Извод⁠⁠

Часы на стене в коридоре коммуналки показывали половину двенадцатого. Старая проводка затрещала, и единственная тусклая лампочка под потолком несколько раз моргнула и погасла. Коридор погрузился в густую, почти осязаемую темноту.

— Боже, что это за звук? — прошептала Света, вцепившись в руку мужа.

Кирилл, и сам вздрогнувший от неожиданности, сел на кровати. Оба напряженно вслушивались в тишину, пытаясь различить хоть что-то в непроглядном мраке их комнаты. Со стороны общей кухни донесся резкий, дребезжащий грохот, будто кто-то со всей силы швырнул на пол стопку посуды.

Света, дрожа, поднялась. Осторожно, на ощупь, она добралась до кухни. На полу, в лунном свете из окна она разглядела валяющиеся повсюду осколки кружек и тарелок.

Но в помещении не было ни души. Как они могли упасть сами?

Кирилл подошел к окну и выглянул во двор-колодец. Вокруг непроглядная темень, лишь в одном из окон напротив горел тусклый свет. Сердце Кирилла заколотилось — ему показалось, что в окне на последнем этаже, прямо над ними, кто-то стоит и смотрит вниз. Темный, неподвижный силуэт. Он отшатнулся от окна, схватил жену за руку и потащил обратно в комнату.

Они бросились к кроватке дочери. Полина металась во сне. Кирилл коснулся ее лба — рука ощутила такой жар, будто он прикоснулся к раскаленным углям.

— Мама… — простонала девочка, не открывая глаз. — Кто-то тянет меня за волосы…

Лицо Полины было мокрым от пота, а на подушке темнели спутанные клочья выпавших волос.

***

Это был не обычный дом. Это был бывший доходный дом в старой части Петербурга, известный своими мрачными легендами, которым уже больше ста лет. Теперь в его огромных, поделенных фанерной перегородкой квартирах ютились четыре семьи. Кирилл и Света с дочерью Полиной. Виктор, ухаживавший за своим выжившим из ума отцом Афанасием Петровичем. Семён с женой и двумя маленькими сыновьями. И несколько месяцев назад в самую дальнюю, угловую комнату въехала Тамара Игоревна — одинокая вдова, тихая и неприметная.

Днем все было как обычно. Люди уходили на работу, дети играли в шумном дворе, и дом в эти моменты казался обычным, старым обшарпанным зданием. Но с наступлением ночи он менялся. На стенах от сырости проступали узоры, похожие на искаженные в ужасе лица. Из пустых коридоров доносился тихий шепот. Мелкие странности случались и раньше, но настоящий ужас явился в эти стены всего пару месяцев назад. И самое страшное — каждую ночь в чьей-нибудь комнате происходило что-то необъяснимое.

Сегодняшнее падение посуды, погасший свет и внезапный жар у Полины были лишь началом. Дом перестал быть просто убежищем для четырех семей. Он медленно превращался в опасную ловушку.

Каждое утро начиналось с какой-нибудь мерзости. Семён ставил на общую плиту кастрюлю с молоком для детей. Стоило ему на минуту отвернуться, как из-под крышки начинал сочиться отвратительный кисло-сладкий запах. Он поднимал крышку — молоко превратилось в серые, комковатые хлопья.

— Что за чертовщина? — ругался он, выливая вонючую жижу в раковину. — Каждый день одно и то же!

И не только молоко.

Любая свежая еда в доме портилась за считанные часы. Утренний свежий хлеб к обеду покрывался черной, бархатистой плесенью. Суп, сваренный вечером, к утру закисал и покрывался радужной пленкой. К тому же, во дворе, прямо под окнами, кто-то по ночам выкладывал на асфальте странные круги из смеси соли и сажи.

Постепенно эта зараза расползлась по всем комнатам.

Ночью в комнате Виктора кровать его отца, Афанасия Петровича, начинала мелко и противно трястись, ударяясь ножками о пол. Иногда Виктор находил у старика под подушкой горсти кладбищенской земли, а порой, отчетливо слышал звук, будто кто-то скребется под кроватью, и чувствовал тяжелый запах гари. Затем из коридора доносился стук палки о пол и сухой кашель.

— Батя, спи. Никого там нет, — говорил Виктор, хотя у самого в этот момент от страха волосы шевелились на затылке.

В комнате Семёна детские игрушки жили своей жизнью. Деревянная лошадка-каталка сама собой съезжала с места и медленно катилась в самый темный угол комнаты. Дети, плача, показывали пальцем в темноту:

— Папа, там дядя стоит.

Семён включал свет и ожидаемо, там никого не было. Только пляшущие на стене тени.

Вдова Тамара Игоревна, теперь часто заговаривала с соседями о странностях в доме.

— Вчера ночью слышала, как у моей двери кто-то ходил, — говорила она тихим, вкрадчивым голосом. — Будто в тяжелых сапогах по мокрому полу. А когда открыла — никого не было. Только следы грязные до самого порога.

Атмосфера в доме с каждым днем становилась все более мрачнее. Казалось, в каждом углу притаилась невидимая, злобная сущность. То скрипнет дверь, то с грохотом распахнется форточка. Однажды утром Света, открыв дверь, застыла в ужасе. На пороге их комнаты сажей и чем-то желтым, похожим на серу, были выведены уродливые, витиеватые знаки.

— Кто… кто это сделал? — прошептала она.

В этот момент Полина, стоявшая рядом, страшно закашлялась и рухнула на пол.

Девочка снова горела. Жар, дрожь, и с ее синих губ срывалось бессвязное бормотание, будто она повторяла чье-то имя.

— Хватит! — закричал Кирилл. — Я знаю, чьих это рук дело. Это все тот хмырь из флигеля напротив!

Все посмотрели в окно. Через двор, в полуподвальном флигеле, где раньше была дворницкая, виднелась покосившаяся дверь, из-под которой вечно сочился легкий дымок.

— Да, я видел, как он по ночам шастает, — поддакнул Семён. — Таскает всякую мерзость: дохлых ворон, какие-то кости, землю с кладбища. Это он на нас порчу наводит.

Отец Илларион. Ему было за семьдесят. Бывший священник, извергнутый из сана за ересь и занятия чернокнижием. Теперь он жил один в своей норе, откуда постоянно тянуло ладаном и гнилью. По ночам оттуда доносились странные распевы на каком-то мертвом языке, а по утрам у его двери находили огарки черных свечей, перья и капли крови. Многие считали его могущественным колдуном и верили, что один его недобрый взгляд способен разрушить жизнь.

— Больше терпеть нельзя, — процедил Кирилл. — Все, что происходит с Полиной, с нашей едой, с детьми Семёна — это его работа. Эти знаки на пороге — его почерк.

Подозрения, до этого смутные, сфокусировались на одной единственно фигуре. Жильцы дома решили, что нашли корень своего страха.

Но настоящая правда куда глубже и страшнее, и никто из них даже не мог ее себе представить.

В ту ночь никто в доме не спал. Все собрались на кухне. Страх перерос в отчаянную злобу.

— Хватит это терпеть. Это все Илларион, — повторил Кирилл. — Завтра утром идем к нему. Все вместе.

— А если он сглазит? — испуганно прошептала жена Семёна. — Говорят, кто ему слово поперек скажет, у того душа сгорает.

— А если будем бояться, он нас по одному изведет! — отрезал Виктор. — Сегодня Кирилла дочь, завтра мой отец или твои дети. Надо идти.

Долго спорили. Кто-то предлагал идти прямо сейчас, ночью. Другие боялись, что колдун, услышав их, нашлет еще большую беду. Наконец решили: на рассвете все мужчины пойдут к флигелю и потребуют ответа.

Утром, когда они подошли к двери Иллариона, оттуда разразился пронзительный женский визг. Дверь была чуть приоткрыта. Внутри, на грязном полу, лежал отец Илларион. Его лицо было сине-багровым, из уголка рта стекала белая пена, а полуоткрытые глаза безжизненно смотрели в потолок. Вокруг тела была рассыпана зола.

— Видали? — выдохнул кто-то из толпы зевак, сбежавшихся на крик. — Его же бесовщина его же и сожрала. Говорили же, что черная магия всегда обратно бьет. Ну все, теперь с дома вся беда уйдет.

Кирилл, Виктор и Семён стояли в стороне. На их лицах было удивление и плохо скрываемое облегчение. Все решили, что кошмар теперь закончился. Колдун получил по заслугам.

Но на самом деле, дьявольская игра только начиналась. И вел ее не Илларион.

Смерть колдуна не принесла покоя. Наоборот, мрак еще больше сгустился над домом. Той же ночью в комнате Светы и Кирилла форточка с оглушительным треском распахнулась, и порыв ледяного ветра загасил лампадку у иконы.

— Вчера кто-то всю ночь ломился в нашу дверь, — жаловалась утром жена Семёна. — Мы от страха до утра под одеялом просидели.

На следующее утро Виктор сунул руку под подушку отца и нащупал там что жесткое и липкое. Это оказался моток черных ниток, перевязанный клочком человеческих волос.

— Каждый день, — прохрипел Виктор, глядя на эту мерзость. — Каждый гребаный день! Кто это делает?!

Но хуже всего было Полине. Ее лицо стало совсем восковым, волосы выпадали прядями. Она горела в лихорадке и иногда захлебываясь плачем кричала, указывая пальцем в угол, где не было ничего, кроме черной тени. Вызванный на дом врач только развел руками.

— Жар есть, а причину найти не могу. Ни одно лекарство не помогает. Это не похоже на простуду.

В отчаянии жильцы решили, что нужно искать знахаря.

— Это было не простая порча. Над жилищем нависло проклятие. Нужен тот, кто в этом разбирается.

Через знакомых нашли какого-то старика из пригорода, который, по слухам, умел «снимать грязь». Дед Захар, сухой и жилистый мужик, медленно обошел коридор, касаясь стен кончиками пальцев.

— Это не простое место, — сказал он. — Пятна на стенах, сажа на окнах… Это порча на извод. Суровый и очень опасный обряд.

— Порча на извод? — переспросил Кирилл.

— Да. Редкая и грязная работенка. Чтобы место проклясть, осквернить его. Чтобы еда тухла, дети болели, а взрослые с ума сходили. Чтобы дом сам своих жильцов выжил. Это делает живой человек. И пока вы его не найдете, порча не исчезнет.

После ухода старика атмосфера в доме стала совсем невыносимой. Теперь каждый подозревал другого.

— Ты вечно по ночам по коридору шастаешь, — набросилась Света на Тамару Игоревну. — Что-то вечно бормочешь себе под нос. Люди видели у тебя на руках сажу. Не твоя ли это работа?

Тамара ничего не ответила. Лишь метнула на Свету холодный, тяжелый взгляд и молча ушла в свою комнату.

На следующий день Виктор, убираясь у себя, нашел под кроватью сверток из черной тряпки. Внутри были те же нитки и сажа.

— Это не мое! — заорал он, выбежав в коридор. — Мне подбросили! Специально, чтобы меня обвинить!

Подозрения перекидывались с одного на другого, как заразная болезнь. Никто больше не разговаривал друг с другом. Двери запирались на все засовы. В комнате Светы находили рассыпанную соль и волосы. На пороге у Семёна — огарки свечей. У Виктора под подушкой — снова землю. Коммунальная квартира превратилась в поле битвы, где каждый видел во врага в соседе.

Дом превратился в бездонную пропасть недоверия и ненависти.

Семён и Виктор, доведенные до отчаяния, решили снова позвать деда Захара. Старик приехал на следующий же день. Выслушал их сбивчивые, полные взаимных обвинений рассказы и долго смотрел каждому в глаза.

— Эти подклады — не ваших рук дело, — наконец сказал он. — Их специально разбросали по ваши комнатам, чтобы вы друг друга «съели». Чтобы подозрение, как червь, точило вас изнутри. Это работа того же человека. И кажется, я начинаю понимать, кто здесь творит свою черную игру.

Захар уже успел выяснить истинную причину смерти Иллариона. Старый колдун был не так прост и успел понять, кто наводит порчу. За это он и поплатился.

Через два дня, в ночь полнолуния, Захар тайно вернулся в дом. Теперь он был готов. В его заплечном мешке лежали нужные травы, освященная соль и кое-что еще для обряда очищения. В мертвой тишине двора-колодца вдруг отчаянно, навзрыд завыли собаки.

Дверь угловой комнаты тихонько скрипнула. Из нее вышла Тамара Игоревна. Ее глаза в темноте, казалось, горели красным светом. Она дошла до середины коридора, туда, где на полу еще виднелись остатки стертых символов, и замерла.

В этот момент Захар вышел из своего укрытия и швырнул ей в лицо горсть чего-то из мешка, выкрикнув короткое, гортанное слово.

Тамару будто ударило невидимой молнией. Она рухнула на пол, ее тело выгнулось дугой. Суставы вывернулись в обратную сторону. Лицо застыло в гримасе ужаса, а из глаз, носа и полуоткрытого рта медленно потекла густая черная кровь.

Вой собак во дворе резко оборвался.

Утром жильцы, выйдя из комнат, увидели ее тело. Она лежала на пороге, скрюченная мумия, будто ее иссушила невидимая сила. Никто так и не узнал, да и не особо хотел знать, что она увидела в свой последний миг, потому что ее широко открытые глаза навеки застыли в выражении абсолютного ужаса.

Смерть Тамары окутала дом еще более плотным саваном тайны. В голове у всех жильцов был лишь один вопрос: почему? Кто она такая?

Вскоре в доме снова появился дед Захар.

— Нечего ее жалеть, — сказал он, глядя на оцепеневших жильцов. — Это все ее рук дело. Это она навела на дом порчу на извод. Она же и подстроила все так, чтобы вы думали на Иллариона. Старик раскусил ее, понял, чья это «печать». За это и стал ее первой жертвой.

Все молчали.

— Но зачем? — выдавил наконец Кирилл. — Зачем ей это было нужно?

— Потому что она не выносила чужого счастья. В ее собственной жизни не было ничего, кроме злобы. Она хотела, чтобы и все остальные страдали так же. Ей нужно было отнять у вас покой, детей, само счастье, и со временем забрать этот дом целиком, превратив его в свое черное капище. Я навел о ней справки. Ее родители умерли, когда она была ребенком. Еще в юности связалась с черной магией. Вышла замуж — муж с свекровью пытались ее образумить. Она свела обоих в могилу. Где бы она ни жила, она сеяла вокруг себя только смерть и горе. Ваш дом должен был стать ее следующей жертвой.

От услышанного у людей подкосились ноги. Женщина, которую они считали несчастной, одинокой вдовой, оказалась беспощадным монстром. С ее смертью черная тень, казалось, покинула дом.

Но проклятие не исчезло бесследно.

Жильцы больше не могли смотреть друг другу в глаза без тени подозрения. Разговоры по вечерам смолкли, общая кухня опустела. Дом затих. Кошмар закончился, но он оставил после себя пустоту в душах людей, навсегда отравив их памятью о том, какое зло жило рядом с ними.

Улыбалось им в лицо и желало им мучительной смерти.