Встречаюсь со своей девушкой уже чуть больше года. Ей 20, мне 28. Почувствовал, что пришло время позвать её замуж. Купил кольцо, и как дурак носил его с собой в ожидании «особого» момента.

И вот, вчера мы с моей Никой вышли на вечернюю прогулку, и я вижу просто невероятной красоты закат. Аномально-прекрасный.

Что-то внутри подсказывало, что момент настал, и нужно действовать.

Смотрю ей в глаза, беру за руку, уже тянусь в кармашек за кольцом, перебираю в голове слова, которые хочу ей сказать, собираюсь с духом… И тут она резко меняется в лице и говорит: «Anprim.power, ты, кажется, в говно наступил».

И тут я опускаю глаза, и понимаю, что она права. Я настолько сильно был взволнован и сосредоточен на том, что сейчас сделаю ей предложение, что не заметил собачью лепеху, и смачно вступил в нее. Стыдно, пиздец. И обидно ужасно, что такой прекрасный момент заруинил. Хорошо, хоть сказать ничего не успел, а то этот «чудесный» момент она бы точно запомнила на всю жизнь…

Я морально выебан =(

— Поешь говна, — говорила мне бабушка и из глаз её текли слёзы умиления.
— Не хочу, ба, — отпирался я. 
— Надо, надо. Будешь сильным, как дед, царство ему небесное.
— Не, — с недоверием в силу деда по-прежнему отпирался я. 
— Давай, я тебе тепленького положу.

Бабушка не дожидаясь моего согласия взяла тарелку и плюхнула в неё половник «тепленького». В воздухе сразу завис запах. Я даже чихнул, от того, что в носу стало слишком щекотно. 

— С хреном. Накася. 
Бабушка подвинула тарелку ближе ко мне. 
Делать нечего, пришлось трескать. 
Хрен хрустел на зубах, язык щипало от его остроты. «Тепленькое» заходило как по маслу, и чего кабенился. Похмелье...

Завтрак взбодрил. Желудок наполнился едой. Вчерашнее спиртное улетучилось или растворилось. Но жить стало веселее. 
Бабушка попросила сходить в магазин за сахаром. Я взял деньги, но в магазин не пошёл. Планы были другие. Вагон дел. 

Бабушкино говно уютно теплилось в желудке, предавая сил для покорения нового дня. Ах, как славно иметь такую бабушку с прекрасным «стулом». Все врачи удивляются, мол, Агафья Тимофеевна, какой у вас прекрасный стул, не по годам. Дай бог каждому. А она и рада стараться, особенно для внука. Кровиночки. Каждый день ему, то есть мне тепленькое, свеженькое с пылу с жару. Отведайте, ваше величество. Просим. 

Я для вида вроде как сначала отказываюсь. А потом как налягу, ещё и добавки попрошу. Эх, хорошо пошло. Сразу сила чувствуется. Богатырская. Только отрыжка потом мучает пол дня. Но это ничего.

Сахар отменяется — решил я и пошёл к корешам. Надо ж новый трудовой будень начинать. А у самого голяк. 

Кореша занимались шиномонтажом. Хотя и не часто. Часто если, то уставать начнёшь и выпить некогда. Тут надо приоритеты расставлять, что для души, а что для дела. 

Один из корешей, Славка, в яме спал. А другой, Ромка, стоял на краю этой самой я́мы и мочился вниз, то есть прямиком на спящего друга. Умиляющая картина. И сказать бы это что-то новое, нет, бывало и похуже. Но в таком их состоянии вряд ли можно было чем-то поживиться. Сами давно всё вылакали. Зуб даю.

— Здорово, пацаны, — крикнул я подходя поближе.
Ромка закончив ссать в яму, но не закончив сам процесс, повернулся ко мне и чуть было не обоссал меня. Одной рукой он придерживал член, другую протянул мне. Снизу из ямы послышались недовольные звуки.

Я пожал руку Ромке, вовремя отскочив от его струи и заглянул в яму. Славка пыхтел во сне. 
— Выпить есть? — спросил я.
— Не, ты чо. Сами трезвые, как стекло, — ответил Ромка. — Правда, Славик?
Славик, само собой, не ответил.

— Бля, обидно. А то меня бабка тепленьким с утра накормила, я от вчерашнего отошёл. Душа требует продолжения. Башлей нет. Думал у вас чо.
— Не, сами трезвые. И денег нет. Ваще засада, — ответил Ромка.
— Может есть чо продать? — спросил я с надеждой в голосе.
— Чо?
— Ну хоть чо.
— Славика. А чо, давай его продадим. Всё равно спит. Потом проснется и сбежит. А мы при деньгах. Бухнем.
— Кому он нужен.
— Может кому нужен. 
— А вдруг его на мясо пустят и на рынок.
— Похуй. Потом всё равно придет.
— Как он придёт?
— Похуй. Давай достанем его. 
— Рисковое дело если на мясо.
— Похуй.
— Согласен.

Мы достали обоссанного Славика, водрузили его в тачку и покатили в сторону рынка. Товар отдельными местами свисал из тачки и пускал слюни.

На рынке Славик никому не подходил. «Говно-товар» — был самый распространенный ответ.
Даже «чёрные» отказались от Славика. «Патом убижыт обратная, а дэнги кто вэрнет, да. Нэт. Гавно тавар». И не взяли. 

Решили мы тогда Славика просто бросить, потому что устали его катать. Припарковали его возле клумбы, а сами сели чуть поодаль на скамейке. Пока то сё, обернулись, а Славика нет. Тачка на месте, а пассажир исчез. Испарился, гад.

Обошли весь рынок, никто этого упыря не видел. Засада. 

Тогда я Ромку к себе решил позвать, в гости, чтобы он не сильно расстраивался. 
— Пойдём ко мне, бабка тепленьким угостит. 
— Похуй, — ответил Ромка.
И мы пошли.

Бабушка всё также возилась у плиты. Пахло тепленьким. Ромка сухо поздоровался с ней и плюхнулся на табурет. Возле Ромки сразу стала виться кошка, которую он пнул и она закатилась куда-то за печку, откуда жалобно начала мяукать.
Бабушка предложила нам пообедать. Ромка ответил излюбленным «похуй».

На стол водрузили две полные тарелки тепленького. 
— Ешьте, говно, милые. Тепленькое ещё. Свежее, — квохтала заботливая старуха.
— Да я говно кактонне очень, — стал отпираться Ромка. — Выпить бы...
— Налью, милые. А под закуску такую ещё лучше пойдёт. Так что ешьте. Я вам потом ещё подложу. Сегодня много.
Бабушка достала заначку, о которой даже я не знал и три стопки. Налила. Поставила бутылку. И свою стопку опрокинула в беззубый рот с такой скоростью, что мы диву дались.
— Ебать, Агафья Тимофеевна, мастер спорта ты.
— Ой, что ты милый. Устала. С устатка я. А так она мне и не нужна. Я вот с вами тепленького поем. За компанию.
Пообедали молча. Раздавили пузырь. Потеплело. Хотя Ромку на старые дрожжи развезло. А мне наоборот, хорошо, даже очень. За время обеда про Славика и не вспомнили.

А потом я Ромку провожать пошёл. 

— Интересно, Славик то вернулся?- спросил я.
— Похуй, — рыгнул Ромка.
— Так-то, да, но хуй знает.

Дошли до гаража. Ворота по-прежнему настежь, в яме никого. Только мешок какой-то стоит. Раньше вроде не стоял.

— Ромка, чо за мешок? — спросил я.
— Хуй знает. Может Славика.
— Глянем?
— Похуй.

Я спустился в яму, а Ромка остался стоять на краю. Открыл мешок и обнаружил в нём погубленного Славика. Аккурат как из мясного ряда. Супнабор, бля. Само собой, я оцепенел. И отошёл только когда почувствовал теплую струю бьющую мне в спину.
— Ёб твою мать, Рома, сука. Ты хули на меня ссышь?
— Бля, прасти. Случайно. Чо там?
— Славик бля там.
— Нихуя себе. Ты чо его ебнул и в мешок?
— Ды ты охуел. Я с тобой был, говно ел. 
— Бля, точно. А кто тогда?
— Не знаю, он же на рынке пропал.
— Черные, сто пудов. Сами, нет, нет, брат, а сами, да, да, блядь. И всё, аля у-лю пизда рулю. Нет больше Славика. А он мне сотку торчит, пидарас. 
— Может залётные какие?
— Инопланетяне?
— Не, приезжие. Из соседнего района.
— Хуй знает. Но я в инопланетян верю. Если что.
— Менты на нас подумают.
— Базаришь. 
— Надо тело ныкать.
— Сто пудов. А куда?
— К бабке.
— И чо?
— Она из Славика сварганит. С тепленьким потом смешает. И всё. А куда делся, да хуй его знает. Ушёл.
— Куда ушёл?
— Нахуй.
— А ну да. Ушёл нахуй. Я подтвержу на суде если чо. И не вернулся.
— Правильно.

Водрузили мы мешок со Славиком в тачку и покатили к бабке. Вернее я покатил, Ромка был не в состоянии.

Бабушка выслушала наши сбивчивые показания, молча кивнула и принялась за дело. 
В самой большой кастрюле выварила Славика до консистенции как на холодец. Смешала с тепленьким. И всё. За неделю всё и сожрали. А пёс Бобик кости обгладал. 

P. S.
Так вот бывало поешь говна, и такое всё вокруг становится, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А после выйдешь за околицу, спустишь штаны, повернешься к лесу задом, лес он ведь сразу за околицей у нас растёт, и как перднешь, да трижды, салют, салют, салют. И забудешь, что говно ел. Только птичек жалко. Их салютом посекло. И Славика тоже немного жалко. Потому что невкусный он был.