезосновательно решив, что Первый тут именно младший братец:

- Переночевать у вас можно?

Под его взглядом, под взглядом уродца из-под забрала у Муги само собой вырвалось писклявое:

- …можно…

И совсем уж он не удивился появлению третьей фигуры в скафандре с кучей тряпья на руках. А, нет, «робот» бережно нёс через всю разруху прихожей человека – женщину, судя по выглядывавшим из-под вороха тряпья сапожкам, растерявших весь лоск из-за налипшей грязи. Ну и детишкам, двум грязным бесенятам, только что глаза и видно на чумазых лицах, не удивился никто.

- А… - начал было Муга.

- Нужен покой, - перебил его мужик.

- Кровать наверху, - Муга пришёл в себя, - ванна там, только воды надо нагреть.

- Нагреем, - абсолютно серьёзно кивнул мужик и принялся распоряжаться своим воинством: - Дети – наверх, гостям дорогу покажите, вы – туда…

На «роботов»-спасителей он махал руками. «Роботы» что-то там понимали.

В общем, все разошлись кто куда, Муга остался у плиты, греть огромную кастрюлю с водой. Принёс шхазг гостей, бурчал он себе под нос, теперь раны им перевяжи, мелких отмой, накорми, а у него припасов осталось… Бу-бу-бу…

Вот за этим бу-бу-бу он и не услышал, как шхазг принёс новых гостей.

- Привет, дружок, - сказали от двери.

У Муги на душе слегчало, как ни странно. Всё время, что он вёл грузовик, что крутился подле бара, что домой шлёпал – всё это время мучил его вопрос: обманет Кот или нет, вернётся или сдержит слово, оставит в покое. Если вернётся – тогда…

А вдруг не вернётся? Вдруг есть шанс?

Кот вернулся.

На душе стало легко и просто.

- Привет, Кот, - развернулся Муга к знакомцу.

- Привет-привет.

За спиной у знакомца два мордоворота с запальниками. Морды разрисованы под Дедова помощника, балахоны эти чёрные.

- Ты ножик бросил бы, а? - Кот мягко перешагнул через сваленные вещички.

- А ты доставай-ка свой, - улыбнулся ему Муга. – У нас уговор был – помнишь?

- Да помнить-то помню, - Кот остановился, глядя на Мугу с таким вот сожалением, - так и мы ненадолго. Ищем мы тут кое-кого, понимаешь?

- Нет, не понимаю, - ответил Муга.

Рука у него до белых костяшек сжалась на рукояти кухонного ножа. Ни в какое сравнение этот кусок железа не шёл с настоящим, дельным клинком, но, опять же – лезвие есть? Есть. Острие есть? Есть.

Хватит.

- Я, Кот, понимаю, что был у нас с тобой уговор, - продолжал Муга. – Я сказал – и ты сказал.

Он прям чувствовал, как чешутся руки у Котовых подельничков нажать на спусковой крючок. Чувствовал – и выгадывал время, зачем – сам не знал.

- Так что давай решать наше дело, а иначе не бродяга ты положняковый, а… - и Муга выплюнул такой ругательство, от которого Кот дёрнулся, а его подручные с интересом посмотрели на своего старшого.

- Ну как знаешь, - Кот повёл головой.

Знакомец мягко цапнул себя подмышкой и в тусклом свете единственной лампочки блеснул длинный узкий клинок.

Сердце Мугино кольнула смертная тоска. Не будет тут пьяной поножовщины, не упрук с верхнего яруса перед ним, такой, что заточку покажи и все дошки твои, какие найдёшь. Духом Жар-отца потянуло на Мугу, а Кот мягко шагнул к нему поближе, поигрывая своим клинком.

Ничего не поделаешь, эти вопросы только так и решают.

Муга вздохнул. Напружинился, выставил перед собой руки. Ножом махнул – раз, два… красиво свистнул, как настоящий прям. Кот ощерился. Понравилось, видать.

Кот дёрнулся к нему. Метнулось жало клинка, блеснуло в тусклом свете лампочки – Муга полоснул воздух перед собой.

Как там незабвенный Вась говорил? Один отбив, один удар, вот всё, что у тебя есть.

Муга махнул рукой, шагнул к противнику, чтобы рвануть нож сверху-вниз, полоснуть по горлу, но Кот дёрнулся навстречу, оказался прямо перед Мугой, глаза в глаза, и в живот Муге ударило что-то горячее – раз, два, три, - и в грудь ударило, и в глазах Кота он увидел смерть свою.

Кот шагнул назад. Оказалось, что только он и держал Мугу, собственные ноженьки уже не держали. Муга осел к стене, замутилось перед глазами всё, поплыло, и Кот поплыл, и гулкий выстрел из запальника, ударивший Коту в голову, и сдвоенное шипение парализаторов, успокоившее Котовых подельников, и лицо брата, бледное, обеспокоенное, и Юла с дымящимся запальником в руке. А дальше совсем непонятно, тарабарщина какая-то:

- Жора, дай аптечку, я пустая…

- Рубаху ему сними…

- Кровь останавливаем, гемостатик мне…

- Держись, парниша…

Муга закрыл глаза.

Я давно так не зависала на одних и тех же абзацах, будто специально возвращалась, чтобы уколоть себя по-новой. Знаете эти строки, от которых внутри что-то сжимается?
Вот тут их много.

«Отец, Роза всё…» — сцена смерти ребёнка в холодном поезде при депортации калмыков. «Больше старшего дядю я никогда не видел» — история про Очира, которого отправили на шахту, потому что он слишком яростно защищал честь жены.
«Они крепко вчетвером прижались лбами…» — воссоединение семьи, выжившей наперекор самым тёмным десятилетиям страны.

Я ловила себя на том, что читаю, плачу, закрываю книгу, а потом снова возвращаюсь. Потому что внутри всё колышется от «я живая» до «какая у меня невероятно спокойная жизнь».

Каждая глава — это конкретный год, конкретная боль, конкретная точка в истории не только семьи Чулункиных, но и страны, которая мчалась от революции до смерти Сталина. Калмыки заплатили свою цену полностью.

Художественная литература обычно даёт скидку на реальность, но Илишкина так погружает в быт степного народа, что местами забываешь, что читаешь роман, а не чью-то родовую память. Сквозь страницы чувствуешь уважение к жизни, основанной на традициях, которые не ломаются даже под давлением эпохи.

Пока я была внутри этой истории, стало отчётливо видно: мы часто смотрим на мир очень близоруко. Думаем, что вот она — трагедия века. А жизнь стоит рядом, как серый кардинал, и своим масштабом показывает, насколько всё мелко. Не незначительно — а мелко в сравнении с тем, как огромна человеческая судьба.

Жизнь не замирает ни на секунду. Что бы ни происходило. Если солнце светит и земля крутится — ты живёшь дальше.

И «Улан Далай» как будто возвращает к истокам: напоминает, чей ты сын, чья у тебя кровь, какие вопросы важно задавать себе каждый день.

Это то, чего я хочу?
Что для меня семья?
Цель важнее пути? Есть ли место для мести?
Я — нормальный человек или только притворяюсь?

И когда убираешь из уравнения деньги, остаётся вот это. Потому что деньги — это просто единица обмена. Забери у людей бензин, еду, одежду — и деньги превращаются в бумагу. Как на «Титанике», где взятка уже ничего не стоит.

Сейчас модно писать детективы, любовные трагедии или романы «страдание-страдание-спасение». Сделать же многоголосый эпос, где ты различаешь героев только благодаря авторскому свету — это почти акробатика. Но Илишкина справилась настолько аккуратно, что ты успеваешь отгоревать по одному персонажу, прежде чем приходит другой.

По моему ощущению, театральная постановка могла бы выстрелить даже сильнее фильма. История слишком живая, чтобы запихнуть её в плоский формат.

И да, я правда благодарна за этот опыт — прожить хотя бы крошку степной саги, кочующей не только по страницам, но и по нервам.

В своём тг-канале пишу больше обзоров на прочитанное, делаю тематические подборки, говорю об искусстве и культуре. Недавно рассказывала про книгу Лоран Бине "Игра перспективы"

В квартире было тепло. Квартира была полна уютом, мамой, что крутилась на кухне и что-то готовила и маленькой дочкой, играющей в зале. По телевизору шли мультики. Одним словом безмятежность и радость.

Не хватало только других членов семьи - отца, и старших брата с сестрой, для полного счастья. Но порой достаточно и совсем немного, чтобы чувствовать себя хорошо, чтобы чувствовать себя счастливым.

Так и продолжалось, пока уютную атмосферу в квартире не нарушил стук во входную дверь. Мама оставила свои дела на кухне и подошла к двери.

- Кто там? - спросила женщина, через закрытую входную дверь.

В ответ она услышала только тишину. Спросила вновь, и вновь тишина. Уже начала отходить от двери и вспомнила о своих соседях.

По соседству с ними жила семья глухонемых. Они частенько приходили с просьбами о помощи, да и банально попросить пресловутой соли. Когда они стучались, как правило, после вопроса, кто за дверью, была слышна лишь тишина, и тогда мама или папа девочки спокойно открывали дверь, без каких либо негативных мыслей.

Так случилось и в тот раз. Мысль о соседях в голове женщины отмела любые признаки опасности или переживаний, настолько, что она даже не взглянула в дверной глазок.

Зря, не взглянула.

Ведь после того, как дверь была открыта, в квартиру ворвалась совершенно незнакомая женщина с ножом в руках. И этим же ножом начала угрожать женщине и её дочке.

Женщину обуял страх. Низменный страх за свою жизнь, а главное, за жизнь своего ребёнка. Она по первой не знала, что делать. Тело будто сковало невидимыми цепями - обычная реакция на страх - замри. Да всё же, хоть тело и не двигалось, хоть её поглотил страх, а по всему телу были мурашки, но женщина пересилила своё тело и свою психику. Она начала действовать.

Из тумбочки у входа в квартиру, на которой обычно лежит всякая всячина в виде ключей, сигарет, жвачки и прочей мелочи, из ящика тумбочки, она схватила перцовый баллончик и тут же пустила его в дело. Струя вылетела мгновенно и прямиком в глаза неадекватной женщины с ножом.

На её лице тут же появилось воспаление и покраснение, а глаза стали красными и она взревела от боли. И совершенно не удивительно, ведь, каждый знает, кто пользовался перцем, а после, забыв помыть руки, лез в глаза, какая это невыносимая боль, от попадания перца на слизистую глаз. И каждый, кто бывал в подобной ситуации, сразу же старался промыть глаза.

Неадекватная женщина, уже только без ножа, ведь она его бросила на пол, когда пыталась защитить глаза, выбежала из квартиры на улицу.

Мама девочки тут же начала звонить в полицию, а после последовала на улицу за женщиной.

Неадекватная женщина стояла на коленях на улице и пыталась промыть себе глаза водой из лужи. Опрометчивое, конечно, решение, да что не поделаешь в подобной ситуации. Она была уже вся мокрой и грязной, и ей чуть стало легче.

Когда она открыла глаза и встала с коленей, на неё тут же налетели несколько мужчин и скрутили до приезда полиции. Мамы девочки уже не было на улице. Она уже сделала всё что могла, а самое главное, всё что должна. Она защитила жизнь свою, а главное, своей дочки.

Сейчас мама сидела в обнимку с дочкой и по её лицу фонтаном текли слёзы. Она всё никак не могла успокоиться, слёзы продолжали течь. Дыхание было быстрым и сбивчивым, сердце колотилось.

А в мыслях была полнейшая каша. В момент, когда всё произошло, в голове была пустота, только одна единственная мысль, что нужно защититься. Когда всё закончилось, и обидчица была обезврежена, сознание освободилось, и, конечно же, в него пришёл страх и тревога. Сознание стало спутанным, в него лезли сценарии и события о том, что могло бы произойти, если бы, она не смогла защитить свою дочку. Ещё хуже стало, когда в голове возникли образы несчастья, что могло произойти.

Дочка начала успокаивать маму. Девочка инстинктивно поняла, что маме нужна помощь, и она начала поглаживать маму своей маленькой ручкой по её волосам и приговаривать, что не плачь мам, всё хорошо.

И женщине действительно стало лучше. И история закончилась хорошо. Женщину эту более они не видели. Отец девочки и брат с сестрой знатно были ошарашены новостью и тут же, как только могли, бежали домой. Успокаивали маму девочки и старались ей помочь.

Только после таких событий ничего не проходит без следа. Как для мамы девочки. Так и для самой девочки. В случае с мамой всё было чуть проще, она была уже взрослой с уже сложившейся психикой, а вот девочка была всё же ещё маленькой с подвижным, нейропластичным мозгом.

До этого самого момента девушка думала, что навсегда проработала и забыла это событие из своей жизни. Она думала, что это всё уже в прошлом. Но она не могла и представить, что несколько сказанных слов от едва ли знакомого парня в кофейне могут пробудить ворох ужасных воспоминаний.

Она в прямом смысле начала чувствовать, то, что чувствовала тогда. Она чувствовала страх, животный, низменный, спасительный страх. Он вновь переполнял её, как тогда. Девушка чувствовала тревогу, она наполнила её, к горлу подступил ком, чашка с кофе в руках начала трястись, подбородок подрагивать, а по лицу потекли слёзы.

Девушка уже, будучи взрослой, вновь смотрела на мир теми самыми глазами, маленькой заплаканной девочки, заплаканной от страха и переживаний за маму. За любимую маму, которой ей не хватало бы, случись чего если с ней. Буквально на мгновение, но она вновь очутилась там, она вновь стояла и смотрела на женщину с ножом и маму. Смотрела снизу вверх, в силу своего роста, и ничего не могла с этим поделать. Девушка никак не могла успокоить свои эмоции, им был нужен срочный выход.

Выход эмоций был столь обильным и огромным, что одна девушка из-за соседнего столика подсела к девушке и обняла её, просто, чтобы она успокоилась. Всё же, женщины в этом плане понимают гораздо больше, чем мужчины, и знают, что в таких случаях нужно помочь. Хотя бы обнять, этого будет достаточно.

Наконец девушка успокоилась. Она вытерла слёзы и вслушалась в чудесную фоновую музыку в кофейне. Её отпустило. Другая же девушка, что успокаивала её, убедившись, что всё хорошо, пересела обратно за свой столик, оставив недавно ревущую девушку, вновь одну за своим столиком.

Так она и просидела с чашкой кофе за небольшим круглым столиком, вглядываясь в темноту ночи за окном, и в часто мелькающие огни большого города.

В какой-то момент, она обратила внимание на своё отражение. В тот самый момент, её психика, признала в молодой красивой черноволосой девушке, уже не маленькую девочку, что боялась за свою жизнь в тот день, а взрослую девушку, что уже давно выросла, а это событие, в тот момент, осталось навсегда в прошлом.

Маленькая девочка осталась только внутри неё. Нет, не инфантильность, ни в коем случае, а отношение к жизни. Такое отношение к жизни, что бывает у детей, которые пока ещё не успели обрасти социальным грузом и давлением.

Искренняя и невинная, добрая и тёплая, она так и продолжила сидеть за маленьким круглым столиком в ламповой кофейне. Звуки фонового джаза кружились вокруг неё и вокруг других посетителей, перекликаясь и перепрыгивая от посетителя к посетителю. А огни большого города, всё продолжали мелькать, никогда не останавливаясь за окном в ночи.