-- Да, и теперь твой племянник и единственный сын у них в руках.

-- Не единственный. Есть ещё один. Но да, и тот – тоже у них в руках, только они сами об этом ещё не догадываются, и неизвестно догадается ли когда-нибудь об этом сам Ладвиг…

Корнелий что-то такое припоминал – Камил уже рассказывал ему о Ладвиге, и об омерзительном способе, при помощи которого Миробоич этим сынком и обзавёлся.

-- Сейчас же, -- продолжал Камил. -- Империя готовит вторжение, а это сила пострашней Престола. По крайней мере, числом – раза в четыре… Потому я не могу остановиться. Если имперцы захватят поместье, то всех перебьют. Они вырежут четверть населения Царства, как то бывало на Войне. И здесь я тоже вынужден бороться, отталкивать от себя опасности… Думаешь, я бы занимался всем этим, если бы мою семейку не перебили на моих глазах десять лет назад? Я не хочу, чтобы всё повторилось снова. Поэтому вынужден побеждать. Только большое и крепкое государство способно обеспечить мир, кто считает иначе – дурень, обманутый предателями.

-- Здесь я с тобой согласен, -- сказал Корнелий. – А чем же ты занимался бы, не будь мир вокруг тебя так жесток? Никогда не думал об этом?

-- Не знаю, -- Камил пожал плечами, почувствовав на душе неприятную жалость к себе, какую тут же вытравил прочь. – Ведь тогда я был бы совсем другим человеком…

На каждом шагу бегущей Дружины Смерти зияли пропасти. Мощёный Тракт превращался здесь в обычную горную тропу, на которой войску приходилось растягиваться. Камил то и дело присматривал за колонной, управляя мертвецами, чтобы те не свалились с тропы, но Дружина так сильно растягивалась, что задняя её часть постоянно скрывалась либо за очередным поворотом, либо за очередным перевалом. Колоссальные горы сияли в лучах солнца, загораживая собою небо – Камилу ещё никогда не доводилось видеть Хребты настолько близко.

-- А ты, Корнелий? Кем бы ты хотел стать? Судьба, наверное, тоже не благосклонна к тебе?

– Судьба – это как ветер в этом ущелье., -- ответил он. -- Она просто есть. Сама по себе она не бывает плохой или хорошей – об этом уже каждый судит сам, обрекая себя на счастье или на невыносимое горе… Да и я ужè сделался тем, кем всегда хотел стать.

-- Вампиром?

Корнелий поморщился.

-- Свободным.

По пути встречались «алтари», выложенные из камней, в кругах которых каждый путник оставлял «дар» местным духам, чтобы они пропустили его отряд дальше. Камил не стал приносить жертву, потому что презирал глупые суеверия, а гвардейцы, как потом выяснилось, и вовсе разграбляли святилища, загребая ценности и вкусную еду, оставленные когда-то караванщиками.

Дружина Смерти продиралась по тропе между ледников достаточно быстро, чтобы завершить переход сегодня же. Но остальное войско не сумеет преодолеть Хребты в один день – на путь бойцам потребуется минимум два дня пути с высокими темпами продвижения, или и того больше, если на пути возникнут трудности.

И трудности возникли, не заставив себя долго ждать. Идеального броска не получилось…

Чем выше они забирались, тем сильнее закладывало в ушах. Воздух и вправду был поразительно лёгким – насытиться им было непросто. Обычная ходьба в горах отбирала столько же сил, сколько отбирал на равнине бег.

Войско продвигалось вперёд бросками, совершая привалы, чтобы отдышаться. Но долго растягивать время было нельзя – любое промедление сокращало и без того короткий зимний день, а ночью бродить среди скал очень опасно. Расселины оказались гораздо страшнее, чем предполагал Камил, надеявшийся, что войско будет идти ночью с факелами. Но на отвар ночного зрения точно не хватило бы смежных с отваром выносливости ингредиентов, поэтому придётся совершать ночёвку.

Когда Лазарь немного отстал от них на переходе – Камил дал Корнелию прочитать письмо Савохича. Он долго сомневался, стоит ли знать вампиру об этом письме, ведь всё таки Савохич хотел держать письмо в полном секрете…

Вампир прочёл стихи несколько раз и выдвинул несколько предположений: Савохич напился с баронами, впал в меланхолию, к которой склонен после выпивки, и решил рассказать Камилу о том, что скоро превратится в чудовище-Микота. Всё-таки, раны в бою со святошами нанесли ему непоправимый вред, и Плесень в нём сильна. Став Микотом, Савохич, похоже, утеряет себя. Возможно, Лют и вовсе будет удостоен чести стать частью блаженной «грибной рощи» -- вершины всех устремлений любого адепта.

-- Кто же тогда будет у них легитимным правителем? Горничи? – спросил Камил. -- Так ведь до свадьбы ещё долго, она будет после этой войны…

-- Их вряд ли волнует легитимность, -- сказал Корнелий. – Они просто изберут нового главаря, как сделали это и с Лютом. А ты не станешь возражать. Ведь по сути правит Мицеталий…

-- Меня очень раздражают эти культисты, -- Миробоич с яростью сжимал поводья. – Безумные ублюдки! Надеюсь когда-нибудь я выжгу их грёбаный Плесенник…

-- И возможно это будет очень скоро, -- добавил Корнелий. – Ведь судя по содержанию стиха, Савохич говорит о том, что они принесли жертвы, пролили много крови и зародили новый Плесенник. Без твоего ведома, вопреки твоим приказам. Это серьёзный проступок…

-- Да. Я тоже подумал о чём-то подобном, когда читал, -- нахмурился Миробоич. – Значит, не мне одному так показалось.

-- Плохи дела, -- сказал Корнелий. – Культ – опасный враг. А разросшийся культ – опасный вдвойне. Всё это похоже на подготовку мятежа. И кто знает, что нас повстречает, когда мы вернëмся в Горную Даль, подавив мятеж в Лесной.

-- Иного и ожидать не следовало... -- рыкнул Камил. -- Но я не думал, что они пойдут на это так скоро. Я хотел выиграть время…

Лазарь прервал их разговор своим появлением. Культист нагнал их, воспользовавшись тем, что тропа стала немного шире.

Навстречу им шли караваны, и погонщики впадали в ужас при виде мёртвой армии и химер, но деваться им было некуда, а потому они просто смирялись со своей судьбой. Однако, никто их не трогал. И они стояли, бледнея от ужаса, когда мертвецы проходили мимо.

Перепады высот на пути были существенны. Где-то тропа была сильно ниже, а где-то уходила выше редких облаков. Настолько синее небо Камил ещё не видел.

Если армия будет и дальше идти сплошной линией, то на ночлежке часть её окажется на ледяной высоте и будет скорее задыхаться от горной болезни, тогда как другая часть окажется в более уютных условиях низин… Камил, пройдя большую часть пути, подметил все мелочи местного ландшафта и отправил назад приказ – во второй половине дня двигаться с интервалами, чтобы ночью никто не оказался на губительных высотах.

За один день всё было не пройти. Бойцам было тяжело. Пешком всё совсем по другому…

И будто этого было мало!

Мёртвая птичка, отпущенная сотниками, прилетела к Миробоичу с кошмарными известиями.

В середине дня на Тракт сорвалась огромная лавина, похоронив под собою отряд в две сотни гвардейцев вместе с лошадьми… Лавина преградила путь вперёд, разделив царское войско на две почти равные части. Дружинники в отчаянии схватились за лопаты, проторивая себе путь.

Камил, исходясь самыми непристойными ругательствами, повернул Дружину Смерти назад, бросив обоз с солью и отдав приказ второй половине войска следовать вперёд и не замедляться. Запертая лавиной часть армии разгребала завал, пытаясь откопать и соратников-гвардейцев.

Дружина просочилась мимо продолжающей движение части войска по и без того узкой тропе. В некоторых местах мертвецы и воители были вынуждены касаться плечами – к ужасу последних.

Камил добрался до места схода лавины. Та и вправду казалась колоссальной, а дружинники выдыхались, орудуя лопатами. Мертвецы же бросились разгребать завалы без устали, копали они куда быстрее вымотанных бойцов.

Из под снега доставали не только задохнувшиеся переломанные трупы, но и живых – перепуганных и обмороженных. Камил сам занимался лечением, но уже предполагал, что бедняги эти вряд ли справятся с переходом и вряд ли дойдут до конца, даже если выпьют отвары.

Тропа сквозь снежный завал была прочищена, однако лавина задержала войско на остаток дня. Армия прошла вперёд незначительно – ночь наступила внезапно, будто кто-то резко затушил небесный факел.

Задымились костры. Бойцы пытались согреться и сварить ужин. Каждый отряд располагался в низине, насколько хватало места – на смертельных вершинах никто не оставался.

Чтобы утешить раздосадованного Миробоича, Корнелий рассказал о переходе Ганнибала – страшнейшего врага Рима – через Альпы, некие заокеанские горы, которые пусть и ниже Хребтов втрое, но не менее опасны из-за своей протяжённости.

-- Хребты в этом месте очень сильно сужаются, -- рассказывал Корнелий. – Их можно пройти всего за два-три дня, именно поэтому в этой точке они и проходимы. В других местах Хребты было бы не перейти и за неделю и за две… Альпы же пусть и имеют куда больше проходов, но они изматывают своей протяжённостью. У нас хотя бы хватает еды, да и здесь настолько враждебные места, что нет и диких племён-грабителей…А поэтому мы находимся в лучших, чем он, условиях.

-- Это, конечно, радостно, -- отвечал Камил. – Но Ганнибал с его горами – далеко, а Хребты – перед моим носом. И неизвестно, что ещё грядёт.

-- А грядёт прогулка по Лесной Дали, -- сказал Корнелий. – Вряд ли кто-то ожидает, что мы переведём войско через горы посреди зимы – это весьма отважный и безумный ход. Мятежники могут думать, что мы перейдём на ту сторону не раньше весны, остановленные Небесной Горой… Ганнибал был в схожих с нашими условиях, а потому его пример заслуживает внимания – он появился внезапно на севере Италии, чего никто не ожидал, и что едва не сокрушило Рим…

Звёзды сияли необычайно ярко. Ветер гудел среди отвесных скал. Лазурный ледник трещал, медленно сползая по склонам.

Ученик Корнелия носился по горам – сотники докладывали ему о положении дел, а вампир ловко скакал между скалами от стоянки к стоянке и отлично видел в темноте. Потом же вампиры рассказывали, насколько по другому они видят звёздное небо.

-- Туманные пятна всюду. И звёзд больше, -- рассказывал ученик. – Их очень много. Почти всё небо покрыто ими. И они отбрасывают тени, какие не видят  люди. Некоторые звёзды и вовсе почти слепят своею яркостью…

-- Я уже и забыл, как видят звёзды обычные люди, -- сказал Корнелий. – В небесах скрываются сокровенные тайны мироздания. Ведь никто не знает, что такое на самом деле эти звёзды и пятна…

Посреди ночи, когда все спали, кроме застывших вампиров, взгляд Миробоича зацепило странное мерцание.

То были не звёзды. Вдалеке, среди гор, что-то светилось. Сияло.

Сверкающие огни отбрасывали на могучие горы лучи света. И когда Камил присмотрелся к этим лучам внимательней, то услышал что-то странное.

В голове у него загудело. Будто неведомый голос…

-- Чёрт возьми! – испугался Камил, бросившись за глыбу. Он спрятался от этих лучей. Наваждение исчезло, едва он отвёл глаза. Но остался страх.

Показалось, что он коснулся Изнанки – очень похожие ощущения возникали на границе между жизнью и смертью. Испытанное едва ли не вызвало панику.

-- Что случилось? – оживился Корнелий. И Лазарь проснулся, протирая глаза и предвкушая опасность.

-- Огни… -- сказал Камил, показывая в сторону сияния. И все уставились на загадочное мерцание. Все, кроме Миробоича, прячущегося за скалой.

-- Что это? – спрашивал он. – Оно будто бы проникает в голову!

Вампир лишь пожал плечами. Культист тоже бесстрашно вглядывался в сияние, будто оно не было способно коснуться его разума. Небо и горы продолжали безучастно мерцать вдалеке.

-- Что же это такое? – повторил Камил.

-- Никто не знает, -- ответил вампир. – Никто туда не пробирался. Слишком недоступные места.

-- Ты что-то слышал?

-- Я слышал об этом свечении в Хребтах, но сам его вижу впервые, -- сказал Корнелий. – Обычно я проходил Хребты через Перевал – там проще проскользнуть  незамеченным…

-- И что же это такое?

-- Кто знает, -- сказал Корнелий. -- Быть может, это и есть те самые злые духи, которым караванщики и приносят дары?

-- Я не удивлюсь, если это так, -- сказал Камил. – Но что мы будем делать, если оно на нас нападёт? У меня нет Ясного Света.

-- Не нападёт, не бойтесь, повелитель! -- посмеялся Лазарь.

--  С чего ты так уверен?

-- Я уже видел это. И не раз, -- ответил Лазарь. – В нашем баронстве, когда мы жили в горах, укрываясь от инквизиции и от дружины предыдущего барона – мы часто видели огни, скользящие над горами высоко в небе и приземляющиеся куда-то среди Хребтов… словно звёзды, решившие свалиться вниз.

-- Мицеталий наверняка мог бы подойти ближе при помощи орлов?– спросил Камил. – И узнать, что же это?

-- Он не смог. Хребты высоки. Туда его власть не протискивается… А пешком пробраться невозможно – завалы, пропасти, опасные спуски. Непроходимые места на десятки вёрст. Что-то скрывается там, и что-то нарочно избрало это неприступное место. И оно явно не хочет, чтобы его видели.

-- Вот как…

-- Но нас оно вряд ли будет трогать. Можете не беспокоиться.

-- Но я почувствовал угрозу, исходящую от лучей! Мне показалось, что нечто хочет напасть, -- сказал Камил.

-- Это потому что вы не находитесь под опекой Грибного Бога, -- ответил Лазарь. – Вы беззащитны перед подобного рода явлениями. Не обращайте внимания. Оно нас не тронет. Во всяком случае, больше не смотрите в её сторону.

Огни мерцали и метались в небесах. Камил посматривал в их сторону, но каждый раз его обжигало ужасом. Вскоре огни потухли.

На утро войско продолжило путь, но уже без вчерашней энергичности – люди не успели отдохнуть за тревожную ночь – им снились кошмары, а горный ветер не давал уснуть, заставляя то и дело плясать у костров согрева ради.

Не лучшее время года Камил избрал для этого перехода. Зима здесь была особенно сурова. Приходилось лечить обморожения, метаясь среди отрядов.

За второй день они тоже не сумели преодолеть весь путь. Идти было нелегко. Некоторые уже валились с ног – от горной болезни. Слабейшие вынужденно хлебали отвар, опасаясь не пережить следующую ночь…

Вторая ночь в Хребтах оказалась тяжелее первой. Завывал страшный ледяной ветер. Люди обмораживались, даже заворачиваясь в шубы и сбиваясь в кучи, как зимние птицы. И нигде нельзя было скрыться от пронизывающих порывов, ибо тропа слишком узкая. Костры гасли на ветру. Камил с трудом разжигал огонь при помощи символов, но он не мог помочь сразу всему войску. Армия оказалась в тяжелейшем положении.

-- Что на это сказал бы Ганнибал, как бы поступил?! – рычал Миробоич.

Но Корнелий жал плечами.

-- Говорят, что он потерял в Альпах половину своего войска… Ганнибал сказал бы, что лучше дождался б лета.

-- Вот чёрт возьми! Знал бы я… И всё равно пошёл бы!! Потому что нельзя совершать ошибку князя Искро, когда тот пережидал мятеж Эрна, дожидаясь весны – тогда он потерял больше, чем потерял бы при марше в морозах!

И в панике замёрзшие дружинники бросались вперёд, надеясь пробиться на ту сторону прежде, чем замёрзнут. Но в темноте они ломали ноги на крутых склонах, падали с карнизов в пропасть с истошными криками – их факела гасли в черноте, ударяясь о скалы.

-- Это всё потому, что мы грабили святилища! – стонали в бреду умирающие. – Злые духи наказали нас за это!

Гвардейцы оставляли на алтарях подношения, пытаясь задобрить хозяев Хребтов: кто-то снимал золотые кольца, кто-то оставлял свой паёк, который не мог съесть сам из-за тошноты…Алтари наполнились богатствами.

Войско тянулось вперёд, измотанное и измождённое. И мертвецы тащили на себе слабеющих и задыхающихся. Дружинников укладывали на мёртвых лошадей. Но скоро число их резко перевалило за сотню – действие отвара, который пили ночью, чтобы протянуть до утра, ослабевало. И самые выносливые делились своими склянками с самыми слабыми…

Те, кто выпили отвар слишком рано – становились обречены, когда усталость одолевала их на высоких участках. Они ложились на край тропы и просто засыпали, и никто не мог им помочь – все думали, как бы самим спастись, как бы самим пройти по ледяным тропам. Камил перенёс горную болезнь очень легко – он-то передвигался на мёртвой лошади, а не пешком, а поэтому был полон сил и потому не использовал склянки.

Лишь во второй половине третьего дня армия Царя преодолела Хребты. Тракт тянулся вниз, спускаясь в безопасную и тёплую низину, испещрённую густым лесом.

Теперь Камилу было понятно, почему эту провинцию назвали именно «лесной» Далью – густая тайга раскидывалась насколько хватало глаз, почти без полей и без холмов и скал, как то было в Горной Дали, особенно вблизи Хребтов.

-- Необходимо совершить привал… -- молили сотники и бароны, выбившиеся из сил.  Всем хотелось одного – свалиться в шубы у костров и уснуть на две ночи...

Дружина Смерти разбила лагерь и нарубила дров, заботясь о живых – и тогда многие суеверные христиане отблагодарили некроманта и его покойников, ведь свои силы у них почти кончились, и без мертвецов они бы точно окоченели на ночлеге.

Перед отдыхом Камил подвёл итоги опасного перехода: опасные Хребты утащили за собой жизни почти четырёх сотен бойцов…

И пока основное войско расположилось на отдыхе – Миробоич бросил вперёд мёртвую конницу.

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Михаил Александрович 5000р "За темнейшего, ну чтобы не расстраивался)"

Груз 300 1564 ₽ "Взгрев любимому автору"

Константин Викторович 300р "темнейшему"

Шабаныч 0,1р Однажды я видел как эмир пишет книгу

Шабаныч 0,1р он самозабвенно расписывал планы героев

Шабаныч 0,1р воздух потрескивал от напряжения он ждал

Шабаныч 0,1р ждал когда талант подарит ему не слитую

Шабаныч 0,1р Концовку. РАДОСТНЫЙ вопль озарил подвал

Шабаныч 0,1р Вот она!! сказал Эмир. Я заглянул через

Шабаныч 0,1р Плечо и увидел... это было потрясающе

Шабаныч 0,1р Там армяне мать skrogga трахают

Ответ автора: ЛЮТО ОСУЖДАЮ!!!

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Темнейший на АТ: https://author.today/work/442378

- Так и есть.

На что Евдосья отвечает:

- Слушай меня сейчас внимательно, Надя. Когда я умру, придешь ко мне, чтобы похоронную подушку сшить, но запомни, нитки при шитье ножницами не перерезай, а руками оторви, и на узел нить по краям подушки не затягивай - просто распусти. Ту иглу на сороковой день отдай мужу, пусть вобьет её в ворота конюшни.

После тех слов прожила Евдосья еще два года, а когда пришло время, Аксинья сделала всё, как та велела.

С тех пор не было ни единого случая, чтобы в колхозе кого-то задела лошадь.

Со временем Алексей вышел на пенсию, а потом умер. Ферма пришла в упадок, конюшню разобрали, остались лишь ворота и кирпичные опоры. Аксинья, памятуя о той игле, сходила и вытянула её из ворот.  Говорила, что покойный так её вогнал, что топором больше часа достать не могла.

В начале 2000-х годов во время одной из поездок в деревню, её сын – Виталий, обнаружил эту иглу в кладовке и поинтересовался, что эта "ржавая" здесь делает. Тогда Аксинья и рассказала ему эту историю.  После этого Виталию пришла в голову "гениальная идея":

- Давайте в машину иглу возьмем, пусть нас от аварий оберегает, - и вогнал её в висящего на зеркале заднего вида пикачу - мягкую игрушку.

Через несколько дней семья стала собираться домой, сели в машину, помахали бабушке Аксинье рукой и поехали...

Но, не успев отъехать и двух километров, в машине полетел ремень. Поломка застала их буквально в метрах пятидесяти от кладбища. Виталий послал старшего сына в деревню за буксиром, а сам, раз так получилось, зашел на могилу к родным.

Идёт по тропинке к могилам родственников и смотрит - на лавочке, возле одной из могил, сидит старушка, Виталий машинально кивнул ей. Та подняла голову и осипшим голосом произнесла:

- Ты, дорогой, поклади на место то, что взял, не на тебя заговорено, не тебе и носить.

Виталий лишь обернулся назад, посмотреть, к кому она обращается, но никого позади и рядом не было, а когда повернулся к ней опять, её самой след простыл.

Он не знал эту старушку, и о чём она говорила, не понял. Но когда подошёл к лавочке, где та сидела, опешил: это была могила бабки Евдосьи!

Пришлось Виталию вернуть матери иглу. Пусть она её оберегает и им спокойней будет...

Так вот. Ветку-то ту разобрали солдаты из железнодорожных войск. Чем тебе не дорога? В середине 90-х поселился у нас один мужик. Рассказывал, что как раз служил в ЖДВ. Они, мол, станцию и пути там обслуживали. На сам объект их, само собой, не пускали. У них свой сектор был, свои дома – там и жили. Дома эти, к слову, до сих пор стоят. Умели раньше строить. Мы туда с пацанами ходили, как мужик этот (Васяня его все звали, по прозвищу Костыль) дорогу показал. Он и сам туда ходил, любопытно ему было, что он там охранял.

Да только пусто на полигоне оказалось. Остались только столбы, колючая проволока, голое поле и холмы, ну и плюс несколько разрушенных казарм. Вот и всё. Однако Васяня уверял клятвенно, что было там что-то. Когда прикрыли лавочку, два состава ушло. Один поезд с товарными вагонами, и ещё какими-то запаянными вроде цистерн. Всё до винтика вывезли. А второй – тот и вовсе медицинский был. Так что, строить предположения можно хоть до пенсии. Мой батя, помню, ругался и запрещал туда ходить. По его мнению, токсичные отходы там закопали. Возможно даже биологического происхождения. Ну, ему виднее, он всё же военный был.

Впрочем, есть и другая версия. Что законсервировали там завод подземный. Бронедверь заварили, а сверху дерном закрыли. Год-два, и с собакой не найдешь. Холмы и холмы. Их там десятки. Хочешь – копай, если не лень, да толку-то? Если и было что, то надежно схоронили, либо вывезли.

Балабол Васяня Костыль, как в наших краях интернет появился, начал всякие истории сочинять про это место. Так что, нет-нет, да заглядывали любители всего таинственного. Васяня за денежку экскурсии водил. Кто-то ведь верил, что там площадка для НЛО. Кто-то рамки биоэнерегетические крутил, да о проклятиях мусолил. Но, повторяю, нет там ничего. Интересно только на станции по домам полазить. Всё.

В общем, подозреваю, что наш грибник туда направился. Не он первый. Два года назад приезжал какой-то ошалелый блогер. Имя легко запомнить – Игнат. Уж такой он там дичи наснимал, что мы потом с мужиками неделю ухахатывались. Я его оттуда и забирал, пацана этого обкуренного.

Так что, дорогу я знал хорошо. Сначала через поля, потом редколесье. Выйдешь на железку. По ней километров пять, пока не увидишь развилку. Рельсы там сняли, но щебень лежит. Подзаросло чуток, но идти легко. В принципе, заблудиться при всем желании трудно. Разве что поранился любитель тайных советских экспериментов – грибник этот.

Если не найду, к вечеру вернусь и буду уже в райцентр звонить – пусть людей присылают.

А что я думаю об этом месте? Уверен, что там ракетная база была. Устарела, вот и сняли часть. Какое смогли, оборудование вывезли. А прочее под землей оставили. Я когда служил, рядом с нами такой же полигон был, только вскрытый. Оттуда местные металл воровали. Так что, никакой мистики. Увы.

По дороге, кстати, нашел грибы срезанные и выброшенные – почти сплошь сыроежки и старые подберезовики. Видать грибник наш нашел что получше, а эти выбросил. Это обнадеживало.

Так вот и прогулялся. Ружьишко (на всякий случай) на плечо и вперед. Солнце светит, тепло, пригревает. Листочки ветром сгоняет. Красота. Лису, кстати, видел.

К полудню я уже был на месте.

Главное там здание – дом жилой, кирпичный для начальства. На века строили. Окна выбили, но стены как стояли, так и стоят. Крыша шиферная за 40 лет лишь просела чуток. Ну, подзаросло, конечно. Асфальт давно потрескался и торчит лишь местами. Где березка растет, а где и слой листвы в палец толщиной. Но дорога ещё угадывается. Отсюда прямой путь к полигону, но там, скажу снова, смотреть точно нечего. Разве что грибник туда с лопатой поперся. Проверить придется для порядка. Вдруг в канаву какую свалился и ногу сломал.

Неприятная новость: в доме кто-то жил всё лето, судя по мусору. В углу, где посуше, валялся старый матрас. На нем скомканное шерстяное одеяло. Мешки с мусором. Пакетики от чипсов. Несколько пустых канистр для воды. Рассыпаны баллончики от газовой горелки. У меня, кстати, такая же – удобная штука. А вон и закопченная кастрюлька. Немало времени тут провел неизвестный. И явно сумасшедший.

Мало того, что на стенах намалеваны какие-то странные знаки красной краской, так ещё и всюду бросались в глаза откровенно шизофренические надписи.

«Заплати – и пройдешь»

«День Жреца, Урожденного во мраке»

«Такова цена, но это ничто за познание»

«Он заперт навеки»

«Ищи тропу под землей!»

«Имя твоё – Темный Жнец. Лик твой пугает, а взгляд обжигает откровением и злой волей!»

И всё в таком духе. На каждой стене – знаки и надписи, смысл которых понятен только писавшему безумцу.

Я осмотрелся внимательнее. Под дырявым валиком, который служил вместо подушки, заметил пакет. Прислонив ружьё к стене, снял рюкзак, присел и открыл обнаруженный сверток.

Любопытно.

Это оказался широкий блокнот. Его предназначение – отражать состояние местного полоумного изгоя, своего рода дневник. Страницы пестрели теми же знаками и надписями, что и на стенах, только на этот раз между ними появлялись рисунки. Корявые поначалу, больше похожие на детские схематические каракули, они с каждым разом становились объёмнее и страшнее. Страшнее в том смысле, что их тематика плавно перетекала от невнятных абстракций к четким и понятным изображениям неких чудовищ. Взгляд художника, который, я так думаю, день за днем улучшал своё мастерство (а возможно и вспоминал уроки ИЗО в школе), выхватывал из тьмы некоторые детали: вот чешуйчатая рука с когтями, вот прищуренный глаз налитый злобой.

Я бегло пролистал половину блокнота. Характер рисунков изменился. Теперь на каждой странице попадался черный куб. Иногда к нему тянулись толстые кабели или трубы. На двух рисунках автор пытался пририсовать не то окно, не то иллюминатор, но зачеркивал его, явно недовольный результатом. Он словно пытался заглянуть внутрь этого куба и понять, что он скрывает.

Два последних листа показали мне, что художник отчаялся пробиться сквозь некую незримую завесу в своем воспаленном разуме. Всего-навсего то и была что изображена рамка куба с кляксой внутри.

Этот странный, немного пугающий дневник заканчивался размашистой кривой записью, сделанной (тут я был уверен) кровью: «Я решился. Нужно идти дальше».

Я хмыкнул и отложил блокнот. Несколько увлекшись, совсем забыл, зачем я здесь. Сделал несколько фото на телефон – стен и дневника этого.

Оттуда, где я сидел, прекрасно было видно кухню. Посреди помещения чернел провал люка. На старый, стертый и потрескавшийся линолеум была откинута крышка. Рядом сверкали какие-то стекляшки. Ампулы.

Вот оно что! Погреб. Туда мог свалиться потерявшийся грибник. Вот и ответ.

Я подошел ближе. Наклонился и поднял одну ампулу. Морфин. Надо же! Теперь точно понятно, откуда черпал вдохновение местный Айвазовский. Как есть, бредни наркомана. Я презрительно плюнул и выбросил ампулу.

Крышка люка явно была новой. Толстенная, тяжелая. Обитая кровельной жестью. Она явно весила немало. Зачем делать такую? Чтобы холод лучше сохранялся? От крыс?

Свет из оконного проема падал вниз, освещая ступени. Приличная глубина – метра три точно. Я достал карманный фонарик и посветил вниз.

И тут же отшатнулся. Неужели показалось? Сверкнул белым голый череп. Как же так? Муляж, может быть? Кто-то так решил подшутить над случайным свидетелем. Подростки могли сюда шляться, играть тут в сатанистов. Наркоманы чертовы! Откуда только достали морфин?

Из погреба, странное дело, ничем не пахло. Хорошо. Мой долг осмотреть череп. А вдруг? Ну, нет! Заперли кого-то насильно и держали тут, пока человек не умер – как вам такая версия, Кирилл Юрьевич? Тянет на целое дело.

Осторожно пробуя крутые ступеньки на прочность, я спустился вниз и бегло осмотрелся. В углу валялась большая куча каких-то тряпок. У стены выстроилась в несколько рядов батарея разнокалиберных банок, пустых и заполненных чем-то темным, с пластиковыми крышками. Вот луч фонарика скользнул по ржавому эмалированному тазу, в котором пылилась старая ножовка. От бетонной стены отходила темная цепь.

Нет! Мне не хотелось верить своим глазам, но я вспомнил, что при исполнении, и взял себя в руки. Теперь это место преступления, и мой долг осмотреть подвал.

Цепь заканчивалась на шее скелета. Кто-то посадил бедолагу на цепь! Но не это напугало меня.

У мертвеца не хватало ног, отпиленных почти по колено, и рук, так же отхваченных почти по локоть.

Я перевел взгляд на таз. Эти бурые пятна вовсе не ржавчина. А на бетонном полу вовсе не грязь. Это давно высохшая кровь! Похоже, что художник – не просто наркоман, а ещё и законченный псих. Он уморил человека, и зачем-то отпилил вон той ножовкой конечности.

Это явно не останки грибника. А и черт бы с ним! Нужно поспешить назад, звонить в райцентр. Дело серьезное. Я выключил фонарик и убрал в карман. Достал телефон. Бесполезно – сети нет. Придется топать 20 километров в бодром темпе, время уходит.

Только я шагнул к лестнице, как с громким глухим стуком тяжелая крышка закрыла проём.

Бух!

Мгновенно отсекая свет и – казалось – намертво перекрывая воздух.

Я замер в ужасе. Не может этого быть!! Крышка лежала на полу, её можно было только поднять руками! Значит…

Тело само судорожно дернулось на ощупь к лестнице, как утопающий к поверхности воды, рука вцепилась в ступень. Позади громыхнула цепь. Я на секунду замер, обливаясь потом. Воображение мгновенно нарисовало, как скелет ползет за мной.

Вверх! Вверх по ступеням! Должно быть, задел ногой таз, а тот – цепь. Да мля!

Пятая, восьмая ступенька… Голова больно ткнулась в твердую поверхность крышки. Заперто! Да как-то?!

- Эй, что за шутки? – закричал я и принялся колотить кулаком по люку.

Катастрофически быстро закончился кислород. Закружилась голова, и я едва не упал с лестницы. Перед глазами замелькали яркие пятна. Сердце бешено стучало в грудину. Не припомню такого дикого страха в своей жизни.

Вцепившись в ступени и скорчившись на лестнице, я постарался успокоиться.

«Думай, Киря, думай!»

Люк заперся не сам по себе. Не грибник ли этот устроил тут себе домик маньяка? Больше некому. Хотя, за всеми не уследишь. Кто угодно мог прийти по железной дороге. Тут явно кто-то жил всё лето.

Да, кто-то жил и держал в погребе человека, а теперь и меня закрыл. Люк заперт на щеколду, просто так руками не выбить.

«Думай, Киря, думай!»

Я зажег фонарик, о котором, наконец, вспомнил, спустился вниз и дрожащей рукой обвел стены, пол и потолок погреба.

Тишина.

Жаль, что оставил ружьё наверху. Можно было бы попробовать выбить крышку. Хотя, учитываю её толщину, не уверен в успехе. С собой есть нож. Попытаюсь расковырять этот чертов люк. Это единственное, что остается. Надежды на подкоп нет – вокруг бетонный мешок.

Дыхание постепенно выровнялось. Жуткое ощущение того, что тонешь в черной непроглядной воде прошло.

Фу-х-х.

Я ещё раз внимательно осмотрелся.

И испугался.

Потому что ПОНЯЛ.

Ржавые пятна на полу, в тазу и на пиле – это кровь. Жертву здесь, в подполе, долго томили, прежде чем… Вот целая куча грязных тряпок и бинтов. Упаковки из-под лекарств, перевязочного материала. Склянки физраствора. Использованные шприцы. Ампулы морфина – очень много. Коробки и пакеты от еды. Бутылки из-под минеральной воды.

Грудь будто сжали в тисках. С губ сорвался болезненный стон.

Больной ублюдок ампутировал конечности жертве на живую! А после оставил тут подыхать.

Я глухо и протяжно застонал. Урод посадил несчастную жертву на цепь и, видимо, сначала морил голодом, пока человек не ослабел. Потом пришел черед пилы.

Луч фонарика уперся в банки… Зря я вскрыл одну! Вот и туалет. Запертый гадил в эти банки, чтобы не задохнуться в собственных миазмах.

Сколько продолжалась эта пытка? Всё лето? Банок много. А куда делись отпиленные кости? Где мясо? Насекомые сожрали? Крышка была открыта, наверное, давно.

«ДУМАЙ…»

Не помню, предупредил я кого-нибудь, что ушел сюда? Шок от заточения стер утренние воспоминания. Нужно было сразу звонить в райцентр, а не играть в героя. Ну, жену-то я точно предупредил! Не мог же я уйти на весь день, и не сказать об этом. Если не вернусь к вечеру, как планировал, уже завтра за мной вышлют помощь. Вот и всё. Главное чтобы догадались проверить дом.

Сердце кольнуло дурное предчувствие. Чего проще закрыть люк, а сверху набросать мусора. И всё, финиш. Без собаки не найдешь. Но я же услышу шаги? Да! Несомненно, это шанс. Нужно всего лишь продержаться сутки. Это я смогу.

Свет есть. Поборов брезгливость, пришлось покопаться в куче мусора. Там нашелся пакетик сухариков и полбутылки воды.

Сверху послышался какой-то шум. Кто-то неторопливо передвигался по кухне. Прошелся взад-вперед. Видимо остановился у окна.

Я снова принялся кричать и колотить в люк. С тем же успехом можно было и головой стучать. Тот, кто меня запер, знал что делает. Для него не новость тот факт, что я под землей. Стучи не стучи, надежды смягчить сердце психопата равны нулю.

Всунутый в щель китайский нож оказался откровенным фуфлом. С тихим звоном кончик ножа отломился. В бессильной злобе я отшвырнул погнувшийся клинок. Им только грибы резать да дерьмо. Сука!

Спустившись вниз, я присел подальше от обезображенного скелета и проверил заряд телефона. Выключил его, чтобы сберечь энергию.

Проснулся голод. Эх, а в рюкзаке наверху термос с чаем и бутерброды! С сыром и ветчиной. Пять штук. Толстых, сочных. Три вареных яйца и несколько огурцов. Шоколадный батончик. Зря я оставил рюкзак. Ох, зря.

Пришлось довольствоваться кириешками и недопитой водой из запасов моего мертвого соседа.

Тишина. Никто больше сверху не ходит. Само собой, никто не спешит открывать люк.

Накатила опустошающая усталость. Организм пережил настоящий шок. Клонит в сон. Оно и хорошо. Лучше спать и не видеть этого кошмара. Не думать, не накручивать себя. Не злиться.

*

Прошло трое суток. Изредка включаю телефон и делаю записи. Также редко включаю фонарик. Это позволяет не сойти с ума и отслеживать время – в полной темноте его восприятие нарушается, и всякое начинает казаться. Рассматриваю фотографии семьи. Я прошел стадию отчаяния и выплакал все слезы. Сорвал голос от крика.

Почему меня не ищут? Они должны уже были сюда добраться и всё проверить. В чем же дело?

Сильно ослабел. Особенно от жажды. Воду выпил быстро. Помочился в эту же бутылку. На вторые сутки, через тошноту, её же и выпил. Поэтому ещё что-то соображаю.

Много сплю, экономлю силы. Только всё равно итог будет один: тот псих дождется, когда я ослабею и потеряю сознание. А потом…

Мне бы всего немного сил, чтобы порезать ему горло. О, я представлял, как на меня хлынет его кровь! Если надо – зубами вцеплюсь. Хотя бы попью…

(тот самый дом. Из материалов следствия)

*

На четвертый день резко распахнулся люк. Нужно обладать большой силой, чтобы вот так запросто его откинуть. Это меня и разбудило.

Я лежал, притворяясь абсолютно беспомощным, ожидая, что маньяк спустится проверить моё состояние. Сильно мутило. Пересохшее горло сильно болит. Правду пишут, что когда помираешь от жажды, видишь фонтаны и водопады. Я видел рекламу газировки. Видел, как перевернулась фура с пивом и бутылки рассыпались по дороге. Сколько бы я сейчас смог выпить за раз? Литра три, наверное. Банка холодного пива…

Вниз упала бутылка минералки. Задела нижнюю ступеньку и покатилась по грязному бетону в мою сторону. Руки змеями тут же оплели её и свинтили крышку. Все мои планы пошли по бороде.

Я жадно пил и смеялся как идиот, радуясь жидкости, свежему воздуху и естественному свету. И как только мне стало чуточку лучше, я тут же пополз к лестнице, слабо зовя на помощь.

- Я здесь… Здесь… Помогите.

Никто мне не ответил. Бессильны мои униженные просьбы и последовавшие вслед проклятия. С глухим равнодушием к моей судьбе крышка люка вернулась на место.

Помощь не пришла, а значит я в полной власти свихнувшегося наркомана.

Из полуторолитровой бутылки я выпил половину. Катал на языке щипящую влагу. Полоскал горло. Беззвучно плакал и смеялся. Вот так и сходят с ума. Скоро я буду готов за воду на что угодно. Сам подставлю горло под ошейник с цепью. Этого он добивается?

Ненавижу эту тварь. Харю  бы обгрыз!

Что делать дальше? Экономить воду. Сидеть под люком? Вдруг удастся выскочить? Но я слаб как котенок. Для здорового мужика такие условия – суровое испытание. Мне тарелки две борща бы, да второго – картошки с котлетами, скажем. Наверное, жена и водки б налила ради такого дела.

Какого дела? Мне чудилось уже, что я сижу дома за столом, что сын Денис вернулся из школы, и вот мы все сели обедать. Ароматы еды дразнят обоняние, и все мы сглатываем голодную слюну.

Так я и заснул. Этот псих всё рассчитал. Он знал, что я не откажусь от воды. А подсыпать туда снотворное – очень умно.

*

Проснулся я от холода.

(тот самый подвал. Из материалов следствия)

Одежды не было. Шею сдавливал металлический ошейник. В правой руке намертво что-то зажато.

Я пошарил вокруг. Нашелся и телефон, и фонарик. Оставалось только посветить вокруг.

За то время, пока я находился в отключке, мой тюремщик провел большую работу. Убрал грязные банки, ворох тряпок и прочий мусор. Заменил таз на более новый. Пилу тоже заменил. Именно её я сжимал во сне так крепко, будто надеялся с её помощью выбраться. Впрочем…

Обнаружился также объёмистый пакет. Его содержимое, мягко говоря, меня напрягло: жгут, бинты, вата, шприцы, упаковки морфия, йод и литр водки. Мне явно намекали на то, что я должен сделать. Нет, сам этот урод не собирался ручки пачкать! Единственное, что он не счел за труд, - нарисовать маркером линию на левой ноге, чуть ниже колена – место распила. Таковы условия его игры.

Сначала я бился в истерике. Угрожал и матерился, пока не выбился из сил. Сколько уже я тут? Кажется, шел пятый день моего заключения. Времени, чтобы поразмыслить, предостаточно.

Вариантов всего несколько: умереть от голода и жажды, пилить ногу или устроить «передоз». Тому, сверху, торопиться некуда – это очевидно. Если я не буду играть по его правилам, он просто бросит меня тут подыхать, а через месяц, глядишь, поймает новую жертву. Мой предшественник – он сам себе отпилил конечности? А как же тогда последняя рука? Бред какой-то!

Чтобы согреться, я взялся за водку. Хоть что-то. Может, наберусь решимости и вскрою себе горло? А, нет. Нож пропал. Так что, игра идет до победного: или он или я, решивший, что уйти из жизни на морфине – это предел моих мечтаний.

Я бредил. Я спорил сам с собой и откладывал решение. Уговаривал, рыдал, вспоминая потерянную жизнь и семью. Даже говорил со скелетом, но он молчал – что он мне мог посоветовать? Я хотел жить. Хотел надеяться, что через ампутацию продлеваю себе жизнь и дарю надежду: меня ищут, меня найдут рано или поздно.

Высохли слезы. Наступила стадия тупого равнодушия.

А потом, не помню уже на какой день, – я перестал включать телефон – я взял и вскрыл первую ампулу морфина. Мне предстояло понять, как им пользоваться, сколько и куда колоть. И, если всё выйдет из-под контроля, сколько потребуется ампул, чтобы умереть.

- Подавись, тварь! – сказал я неведомо кому и взялся, в конце концов, за ножовку.

*

Телефон скоро разрядится. Но и я близок к завершению.

Уже октябрь…

Никто меня не нашел. Если вообще искали. Не помню: когда я уходил, предупредил ли хоть кого-то, сказал куда иду?

Нужно поставить ещё один укол.

Меня дико знобит. Тошнота разъедает кишки. Тошнотворно воняет разлагающейся плотью. Как я не обрабатывал раны, они загнили. Странно было ожидать иного, хотя антибиотики жру горстями.

Что было в эти дни? Ну, вы уже догадываетесь. Я прошел через ад. Постоянно пребывая в наркотической эйфории. Должно быть, я свихнулся.

Но какая-то часть меня, твердая и жесткая, всё это время делала перевязки, ставила капельницы, ставила уколы и переливала кровь. Что-то будто завладело моим разумом. Нечто куда более сильное, чем я. Иначе объяснить это безумие я не в состоянии.

Вот, собственно, и всё. Впереди красная линия.

Что ещё написать? Что мой похититель хорошо меня кормил и обеспечивал лекарствами? Это и так понятно. Видимо, для этого ему пришлось ограбить аптеку или больницу.

Только один вопрос: что делать с последней рукой? О, он и это предусмотрел. Рядом со мной стоит самодельный прибор, нечто вроде гильотины. Мощные пружины взведены. Нужно только вставить руку и нажать подбородком кнопку.

Безумный голос в голове твердит, что тогда откроется лаз, и я смогу пробраться… Куда? Зачем? Стоит ли слушать самого себя, если этот, уже чужой мне человек, делает ЭТО со мной?

Я листал фотографии и много думал. Те надписи на стене – в них есть смысл. Да! Теперь я уверен, что лежащий рядом скелет – это останки человека, который самостоятельно забрался в подвал. Какие цели он преследовал, чего жаждал достичь, - я уже никогда не узнаю. Скоро я умру от потери крови. Наконец-то этот жуткий кошмар закончится.

Да, последнее: нахожу это пугающе странным – каждая моя отпиленная кость словно прирастала к скелету. Думал, у меня галлюцинации начались, когда после первой ампутации не нашел свою ногу, очнувшись, но увидел целехонькие кость у прежнего узника.

Впрочем, что это меняет?

Если кто-то найдет этот телефон, передайте его моей жене и скажите, что я её люблю.

*

Очнулся я всё в том же подвале. Одетый. Целый. Свободный. Выходит, получилось. Замещение произошло. Перед началом эксперимента поверить в такое было сложно. Поэтому я приковал себя к стене – чтобы точно не отвернуть.

Из открытого люка вниз попадал дневной свет. Я осмотрелся. Бедолага грибник с отпиленными руками и ногами по-прежнему лежал на грязном полу.

Я встал и пнул таз с пилой. Это был жестокий опыт. Но цели я достиг.

Едва я начал взбираться по лестнице, как меня спросил мой напарник:

- Ты видел ЕГО? Говорил с НИМ?

- Да, да, да! – повторял я как заведенный, шагая вверх. – Я помню, что я видел. Я лежал ниц, а из глаз текла кровь вместо слез. Я слышал ЕГО – и кровь шла из ушей. Ужас, источаемый ИМ, сводит с ума.

Но перед глазами – только рваные тени. В памяти – только обрывки слов.

- Человеку, даже подготовленному, тяжело быть рядом с НИМ и внимать.

- ОН сказал, что нам делать? – спросил напарник.

- Да, - ответил я уже наверху. – Но … я не помню. Не знаю, как сказать… Голова начинает дико болеть, просто ломит. Всё болит. Мне нужен укол…

Прямо возле люка я взломал ампулу.

- И что нам делать? – терпеливо вопрошает он.

- Ждать! – говорю я и блаженно закрываю глаза.

В какой момент я понял, что говорю сам с собой? Наверное тогда, когда прикрыл глаза. Просто это знание пришло и осталось со мной.

А сам я превратился в одно сплошное ожидание.

Я больше не был прежним, пожертвовав тело. Покинуть этот дом оказалось выше моих сил. Запертый в этих стенах, на что я надеялся, чего ждал?

Ещё только середина лета. В один из дней в дом вошла блеклая тень и принесла большую коробку. А потом ещё и ещё. Появилась туристическая газовая плита и кастрюлька. Росла гора коробок с лекарствами и продуктами. Пополнялся запас воды. Этот кто-то с большим упорством к чему-то готовился.

А я просто наблюдал.

Наблюдал, как тень спускает несколько коробок вниз. Как захлопывает за собой тяжелый люк.

Наблюдал, как в доме появляется грибник с лукошком. Его любопытство привело его к люку. Он открыл его и ужаснулся сначала запаху тлена, а после увиденному. Мне не составило труда закрыть его там. Наша игра началась.

*

18 сентября я увидел ещё одну тень с четкими контурами. Незнакомец долго осматривал стены, потом увидел мой блокнот. Отставив рюкзак и ружьё, он изучил его.

Потом его внимание привлек вход в погреб.

И снова хлопнула тяжелая крышка…

Открыл я её только в октябре, когда завершился полный круг посвящения.

- Ты видел ЕГО? – спросил я того, кто внизу. – Говорил с НИМ?

Ответы я уже знал.

И просто ждал.

Приходили и другие тени. Они долго всё фотографировали. Забрали рюкзак, ружьё и останки грибника. А я остался совсем один, навечно запертый, как и мой учитель, мой мастер, мой бог и повелитель, в ограниченном пространстве сообщающихся сосудов.

Когда я впервые услышал ЕГО зов? Когда мы ещё пацанами первый раз пришли на полигон Валдай-3. Я долго созревал и решался, чтобы войти с НИМ в контакт. Вызванный из другого мира, непонятый, неподчиненный, - он остался навечно заперт под землей.

Что теперь? Теперь я буду ждать, как первый вестник, того, кто услышит меня и поверит мне. Тот другой проложит путь в мир, на свободу.

И долго мне ждать не пришлось. Некто остановился через несколько дней у дома. Он снимал себя на камеру и говорил своим зрителям:

- Друзья, а это тот самый дом, где произошла трагедия, и сейчас мы внимательно его осмотрим.

Вот и всё, гонец прибыл – тот, кто поведает миру правду.

И не важно, какой ценой…

Дверь открылась. А, значит, я не зря…

Outro

«Привет! С вами снова я, Игнат, и вы на ютуб-канале «Мистические расследования Игната аль Фантомо», в серии Кровавые тайны КГБ. И снова, как и два года назад, как помнят мои старые подписчики, дело открыто в связи со зловещим следом Сооружения-308, что должно скрываться где-то на полигоне Валдай-3. При таинственных обстоятельствах пропал участковый Кирилл П., 41 год. Мне удалось выкупить его телефон, обнаруженный в заброшенном доме, у родственников полицейского за 150.000 рублей. История, которую вы только что услышали, основана на записях в найденном телефоне. Верить или нет – ваш выбор, друзья! Но дело Сооружения-308 обрастает новыми жуткими подробностями.

Не пропустите мой стрим по теме прямо с места событий…

А с вами был я, Игнат аль Фантомо! Увидимся через неделю. Пока!»

(продолжение следует. Выложу, как будет готово, сразу две оставшихся части, но это займет время.)

Ставьте лайк, друзья, автору это важно))

п.с. как всегда: автор не специалист, но проведена плотная теоретическая работа. Так, к примеру, история знает случаи самоампутации вообще без обезболивания. Поэтому считаю, что всё в рамках.

Дальше - больше. На связи!

Промо второй части: Промо второй части ("Открой мою дверь...")

Шум рации пробивался сквозь тихий гул кондиционера моего грузовика. Солнце, еще не перевалившее за девятый час, уже давило на округ Луна.
— Подразделение 12, что у тебя, Сэнди? — сказал я в микрофон.
— Мак, мне позвонили... странный звонок. Турист из Багровых Шпилей сообщил о теле. Сказал, что оно... ну, тебе нужно его увидеть. Возле арки Койот-Джо.

Я скрипнул зубами. Арка Койот-Джо не была местом для приятной пешей прогулки. Она находилась более чем в часе езды от грунтовой дороги, где она уходила в глушь, глубоко изрезанную оврагами и каменными горами, которые тянулись к востоку от города.
— Младший заместитель шерифа Миллер уже в пути. Голос у него был немного хриплый, — сказала Сэнди.
— Вот как. Скажи ему, чтобы охранял место преступления, ничего не трогал и ждал меня, — сказал я.
— Сделаю, Мак. И, э-э, будь осторожен. Турист казался напуганным. Действительно напуганным, — наконец сказала Сэнди.

Я отключил звук и повесил микрофон на крючок. Неизвестно ещё, что так напугало этого туриста: может, он перегрелся на солнце, и воображение нарисовало ему бог весть что.

Грузовик проезжал последние мили на пониженной передаче. Шины поднимали клубы пыли и гравия**,** когда я пробирался по довольно глубоким колеям, в которые менее крупное транспортное средство провалилось бы до самых осей.

Затем дорога стала слишком крутой и извилистой для грузовика, и я остановил его в тонкой тени пало-верде. Я взял свой рюкзак, фляги, пистолет, камеру и набор для сбора улик.

Прогулка была как вхождение в печь. Воздух над красной скалой дрожал от жары, и единственными звуками были грохот моих ботинок по выжженной земле и, время от времени, сердитое жужжание слепня, кружившего в неподвижном воздухе.

Когда я увидел машину Миллера, припаркованную у края сухой промоины, где земля обрывалась, пот пропитал мою рубашку до кожи. Он стоял на краю небольшого каньона, глядя в него, расправив плечи.
— Миллер, — поприветствовал я его немного хриплым голосом. — Какова ситуация?

Он повернулся, и я увидел облегчение на его молодом лице. Ему, наверное, едва исполнилось двадцать три.
— Детектив Коул. Сэр. Слава богу, вы здесь.

Он сглотнул и сделал движение дрожащей рукой.
— Там внизу. У подножия колонны.

Я посмотрел туда, куда он показывал. В сорока футах под нами осыпь спускалась на дно небольшого каньона. Там стояла одинокая каменная колонна — худу: ее форма напоминала длинный палец скалы, источенный ветром и временем. И у ее подножия, в тенях, что лежали пятнами на земле, было что-то. Даже с этой высоты я видел, что это было неправильно. Я поднес бинокль к глазам и навел фокус.

Я перестал дышать.

Он не был у подножия каменного столба. Он был на столбе. Или так казалось. Как будто он рос из самой скалы примерно в десяти футах от земли, где выступала узкая каменная полка. Полка не шире двух человеческих ног, поставленных рядом.

Тело, судя по ширине плеч, было мужским. Оно сидело прямо, но это была не поза сидящего человека, а нечто застывшее. Конечности были установлены неправильно. Одна рука вытянута в сторону, кости пальцев будто указывали на запад, где заходит солнце.

Другая рука была согнута и лежала на коленях, словно в жалкой попытке отдохнуть. Кожа мужчины была темной, туго натянутой на кости. Казалось, он неделями находился в этой неумолимой жаре.

Я спустился по склону, обломки скал скользили под моими ботинками, Миллер последовал за мной, неуклюже переставляя ноги. Воздух внизу был густым. Пахло пылью и горячим камнем, а под этим запахом чувствовался другой — сухой и резкий, с выраженной нотой чего-то едкого, который я не мог опознать. Не было никакого запаха разложения тела, и это было еще одной вещью, которая была неправильной.

Подойдя поближе, я увидел жуткую картину.

Рука, которая указывала, состояла не только из кожи и костей. Сегменты чоллы, колючие и опасные, были вплетены в ее плоть, сквозь плоть, так что кактус образовал своего рода броню поверх костей.

Там, где мышцы отходили от руки, в углубления были втиснуты полированные камни из русла реки. Молочный кварц и полосатый агат мягко светились в тени.

Они были зажаты между костями и высохшими сухожилиями, как будто тот, кто это сделал, хотел заменить то, что сама пустыня забрала бы в свое время.

Голова мужчины была наклонена набок. Лицо, насколько я мог видеть, было скрыто маской. Не той маской, которую можно купить. Она была сделана из глины цвета земли, и высохла и потрескалась на солнце. Два маленьких отверстия для глаз. Линия вместо рта. Грубая вещь. Из-за нее лицо под маской переставало быть человеческим. Тонкая полоска черных муравьев двигалась по глине маски и вниз по линии горла, исчезая в воротнике рубашки мужчины.

Миллер сказал дрожащим голосом:
— Сэр... кто, по-вашему, мог это сделать?

Я посмотрел на него, не выдавая своих чувств.
— Это сделал художник, — сказал я, глядя на человека на камне. — Очень больной.

Был только шорох муравьев и звук горячего ветра, когда он проносился через скальные проходы каньона. Тот, кто создал это, знал пустыню. Он взял ее суровую душу и сделал из нее сцену для этого.

Я достал камеру из рюкзака. Документирование этого займет время. Это будет долгий и мучительный труд. И я знал с уверенностью, более холодной, чем ночь в пустыне, что это не последняя его работа.

Труп из арки Койот-Джо лежал под белым светом окружного морга. Стоматологические записи дали ему имя — Томас Эштон, сорока пяти лет, из Тусона. Он отсутствовал три дня**, он был** орнитологом, приехал в пустыню наблюдать птиц. Доктор Рамирес работала над ним весь день. Она была женщиной спокойного характера, знакомой с жарой, жаждой и сломанными костями от падений в пустыне. Но с Эштоном все было иначе. Он открыл другой счёт.

Я стоял в той комнате с ней и в основном слушал. В морге царила такая спокойная обстановка, будто там и не лежало тело Эштона, оставленное как некий мрачный страж, от вида которого кровь стыла в жилах. Миллера отправили домой. Он мало говорил после того, как мы покинули арку**, и** я видел, что его потрясло то, что он там увидел.

— Высыхание, — устало сказала Рамирес, снимая перчатки. — Оно... ускорено. За рамками естественного. Мы говорим о чем-то, что должно занять недели, Мак, даже месяцы, сжатые до семидесяти двух часов, максимум.
Она указала на увеличенное изображение на своем экране, показывающее клетки кожи. — Есть признаки использования химического агента, какого-то агрессивного осушителя, что-то вроде дубильного раствора, но грубее. Распылили, я думаю. Посмертно.
— Итак, его убили, — сказал я. — Затем поместили туда. Потом покрыли веществом.
— Именно. Причиной смерти Эштона, похоже, стала травма затылка от удара тупым предметом. Быстро. Почти милосердно, учитывая то, что произошло после. — Она покачала головой. — Вставки чоллы преднамеренные, почти хирургические, несмотря на жестокость. Слава богу, нет никаких защитных ран, указывающих на то, что он был в сознании в этот момент. Глиняная маска? Сформирована прямо на его лице. Муравьи... Мак, эти муравьи были из особой колонии сборщиков урожая, которую я видела всего в нескольких милях от арки, около старого вулканического конуса. Они не собираются естественным образом. Их привезли.
— Кто-то приносит все инструменты с собой, — сказал я и почувствовал мурашки, пробегающие по коже. — Кто-то сильный, знающий местность, с невероятным запасом терпения. И естественными материалами, — наконец сказал я.

В последующие дни я просматривал старые отчеты о пропавших людях. Я читал короткие сообщения, написанные в интернете людьми, которые жили в этом округе, ища упоминания о странных лагерях, о людях, которые держались особняком в диких местах. Я разговаривал с рейнджерами парков, людьми, работающими на государственных землях, и владельцами старых ранчо, чьи земли простирались на пятьдесят миль вокруг арки Койот-Джо. Никто ничего подобного не видел. И если бы видел — не сказал бы. Томас Эштон был человеком без явных врагов, никаких странностей в нем, кроме того, что он приехал сюда, чтобы наблюдать за птицами, и встретил такой конец.

Давление со стороны шерифа округа, хорошего человека, но обеспокоенного началом туристического сезона и негативом в прессе, росло.
— Найди что-нибудь, Мак. Что угодно. Люди напуганы.

Я находил лишь новые вопросы. Цифровой след жизни Эштона никуда не привел. Турист, который нашел его, был всего лишь человеком, который любил гулять по открытой местности и теперь жалел об этом. Я снова и снова думал о мастерстве, с которым это было сделано, об ужасном порядке в этом представлении. Это не было сделано в порыве ярости. Это была одержимость. Послание. Но для кого оно предназначалось**?**

Чолла, полированные камни, словно драгоценности, в мертвой плоти, ряды муравьев, движущиеся по своим темным делам, — все это проникло в мой сон. Я просыпался в темноте своей комнаты с образом глиняного лица Эштона перед глазами и чувствовал сухое дыхание пустыни в своем собственном горле.

Это было вечером третьего дня после обнаружения Эштона. Солнце было оранжево-фиолетовым мазком на западном краю мира, когда по рации раздался голос Сэнди. На этот раз — не резким. Он был низким и напряженным, но я почувствовал в нем тень ужаса.
— Мак, ты там?

Я следовал незрелой теории о старых шахтах около вулканического конуса — где Рамирес упоминала уникальных муравьев. Мой грузовик был припаркован около обрушившейся штольни, воздух быстро охлаждался с приближением ночи.
— Вперед, Сэнди.
— Нам звонил старик Хендерсон. Вы его знаете, он живет за Призрачными скалами?

Я знал его. Человек, который жил вдали от мира, который приезжал в город два раза в год за тем, что ему было нужно. Он никому не звонил.
— Чего он хочет? — спросил я.
— Он говорит, — голос Сэнди стал тише. — Он говорит, что его пугало начало двигаться.

Наступила тишина.
— Его пугало? — спросил я.
— Вот что он сказал, Мак. Он продолжал повторять. Он сказал, что это в его западном загоне. Возле высохшего колодца. Он сказал, что теперь все по-другому. Он был напуган. Он не подойдет к этому близко. Он не будет смотреть на это снова. Он просто хочет, чтобы мы пришли**.**

Внутри меня все похолодело. До Призрачных скал было еще тридцать миль плохой дороги, ведущей туда, где земля была пуста. Но не совсем. Пугало. Я представил Томаса Эштона на каменном столбе, превращенного во что-то нечеловеческое.
— Скажи Хендерсону, чтобы он запер двери, — сказал я. — И оставался внутри. Я уже в пути. Есть ли кто-нибудь с ним? — спросил я.
— Нет. Он живет один.
— Понял, — сказал я. — Больше никаких радиопереговоров, если только это не срочно. У Миллера выходной. Я возьму это на себя.

Я знал, что это рискованно. Но если это то, о чем я подумал, то привлечение заместителя шерифа, даже опытного, может только усложнить ситуацию. Этому художнику может понравиться свидетель, но, возможно, не толпа.

Поездка заняла больше часа. Тьма полностью овладела пустыней, когда я добрался до края земли Хендерсона. Забор из колючей проволоки провис между столбами.

Единственным источником света были фары моего грузовика, скользившие по пустыне. Его кабина была маленькой темной фигурой, единственной точкой страха в этой огромной пустоте. Я заглушил двигатель, выключил фары и прислушался.

Было тихо. Только стрекотание сверчков в кустах и слабый шум ветра, проносящегося сквозь заросли.

Я взял с сиденья свой тяжелый фонарик и пистолет и направился к хижине.
— Мистер Хендерсон, — позвал я, понизив голос. — Департамент шерифа. Детектив Коул.
Из-за окна, заколоченного старым деревом, раздался голос. Он дрожал. — Ты один пришел?
— Да, сэр, — сказал я. — Один. С вами все в порядке?
— Эта штука, — сказал он. — В западном загоне. Вы должны это увидеть.
— Хорошо, мистер Хендерсон. Оставайтесь внутри. Я пойду посмотрю. Просто покажите мне дорогу.

Тонкая рука просунулась сквозь щель в досках. Она указала на запад. — За старым трактором, — сказал он. — Возле костей.

Кости. Я кивнул, хотя он не мог видеть этого в темноте.
— Оставайтесь на месте, — сказал я.

Западный загон представлял собой плоское место с потрескавшейся землей. Скелеты деревьев стояли как указатели. Свет моего фонарика прорезал темноту. Я увидел очертания покосившегося старого трактора, его ржавый железный корпус. А за ним…

Сначала это выглядело так, как сказал Хендерсон: пугало, потрепанное непогодой. Высокий каркас из палок, в рваной одежде, развевающейся на ночном ветру. Но когда я приблизился, луч света показал его истинную форму, и воздух, который я втянул в легкие, был ледяной.

Это было не просто по-другому.

Это пугало было сделано не из соломы и тряпок, набитых на деревянный крест. Каркас был деревянным, да, но это был не простой крест. Он был сделан более замысловатым, как идол какого-то темного бога. И к этому каркасу с помощью ржавой проволоки, которая отражала свет от моего фонаря, была привязана человеческая фигура.

Женщина. Она была меньше Эштона, изящная, но такая же иссохшая, как и он, ее кожа была истончена и натянута, как старый пергамент. Ее руки не были вытянуты, как у обычных пугал. Они были согнуты и подняты вверх, тонкие пальцы рук широко расставлены на фоне огромного темного небосвода с его бесчисленными звездами, будто она застыла в последней безмолвной мольбе к глухим небесам.

На ней было платье с выцветшими цветами, разорванное и надетое с каким-то ужасным мастерством. Но там, где у пугала был бы мешок ткани, находилась ее непокрытая голова. Она была откинута назад, рот открыт, как в крике, который застыл в ее горле.

И что к ней добавили. Боже мой, все эти вещи.

В ее волосы были вплетены серые и ломкие пучки высушенного перекати-поля, так что они образовали дикую корону вокруг ее головы, как змеи Медузы. В глазницах были аккуратно вставленные плоские кусочки бирюзы. Губы, оттянутые от сухих и твердых десен, были окрашены в насыщенный и неестественный красный цвет, полученный от раздавленных ягод или от какого-то измельченного камня.

Но самое жуткое, что заставило мой желудок сжаться в холодный ком, а волосы на руках встать дыбом, было то, что лежало вокруг нее на земле. Кости, о которых говорил Хендерсон.

Черепа. Маленькие черепа пустынных животных. Койоты и зайцы. Птицы. Даже череп суслика. Их были десятки. Они были разложены идеальной спиралью на потрескавшейся земле у ног чучела — спиралью, которая закручивалась, достигая ее босых, мумифицированных ног. Каждый череп был повернут к ней лицом, глядя внутрь, как будто они были молчаливой процессией, пришедшей поклониться ее алтарю.

Я отступил назад. Луч моего фонаря дрогнул. Это было не просто убийство. Это было не то, что он сделал с Эштоном. Это был ритуал. Это была форма поклонения.

И новый ужас зародился во мне. Эта женщина не могла быть здесь больше суток. Может быть, два. Он теперь работал быстрее. Он становился смелее. Его представление становилось все грандиознее.

Я провел лучом света по безмолвному загону. Я почувствовал дуновение ветра. Он принес слабый сухой запах креозота и шалфея. А под ним — другой запах, слабый и резкий, который я узнавал.

Он мог быть где-то там, в темноте. Наблюдать за мной. Ждать, что я сделаю с его новой работой.

Моя рука потянулась к прикладу «Зиг Зауэра» на бедре. Тишина пустыни больше не была мирной. Она была выжидающей.

И я стоял в центре его галереи.

Луч моего фонарика выделил женщину в западном загоне Хендерсона.

Я включил рацию.
— Сэнди. Это Мак.
Она ответила быстро, в голосе слышалось напряжение:
— Мак? Хендерсон сказал, что ты нашел его. Он не остановится.
— Да, я нашел его. Сэнди, слушай внимательно. Мне нужна полная команда на рассвете: криминалисты, подкрепление, судмедэксперты. До тех пор передай мистеру Хендерсону, чтобы он оставался дома, запер дверь и не выходил ни по какой причине. И соедини меня с шерифом Броуди, его домашней линией. Разбуди его, если понадобится.
— Поняла, Мак. Принято, — сказала она.

Я подошел к грузовику и включил фары, чтобы они освещали это место. Я сфотографировал женщину со всех сторон. Мое дыхание клубилось в остывающем воздухе. Нужно было подойти ближе, чтобы все тщательно рассмотреть. Проволока была завязана особым образом, узлом с петлей, который он использовал раньше. Женщина была моложе мужчины в Койот-Джо. Возможно, под тридцать. Имени у нее пока не было.

Солнце и все химикаты, которые он использовал, стянули плоть до костей, так что она стала изделием из кожи, дерева и проволоки. Перекати-поле было вплетено в ее темные волосы, так что они выделялись, как рога, тронутые безумным ветром, жестокий нимб на черном небе. А в ее глаза он поместил полированные камни, круглые и плоские, цвета глубокого полуденного неба, и они отражали свет, как высококачественная бирюза.

Голос Броуди был хриплым спросонья, когда Сэнди соединила нас.
— Еще один, Мак? Все так же плохо, как в первый раз?
— Хуже, шериф. Словно представление. Кажется, что это адресовано кому-то.

Наступил серый и безжалостный рассвет, и вместе с ним появились машины округа. Криминалисты молча приступили к своей работе. Доктор Рамирес с каменным лицом начала свой предварительный осмотр на месте. Старого Хендерсона вывели из дома, и он не мог отвести взгляд от западного поля.

Я снова посмотрел на черепа, расставленные у ее ног. Чистые кости, выгоревшие на солнце, каждый из них был обращен к женщине на ее странном распятии. Доктор Рамирес заговорила рядом со мной, ее голос был тихим, когда она изучала камни в глазах женщины.
— Нашел что-нибудь странное в материалах, Мак? — спросила Рамирес, осторожно ощупывая камни в глазницах пальцем в перчатке. — Эта бирюза — не та дешевая бижутерия, что продается в любом магазине. Это качество старой шахты. Особые прожилки. Может быть, Бисби Блю или Спящая Красавица, хотя они встречаются редко.

В голове у меня щелкнуло. Шахты Бисби Блю и Спящая Красавица находились в сотнях миль отсюда. Слишком далеко для случайного приобретения одиночкой в пустыне.
— Что-нибудь поблизости подойдет?

Рамирес пожала плечами.
— Большинство старых разработок здесь были закрыты десятилетия назад. Это были небольшие предприятия. Но… есть истории. Некоторые из действительно отдаленных каньонов в хребте Диабло, около вершин Твистед-Систерс… местные старатели клялись, что там есть нетронутые жилы бирюзы ювелирного качества. Трудно добраться. Опасная местность.

Хребет Диабло. Твистед-Систерс. Я знал эту местность. Изрезанная глубокими каньонами земля, и хребты, похожие на кости какого-то старого мертвого зверя. Сотовая связь там не ловила. Там никто не поможет заблудившемуся человеку. И череп маленькой совы, лежащий среди других, по словам Рамирес, принадлежал виду, который гнездится только в тех высоких каньонах, больше нигде в этом округе.

В течение следующих двадцати четырех часов мы обследовали известные бирюзовые месторождения и места обитания горных гончих, но теория о хребте Диабло укрепилась. Черепа животных позволили создать более точный географический профиль, учитывая конкретные места обитания; определенный подвид земляной совы, чей крошечный череп был найден среди других, в основном гнездился в горных образованиях на большой высоте, обнаруженных в каньонах Диабло.

Вторая жертва была идентифицирована как Сара Ким, студентка факультета геологии из университета Нью-Мехико, которая была объявлена пропавшей из одиночной экспедиции по картированию в Диабло неделю назад. Она даже не была официально зарегистрирована как «пропавшая без вести» до вчерашнего дня**, её срок учёта в системе только что истёк**. Ее машину нашли брошенной на малоиспользуемой тропе, ведущей прямо к вершинам Твистед-Систерс, как раз там, где сходятся высокосортные бирюзовые жилы и уникальные места обитания земляных сов. Он не сделал свою работу над ней там, где похитил. Он привез ее с гор на равнину Хендерсона и установил ее для нас, чтобы мы могли ее увидеть, здесь в пустыне.

Он создал Эштона для практики, чтобы отточить свое ремесло. Но эта женщина — карта. Он начертил линии и оставил метки, чтобы я мог их прочесть, как будто он знал человека, который придет за ними. Как будто он ожидал, что определенный взгляд последует по его знакам.

— Он хочет, чтобы я нашел его, шериф, — сказал я, стоя в кабинете Броуди с предварительным отчетом о Саре Ким в руке. — Это уже не случайная жертва, и ее расположение не случайно. Он оставляет улики, географические маркеры.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Худокормова Юлия специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.