Чемпионат России по футболу
Ну если понимаете о чём я 😂
Тут очень точно и понятно
Ну если понимаете о чём я 😂
Тут очень точно и понятно
Позабавили комментарии в духе «а я в свое время мог уйти в лес и на подножном корму год прожить, пересечь Альпы и форсировать Енисей, так что автор лохобоище».
Следует иметь в виду, что реальными навыками выживания в дикой природе обладают единицы, собственно в сороковые годы ситуация была не сильно иной. Не состояла советская армия сплошняком из охотников и выживальщиков.
Тем более, что чуть не половина из попадавших в крупные окружения солдат были представителями военно-учетных специальностей требующих образования и навыков, не предусматривающих выживания в одиночестве. Маловероятно, что среди бойцов окруженного гаубично-артиллерийского полка вдруг найдется тот, кто сходу насобирает еды в лесу, которой хватит на марш на сотню-другую километров. Обычно, крупное окружение заканчивалось сдачей в плен большей части солдат в считанные недели.
Ну а ТС все правильно сделал, взял и попробовал, а не стал фантазировать.
Спустя 30 лет после гибели Айртона Сенны Дэвид Тримейн вспоминает мрачные события Гран-при Сан-Марино 1994 года и объясняет, почему легендарный статус бразильца будет жить вечно.
Смерть Айртона Сенны стала таким же сильным ударом для гонок, как и смерть Джима Кларка в 1968 году. Оба были яркими представителями своего поколения, хотя Айртон, возможно, был склонен к безрассудной агрессии, подвергая себя большему риску. Оба обладали артистическим чутьем и таким врожденным талантом, данным Богом, что всегда верилось, что в конечном итоге он станет их защитным талисманом.
Они были слишком хороши, чтобы погибнуть в гоночных машинах.
Тридцать лет назад в этом месяце смерть Айртона была столь ошеломляющей и жестокой, что к 1994 году мы все думали, что гонки продвинулись так далеко в плане безопасности, что многие из старых призраков – даже огонь, самый большой страх гонщиков, – были успешно изгнаны. «Формула-1» достигла той стадии, когда люди почти позволили себе поверить, что смерть больше не является гостем гонок.
Как же мы ошибались. И как ужасно это было доказано, когда на кадрах, которые преследуют спорт и по сей день, она стала, возможно, первым смертельным случаем в «Формуле-1», показанным в прямом эфире.
Я любил Имолу и маленький отель в Фонтанеличе – La Pergola, – которым управляла щебечущая итальянка по имени Роза, чей муж Лео смотрел на нас с кухни, наблюдая, как она обнимает нас по прибытии.
Мы все с нетерпением ждали, какую аэродинамическую магию сотворил Эдриан Ньюи, чтобы вернуть «Уильямс» на один уровень с «Бенеттоном», и чего сможет сделать Айртон в 20-очковом отставании от набравшего ход Михаэля Шумахера, который образовался за первые два этапа после того, как великий чемпион не смог закончить Гран-при Бразилии и Тихого океана.
Плохие вещи начали происходить уже через 16 минут после начала пятничной квалификации, когда Рубенс Баррикелло попал в масштабную аварию, потеряв контроль над своим «Джорданом» 194 в Variante Bassa после того, как наехал колесом на бордюр. Машину на скорости около 225 километров в час жестоко швырнуло в ограждение из шин, и она почти сразу же остановилась в одном из тех ужасных поворотов, когда энергия поглощается так резко. Мы посчитали чудесным спасением то, что симпатичный маленький бразилец отделался лишь разбитым носом.
Следующим днем я смотрел квалификацию по телевизору вместе с моим другом-журналистом Джо Савардом, когда Роланд Ратценбергер разбился на спуске к Тосе, на 20-й минуте сессии. Роланд был моим другом, с которым мы не виделись несколько лет, со времен нашей совместной «Формулы-3» в 1987 году. Нам не удалось встретиться в Аиде, и когда я шел через паддок в Имоле в четверг днем, он схватил меня за руку, и вот мы уже обнимались и смеялись, оба такие счастливые, что он наконец-то осуществил свою мечту и сел за руль болида «Формулы-1». Он был милым, дружелюбным, счастливым парнем, и мы договорились поужинать с общими друзьями в субботу вечером.
Но когда мы с Джо наблюдали за тем, как аметистовый «Симтек» затормозил после явно очень сильного удара, и Джо очень тихо сказал: «Посмотрите на его голову», мы поняли, что произошло самое худшее. Четырьмя годами ранее, став свидетелем ужасной аварии Мартина Доннелли прямо у меня на глазах в Хересе, я считал, что только что видел, как мой первый товарищ погиб в гоночном автомобиле. К счастью, Мартин выжил. К сожалению, Роланд не выжил.
Он стал первым человеком, погибшим в болиде «Формулы-1» со времен Элио де Анджелиса в той скандальной аварии на тестах в Поль Рикар в 1986 году, и его смерть очень сильно ударила по больному. Утром в воскресенье все были по понятным причинам подавлены, и ходили слухи, что Айртон был особенно расстроен и профессор Сид Уоткинс даже советовал ему не участвовать в гонках. Но он, конечно же, участвовал, потому что так уж он устроен, и выяснилось, что у него был австрийский флаг, которым он собирался размахивать в знак победы. При всей его внешней агрессивности за рулем, я думаю, это как ничто другое говорит о внутреннем Айртоне, так же как и его решимость посетить место аварии Донелли. Он сделал это, потому что, должен был знать, что делать в таких обстоятельствах. А как гонщик он должен был знать, каково это – заглянуть в черную яму, когда все пошло не так, а не только каково на вкус победное шампанское.
Перед стартом обстановка была необычайно напряженной, и не только из-за событий пятницы и субботы. Новые опасения возникли, когда Джей Джей Лехто заглох на своем «Бенеттоне», занимая пятое место в левой части решетки. Он проводил свою первую гонку после травмы шеи, полученной в начале года, и это был его большой шанс. Я помню, как молился, чтобы в него никто не врезался, но Педро Лами не заметил, и его Lotus 107C сильно врезался в заднюю часть пострадавшего B194, разбросав повсюду обломки. Как будто Джей-Джею и так было несладко, он и Эван Демулас приехали из Монако вместе с Роландом. Теперь мы с ужасом наблюдали, как колесо пролетело прямо над трибуной слева от решетки, хотя прошло немало времени, прежде чем выяснилось, что оно ударило полицейского.
Затем последовала длительная задержка, когда решетка была очищена, и поле проехало на очень низкой скорости за позорно медленным автомобилем безопасности Opel Vectra. Давление в шинах упало... Затем человек в конце пит-лейна непостижимым образом позволил Эрику Комасу вернуться на «Ляррусс», который был отремонтирован после повреждений, полученных в той стычке на старте. Он влетел в Тамбурелло и был вынужден резко затормозить, столкнувшись с последствиями аварии Айртона. Эрик остановился практически рядом с распростертым телом единственного человека, который остановился, чтобы помочь ему, когда он разбился в Спа в 1992 году, и это уничтожило его.
Всем сразу стало ясно, что положение Айртона очень серьезное, и это поразило спорт, как удар грома.
Когда несчастная гонка была перезапущена и тянулась круг за кругом, мы с Найджелом Робаком облокотились на подоконник в комнате для прессы и смотрели на пит-лейн. «Это обречено, как и чертова Инди 500 в 1973 году», – сказал я ему, и мы вспомнили, как питмен Армандо Теран был убит пожарной машиной, ехавшей по «неправильному» пути на пит-роуд к аварии Шведа Сэвиджа в четвертом повороте. «Мы сделали 75%, почему бы им просто не прекратить эту ужасную гонку? Все, что нам сейчас нужно, – это заезд на пит-лейн». И через несколько мгновений, на 49-м круге, это произошло: «Минарди» Микеле Альборето потерял колесо при повторном прохождении поворота, в результате чего пострадали механики Клаудио Бизи, Даниэле Вольпи, Маурицио Барбьери и Нил Болдри. И все равно гонка затянулась до своего горького конца.
Около 17.30 мы узнали, что Айртон умер. Некоторые журналисты с Флит-стрит, мало что знавшие о гонках, ходили в оцепенении, и не один из них сказал: «Никто не говорил нам, что такое может случиться!» Закаленные профессионалы, знающие кровавую историю своего спорта, вырвали страницу из блокнота Тайлера Александера о выживании и принялись за работу, приберегая свои эмоции до тех пор, пока их не закроют в укромном месте. Это была долгая ночь
Когда мы с Найджелом выезжали из отеля в понедельник утром, Роза как будто почувствовала, что ей нужно извиниться от имени Италии за наши ужасные выходные. Она расплакалась, вручив каждому из нас по бутылке красного вина в очень трогательном жесте. Она была не единственной.
День прессы в Motoring News пришелся на вторник той праздничной недели, и я помню, как в обычно оживленном офисе было тихо, как в морге. Наша маленькая группа энтузиастов работала великолепно, и много лет спустя автор ралли Пол Фернли сказал мне: «Мы знали, что вам придется писать обо всех гонках Формулы-1 и что мы ничем не сможем помочь, поэтому мы просто следили за тем, чтобы все мы делали свою работу настолько эффективно, насколько могли». Я знал это подсознательно и никогда не испытывал большей гордости за то, что газета стояла за тот злосчастный день и как мы освещали трагедию, которая так глубоко затронула всех нас и миллионы людей по всему миру. Если мы и делали что-то, что действительно имело значение, то, я считаю, это было именно так.
В последующие годы я неизбежно часто думал об Айртоне. Печально, что в гонках, как и в жизни, все неизбежно уходит в прошлое. Именно это всегда так возмущало меня как молодого болельщика, когда кто-то, кто был тебе дорог и за чьей карьерой ты внимательно следил – Джимми, Педро Родригес, Джо Зифферт, Роджер Уильямсон, Тони Бриз, Том Прайс – вдруг оставался позади, его история была закончена.
Каким я его помню?
Я по-прежнему считаю его самым умным, глубокомысленным и харизматичным гонщиком, которого я когда-либо встречал, и что под его порой хрупкой, но непроницаемой внешней оболочкой скрывался чрезвычайно добрый, чувствительный и щедрый характер, который совершенно не соответствовал тому монстру, каким он мог быть на трассе, когда на него находило мрачное настроение.
Если его задевало что-то критическое, что вы написали, – как меня, когда он задирал кого-то вне трассы, – его глаза могли заморозить ваше сердце. Но у него было очень доброе лицо и улыбка. Я тоже помню этот певучий голос и беседы за круглым столом возле дома на колесах «Макларена». Иногда мы заводили его на что-то действительно хорошее, и он начинал глубоко копать, чтобы дать нам тщательно продуманные идеи, а потом обычно один очаровательный парень постарше ненароком все портил благонамеренным, но грубым прерыванием, например, «Я говорю, старина, ты действительно думаешь, что сможешь победить Алена завтра?», и Айртон вздыхал и замолкал, как бы говоря: «Ладно, это твой удел». Я навсегда запомнил его один день в гостиничном номере в Аделаиде. Сам факт того, что гонщик так развлекал нескольких рептилий в своих личных покоях, был замечателен сам по себе, а это интервью было самым завораживающим из всех, в которых я когда-либо принимал участие.
Это случилось через две недели после «Той аварии» в Сузуке в 1990 году, когда он намеренно снес Алена, уступив ему на старте.
Это было задолго до того, как можно было делать фотографии, но когда ему показали фотодоказательства, он наотрез отказался признать, что въехал в «Феррари» и оторвал заднее крыло, утверждая, что оно отвалилось само по себе.
Он был непримирим, но год спустя на разгневанной пресс-конференции в Сузуке после того, как отдал победу напарнику по команде Герхарду Бергеру, он честно признался, что сделал это специально. После того, как страшный Балестр обманом отобрал поул на чистой стороне решетки, он решил: «Если этот парень войдет в первый поворот впереди, он не сможет его пройти». Это был захватывающий взгляд на веру в себя, которая была необходима ему на каждом шагу, даже когда он знал, что это противоречит истине.
Это была темная сторона человека, о котором Ален сказал в Португалии в 1988 году после того, как его машина свернула на пит-стрит: «Если он хочет этого так сильно, что готов умереть за это», имея в виду чемпионат мира, «тогда он может это сделать». Но в тот день в Поднебесной были и другие комментарии.
Я всегда верил, что в тот день в Хересе после аварии Донелли он сознательно отправился в черную яму и смело встретился с посланиями, которые она передала ему, когда его напарник по гонке был близок к смерти. И когда там возобновилась квалификация, и он завоевал 50-й поул в своей карьере, он просто вышел на трассу, полный решимости показать, что асфальт и гравий никогда не смогут подавить дух гонщика.
Я помню, как на послегоночной конференции он использовал сильное ругательство, чтобы описать то, что делали Нельсон Пике и Оливье Груйяр, когда он настиг их во время гонки на максимальной скорости, так скоро после такой аварии. Его гнев и полное презрение.
Теперь я хотел узнать, почему он отправился на место аварии, и он снова вошел в эту зону напряжения, и мы все напряглись, чтобы услышать ответ, на формулировку которого – я позже засекал время – у него ушло 37 секунд. Он не плакал, но его глаза были полны эмоций.
Можно было услышать, как движется тень. «Для себя», – прозвучал в конце концов ответ.
И как леденяще звучит этот ответ сегодня в свете того, что в итоге с ним случилось, когда он добавил: «Я сделал это, потому что подобное может случиться с каждым из нас. Я знал, что это что-то плохое, но я хотел убедиться в этом сам. После этого я не знал, как быстро я могу ехать. Или как медленно».
Он сделал еще одну долгую паузу, и я спросил, нужно ли ему быть смелым, чтобы сделать это? Третья пауза. «Как гонщик, ты должен пройти через некоторые вещи, справиться с ними», – мягко ответил он. «Иногда они не похожи на человеческие, но ты проходишь через это и делаешь их просто из-за тех чувств, которые ты получаешь, управляя автомобилем, и которые не получишь в другой профессии. Некоторые вещи не очень приятны, но для того, чтобы иметь некоторые приятные вещи, приходится с ними сталкиваться».
Я всегда больше всего уважал людей в ситуациях, когда, по выражению Найджела Робака, они проявляли ненормальную храбрость. И если меня когда-нибудь спросят, что я больше всего помню об Айртоне, то это то, что он сделал в тот день, честь и мужество, с которыми он вел себя после возобновления сессии. Для меня это был его лучший момент как гонщика и как человека.
Я также помню, что когда он спас Эрика в Спа, он был в восторге, когда Проф сказал ему, что он поступил именно так, как он советовал ему поступить в подобных обстоятельствах.
Но какой парадокс, что человек, который мог выбить соперника Проста с трассы, а не уступить ему поворот, мог так заботиться о своих товарищах в других обстоятельствах.
Все хорошие парни, конечно же, сильно давят. Такова природа игры. Но я до сих пор вижу, как Айртон напрягается на последних кругах квалификации, помню напряжение и волнение, которые всегда предшествовали последней попытке, особенно если кто-то другой ехал быстрее. Вы буквально задерживали дыхание, когда он работал, особенно в таких местах, как Монако, где отсутствие страховочной сетки было так жестоко очевидно. Наблюдать за ним в такие моменты – значит быть потрясенным его самоотдачей.
Я не жалею о многом в своей жизни, но в моменты размышлений я жалею, что не был достаточно зрелым или менее рассудительным, чтобы предложить поужинать вместе, зарыть топор войны и поговорить о таких вещах, как жизнь.
В момент его смерти удар был нанесен потерей такой харизматичной звезды, жестокостью и наглостью, с которой один из его звездных талантов, такой же, как Джимми, должен был остаться позади. Теперь, когда нам неизбежно приходится приспосабливаться, мы думаем об утрате таких возможностей и о том, каких великих свершений он мог бы достичь для своих соотечественников, когда перестал участвовать в гонках.
Из всех чемпионов, которых я знал, он был, пожалуй, самым быстрым, самым мозговитым, бойким и агрессивным, в то время как вне кокпита он мог быть мягким человеком, который очень много думал о других людях.
Он не теряет актуальности и сегодня, потому что многие молодые гонщики, которые сейчас делают себе имя, попали под его влияние или уважение к нему своих родителей-наставников на решающих этапах своей карьеры. А еще есть Фонд Сенны, над которым он работал, когда погиб. Это неправительственная организация, признанная ЮНЕСКО за свою работу в сфере образования, которой теперь управляют его сестра Вивиана и ее дочь Бьянка. На сегодняшний день фонд помог более чем 35 миллионам детей.
СЕННА! Это имя резонирует и вдохновляет, его харизма не иссякает. И это, безусловно, величайшее наследие любой звезды автогонок.
Ставим лайки, подписываемся!
Сколько их таких негероей, десятки-сотни тысяч, а может и миллион. Мой дед Иван Максимович уехал на заработки в забайкалье (а может и услали лес валить). Его жена Мария Михайловна 1907 гр родившая 9 детей из которых до взрослого возраста дожило только мой отец 1933гр и две его младшие сестры.
Так вот никаких следов где погиб и как не осталось, электронные архивы очень классное дело, но и в них написано что пропал без вести. Бабушка так и не смогла встретится с ним когда он на поезде ехал на фронт, ездила на станцию, но так и не смогла его отыскать.
По слухам их возле Сталинграда разбомбили. В наградных листах его нет. Воевал или нет не знаю. Но для для меня он все равно герой. И погиб за родину. Вот жаль нет ни могилы, ни места где погиб. И сколько таких безымянных лежит в земле. Поэтому глубокое уважение всем поисковикам, они делают просто великое дело протягивая ниточку памяти от нас к предкам
А это то что нашел в архивах, краткая строчка п.11
Я однажды участвовал в интересном и поучительном эксперименте - мы имитировали прорыв из окружения солдат из разных подразделений - взаимодействие группы людей, случайно собравшихся в лесу и все это - в экстремальных условиях, конечно.
Нас было 18 человек, 3 группы по 5 солдат, плюс три командира, и мы должны были нести ещё трёх раненых - 3 50-тикилограммовых мешка с песком на импровизированных носилках.
Договорились, что имитируем по-честному - без навигаторов, без магазинов, ресторанов, алкоголя, лекарств и тому подобное. Пройти 120 км за пять дней нам тогда казалось вполне реальным.
Купили стандартные сухпайки, остальную еду мы должны были добывать в лесу сами. Решили, что днём отдыхаем, идём ночью. Кроме того, пару часов в день мы должны были имитировать прорыв обороны противника с боем.
Первый день ещё было нормально, эйфория и всё интересно и забавно.
Второй день мы уже устали, выдохлись и морально и физически, стали ссориться кому нести раненых, да еще плюс прошел сильный ливень, все были мокрые и грязные.
Та еда, которую мы смогли найти в лесу - ягоды, грибы и разные травы, не восполняла наших физических усилий. К тому же выяснилось, что еды в лесу практически нет, да еще и большинство не умеет ее искать, и не отличает съедобное от несъедобного.
Решили отказаться от прорыва с боем, слишком много сил и времени тратилось на это, будем по-тихому обходить заслоны противника. И идти всё-таки днём - ночью это было слишком тяжело и опасно, четверо травмировались, и я в том числе.
На третий день все окончательно развалилось и почти закончилась еда. Мы не смогли пройти и 20-ти километров в этот день, все перессорились, командиров не слушались, раненых пришлось бросить. Вечером решили разделиться на мелкие группы по уровню подготовки и прорываться налегке. Но это не помогло.
На четвёртый день эксперимент был прекращен:
- часть людей уже просто не могла идти, отдали оставшееся продовольствие более сильным товарищам и сдались,
- одна группа заблудилась,
- вторая дошла до реки, с трудом переплыли, чуть не утонули, и дальше благоразумно отказались продолжать,
- группа из двоих, самых слабо подготовленных, перешли реку вброд, разожгли костер, просушились и прошли дальше ещё 10 км, но потом окончательно выдохлись и сошлись дистанции.
Они прошли дальше всех, потому что мы их берегли - они выполняли меньше всего работы и сохранили силы.
К тому же один их них сжульничал - взял с собой Сникерс и на этом допинге они вдвоём продержались ещё почти половину суток. А второй хорошо ориентировался на маршруте.
Короче говоря - из окружения мы не вышли. До точки сбора оставалось ещё 30 км
Выводы. Как бы я поступил в реальной ситуации имея уже подобный опыт:
- Раненых нужно было сразу оставить, хоть это не по-товарищески и жестоко. С ранеными перемещаться слишком тяжело, неудобно, медленно и больше вымотались те, кто их нёс.
- На мелкие группы нужно разбиваться не по уровню подготовки, а, по условно говоря - "родственным" связям. Незнакомый человек не поможет чужому для него в критической ситуации, а друг друга выручит, даже если ему самому будет грозить опасность.
- Нужно заходить в деревню и просить помощи. Хотя это и очень опасно - в деревне могут быть войска противника. Но к примеру - ведро картошки, стакан сахара или мёда и обезболивающая мазь очень сильно бы нам помогли
- Без хорошей карты или местного проводника шансов спастись нет. Ночью, да еще если отовсюду слышны выстрелы, сориентироваться на незнакомой местности невозможно
- Без лидера, который смог бы организовать группу и повести за собой - ничего не получится. Все тянут в разные стороны, как лебедь рак и щука, договориться друг с другом из-за стресса не получается
- Силы и скорость перемещения падают по экспоненте. На третий день, большинство из нас, идти ещё кое-как могли, а сражаться уже вряд ли.
Вернувшись домой и немного придя в себя, я уже другими глазами перечитал книгу "Разгром Брянского фронта” про операцию Тайфун.
Как наши деды смогли с боями прорываться неделями из окружения, вынося раненых и катя на руках пушки, что они пережили - я себе даже представить не могу.
И как командиры смогли организовать, голодных, измотанных боями, а когда и уже павших духом, людей на прорыв, сохранили дисциплину, вывели к своим более-менее боеспособные части и уже на следующий день сражались, отражая атаки танков - это просто невероятно!
Команда «России 25» завершила «Большой тур Сборной 2024». В Минске коллектив Романа Ротенберга взял верх над сборной Белоруссии — 4:2. Шайбы на свой счёт записали Максим Джиошвили, Василий Глотов, Виталий Абрамов и Арсений Грицюк.
2 мая I Астана
Казахстан 0:1 Россия 25
4 мая I Астана
Россия 25 6:0 Белоруссия
6 мая I Омск
Россия 25 4:0 Белоруссия
9 мая I Тула
Россия 25 6:2 Белоруссия
11 мая I Минск
Белоруссия 2:4 Россия 25
Был у меня знакомый либерал: георгиевская лента для него зашквар, а флаг ЛГБТ на чехле телефона он носил с гордостью.
Как-то речь зашла о финских концлагерях на территории СССР, в том числе детском. Он назвал это местью за Русско-Финскую войну. При этом разделение Германии он назвал ужасной и ни чем не мотивированной оккупацией Советским Союзом независимой страны.
Для подобных людей Советский Союз и Россия всегда и во всём виноваты независимо от ситуации. И особого смысла общаться с ними нет. И что забавно, он ни разу не ходил на митинги в поддержку Навального, когда это всё только начиналось - боялся
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Победа у Швейцарии.
Ну, и запись прямого эфира: