Но признавая полную обоснованность экономических выкладок, понимая, что дело ведется не слишком-то грамотно, видя колоссальные потери от этого, нельзя не войти и в положение местных руководителей хозяйства. Они были бы, конечно, рады получить и новую технику, и запасные части к ней, и современные легкие и приспособленные к условиям Севера строительные детали, произведенные, скажем, во Владивостоке.
Положение, конечно, надо менять, но зависит это не от местных руководителей, а от центральных органов. Северяне же, к сожалению, поставлены в такие условия, что не могут даже добиться разумных норм на снабжение своей техники запасными частями. Тракторы, работающие в золотой промышленности, в исключительно трудных условиях, снабжаются запчастями так же, как и те, что пашут на Кубани,— по одним и тем же нормам «Сельхозтехники».
И понятно, что нынешнее положение вызывает у северян своеобразную реакцию: есть трудности со снабжением— сделаем все на месте. И делают! Сломалась машина — отремонтируем. И ремонтируют!
Странная все-таки получается картина: ведь никто — решительно никто!— не спорит с тем, что хозяйство Северо-Востока надо развивать с минимально возможными затратами «живого труда». С этим согласны и ученые, и Совет по изучению производительных сил при Госплане СССР, и сам Госплан. Согласие есть, а дела нет.
Как дипломатично выразился один из участников магаданского совещания, «экономические и социальные издержки социалистического общества по хозяйственному освоению ресурсов Севера сегодня выше общественно необходимых...»
Размышляя обо всем этом, мы продолжаем путешествие по Колымской трассе.
— Вот вы спрашивали, какие тут у нас законы,— Толя Муравьев вкусно затягивается сигареткой.— Если машина встала на обочине, ни один водитель мимо не проедет, особенно зимой. Остановится и узнает, в чем дело, почему ты стоишь. Если ты спишь, он тебя разбудит, опросит, как себя чувствуешь, не угорел ли... Зимой, коль мотор заглох, я с попутной сообщаю в диспетчерскую и жду часа два. Не придет «техничка» — бросаю груз и с попутной же еду к диспетчеру сам. Иначе замерзнешь, смерть. И сколько бы водителей ни проехало, никто твой груз не тронет — такой закон. Воровства у нас на трассе не наблюдается... Трасса сами видели какая — тут не до баловства. Иной раз идешь рядом с обрывом в каких-нибудь двадцати сантиметрах... Смотрите!..
Мы, признаться, вздрогнули. Но, к счастью, его «смотрите!» относилось совсем не к обрыву. Смотреть надо было на чудо природы: два озерца рядом, одно сплошь покрыто льдом и снегом, а другое совсем летнее, прозрачное, отражающее и звезды, и луну, и прибрежные деревья, высокие, совсем подмосковные, и темные силуэты гор. Питают это озеро теплые ключи. Вот так по всей трассе — островки микроклимата, как оазисы в пустыне.
И такими же оазисами показались нам шоферские гостиницы с душем, тапочками, пижамами, белоснежным постельным бельем в комнатах на двоих и четверых. Такие домашние на вид, но строгие женщины-диспетчеры без всяких церемоний и объяснений отбирают путевку и укладывают спать каждого, кто за рулем больше двенадцати часов подряд. Здесь 'гостеприимно встречают вас ночные столовые, где в любое время суток есть и чай, и кофе, и полный обед, и, конечно, отличный выбор «вкуснейших» колымских шоферских историй, заполнивших не одну катушку нашего диктофона.
У Толи Муравьева, слава богу, в запасе есть еще не израсходованные «часы бодрствования», и нам разрешают следовать дальше. Ужинаем в компании десятка шоферов, благодарим — кормят довольно вкусно, и снова в путь!
Переползаем через перевал, делаем очередную — сотую, тысячную?— заячью петлю.
— Летом здесь хорошо,— говорит Толя, показывая на озерцо среди сопок.— Мы иной раз остановимся, попьем чайку у костра... А зимой двенадцать шоферов вытаскивали «Татру» — вот тут, у поворота. Кто трос волокет, кто еще что...
Проехали еще сто пятьдесят километров, и опять — диспетчерская, столовая, рембаза. Здорово все-таки поставлено это дело на Колымской трассе!
На этот раз Муравьев уже еле-еле проскочил контрольный пункт: он за рулем одиннадцать часов, а полагается не более двенадцати. До Магадана еще 150 километров. Девушка-диспетчер оглядела его критически — огромного, в солдатских сапожищах, рыжего, красивого ?— дотянет до Магадана или отправить спать? Но тут уж мы взмолились: спешим. И строгая диспетчерша махнула рукой: валяйте! На щите, возле ее будки, Толя внимательно прочитал прогноз погоды и «прогноз дороги»': где подмыло дождем, как себя чувствуют мостики после недавнего небольшого паводка, где объезд, где опасные ухабы. На далекой северной автомобильной дороге — полный порядок!
Впрочем, как известно, дорожный порядок вовсе не исключает дорожных происшествий.
— С этой трассой шутки плохи,—в который уже раз повторяет Муравьев.— Чуть что — держи ушки топориком...
Не успел Толя произнести эти слова, как мы тут же получили возможность убедиться в реальности колымской шоферской солидарности: впереди идущий грузовик на скользкой от дождя дороге занесло в кювет. К. счастью, здесь не было обрыва. Гренадер резко затормозил, высунулся из кабины.
— Ну что, змей, залетел в кювет, да?.. Бывает! Нужно осторожней немного ездить...
В мгновение он уже развернул как надо свой огромный «МАЗ», подал незадачливому водителю трос, снова уселся в своей кабине и стал зычно командовать операцией.
— Цепляй!.. За фаркопф цепляй!.. Куда ты цепляешь за крюк?.. Давай только вместе: я посигналю, а потом ты начнешь трогаться. Договорились?!
Расстались мы уже утром, в Магадане. Нам нужно было спешить на аэродром — предстоял перелет на Камчатку, а Толя Муравьев торопился получить новый груз. План у него был такой: сначала погрузиться, а потом уж спать, ибо наступал субботний выходной день и он опасался, что позже некому будет оформить документы.
Мы крепко пожали друг другу руки, обменялись адресами, договорились непременно списаться, встретиться: целую ночь вместе на Колымской трассе — это все-таки, знаете ли...
— Еще свидимся! — уверенно сказал Толя Муравьев, первоклассный шофер и инструктор автомобилизма, гренадер в два метра ростом.
Северяне называют Север во множественном числе— «севера». Северо-Восток — всем северам Север. Это как бы Сибирь в Сибири. Наиболее трудный и очень важный для нас край.
Проблемы «северов» так же разнообразны, различны, как и сами «севера». Однако чем ближе знакомишься с этими проблемами, тем отчетливее улавливаешь, что есть среди них такие, которые волнуют всех северян: на Кольском полуострове и на Северном Урале, в низовьях, Оби и на Алдане, в Норильске и на Чукотке, на Камчатке и на Сахалине. Не беремся перечислить все общее.
Попробуем назвать лишь самое важное... Это, вероятно, северная техника, строительство на Севере, проекты освоения, вопросы расселения. Каждая из проблем требует глубокой разработки.
Нам приходилось бывать на многих «северах». И мы знаем, что имеются, конечно, отличия, часто они даже очень велики — «северный шаблон» был бы большой ошибкой. Но еще большая ошибка — игнорирование общего для «северов» и, как результат, перенесение на Север шаблонов средней полосы России, что пока повсеместно и происходит.
Мы сильно погрешили бы против истины, если бы стали утверждать, что наука мало сделала для освоения Севера. Но еще ошибочнее было бы утверждение, что многое здесь делается по науке. Там, где дело касается, скажем, геологии, без науки — ни шагу. Когда надо решить вопрос о строительстве того или иного горнодобывающего предприятия, никто не примет решения без утверждения в должном, строго установленном порядке геологических запасов ископаемых.
Совсем иное и даже чуть ли не противоположное положение во всем, что касается человека на Севере. Здесь до сих пор обходятся примитивным «здравым смыслом», постоянно попадают впросак, но уроков, похоже, пока не извлекли.
И вот результаты. Новый город Билибино оказался на золотой россыпи. Певек страдает от жестоких ветров— при его размещении не был учтен рельеф местности...
Ошибок могло бы быть куда меньше, если бы хорошо изучили опыт освоения Севера, со всеми его достижениями и просчетами. Нельзя выбирать площадки для будущих городов «на глазок» — это можно было бы осознать по крайней мере лет тридцать назад на примере той же «столицы Колымского края» — Магадана. В середине июня в полутора десятках километров от города — колымское лето с нежной зеленью лиственницы. А в самом Магадане лиственницы и не думают распускаться. Чуть ли не каждый день на город наползает густой туман. Сыро, промозгло, мрачно. Нам рассказывали, что неудача с выбором площадки для города — на узком и низком перешейке между двумя заливами холодного Охотского моря — была замечена очень скоро. Но здесь уже было вложено сколько-то миллионов рублей. Поэтому на перенос зарождающегося города не решились. И, похоже, не извлекли из этого урока полезного вывода, во всяком случае — для Севера в целом. Как говорят специалисты, «первая заповедь освоения Севера»—предварительное детальное изучение площадок — повсеместно на Севере нарушается.
Это лишь один, наиболее наглядный пример уровня нашего хозяйствования на Севере. Почему же ценный опыт освоения мало учитывается и используется? Дело, видимо, в том, что нет органа, который в полной мере и в полном объеме отвечал бы за наши северные дела. Как это ни странно, в стране нет даже центра, в котором накапливались бы данные по Северу в полном объеме, а не по узкой теме, которой занимается то или иное научное учреждение или проектный институт.
Впечатление такое, что на громадном, многотысячекилометровом фронте, где действуют миллионы людей, нет общего командования, нет штаба и каждое подразделение этого фронта—от полка до взвода — действует : самостоятельно, на свой страх и риск, не представляя себе своих резервов, не зная соседей по фронту и не взаимодействуя с ними.
Но дадут ли какую выгоду специальные органы, которые стали бы руководить освоением Севера?
Приведем один пример. Разговор о специальной технике, технике в северном исполнении продолжается не первое десятилетие. Что же сделано практически? Во что это обходится народному хозяйству? По последним данным, от одной пятой до одной четвертой части всех тракторов, тягачей, автомобилей, дорожно-строительных машин, экскаваторов, строительных и подъемных кранов работает в «северных» условиях, для которых они не приспособлены1. Между прочим, «северные» условия работы существуют не только на собственно Севере, но и в южных районах Западной и Восточной Сибири и Дальнего Востока. И вот печальный экономический итог: «убытки только в результате преждевременного выбытия из строя техники в районах с природными условиями, отличными от средней полосы страны, составляют несколько сот миллионов рублей ежегодно, не считая дополнительных затрат на более частый капитальный ремонт и потерь от пониженной производительности машин...».
Снижение этих потерь всего на несколько процентов с лихвой окупит все расходы на содержание специальных органов по руководству освоением Севера. Кстати, если нет специальных органов, то это еще не означает, что нет людей, занимающихся хозяйственным руководством этим делом, только они работают сейчас в различных учреждениях и участвуют в северных делах «между прочим», в дополнение к своим основным делам.
Раз у какого-то министерства, комитета или главка северные дела занимают 1—3 процента общего объема их дел, то Север никак не может быть поставлен «во главу угла», ему никак не может быть уделено основное или хотя бы сколько-нибудь значительное внимание. Разве это не понятно?
И зачем, скажем, машиностроительным министерствам заниматься особой «северной» техникой, если эта техника требует значительных дополнительных затрат? Нужны лучшие, более дорогие материалы, их труднее обрабатывать, нужна переналадка оборудования, производство менее крупными сериями и т. д. Машина в северном исполнении неизбежно дороже обычной серийной машины для «средних» условий. И этим министерствам нет дела до того, что в эксплуатации эти специальные машины многократно возместят дополнительные на них затраты. И тем более нет им дела до того, что вдвое более производительный бульдозер на Колыме означает, что по крайней мере 10 человек будут жить не на Севере, а в привычных условиях юга или средней полосы.
Мы убеждены, что без специальных органов управления трудно решительно поднять эффективность его освоения. Мы рады, что к тем же выводам пришли крупнейшие наши специалисты. На совещании по проблемам развития и размещения производительных сил Сибири, что прошло IB мае 1969 г. в Новосибирске, академики А. А. Трофимук, Л. А. Мелентьев, член-корреспондент АН СССР А. Г. Аганбегян в один голос говорили, что без органов территориального управления громадные затраты общества на освоение Сибири и особенно ее Севера не могут дать необходимых результатов.
Органы по управлению нашими северными делами должны, как нам кажется, иметь сильные научные учреждения. И прежде всего — Институт хозяйственного освоения новых территорий. Вопросы техники, экономики, градостроительства, демографии, социологии он мог бы рассматривать в теснейшей взаимоувязке. Каким должно быть освоение той или иной территории — сплошным или очаговым, в какой последовательности вести строительство, кого завозить на Север, какие условия создать на «северах» людям, какие строить города — эти и множество других важных вопросов нельзя сейчас решать «на глазок», по наитию, если, конечно, мы хотим получить от освоения Севера большой экономический эффект.
Север быстро развивается. Масштабы освоения Севера неизбежно будут возрастать. Этим масштабам должен соответствовать и уровень решения наших северных дел.
Преимущества нашего социалистического строя и планового хозяйства позволяют нам осваивать Север самыми эффективными методами. Но эти возможности пока далеко не полностью используются, в частности, и потому, что в стране нет органа, прямо отвечающего за состояние наших северных дел. Следствие этого — ворох проблем, известных уже достаточно давно, но нерешенных из-за отсутствия комплексного подхода к ним и координации усилий разных ведомств.
До сих пор мы покоряли Север так же, как наши предки европейскую часть: массовым, хотя и очаговым заселением. Правильно ли это? Не слишком ли дорого обходится стране метод, стихийно примененный в совершенно иных условиях?
Стратегия освоения... Именно об этом, самом главном, думали мы, прощаясь с Колымой.
Мы были гостями подобревшей Колымы. Мы видели, как много по-настоящему хорошего, радующего сердце сделано там за последние годы, сколько внимания оказывается советскому Северу. Огромные, все большие и большие средства вкладывает государство в развитие производительных сил этого края. Но, пожалуй, нельзя уже медлить и с окончательным выбором генеральной стратегии освоения. Надо определиться. Не на пять, не на десять и не на пятнадцать лет даже, а, может быть, до конца века заглянуть вперед. Конечно, и магаданское научное совещание в немалой степени способствовало прояснению перспектив, но все же решающее слово тут за органами государственного планирования.
Слишком дорого обходится нам продвижение на Север, и слишком многого ждем мы от него, чтобы вкладывать средства неуверенно, ненадежно.
...Вот и скрылись за горизонтом колымские сопки, не видно их под крылом. В день отъезда они уже не казались нам дикими. Они по-своему красивы. Полны сурового и строгого очарования.
Прощаясь с Колымой, снова, еще и еще раз оговариваемся: мы стремились высказать свою точку зрения на колымские да и вообще северные проблемы, нисколько не претендуя на бесспорность. Возможно, в -чем-то мы ошибаемся, но мы увидели Север именно таким, как здесь рассказано, и таким представляем его читателям.
Но откуда она взялась, эта наша точка зрения? Из бесед с десятками рабочих и инженеров, администраторов и ученых. Из тщательного изучения многочисленных научных трудов, статистических и хозяйственных отчетов, деловых справок, направляемых с мест в плановые органы, служебных докладных записок.
Мы дотошно «проверяли» и «перепроверяли» свои впечатления, оттачивали в разговорах со специалистами и всеми, кто заинтересован в судьбах Севера и северян, Колымы в частности. Иногда мнения собеседников расходились с нашими, но чаще были близки. И лишь убедившись, что наша точка зрения может быть принята, выражаясь языком собраний, за основу разговора, мы решили вынести ее на всеобщий суд: серию наших очерков «Колыма и колымчане» опубликовала «Литературная газета».
После их появления начали стекаться в редакцию читательские отклики. Большая часть корреспондентов соглашалась с нами, дополняла,уточняла,корректировала. И все-таки нам больше всего хотелось узнать мнение Министерства цветной металлургии СССР, потому что золото — главное на Колыме, а золото не только драгоценный, но и цветной металл. Основной его добытчик, основной судия и ответчик по колымским «золотым делам» — министерство.
И вот письмо Министерства цветной металлургии СССР лежит перед нами...
«Министерство цветной металлургии СССР, ознакомившись с опубликованными в «Литературной газете» очерками «Колыма и колымчане», считает, что в них правильно поднят целый ряд важных проблем освоения богатейших природных ресурсов Магаданской области...
...Минцветмет СССР считает, что в очерках правильно указывается на необходимость усиления в Магаданской области работ, проводимых Министерством геологии СССР, по разведке рудных месторождений, выделения для этого необходимых ассигнований и оказания помощи геологическим организациям в пополнении их техникой, средствами транспорта и связи.
...В очерках бригады «Литературной газеты» правильно отмечается, что вся горная техника и транспортные средства поставляются в Магаданскую область в исполнении, недостаточно пригодном для работы в северных условиях...»
Больше всего нас порадовало то, что министерский ответ не был просто канцелярской отпиской, как это — увы! — еще иногда бывает— нет, он был подробен, деловит, конкретен. В нем не только давалась оценка нашей работы, но и подымалось немало важных народнохозяйственных проблем.
Естественно, в письме министерства немало места отводилось итогам промышленного и культурного развития края на сегодняшний день: на недавних еще пустошах, продутых льдистыми ветрами, в считанные годы, как из-под земли встали современные города и поселки, заводы и электростанции, театры и библиотеки; построены сотни тысяч квадратных метров жилья; налажено снабжение; протянулись тысячи километров дорог, дорог, которым может позавидовать и иная область в Европейской части; самолеты и вертолеты стали такой же неотъемлемой частью северных пейзажей, как недавно еще оленьи и собачьи упряжки. Социалистическая цивилизация наконец явилась и на Колыму и обосновалась здесь прочно. Многое читатель уже знает и из наших очерков. Поэтому мы не будем пересказывать эту часть письма.
Одновременно с хозяйской осмотрительностью и рачительностью министерство отмечало, что темп, набранный страной на Севере, требует ускоренного решения многих важных вопросов. Кое в чем потребности развития Колымского края обгоняют хозяйственные возможности, которыми он располагает. Требуется всесоюзная помощь, повышенное внимание.
Министерство не согласно с нами в том, что нужен единый орган по управлению Севером, нечто вроде Министерства по делам Севера, мотивируя тем, что специализированных ведомств, занимающихся северной проблематикой, в стране достаточно. Все дело лишь в том, чтобы они работали более эффективно. В частности, особый упор делался на роль ученых в освоении Приполярья.
В Магадане, например, создан Северо-Восточный комплексный научно-исследовательский институт, работают 17 научных и проектных институтов, где более тысячи специалистов с высшим образованием, около ста докторов и кандидатов наук. Что и говорить:—поразительные цифры для края, где полвека назад не только что о докторах наук, но и о самом образовании вообще знали лишь понаслышке. И все-таки ритм современности, переживающей научно-техническую революцию, не дает зазнаваться, почивать на лаврах. Потребности экономики подгоняют нас, категорически требуют — наращивать и наращивать, непрерывно и стремительно наращивать научно-техническую базу движения вперед. Потому министерство поддерживает предложение об организации в Магадане Северо-Восточного филиала Сибирского отделения Академии наук СССР. Мы присоединяемся к этим предложениям с надеждой, что и на Колыме возникнет свой Академгородок, подобный новосибирскому или иркутскому.
А работы академикам и докторам, кандидатам и аспирантам на Колыме хватит, настоящей научной работы, масштабной по размаху, дерзкой по целям. Министерство перечисляет главные, с его точки зрения, направления предстоящих научных поисков. В первую очередь называется такое: составить научно обоснованную схему комплексного освоения природных ресурсов области «на генеральную перспективу». Генеральная перспектива ныне— это не пятилетка, не десятилетие, а расстояние во времени по меньшей мере до двухтысячного года, а то и подалее — естественный размах для общества, базирующегося на плановом хозяйстве. Радует и забота о комплексности ?— ведь по примитивной логике рассуждая, зачем, казалось бы, министерству комплексное освоение, его дело — цветные металлы, а не охрана природы, например, и не расцвет оленеводства. Ан нет, речь идет о комплексе, ибо все в экономике взаимосвязано, тем паче на Севере, и хороший хозяин понимает, что цепочка вроде бы посторонних для министерства, вроде бы не относящихся к нему прямо факторов легко дотягивается до святая святых, до росписи прибылей и убытков, до плановых показателей. Текучесть, скажем, кроме всего прочего, непосредственно связана со снабжением колым-чан мясом, а мясо взять неоткуда, если не наладить оленеводства...
Понятно желание министерства, чтобы ученые нашли способ быстро и дешево оттаивать мерзлые грунты — ведь немерзлых на Колыме нет... Интересует «Главный штаб цветных металлов страны» и разведка морского дна, шельфа северо-восточных морей — там, возможно, прячутся новые залежи металла, отроги основной материковой золотой кладовой.
В письме подробно рассказывается, какие меры предпринимаются, дабы снабдить северян техникой в северном исполнении. С сожалением констатируется, что строительство завода бульдозеров в Чебоксарах затягивается. И затягивается до сих пор. Что же касается электроэнергетики, то министерство удовлетворено начавшимся строительством гидроэлектростанции на Колыме, хотя и не отказывается рассмотреть проект переброски якутского газа для мощной ТЭЦ.
Когда книга уже была в производстве, пришло известие, что удался еще один опыт по снабжению Колымы электроэнергией. Смонтированная в Мурманске плавучая тепловая электростанция мощностью в 20 000 киловатт приплыла на Колыму. Возможно, таким путем удастся перебросить колымчанам еще несколько станций. ...Итак, мы расходимся с Министерством цветных металлов СССР в сущности лишь по одному пункту — насчет Управления по делам Севера. Однако нам до сих пор кажется (и не нам одним), что такое всесоюзное ведомство нужно. При всем многообразии наших северов их потребности технические и экономические по существу едины, проблемы почти сплошь совпадают. Да и само министерство, отклоняя идею «Главсевера», все-таки считает необходимым все дела, связанные с капитальным строительством на Севере и созданием, внедрением техники в северном исполнении, сосредоточить во всесоюзном масштабе в одних руках, создать некий объединяющий орган — или при Госплане, или при Госстрое, или при Комитете по науке и технике. От такого органа до Главсевера» уже рукой подать...
Что ж, истину отыщет практика. Название и полномочия особого ведомства по делам Севера — ведать ли ему лишь капитальным строительством да техникой или всеми «северностями» — вопрос скорее тактический, чем стратегический. Нужда в обостренном, глубинном внимании к северному бытию ныне не отрицается, как видим, никем. В основных теоретических воззрениях на Север согласны сегодня все. Очередь как раз за практикой: возить дома в Магадан из Владивостока или возводить домостроительные комбинаты, как сделано в Петропавловске-Камчатском, строить бульдозерный завод для северян в Чебоксарах или в Иркутске... Поступать так или иначе — но поступать, осуществлять! О Севере сказано много слов, он ждет деяний. Важных многозначительных деяний, от успеха которых во многом зависит будущее всей страны.
