Слушайте, родичи, сагу об одном хитроумном человекк! Был один усталый мореход, что по делам своего ярла прибыл в большой постоялый двор у берегов чужих земель. Деньги у него были скудные, и хозяин, человек прижимистый, указал ему место в общей горнице, где на двадцати лежанках спали такие же путники.

А в той горнице творилось что-то невообразимое! Мореходы, уже осушившие не одну кружку доброго меда, горланили песни, спорили до хрипоты, ругали последними словами конунгов и ярлов, а один, распалившись, рассказывал скабрёзные байки про самого Харальда Синезубого, могущественного конунга датчан!

А нашему путнику так смертельно хотелось сна, что он уже готов был призвать на помощь хоть самого Локи! Вышел он в сумрачный коридор, дабы глотнуть воздуха, и увидел там служанку, подметающую пол.

«Как нарекают тебя, дева?» — спросил он. «Ингигерд»,— ответила она, и голос её был подобен шелесту листьев. «Ингигерд,радость моя, — молвил воин, — смилуйся над усталым путником. Минут через десять, не могла бы ты принести мне в горницу кубок крепкого меда? Силы мои на исходе».

Вернулся он в шумную залу, где гул стоял, будно на тинге перед битвой. Постоял, послушал эту брань да похабные сказы, а потом вдруг воздел руки к потолочным балкам и громко воскликнул:

«Опомнитесь, братья! Безумие ваше велико! Разве не ведаете вы, что в столь больших дворах у деревьев есть уши, а у очагов — глаза? Люди конунга слышат каждое ваше слово, шепчущееся в дыму! А вы хулите самого Повелителя Побережий! Не страшат вас цепи и темницы?»

Один из дебоширов, могучий детина, лишь гордо хохотнул: «Кому сдались мы, простые волки моря? Ты что, умом тронулся, чужеземец?»

Тогда наш мореход подошёл к резному столбу, что подпирал кровлю, и, склонившись к лику деревянного идола, почтительно промолвил: «Господин стражник конунга, будь столь добр, передай служанке Ингигерд, чтобы принесла она мне кубок мёда».

Бывшие там воины лишь пальцем у виска покрутили, решив, что он спятил с ума от усталости. Но не успел смолкнуть смех, как дверь распахнулась, и в горницу вошла Ингигерд, неся в руках дымящийся кубок мёда. В зале воцарилась тишина, густая, как смола, и грозная, как море перед бурей. Без единого слова самые шумные дебоширы побледнели, как полотно, и попадали на свои лежанки, укутавшись в плащи.

Наутро мореход проснулся от пения птиц. Горница была пуста. Лишь Ингигерд поправляла охапки сена на пустых постелях.

«Эй, дева, а где все?» — спросил он, озираясь. «А ночью пришли воины из дружины конунга и повязали их всех,увели с собой во тьму», — ответила служанка, не поднимая глаз. Мореход в изумлении всплеснул руками:«Но меня-то… Почему меня не тронули?»

На что Ингигерд мудро ответила: «Очень уж господину стражнику пришлась по нраву твоя шутка про мёд».

Прибывает одинокий стратосферианский паладин из отряда Имперских Кулаков на заштатную планету-фортецу Макрагге-Минор, командирован на инспекцию. Его поселяют в казарменный блок для пилотов Адептус Астартес резерва — десять коек, броня повсюду, в углу горит крошечный огонёк перед статуэткой Императора, а вокруг сидят братья по оружию, жуют синт-мясо, хлещут гидропитие и рассказывают анекдоты про Хоруса Лжеца.
— Ну, слушай, — говорит один, — приходит Хорус к Императору и говорит: "Отец, я тут подумал… а что если мы попробуем демократию?"Все ржут, бронёй гремят.
А у нашего паладина — полный вынос из-за перехода через варп, глаза слипаются, как у истощённого сервитора. Он выходит в мрачный коридор, освещённый тусклыми голографическими лампами, и видит техножрицу-адепту, чистящую полы.
— Простите, сестра, как вас зовут?
— Лидия-7, служанка Механикус, третий ранг.
— Лидия-7… если не трудно… минут через десять… не могли бы вы принести мне чашечку каффеина для боевых братьев? Только без примеси болтерного масла, пожалуйста…
Техножрица кивает и уходит. Паладин возвращается в казарму, ходит туда-сюда, как неспокойный дух машины, и вдруг говорит:
— Братья… вы совсем с ума сошли? Это же казарма на планете-фортеце, все каналы слушает Адептус Астрате, каждая камера — глаз Омниссея, а вы тут ругаете Хоруса, шутите про падение Терры, про Альфариуса! Вы что, хотите, чтобы Инквизиция вас взяла на допрос с психосканером?
— Да нас и так никто не слушает, — хмыкает один, — мы же резерв. Нас даже в летописи не запишут.
Паладин молча подходит к священному разъёму питания, наклоняется и говорит прямо в кабель:
— Уважаемый технодесантник дежурного поста… передайте, пожалуйста, агенту Лидии-7, чтобы она принесла мне ту чашку каффеина. Спасибо. Я запомнил её номер.
Остальные переглядываются. Один начинает крутить пальцем у виска, показывая на свой нейроимплантированный череп.
Вдруг дверь с грохотом распахивается — и входит Лидия-7 с чашкой парящего каффеина. Все замолкают. Молча встают. Молча ложатся. Ни звука. Только шипение вентиляции и далёкий вой сирены "чистки подозрительных элементов".
Утром паладин просыпается — казарма пуста. Только Лидия-7 аккуратно заправляет койки, как будто там лежали не люди, а священные реликвии.
— Сестра, — спрашивает он, — а где все?
— Ушли. Ночью пришли сервиторы с печатью Инквизиции. Забрали всех, кто вчера говорил про Хоруса.
— А меня — нет?
— Товарищу Арбитру-майору, который слушал канал, очень понравилась ваша шутка про "агент Лидия-7". Он сказал: "Наконец-то кто-то понимает протоколы маскировки."Вам даже благодарность от Астрате направили.И… вот вам дополнительная порция каффеина.
Паладин смотрит в чашку. В ней — не просто каффеин.Там голографическая надпись:

"Следующая шутка — про Каина. Не подведите."