Теперь с нетерпением жду каждого воскресенья, чтобы поделиться своими мыслями и узнать, что же будет дальше с пареньком, жизнь которого прямо на моих глазах переворачивается с ног на голову. Это непередаваемое чувство сопричастности к истории....Я пишу и ликую ✨📚

Первая глава уже в профиле. Нуждаюсь в любой критике 🤝🏻

Продолжение в воскресенье, подпишитесь, чтобы не потерять 😊

Всем вдохновения и прекрасного дня!

Если кто-то прочитает хотя бы пару страниц и скажет пару слов — это будет ОГРОМНОЙ помощью

Спасибо заранее всем, кто заглянет!

Подольск утопал в ночи, тяжелой и вязкой, как смола. Луна, бледная, словно выцветшая кость, висела над городом, но ее свет не разгонял мрак — он лишь подчеркивал его, выхватывая из темноты покосившиеся заборы, облупившиеся стены панельных домов, лужи, в которых отражались пустые улицы, будто зеркала, хранящие чужие тайны. Я стоял у могилы Елены Ковалевой, и мой взгляд был прикован к фотографии.

Моей фотографии. Она была приклеена к надгробию, рядом с ее снимком, ее карими глазами, которые все еще смотрели на меня, как живые. Мои собственные глаза на фото — усталые, с тенью цинизма, но все еще живые — сверлили меня, как обвинительный приговор. Кто-то знал, что я приду сюда. Кто-то пометил меня, как добычу, и я чувствовал, что ночь сжимается вокруг, как хищный зверь, затаивший дыхание перед прыжком.

Елена. Ее кровь все еще была на моих руках — не буквально, но я видел ее, чувствовал ее липкость, ее тепло, когда зажимал ее рану в заброшенной церкви, где наемники чуть не отправили нас обоих в могилу. Она была жива, но едва цеплялась за жизнь, подключенная к аппаратам в клинике, где Димка, мой друг-химик, боролся за нее.

Ее слова — «Моя могила уже ждет» — звенели в голове, как колокол, и я не мог избавиться от них. Она призналась: взяла личность своей сестры, убитой картелем, чтобы внедриться в их ряды и отомстить. Она использовала меня, подстроила нашу встречу в кафе, чтобы я копал, чтобы я нашел тех, кто убил ее близкую.

Но она влюбилась — или так сказала. Я хотел верить в ее любовь, цепляться за тепло ее рук, за ее дрожащий голос, но предательство жгло, как кислота, и теперь эта фотография — мое лицо на могиле — была как удар в спину. Я был мишенью. Охота началась.

Я оторвал снимок, скомкал его в кулаке, но его тяжесть осталась, как гиря на груди. Могила Елены — или ее сестры — стояла передо мной, ее надгробие было холодным, покрытым тонкой коркой льда, а пепел, пахнущий синтетикой, все еще лежал у подножия, смешанный с сырой землей. Я присел, мои пальцы коснулись грунта, и запах химии ударил в ноздри, напоминая о складе, где я нашел документы с ее именем, о наемниках, о замглаве района, повесившемся с запиской: «Я не один».

Тень, женщина в плаще, чей шепот вел меня, исчезла, как будто ее работа была закончена. Или как будто она была лишь плодом моего разума, измученного ложью и кровью. Все это было паутиной, сплетенной из обмана, коррупции и смерти, и я был в центре, но нити вели дальше, к кому-то, кто все еще прятался в темноте, дергая за них, как кукловод.

Я поднялся, чувствуя, как холод пробирает до костей, проникая сквозь куртку, сквозь кожу, в самую душу. Мой телефон лежал в кармане, и я достал его, заметив мигающий экран. Новое сообщение. Я открыл его, и слова ударили, как нож под ребра: «Ты следующий. Проверь Димку».

Номер был скрыт, как и тот, что прислал фото Елены в подпольной лаборатории, где она стояла среди колб, с серьезным лицом и цепочкой на шее. Я сжал телефон, чувствуя, как пульс колотится в висках, как кровь шумит, словно море перед штормом.

Димка. Мой друг, гений-химик, который анализировал пепел, браслет, который вытаскивал Елену с того света. Предатель? Я не хотел верить. Но сомнение, как яд, уже пустило корни, и я ненавидел себя за это. Димка, с его саркастичными шуточками, с его очками, вечно сползающими на нос, с его лабораторией, где он творил чудеса.

Он был рядом, когда я громил склады в ФСКН, когда я терял семью, когда я тонул в одиночестве. Но что, если он лгал? Что, если он был частью этой паутины?

Я сел в машину, бросив скомканное фото на пассажирское сиденье. Мотор заурчал, но я не трогался с места, глядя на кладбище, где могилы выстраивались в ряды, как солдаты, ждущие приказа. Елена. Димка. Картель. Кто-то, кто знал, что я копаю, кто-то хотел, чтобы я остановился. Я завел двигатель и поехал в клинику, где лежала Елена. Мне нужно было увидеть ее, убедиться, что она жива, что ее сердце все еще бьется, даже если ее правда была ложью.

*****

Утро в Подольске было серым, как бетон, небо затянуто тучами, которые, казалось, никогда не расступятся. Клиника на окраине города была низким зданием с облупившейся краской, окруженным голыми деревьями, чьи ветви скрипели на ветру, как старые кости.

Коридоры внутри пахли антисептиком, смешанным с чем-то сладковатым, как запах смерти, который маскируют химией. Лампы гудели, их холодный свет отражался от линолеума, и каждый мой шаг отдавался эхом, как в пустом храме.

Димка встретил меня у входа в реанимацию, его худое лицо было осунувшимся, тени под глазами — черными, как уголь. Его очки сползли на нос, волосы торчали во все стороны, как у безумного ученого из дешевого фильма. Он выглядел так, будто не спал двое суток, и я знал, что так оно и было.

— Она стабильна, — сказал он, потирая виски, его голос был хриплым, как будто он кричал всю ночь. — Пуля прошла навылет, не задела кость, но она потеряла много крови. Я сделал все, что мог, Роман. Теперь дело за ней. Она сильная, но… — Он замолчал, глядя на меня, как будто ждал, что я скажу.

Я кивнул, мой взгляд скользнул по стеклянной двери реанимации, за которой лежала Елена. Ее силуэт был едва виден через белую занавеску, подключенная к аппаратам, она казалась хрупкой, как тень, готовая раствориться. Я хотел войти, коснуться ее руки, почувствовать тепло ее кожи, убедиться, что она жива, что ее слова о любви были правдой. Но сообщение — «Проверь Димку» — стояло между нами, как стена. Я посмотрел на него, на его усталое лицо, на его пальцы, нервно теребящие край халата, и почувствовал, как сомнение сжимает сердце.

— Спасибо, — сказал я, и мой голос был пустым, как эта ночь, как эта клиника. — Что с пеплом? Ты говорил, это маркер. Есть что-то новое?

Димка прищурился, его глаза за стеклами очков были острыми, как лезвия, и я вдруг заметил, как он напрягся, как его плечи чуть дрогнули. — Да, копнул глубже, — сказал он, ведя меня в свою лабораторию, которая находилась в подвале клиники.

Мы спустились по узкой лестнице, где стены были покрыты трещинами, а воздух был тяжелым, пропитанным запахом реагентов. Лаборатория была тесной, заставленной колбами, пробирками, центрифугами, мониторами, где мигали графики и спектры, как пульс умирающего. Стол был завален бумагами, пробирками, пустыми кофейными стаканами, и я заметил, как Димка быстро убрал одну папку, сунув ее в ящик. Это было едва уловимое движение, но я его увидел.

— Пепел — не просто маркер, — начал он, садясь за компьютер и открывая файл с графиками. Линии на экране извивались, как змеи, и я пытался понять, что они значат, но химия никогда не была моей сильной стороной. — Это вещество, редкое, используется для особых партий. Но я нашел следы другого компонента. Его производят под контролем кого-то… неизвестного. Не уличные варщики, Роман. Это уровень, которого я не видел раньше. Оборудование, ресурсы, связи — это кто-то с большими деньгами. И, — он посмотрел на меня, его взгляд был тяжелым, — кто-то, кто не хочет, чтобы его нашли.

Я смотрел на монитор, но мои мысли были где-то еще. Неизвестное лицо. Верхушка картеля. Замглавы района, который повесился, был лишь пешкой, как сказал Слава. Его записка — «Я не один» — вспыхнула в памяти, как сигнал тревоги. Кто-то выше, кто-то, кто до сих пор дергает за нити, управляя этой игрой. И Димка, стоящий передо мной, с его быстрыми руками, с его острым умом, вдруг показался чужим.

Сообщение — «Проверь Димку» — эхом звучало в голове, и я ненавидел себя за то, что оно пустило корни. Я вспомнил, как он анализировал пепел, как нашел маркер, как спасал Елену. Но что, если он знал больше? Что, если он скрывал правду?

— Кто мог это сделать? — спросил я, глядя ему в глаза, стараясь уловить малейший намек на ложь. — У тебя есть предположения?

Он пожал плечами, но его движение было слишком резким, как будто он ждал этого вопроса и боялся его. — Не знаю, Роман, — сказал он, поправляя очки, и я заметил, как его пальцы дрогнули. — Это не моя игра. Я только анализирую. Но… — Он замялся, его взгляд скользнул к ящику, где лежала папка. — Будь осторожен. Если это кто-то большой, они не любят, когда копают. И они знают, что ты копаешь.

Я кивнул, но его слова осели в груди, как свинец, тяжелые и холодные. Димка. Мой друг, который всегда был рядом, который помогал мне в ФСКН, который вытаскивал меня из тьмы после потери семьи.

Но что, если он был частью этого? Что, если он был тем, кто приклеил мое фото к могиле? Я ненавидел себя за эти мысли, но они были как тени, которые следовали за мной, не отставая. Я повернулся к выходу, чувствуя, как его взгляд сверлит мне спину, как будто он знал, что я сомневаюсь.

— Позвони, если что-то найдешь, — сказал я, не оборачиваясь, и мои слова повисли в воздухе, как предупреждение.

*****

Я поехал к Славе. Его охранное агентство в старом центре Подольска было как крепость, укрытая от мира: камеры наблюдения на каждом углу, бронированные двери, окна с пуленепробиваемым стеклом. Внутри пахло сигаретами, кофе и чем-то еще — напряжением, которое пропитывало все, как сырость.

Слава сидел за столом, заваленным бумагами, папками, распечатками, его лицо было серым, как асфальт, глаза — красными от недосыпа, с глубокими морщинами, которые я раньше не замечал. Он кашлянул, увидев меня, и ткнул сигаретой в пепельницу, где уже лежала гора окурков, как маленькое кладбище.

— Роман, ты выглядишь, как призрак, — сказал он, его голос хрипел, как старый мотор, но в нем была теплота, как будто он все еще видел во мне того следователя, с которым работал годы назад. — Как Елена?

— Жива, — сказал я, садясь напротив, и мой голос был пустым, как эта ночь, как эта комната. — Но я теперь мишень, Слава. Мое фото на могиле. Кто-то знает, что я копаю. И я получил сообщение. Анонимное. Они сказали проверить Димку.

Слава прищурился, его пальцы замерли на сигарете, и я увидел, как его челюсть напряглась. — Димку? — Он хмыкнул, но его глаза были серьезными, как у человека, который видел предательство слишком часто. — Ты же знаешь его сто лет. Он гений, но не игрок. Или… — Он замолчал, глядя на меня, как будто ждал, что я скажу, как будто проверял, насколько я сам верю в эти слова.

— Не знаю, — честно ответил я, и это признание было как нож в горле, острый и болезненный. — Он нашел в пепле следы вещества. Говорит, оно под контролем кого-то большого. Неизвестного. Но я не могу доверять никому, Слава. Даже тебе.

Он усмехнулся, но в его смехе не было веселья, только усталость, как у человека, который слишком долго живет в этом д.е.р.ь.м.е. — Умно, старик, — сказал он, откидываясь на спинку кресла. — Но я слишком стар, чтобы играть в эти игры. Я усилил охрану. Мои парни будут следить за твоей квартирой, за клиникой, где лежит Елена. Они уже там, двое у входа, один в машине через дорогу. Но, Роман, — он наклонился ближе, его голос понизился до шепота, — ты влез в д.е.р.ь.м.о по уши. Утром твой журналист, Антон, опубликовал статью. Разоблачение. Часть картеля накрылась — пара складов, несколько мелких боссов за решеткой. Но верхушка, тот, кто выше замглавы, все еще на свободе. И они знают, что ты копаешь. Они знают, что ты дал Антону фото.

Я кивнул, чувствуя, как холод пробирает до костей, как будто кто-то открыл окно в зиму. Антон. Я отдал ему фото Елены в лаборатории, надеясь, что он раскроет правду, что его статья раздавит картель. Но она была слишком быстрой, слишком чистой, как будто он знал, что публиковать, а что нет. Я вспомнил его голос по телефону — холодный, взвешенный, как у человека, который играет на обе стороны.

Что, если он был их человеком? Что, если он использовал меня, как Елена, как, возможно, Димка? Я ненавидел эти мысли, но они были как тени, которые двигались в углу глаза, не давая покоя.

— Найди его, — сказал я, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. — Антона. Я хочу знать, с кем он работает. Кто его источник.

Слава кивнул, но его взгляд был тяжелым, как будто он видел конец этой истории и не хотел мне о нем говорить. — Я займусь этим, — сказал он, делая пометку в блокноте. — Но, Роман, если Димка или Антон — предатели, ты один. И они не дадут тебе шанса. Уходи, пока можешь. Возьми Елену, если она выживет, и вали из города.

Я покачал головой, чувствуя, как его слова бьют, но не цепляют. — Я не бегу, Слава, — сказал я, и мой голос был твердым, как камень. — Они убили ее сестру. Они хотят убить ее. И теперь они хотят убить меня. Я найду их. Даже если это последнее, что я сделаю.

Он посмотрел на меня, и в его глазах была смесь уважения и жалости. — Ты всегда был упрямым, — сказал он, затягиваясь сигаретой. — Но упрямство может стать твоей могилой.

Я встал, чувствуя, как усталость давит, словно бетонная плита, но я не мог остановиться. — Если это моя могила, — сказал я, — я утащу их с собой.

*****

Я вернулся в свою квартиру на окраине Подольска. Тесная, с облупившейся краской на стенах, с потрескавшимся линолеумом и окнами, которые пропускали сквозняк, она была моим убежищем, но теперь казалась клеткой, где каждый шорох за окном был угрозой. Я запер дверь, задвинул засов, проверил пистолет — заряжен, готов.

Запах старого табака и одиночества пропитал все, и я вдохнул его, как старого друга. Я сел за стол, где лежали улики: браслет Елены с бусинами, цепочка с кулоном в виде книги, скомканная фотография — моя, с могилы. Мой блокнот был открыт, на странице чернели слова, написанные моим неровным почерком: «Чужая могила. Елена. Кто ты? Браслет. Картель. Тень». Я взял ручку и добавил: «Мое фото. Димка. Антон. Предатель?»

Я достал телефон, чтобы проверить новости. Статья Антона была на первой странице независимого издания, ее заголовок бил в глаза, как неоновая вывеска: «Подольский картель: сеть коррупции и наркотиков». Я прокрутил текст, и каждое слово было как удар.

Он упомянул склад, лабораторию, имена мелких боссов, которых арестовали утром. Факты, которые я ему дал, были там, но аккуратно отфильтрованные, как будто он знал, где остановиться. Ни слова о верхушке, ни намека на того, кто был выше замглавы, кто дергал за нитки. Я сжал телефон, чувствуя, что сомнения растут, как плесень на сырых стенах. Антон знал больше. Или он был их человеком, публикуя ровно столько, чтобы отвести подозрения, но не задеть тех, кто платил. Я ненавидел себя за эти мысли, но они были липкие, как смола.

Я лег на диван, но сон не шел. Потолок был испещрен тенями от уличных фонарей, и они двигались, как фигуры в моем кошмаре, принимая очертания людей, которых я знал. Елена, лежащая в крови, ее глаза, закрывающиеся, как занавес. Димка, поправляющий очки, с его быстрыми руками, которые могли смешивать яды так же легко, как лекарства.

Слава, кашляющий, но верный, с его охранниками, которые теперь следили за мной. Антон, чей голос был слишком холодным, как у человека, который играет на обе стороны. Кто из них лгал? Кто был ближе, чем я думал? Я закрыл глаза, и образ Елены вспыхнул передо мной — ее улыбка в кафе, ее пальцы, касающиеся моей руки, ее голос, шепчущий: «Я влюбилась».

Но потом я увидел ее в лаборатории, с серьезным лицом, подписывающую документы, ее цепочку, блестящую под светом ламп. Я увидел ее кровь, ее закрытые глаза, ее слова: «Моя могила уже ждет». И я увидел свое фото на надгробии, как предупреждение, как конец.

Телефон завибрировал, вырывая меня из полусна. Я схватил его, экран ослепил, и слова на нем были как выстрел в упор: «Ты следующий». Я смотрел на них, и ночь вокруг стала гуще, как кровь, как паутина, которая затягивала меня все глубже. Я знал, что не остановлюсь, пока не узнаю правду, даже если это будет конец.

*****

👉 Продолжение следует...

*****

👉 НАЧАЛО

*****

Автор: Роман Некрасов

Ночь в Подольске была не просто темной — она была живой. Она дышала сыростью, цеплялась за кожу, проникала в легкие, как яд. Улицы, пропитанные дождем, отражали тусклый свет фонарей, и каждый шаг отдавался эхом, словно город предупреждал: поверни назад. Но я не умел отступать.

Я ехал к заброшенной церкви на окраине города, сжимая руль так, будто он мог удержать меня от пропасти. Елена. Ее голос по телефону, дрожащий, но живой, все еще звенел в ушах: «Роман, нам нужно встретиться. В церкви. Я все объясню». Я знал, что это ловушка. Знал, что ее имя на могиле, пепел, пахнущий синтетикой, браслет в рыхлой земле и фото в подпольной лаборатории — все это кричало: она лжет.

Но я ехал. Потому что ее глаза, ее улыбка, ее тепло все еще держали меня, как кандалы. Я хотел правды. Даже если она раздавит меня, как бетонная плита.

Церковь стояла на холме, окруженная голыми деревьями, чьи ветви торчали, как обугленные пальцы. Ее силуэт в темноте был зловещим: покосившийся крест на крыше, словно пьяный, цеплялся за небо, а разбитые окна зияли, как раны. Трава вокруг была высокой, мокрой, цеплялась за ботинки, будто хотела остановить.

Я припарковался в тени, выключив фары, и ночь навалилась на меня, как саван. Моя рука легла на пистолет, который дал Слава, — холодный металл был единственным, что казалось реальным. Я вышел из машины, и тишина ударила, как выстрел. Ни ветра, ни шороха, ни лая бродячих собак, которые обычно рыскали в этих местах. Только церковь, чья темная громада смотрела на меня, как судья.

Я вспомнил тень — женщину в длинном плаще, чей шепот преследовал меня на кладбище: «Она там. Найди ее». Она указала на эту церковь, и теперь я был здесь. Но тень исчезла, как и Елена, оставившая записку: «Прости, я хотела защитить тебя». Я сжал кулаки, чувствуя, как ее запах — мята, смешанная с чем-то цветочным, как увядшие розы, — все еще цепляется ко мне, как призрак.

Елена. Кто ты? Жертва, загнанная в угол? Лгунья, играющая со мной? Или что-то, чего я еще не понял? Мой разум, привыкший раскладывать факты по полочкам, кричал: не доверяй. Но сердце, чертово сердце, билось в ритме ее имени.

Дверь церкви скрипнула, как старый гроб, когда я толкнул ее. Внутри было холодно, воздух пах сыростью, плесенью и чем-то еще — едва уловимым, химическим, как тот пепел на кладбище. Мой фонарик выхватывал из темноты обрывки прошлого: потрескавшиеся иконы на стенах, где лики святых смотрели пустыми глазами, облупившуюся штукатурку, свисающую, как кожа с костей, деревянные скамьи, покрытые пылью и паутиной.

Алтарь впереди был голым, только треснувший деревянный крест висел над ним, покачиваясь, словно насмехаясь над моим присутствием. Я шагал медленно, ботинки хрустели по битому стеклу и щебню, и каждый звук отдавался эхом, как в пещере. Тьма была густой, почти осязаемой, и я чувствовал, как она давит на плечи, как могильная плита.

— Елена, — позвал я, и мой голос, хриплый, как у человека, потерявшего все, утонул в пустоте. — Ты здесь?

Тишина. Потом шорох. Тихий, но отчетливый, как шаги за алтарем. Я направил фонарик туда, и луч света выхватил ее. Елена. Ее силуэт был размытым в полумраке, как отражение в мутной воде, но я узнал бы ее везде. Ее волосы, обычно распущенные, струящиеся по плечам, как темный шелк, были собраны в тугой пучок, как на том проклятом фото в лаборатории.

На ней была темная куртка, слишком большая для ее хрупкой фигуры, рукава свисали, скрывая ладони. Ее лицо было бледным, почти призрачным, но глаза — карие, глубокие, с той самой печалью, которая цепляла меня с первой встречи, — горели, как угли. Она стояла у алтаря, ее спина касалась треснувшего камня, и я видел, как ее грудь вздымается от неровного дыхания.

— Роман, — сказала она, и ее голос дрожал, как лист на осеннем ветру. — Ты пришел.

Я шагнул ближе, держа фонарик в левой руке, пистолет — в правой. Мой пульс колотился в висках, как молот, но я старался держать голос ровным. — Ты сказала, что объяснишь, Елена. Я здесь. Говори. Кто ты? Почему твое имя на могиле? Почему ты была в лаборатории? И почему, черт возьми, ты сбежала, оставив эту записку?

Она отступила, ее спина прижалась к алтарю, и я заметил, как ее руки дрожат, сжимая край куртки. Ее глаза забегали, как у загнанного зверя, но она не отводила взгляд. Она сглотнула, словно собиралась с силами, и заговорила, ее голос был тихим, но твердым, как будто она репетировала эти слова тысячу раз:

— Я не та Елена Ковалева, которую ты знал, Роман. Моя сестра… она была настоящей Еленой. Мы были близнецами, не только внешне, но и душой. Она была моей половиной. Год назад ее убили. Не несчастный случай, как сказано в документах. Картель. Она работала на них, не по своей воле. Они шантажировали ее, угрожали мне, нашей семье. Она пыталась выйти, рассказать все полиции, но… — Елена замолчала, ее голос сорвался, и я увидел, как слезы блестят в ее глазах, отражая свет фонарика. — Они убили ее, Роман. Забили в переулке, как собаку, и подстроили все под аварию. Я нашла ее тело. Ее кровь была на моих руках. И я поклялась, что найду их. Всех.

Я смотрел на нее, и мой разум, привыкший к допросам и уликам, работал на полную. Сестра-близнец. Картель. Месть. Это объясняло могилу с ее именем, подчищенные документы, ее исчезновение из квартиры. Но не все. Фото в лаборатории, где она стояла среди колб, ее подпись на документах, найденных на складе, браслет в рыхлой земле — все это было как пазл, в котором не хватало куска. Я шагнул ближе, чувствуя, как ее запах — мята, розы, что-то неуловимо живое — обволакивает меня, как туман, мешая думать.

— Ты внедрилась в картель, — сказал я, и мой голос был холоднее, чем я хотел, как лезвие, которое я боялся вонзить. — Ты взяла ее личность. Подписывала их документы. Я нашел их, Елена. Твое имя, красным маркером, на контрактах. Ты была с ними. И ты… — Я замолчал, потому что слова жгли горло. — Ты использовала меня.

Ее глаза расширились, но она не отвернулась. Ее губы дрогнули, и она кивнула, едва заметно, как будто признание было для нее пыткой. — Да, — прошептала она. — Я использовала тебя. Я узнала, кто ты, Роман. Бывший следователь, человек, который знает, как копать, как находить правду. Я подстроила нашу встречу в кафе. Я хотела, чтобы ты влез в это, чтобы ты нашел их — тех, кто убил мою сестру. Я думала, ты будешь моим инструментом. Но… — Она замолчала, ее рука потянулась ко мне, но замерла в воздухе, как птица, которая боится упасть. — Я не думала, что влюблюсь. Я не хотела, чтобы ты пострадал. Я пыталась уйти, но не смогла. Ты… ты стал для меня больше, чем месть.

Я замер, чувствуя, что ее слова бьют, как пули, разрывая меня на части. Влюбилась. Это было то, за что цеплялось мое сердце, то, что я хотел услышать с того дня в кафе, когда ее улыбка впервые пробила мою броню. Но предательство стояло между нами, как могила, и его холод был сильнее ее тепла.

Я вспомнил ее смех, ее пальцы, касающиеся моей руки, ее голос, рассказывающий о книгах, которые она реставрировала. Все было ложью. Или не все? Я смотрел в ее глаза, и видел в них боль, страх, любовь — или то, что я хотел принять за любовь.

— Ты лгала мне, — сказал я, и мой голос дрожал, как ее, выдавая все, что я пытался скрыть. — С самого начала. Ты знала про могилу, про пепел, про лабораторию. Ты знала, что за мной следят. Ты знала, что замглавы района — их человек. Почему я должен тебе верить теперь?

Она шагнула ко мне, ее рука коснулась моей груди, и тепло ее пальцев, даже через куртку, было как ток, как спасение, которого я боялся. — Потому что я здесь, Роман, — сказала она, и ее голос был как музыка, как последняя нота перед тишиной. — Я могла уйти, спрятаться, исчезнуть навсегда. Но я вернулась. Ради тебя. Я хочу, чтобы ты знал правду, даже если ты меня возненавидишь. Я устала лгать. Устала бежать.

Я смотрел в ее глаза, и мой мир рушился. Любовь. Предательство. Правда. Ложь. Все смешалось, как пепел с дождем, как кровь с грязью. Я хотел обнять ее, прижать к себе, утонуть в ее тепле, забыть про картель, про могилу, про тень, которая вела меня сюда. Но следователь во мне, тот, кто выжил после потери семьи, после службы в ФСКН, не умолкал. Он кричал: она лжет. Она опасна. Она — часть паутины. Я отступил, и ее рука повисла в воздухе, как сломанное крыло.

— Кто они, Елена? — спросил я, сжимая пистолет так, что пальцы побелели. — Те, кого ты ищешь. Дай мне имена. Дай мне что-то, чтобы я мог поверить.

Она открыла рот, ее губы шевельнулись, но слова не успели выйти. Дверь церкви с треском распахнулась, и ночь ворвалась внутрь, принеся с собой шаги — тяжелые, уверенные, как у людей, которые пришли не говорить, а убивать. Я направил фонарик в темноту, и луч света выхватил их — троих мужчин в черных куртках, с масками на лицах, закрывающими все, кроме глаз. Наемники. Их пистолеты были нацелены на нас, и я знал, что времени нет. Мои инстинкты, отточенные годами в ФСКН, ожили, как стая диких зверей.

— Ложись! — крикнул я, толкая Елену за алтарь. Пули засвистели, разбивая остатки икон на стенах, взбивая пыль в воздухе, как серый туман. Я упал на колено, укрывшись за скамьей, и выстрелил в ответ, целясь в тени, которые двигались быстро, как волки. Дерево скамьи трещало, пули вгрызались в него, но я слышал дыхание Елены рядом — прерывистое, испуганное, живое. Я не дам им ее забрать. Не дам.

Выстрел. Еще один. Но не от наемников. Свет фонаря мелькнул у входа, и я увидел Славу. Его хриплый голос разрезал ночь, как нож: «Роман, держись, черт возьми!» Он стрелял, двигаясь быстро, как в старые времена, когда мы вместе громили склады с наркотой. Его силуэт в дверном проеме был как якорь в этом хаосе. Один наемник упал, хрипя, его маска съехала, обнажая лицо — молодое, почти мальчишеское, с пустыми глазами. Второй отступил, прячась за колонной, но третий был быстрее. Я услышал крик Елены, и мир остановился.

Она лежала за алтарем, ее куртка была темной от крови, которая растекалась, как чернила. Пуля попала в грудь, пробив ткань, кожу, мышцы. Ее лицо было бледным, как мрамор, но глаза, ее чертовы карие глаза, все еще смотрели на меня, цепляясь за жизнь. Я бросился к ней, забыв про пули, про наемников, про Славу, который продолжал стрелять. Мой пистолет упал, фонарик покатился по полу, освещая ее лицо, как прожектор. Я прижал ладонь к ее ране, чувствуя, как теплая кровь просачивается между пальцами, как жизнь уходит из нее.

— Елена, — сказал я, и мой голос сорвался, как у мальчишки, потерявшего все. — Держись. Не смей умирать. Слышишь?

Ее губы шевельнулись, и она прошептала, ее голос был слабым, как ветер, гаснущий в ночи: — Роман… моя могила… она уже ждет.

Я сжал ее руку, чувствуя, как ее пальцы, холодные, словно лед, цепляются за мои. — Не говори так, — сказал я, и слезы жгли глаза, но я не дал им упасть. — Ты не умрешь. Я не дам. Слышишь? Я не дам.

Слава подбежал, его лицо было напряженным, куртка порвана, но он был цел. — Роман, уходим! — рявкнул он, хватая меня за плечо. — Их больше! Они идут!

Я слышал шаги, новые, тяжелые, приближающиеся к церкви, но не мог отвести взгляд от Елены. Ее глаза закрылись, веки дрогнули, как крылья мотылька, и я почувствовал, как что-то ломается внутри — надежда, любовь, вера. Слава буквально оттащил меня, его руки были как стальные, но я не отпускал Елену. Я поднял ее, ее тело было легким, как перо, и прижал к себе, чувствуя, как ее кровь пропитывает мою куртку. Пули свистели над головой, но Слава был как танк — он стрелял, прикрывая нас, пока мы пробирались к выходу.

Мы вырвались из церкви, ночь встретила нас холодом и тишиной. Я положил Елену на заднее сиденье машины, ее дыхание было слабым, едва уловимым, но она была жива. Слава прыгнул за руль, я сел рядом, и мы рванули прочь, оставляя церковь в темноте, как могилу, которая чуть не стала нашей. Фары выхватывали дорогу, усыпанную мокрыми листьями, и я смотрел на Елену в зеркало, на ее бледное лицо, на ее закрытые глаза, и молился, впервые за годы, чтобы она выжила.

*****

Мы отвезли Елену в частную клинику, где работал Димка. Ночь была бесконечной, коридоры клиники пахли антисептиком и страхом. Димка встретил нас у входа, его худое лицо было белым, как мел, очки сползли на нос, но руки двигались быстро, профессионально.

Он не задавал вопросов, только буркнул: «Черт, Роман, ты опять влез в д.е.р.ь.м.о», и исчез в операционной, где свет ламп был холодным, как правда. Я стоял в коридоре, глядя на свои руки, покрытые ее кровью, засохшей, как ржавчина. Кровь Елены. Женщины, которая использовала меня. Женщины, которая, возможно, любила меня. Я не знал, чему верить.

Слава сел рядом на пластиковый стул, его куртка была порвана, на щеке — свежий порез, но он был цел. Он достал сигарету, но не закурил, просто крутил ее в пальцах, как будто это могло успокоить. — Она выкарабкается, — сказал он, но его голос был неуверенным, как у человека, который видел слишком много смертей. — Но, Роман, это не конец. Наемники — это пешки. Кто-то дергает за нитки, и они хотят тебя убрать.

Я кивнул, но не ответил. Елена. Ее признание все еще жгло, как кислота. Она взяла личность сестры, чтобы отомстить. Она подстроила нашу встречу. Она влюбилась. Или сказала, что влюбилась. Я вспомнил ее слова в церкви: «Я устала лгать». Но ее кровь на моих руках была настоящей. Ее боль была настоящей. И ее слова — «Моя могила уже ждет» — были как приговор, который я не хотел принимать.

Я встал, чувствуя, как усталость давит, словно бетон. — Я должен проверить кое-что, — сказал я Славе, хотя не знал, что именно. Может, искал ответы. Может, искал ее.

*****

Я поехал на кладбище. Ночь была все еще густой, но луна, бледная, как лицо Елены, пробивалась сквозь тучи, освещая могилы. Я шел к надгробию Елены Ковалевой, чувствуя, как холод пробирает до костей. Ее фотография на камне смотрела в темноту, как живая, но теперь ее глаза казались другими — пустыми, как у мертвых. Я включил фонарик, обшаривая землю. Пепел, запах химии — все было на месте, как и раньше. Но тени не было. Женщина в плаще, чей шепот вел меня, исчезла, как будто ее работа была закончена. Или как будто она никогда не существовала.

Я присел у могилы, мои пальцы коснулись холодного камня, и я почувствовал, как что-то сжимается в груди. Елена. Ее сестра. Картель. Наемники. Все это было паутиной, и я был в центре, как муха, которую паук уже заметил. Я посмотрел на надгробие, и мое сердце остановилось.

Фотография Елены была на месте, но рядом, приклеенная к камню скотчем, была другая. Моя. Мое лицо, вырезанное из старого снимка, сделанного годы назад, когда я еще был следователем. Мои глаза, усталые, но живые, смотрели на меня с камня, как предупреждение. Кто-то был здесь. Кто-то знал, что я приду. Кто-то пометил меня, как следующую жертву.

Я встал, чувствуя, как ночь сжимается вокруг, как будто хотела задушить. Тень исчезла, но ее место заняло нечто хуже — угроза, которая была ближе, чем я думал. Я сжал пистолет в кармане, но он не успокаивал. Я был мишенью. И я знал, что не остановлюсь, пока не узнаю правду. Даже если она станет моей могилой.

*****

👉 Продолжение следует...

*****

👉 НАЧАЛО

*****

Автор: Роман Некрасов