Что и говорить, издалека Анжела выглядела по-царски. Золотистые локоны, багряное платье, белый топ. Но было в этом великолепии столько нарочитого кокетства, что меня безудержно воротило от одного её вида. В который раз я отвернулся, стараясь смотреть на что-то другое: яркую синь неба, тёмную зелень лип, приглушённые цвета фасадов зданий, порхающих над асфальтом голубей и снующих по мостовой серых прохожих. Прохожих одноцветных, невзрачных как голуби и уж точно не таких одиозных, как Анжела. Но раз за разом я, не желая того, взглядом соскальзывал на её вызывающе нарядную фигуру и кричащую косметику. В народе это, кажется, называется «боевой раскрас». Испокон веков Евины дщери самыми яркими цветами расписывают себя, когда выходят на тропу любви. И это не просто ритуальный грим, нет. Именно для Анжелы он жизненно необходим, ибо Анжела была внушительно не молода. А если совсем честно, Анж — старая вешалка.

Я, честно говоря, даже и не знаю, сколько ей в действительности лет. Но то, что она практически ровесница Древнего Рима, не вызывает сомнений. Гляньте! Вот и солнце играет на её фарфоровых скулах неестественно-розового цвета, похожих на бока чайного сервиза. А какой слой тонального крема или пудры (не знаю точно, чем бабы драпируют свои лица в стремлении удержать возраст) наложен поверх её пергаментной кожи в тонкой паутине морщин, что, кажется, проведи ей по роже пальцем — останется борозда. Умелая бюджетная пластика тоже надёжно загримирована алой губной помадой, такой сочной, что с мостовой, откуда я за ней наблюдаю, рот кажется живущим отдельно от лица существом. Откормленной раздувшейся бабочкой. Гладенький подбородок блестит не хуже щёк, но индюшачья кожа шеи выдаёт почтенный возраст. У женщин главный враг — шея и кисти рук. Они, как дата в паспорте, предают свою хозяйку. Хотя кисти у неё красивые, врать не буду. Пальцы точёные, тонкие, суставчатые, все унизаны кольцами такого размера, что цыганка не прошла бы мимо, не цыкнув языком. Это её отличительный признак — дорогая и внушительная бижутерия. Перстни, кольца, цепочки, серьги и крестики. Рыжие крестики на шее, в ушах — везде. Всё из золота, всё блестит и слепит! В довесок к декорирующей косметике. Казалось, что первого достаточно, но возраст не любит простоты и маскируется всеми доступными средствами.

Оп! Глянула на меня. Интересно: узнала, нет? Так машет своими ресницами-трамплинами, что способна разогнать лёгкие перистые облака на весеннем небе. Нет, не узнала. Равнодушно скользнула и отвернула размалёванное лицо. Да и как меня сейчас узнать: борода отросла гуще и длиннее, шапка скрывает волосы, безразмерная куртка, обмотки. Не тот писаный красавец, что остался в её памяти, хотя память у неё короткая. А я-то её знаю, и знаю давно, не понаслышке. Да и кто тут не знает Анжелу? Странный вопрос. Даже те, кто не пользовался её услугами, — и те в курсе, чем живёт моя красавица. Анжела занимается благотворительностью. Нет, правда, а как ещё назвать её деятельность, кроме как почти что безвозмездной помощью простым смертным? Пусть злые языки утверждают: мол, Анжела торгует собой. Что никто так навязчиво и так нахально не предлагал себя публике, как она. Что Анжела не кто иная, как обычная проститутка. И не Анжела она вовсе, а Мария Петровна. Только фамилию я подзабыл: не то Давыдова, не то Давидова.

Да и бог с ней, с фамилией, я с определением не согласен! Нет, не обычная она путана, к чему такая пошлая дефиниция? Анжела хоть и выглядит довольно кринжово и смешно в своих ярких панельных шмотках, но баба при деньгах. Разве не помогала она детским приютам конфетами, разве не состоит в общественных благотворительных организациях куратором меценатов, разве не входит в семейные советы в качестве консультанта по вопросам морали и этики? Да и это не главное. Главное — широкая душа. Или что там у неё. Душа, конечно! Как есть душа. Нет того, кому бы она отказала. Не встречал я таких. Разве что другим путанам. И то подойдёт, подмигнёт, ласковое слово скажет. Утешит и предложит тепла и любви. Вот какая! А самое интересное — что в широте души своей совершенно не разбирает, кто перед ней. И не делает больших исключений. Что студент ей накопленную стипендию сулит, что офисный сисадмин с премией к ней закатится, что чиновник в сауну зовёт — ко всем едет, никем не брезгует. Всем поровну отсыпает. Не хочешь, а купишь её ласку да заботу. Мало кто так торгует собой, как Анжела, — важно, но настойчиво, зная себе цену. Везде, где это возможно: в кафе и театрах, на бульварах и в переулках, в вузах и тюрьмах, больницах и на коммерческих форумах. На последних особенно. Везде и всегда она в форме, улыбчива и принимаема. И, следуя трендам, пробралась-таки в интернет и завела себе страничку. В общем, атаку ведёт Анж по всем направлениям, ничего не стесняется.

Чёрт, ногу отлежал — затекла. Вчера был ливень, и в парке, где я обычно сижу, мокро, стоят лужи. Хождением по воде в этот век никого не вдохновишь, только простуду подхватишь. Приходится на мостовой на сухом граните пристроиться в уголке. Да чёрт с ним, с комфортом, хоть на Анжелку полюбуюсь. Я и сам бывал её клиентом. Да! По молодости как-то забрёл я в один шалман. Грустно было. Что в таком возрасте у человека? Одни крайности. Либо друзья, либо враги, либо чёрное, либо белое. Максимализм и пустая рефлексия над миром и собой. Бабы, опять же… если красавица — или замужем, или не приступишься, или такая курва, прости Господи, что и близко подпускать не захочешь. Познакомился я тогда с Анжелой. И познал её. А она молодец: приласкала, утешила. По макушке долго гладила, слова правильные шептала. Я сдуру чуть не влюбился! Женюсь, думаю, до чего баба хороша, не такая, как все. Хорошо хоть забухал с корешами из палестинской миссии, — пронесло. Без брачных уз и терзаний обошлось. Теперь-то я понимаю, что она ко всем такая, всех заключает в объятия и душит блаженством. И не виню её в том: природа это её, характер. И деньги нужны, чего греха таить. Вот и торгует собой, но с душой и рвением. Бабка её, кажется, была еврейка… но не факт.

Ох ты, божечки! Спасибо тебе, добрая женщина, спасибо за сотку и хот-дог! Да хранит тебя Господь! Но я бы тебе не советовал увлекаться фастфудом. Во-первых, видела бы ты, кто их делает, а во-вторых… не моё дело, но корма у тебя, что можно лет сорок жить в пустыне без припасов. Вон и муж твой, с плешью и в полосатом поло, застиранный какой-то весь, пыльный, и то взглядом по Анжеле полоснул. А ты заметила, одёрнула его глазами и остановилась, щёки надула, готовясь что-то сказать. Думаю, даже сложила у себя в голове праведно-гневное возмущение: гляньте, граждане, что у нас делается, шлюхи ноги свои, что твои кегли, по панели переставляют средь бела дня как хотят! И это в то время, когда наша страна, не щадя сил, бьётся за семейные ценности с мировыми содомитами. Развращают мужчин и наносят урон традициям и браку. Взять её!

Но ты закрыла рот, фыркнула демонстративно громко и пошла себе дальше со своим плешивцем. Ничего не стала говорить. И правильно поступила, сама того не ведая. Ибо кто, как не Анжела и её коллеги, стоит на страже семьи и брака? Кто ещё предохраняет ваших мужей от назойливого желания завести себе любовницу и делегировать ей часть супружеского долга и семейного бюджета на постоянной основе? Кто купирует саму возможность его ухода из постылой семьи, куда он вляпался по молодости, а теперь повязан с тобой детьми и ипотекой? Ну сходит он к Анжеле раз в полгода, ну выплеснет свои мужские активы по базовому лимиту, отдохнёт, расчешет самолюбие, обновится. А может, так случится, что сам испугается содеянного и прибежит к тебе обратно под юбку признаваться в любви и верности. А ты будешь гадать, чего это он так расшаркивается? Выпил, что ли…

Не бойся ты путан, глупая! Сама купи билет бедолаге на это колесо обозрения — пусть прокатится раз в год, поглазеет, подышит ветром и обратно на надёжную землю, где не качает и можно уверенно стоять на ногах. Только пусть пристёгивается — мало ли. Бойся не камелий, гурий и прочих гетер сферы услужливой и тарифицированной любви — это специи твоего постного брака. Бойся дружеских застолий, корпоративов и соседей. Я никогда не боялся первых. А вот вторые… но всё, молчу, не о том хотел сказать.

Вы, блюстители чистоты и морали, хоть обфыркайтесь, негодуя над вызывающим поведением нашей Анжелы, — никуда она с панели не денется. И не потому, что спрос на её дряблые прелести огромен, скорее наоборот. Спрос-то есть, хоть невелик, но стабилен. Клиент в основном постоянный, и денежки у Анж водятся. А чего бы им не водиться? Деятельность её не контролируется сборщиками податей. И конечно же, Анжела пользуется известным покровительством. А как ещё? Иначе позволили бы ей мозолить глаза честным людям и вешаться на шею каждому встречному-поперечному? То-то!

Гуль-гуль-гуль! Идите, бестии крылатые, поклюйте крошек хлеба моего. Не смотрите на котов, они на солнце щурятся, ждут, когда я им кину рыбных обрезков, что мне в магазине отсыпали, — всем достанется, не торопитесь. Всех накормлю, особенно тех, кто не просит.

Так, о чём я? Ах, Анжела… вон уже с кем-то весело болтает, глазами постреливает, фигурой играет. Но нет — это не клиент. Клерк какой-то банковский. Может, Анж у него кредитуется, чёрт её знает. Но разговор деловой, несмотря на все её профессиональные ужимки. Увы, иное поведение ей неведомо: стаж.

Помните, я говорил про то, что не стоять тут Анжеле, не будь у неё надёжной крыши? Сидела бы себе на третьесортном сайте, и ходили бы к ней только местные маргиналы по воскресеньям. Так кто же эта крыша? Да всем она известна, и вот вам крест — никого не удивляет. О! Видите? Вон из-за магазина как раз она и вынырнула с рёвом на чёрном «мерине». Сам начальник УУП, старший участковый Владимир Михайлович Спасский. С дружественным визитом на подшефную территорию завалился. Без официальной проверки, так, по-семейному. Очень представительный и влиятельный мужчина. В звании вроде бы подполковник, но в форме ни разу его не видел. Ходит хоть и в гражданском, словно опер, и ведёт себя важно, как и положено городовому. Вон, вылез наконец-то из машины, оглядывается. Он, в отличие от Анжелы, косметикой, конечно же, не пользуется и ботокс себе колоть не даст — не принято в его кругах харю себе омолаживать. Но всё равно рожа на солнце отливает достатком и витаминами, как медная табличка на двери — «Без стука не входить!». Только глазки маленькие, шустрые и красноватые, как у хомячка, говорят, что покой ему даже сниться перестал. Вылез, хлопнул дверью, ревниво оглядел зевак, осмотрелся и, решив, что приличия соблюдены, вразвалочку пошёл в сторону Анжелы. Меня всегда поражает в начальниках эта их полуматросская-полубандитская походка, будто они в семейных трусах вышагивают по собственной квартире, а не по местам присутствия. Демонстрация довольно сомнительной доминантности. Опля! Он уже замечен бизнес-планктоном, и вот из окошек магазинов и кофеен влюблённо глядят услужливые лица хозяев на грозную поступь альфа-участкового.

Анжела при виде опекуна разлепила губы в приветственной улыбке так, что меня резанул по глазам блеск вставной керамики. Они встретились на деловой дистанции и принялись ворковать не хуже голубей, только без ритуальных танцев обольщения: вроде бы старые друзья, но социальной пропасти между ними хоть и не видно, да её никто не отменял.

Благодаря Владимиру Михайловичу Анжелу опекают, дают спокойно вести свой бизнесок, много за место под красным фонарём не берут. И даже вступились как-то за поруганную честь Анж, когда какому-то хаму-материалисту вздумалось на благотворительном вечере назвать вещи своими именами. То есть собрание меценатов — борделем, а Анжелу соответственно — шлюхой. Был страшный скандал! Все присутствующие, помнится, жутко оскорбились не на жизнь, а на смерть. На правдоруба тогда напустились, написали донос, завели административное дело, присудили штраф, обязали извиниться публично за оскорбление и пригрозили уголовным при рецидиве. И вроде бы даже побили тайком. Анжела, правда, потом пеклась о судьбе страдальца, но только после того, как штраф был уплачен.

Участковый пригласил Анжелу в кафе напротив, и там, за витриной, они сели за стойку с видом на улицу. Прямо напротив меня. Мне хорошо были видны их фигуры — тучная, словно мешок картошки, участкового и кукольно-блестящая Анжелы. Она непринуждённо щебетала, размахивая в такт словам своими позолоченными пальцами, а он редко кивал, вставляя порой слова, чтобы беседа не съехала в монолог. Хотя, мне кажется, Анжеле всё равно, с кем тереть. Её непрекращающаяся елейная речь журчит ручьём, и абсолютно не важно, слушают её или нет: она одинаково самозабвенно ездит по ушам любому собеседнику.

Вот они отпили кофе, съели по какой-то то ли пышке, то ли круассану (мне отсюда плохо видно, чем кормят друг друга власть и бизнес) и, видимо, вдоволь насладившись беседой, разошлись. Анжела вернулась на исходную позицию на брусчатке, а шеф всея участковых двинулся дальше, пытливо оглядывая новшества знакомых заведений и, видимо, прикидывая, пожелать владельцам процветания прямо сейчас или свериться для начала с налоговой.

Анжела расцвела, как пион поутру. Она принялась грациозно вышагивать, словно болотная цапля, и набрасываться на прохожих с ещё большим энтузиазмом, как на зазевавшихся лягушек. Мне-то была понятна причина её приподнятого настроения. Тебя, Анжела, начальство потрепало по фарфоровой щёчке, угостило густым кофейком и пообещало и дальнейшее сотрудничество. И я понимаю её заблуждение. Она считает, что практически уселась в машину с мигалками. Что её пригласили за семейный стол, подали тарелку и разрешили выражать свои несложные мысли и мудрёные прихоти наравне со всеми. Посмотрите, как в её жестах, до того суетливых и порывистых, появилась пластичная небрежность, величие собравшейся в полёт дворовой птицы. Она, милая, искренне считает, что её оберегает дружеская рука? Столько лет в бизнесе, и такая младенческая наивность!

Но это, увы, не дружба, моя бедная Анжела. И действительная твоя функция, функция всамделишная, такая же древняя, как и профессия, которой ты посвятила всю себя без остатка. И ты это знаешь, только считаешь прикладным основное, глупенькая моя овечка. Дело в том, что Анжела, осваиваясь на своём поприще, производит культурно-материальный обмен. Проще говоря, всё, что было произнесено в сумраке её алькова — стыдные тайны, признания, откровения и россказни, — абсолютно всё попадает на стол к Спасскому В. М., а тот уже… дальше я и думать не хочу, какими маршрутами движутся судьбы Анжелиных говорунов. Стынет мысль.

Порой, видимо, в благодарность за полученную информацию, она награждает кого-нибудь из доверчивых клиентов бактериями срамной, но пустяковой болезни. И вот они, горемычные, плетутся в местную клинику по лечению и профилактике «модных» болезней, ниспосланных проказницей Венерой. Вот, кстати, тут неподалёку голубенькое зданьице. Я там не был, Бог как-то миловал, но слышал от заслуживающих доверие бродяг, что главным врачом там трудится в поте лица некая Спасская Эльвира. Ох, чую я, что не однофамилица она городовому, а жена! Невероятное совпадение интересов! Я немало дивлюсь сообразительности старой кокетки Анж, она извлекает прибыль даже из побочных результатов своего труда: поставлять одной рукой мужу информацию, а жене — пациентов. И в этом полном любви и возможностей треугольнике счастливы все, кроме тех бедолаг, кто, поверив Анжеле, попал или на карандаш к мужу, или в регистратуру к жене.

А я ведь помню её, когда она была гораздо моложе. Когда только появилась на нашей улице. Анж была тогда немного робка, но ласкова, говорила много. Клиента искала, потупив свой девичий взор. Что это было за время! Одевалась она куда как скромнее, но дружить с околотком начала уже тогда. Благо я ей ничего не выбалтывал по юности. Да и что мне было рассказать? А один чёрт — живу на мостовой. Ну всё, пора вставать и тащиться потихоньку в парк Несмелых Героев занимать лавочку: ночевать где-то надо.

Наконец-то! Время, пока я сидел и вспоминал знакомство с Анжелой, не прошло даром. К обочине мягко подрулила белая иномарка, и оттуда вышел блистающий, как конферансье, мужчина с тонкими усиками. Он перебежал дорогу и долго увивался вокруг моей старой знакомой. Он кружил пируэты, сверкал туфлями и касался пальцами её талии, указывал рукой то на небеса, то на часы. Мне был ясен этот манёвр: Анжела не терпела предложений в лоб. Всё должно было быть завуалировано, приглашение следовало делать полунамёками и вести себя учтиво. Только тогда она таяла быстрее восковой свечи. О деньгах в открытую никто не говорил, но тарифы знали все. Наконец ритуал ухаживаний подошёл к концу. Кавалер (он мне напоминал какого-то телеведущего) взял Анжелу под локоть, та томно закатила глаза, и они, перейдя улицу, подошли к машине нового клиента. Он услужливо открыл даме дверь, уселся и обратился к Анжеле хорошо поставленным голосом:

— Согрешим, милая?

— Греши, плати и кайся. Поехали.

— Но хочу, чтобы ты знала: я не люблю предохраняться. А ты?

— От истинной любви не уберечься, — ответила Анжела таким приторным голосом, что мне захотелось пить.

Водитель завёл авто и включил радио. Из открытых окон донеслись шум помех и музыкальная какофония. Кавалер с лицом и руками престидижитатора покрутил настройки, и радиола выдала обрывок чьей-то речи:

«…и спасибо за чудесную лекцию по истории Русской православной церкви, уважаемый Николай Алексеевич. Дорогие радиослушатели, мы будем рады продолжить после небольшого рекламного блока».

Почувствовав неловкость, кавалер крутанул ручку поиска ещё раз — раздались пульсирующие басы танцевального трека, и машина, взревев, сорвалась с места, окутав меня сизым вонючим облаком.

Я откашлялся и проводил их взглядом. Помнится мне, зависал я как-то на Лисьей горе в Битцевском парке с двумя бродягами. И был у нас спор: существует ли вечная любовь, истинная, абсолютная. Один, мрачный такой тип, начал говорить, что, мол, не могут электрические импульсы бомбить без устали гормонами мозг человеческий и у всего есть ресурс. Что не верит он в эту чушь и придумали её поэты, чтоб было о чём писать. Какое-то страшное занудство, ей-богу. А второй сказал, что это тавтология, и всякая любовь истинная, это её основное качество. И конечно же, она вечна, просто в тепло луча её света попадают разные предметы. Что-то надолго, что-то мимолётно, и их выбор не зависит от того, кто держит в руках этот источник света. Объект и субъект изменчивы, говорил тот бродяга, любовь же — нет. И потому не надо париться по этому поводу вообще ни разу. Мне так понравились его слова, что я ему сказал тогда: «Верно базарю, братан, сегодня же будешь рядом со мной на одном флэту у моего бати на Пречистенке. Есть там одна баба… проверишь, в общем, свою теорию вечного света».

И что бы вы думали? Познакомились они, поначалу не сдружились, но после увидели друг в друге что-то яркое, своё. Засветились, полюбили, притёрлись. Мечты, планы опять же. Взаимоуважение и жертвенность. И тихое незаметное счастье. До меня доносится, что не устали они друг от друга до сих пор. Я, конечно, не бог весть какой знаток рода человеческого, но эту пару я бы встроил в палату мер и весов истинной любви.

Но смотрю я печальными слезящимися глазами вслед удаляющемуся экипажу с вором и шлюхой, вспоминаю их слова и постигаю, что куплена сия палата громогласными анжелами, и взвешивают там и измеряют всех именно они. Пока не пришло время взвешивать и измерять их. В горле аж запершило от их смрада и заявлений. Темнеет. Надо идти искать пятно света, чтоб согреться.

Редактор: Александра Яковлева

Корректор: Вера Вересиянова

Все избранные рассказы в Могучем Русском Динозавре — обретай печатное издание на сайте Чтива.

Он не спешил. Зов Тишины, тот идеальный аккорд, который сломал его экран в Палате №7, теперь звучал не как принуждение, а как фоновая мелодия — знакомая, почти успокаивающая. Пассажир знал: это иллюзия. Зона не приглашала; она поглощала. Но в отличие от других, он мог различать ноты в этом хаосе. "Шёпот Статики" — легкое покалывание в висках, вызывающее вспышки паники у новичков. "Волновой Захват" — краткие моменты, когда мир слегка сдвигался, как кадр в старом проекторе. Он игнорировал их, фокусируясь на цели: метеостанция впереди, первый маяк на пути к точке "Призрак".

Прошло около часа, когда тропа начала менять характер. Листья под ногами стали реже, обнажая землю, покрытую странными узорами — словно кто-то провел по ней пальцем, рисуя спирали и петли. Пассажир остановился, прислушиваясь. Зов усилился, но к нему примешалось что-то новое: низкий гул, похожий на дыхание спящего гиганта. Он достал дозиметр "Эхо" — прибор пискнул, показывая повышенный фон, но ничего критического. Маркер в кармане вибрировал слабо, реагируя на близость аномалии.

Впереди, у поворота тропы, лежало то, что он искал — или, по крайней мере, то, что Зона решила ему показать. Это был рюкзак, потрепанный, с логотипом ДАИК на боку. Брошенный Призраком? Пассажир подошел ближе, опустился на корточки. Внутри — пустые патроны, обрывки карты, и... артефакт. Небольшой, размером с кулак, кристалл с переливающимися гранями, излучающий слабый свет. "Эхо-Кристалл", как называли их в отчетах: осколок аномалии, способный усиливать ментальные волны. Призрак, судя по записям, нашел подобный и упоминал его в последней передаче. "Это как зеркало для Зова," — подумал Пассажир. Он протянул руку, но замер. Кристалл пульсировал в такт его сердцебиению, и в голове вспыхнул образ: Призрак, сжимающий его, бормочущий что-то о "завершении аккорда".

Момент прервался шорохом. Не листьев — шагов. Пассажир резко обернулся, нож в руке. Из тумана, сгустившегося между деревьями, вышли они. Монстры, которых Зона рождала из своих недр, — но эти были хуже обычных. Внешне они походили на людей: фигуры в рваной одежде, с лицами, искаженными гримасами боли или экстаза. Бывшие сталкеры? Жертвы Зова? Их кожа была бледной, покрытой сеткой вен, пульсирующих в ритме невидимого сигнала. Глаза — пустые, как у Куклы-маркера, но в них мелькало что-то осмысленное, словно они помнили, кем были. "Шептуны", — мысленно окрестил их Пассажир. Они не нападали сразу; вместо этого они шептали — синхронно, низким, вибрирующим голосом, повторяя фрагменты Зова Тишины. "Приди... заверши... стань частью..."

Один из них, высокий, с остатками военной формы, шагнул вперед. Его рот открывался и закрывался, но звуки шли не из горла — из воздуха вокруг, как эхо из Палаты №7. Пассажир почувствовал первую трещину в своем экране: шепот проникал, вызывая видения — воспоминания о коме, о первом эксперименте в институте. Он воткнул нож, но Шептун не дрогнул; вместо этого он протянул руку, имитируя дружеский жест, но пальцы его заканчивались не ногтями, а острыми отростками, похожими на антенны.

За ними, в глубине леса, зашевелилось что-то иное — странные чудовища, не похожие на людей. "Колебатели", как он их назвал в тот миг. Они напоминали пауков, но с телами из переплетенных корней и металлических обломков, слитых воедино аномалией. Их лапы вибрировали, создавая низкочастотные волны, от которых земля под ногами дрожала. Одно из них, размером с собаку, выскользнуло на тропу: тело пульсировало, испуская вспышки света, синхронизированные с шепотом Шептунов. Эти твари не кусали — они "захватывали" волнами, заставляя жертву застыть в дезориентации, пока Шептуны подходили ближе.

Пассажир не стал ждать. Он знал: это первое проявление ментальной аномалии, с которой ему предстояло бороться. Зов Тишины здесь обрел форму — не абстрактный гул, а живые существа, воплощающие его суть. Он метнул нож в ближайшего Шептуна, целя в шею. Лезвие вонзилось, но вместо крови хлынул статический шум — вспышка помех, как от сломанного радиоприемника. Существо пошатнулось, но не упало; вместо этого оно усилило шепот, и Пассажир почувствовал "Волновой Захват" — мир накренился, воспоминания о Стержне и Палате №7 смешались с видениями Зоны.

Он отступил, хватая артефакт. Кристалл в руке вспыхнул, усиливая его собственный "экран". Шепот стал тише, далеким, как шум города в прошлом. Пассажир рванулся вперед, ударом ноги сбив Колебателя — тварь разлетелась на осколки, испуская волну, которая оглушила ближайшего Шептуна. Битва была короткой, хаотичной: он дрался не с телами, а с эхом. Наконец, оставшиеся отступили в туман, оставив после себя только тишину — настоящую, мертвую.

Пассажир стоял, тяжело дыша, сжимая артефакт. Он не взял его с собой — бросил на тропу, как Куклу у проволоки. "Это не метка Призрака, — подумал он. — Это приманка Зоны." Метеостанция виднелась впереди, силуэт башни в тумане. Зов Тишины звал его дальше, обещая ответы. Но теперь Пассажир знал: на пути ждут не только шумы, но и те, кто их воплощает.

Запись в Дневнике Пассажира (мысленная, не зафиксированная): "Они похожи на нас, потому что были нами. Зона не создает монстров — она перестраивает. И я... я следующий?"

Метеостанция ждала. Ржавые двери, разбитые окна. Внутри — возможно, следы Призрака. Или новая аномалия. Пассажир шагнул вперед, чувствуя, как трещина в его экране расширяется. Но бежать было некуда. Директива Стержня эхом отдавалась в голове: "Бросайте всё и бегите." Невыполнимо. Он уже был частью аккорда. Прежде чем двинуться дальше, Пассажир вернулся к месту схватки. Останки поверженного Шептуна лежали на земле — не труп, а разлагающаяся масса из плоти, металла и чего-то эфемерного, что испарялось в воздух, как статический разряд. Он опустился на колени, осторожно коснувшись ножом венозной сети на "коже". Материал был теплым, пульсирующим, словно еще живым. Дозиметр "Эхо" взвыл, фиксируя всплеск ментальных волн — остаточный "Шёпот Статики", слабеющий с каждой секундой.

Пассажир разрезал оболочку, и изнутри вывалилось нечто неожиданное: маленький, искрящийся модуль, похожий на имплант или чип, но искаженный аномалией. Он взял его в руки — и воздух вокруг задрожал. Модуль активировался, проецируя голограмму: полупрозрачный прототип монстра, парящий в воздухе как призрак. Это была исходная форма Шептуна — не искаженный человек, а чистая конструкция Зоны: сеть волновых узлов, соединенных в гуманоидный силуэт, с антеннами вместо конечностей и ядром, излучающим "Зов". Голограмма вращалась, демонстрируя эволюцию: от абстрактной волны к псевдо-человеческой оболочке, поглощающей жертву и перестраивающей её под себя.

"Прототип... — прошептал Пассажир. — Зона не рождает, она копирует. Использует нас как шаблон." Голограмма мигнула, показывая финальный этап: слияние с носителем, где "Зов Тишины" становится вечным. Он понял: эти монстры — не случайные мутации, а инструменты для распространения. Если не уничтожить ядро, они возродятся.

Пассажир раздавил модуль под каблуком. Голограмма угасла с шипением, оставив после себя только тишину. Но в его голове эхо прототипа осталось — напоминание, что Зона уже начала перестраивать и его.

• Написать приложение с авторизацией, регистрацией и восстановлением пароля.
• Подключить Firebase.
• Реализовать чат в реальном времени.
• Сделать офлайн-кэш сообщений.
• Добавить push-уведомления.
• Сверстать всё красиво.
• Сделать тёмную тему.
• Видеозвонки (необязательно, но будет плюсом).
• Записать видео-демо работы и отправить вместе с кодом.

На всё про всё — 3–4 часа.

Я читаю это и не знаю, плакать или смеяться.
Три часа… ЧАТ С ОФФЛАЙНОМ.
Я за три часа иногда только настраиваю проект, чтобы он не падал при запуске.

Пишу HR:
— «Точно 3–4 часа?»
Она отвечает:
— «Да, у нас прошлый кандидат сделал за вечер.»

Кто этот человек?

Но ладно, думаю, попробую хотя бы часть сделать.
Сел, начал, время летит, уже ночь, а у меня только авторизация, пару экранов и дизайн чата.

Сдаю, пишу честно:
— «Не успел всё, но вот что сделал.»

Через пару дней письмо:

«К сожалению, вы нам не подходите. Мы ищем более продуктивного человека.»

Продуктивного…
То есть человека, который за 4 часа строит Telegram с нуля?
Если честно, я понимаю, что для кого то это может быть легко сделать, но не стажеру который только начинает получать опыт в IT.

Ну так вот, сижу выясняю что за дела, думаю ну все пора санитаров вызывать и отправлять его в спец. Учреждение...
Но действительно, на все исходящие вызовы говорит робот.
Сижу чешу репу, попутно выясняя все детали.
Получаю информацию, что мол всё норм звонил, потом ввёл команды *155*00# и *105#
Ввожу команды, всё норм.
Пояснение, телефон кнопочный на 32кб памяти(обычная звонилка с фонариком)
Так тут говорю без бутылки оператора не обойтись(за бутылкой один хрен сходили, ибо у знакомого начали проявляться признаки истерики).
Дозвонился первый раз до оператора, втираю ему мол вот такая шляпа, оператор говорит "у вас переадресация исходящих вызовов", ну говорю давайте отключайте её и дело с концом(а сам думаю какая нахуй переадресация исзодящих вызовов).
оператор скидывает смс с командами отключения (входящих вызовов), ну думаю школьник какой-то сидит туповатый.
Для успокоения знакомого ввожу команды и.... Реакции 0.
Ок думаю 2 попытка.
Звоню второй раз оператору
Объясняю что случилось(знакомый на заднем фоне орет "че ты там объясняешь, сказали же что переадресация исходящих вызовов)
Второй ооператор заполняет заявку и говорит мол ждите от часа до 72 часов.
Ок ждём.
Спиртное даёт в голову и появляется теория, что мол ты паренёк первый случай у теле2, завтра вся мобильная связь просто сдохнет....
Суббота заканчивается.
Наступило воскресенье.
Знакомый опять прибегает с криком "караул рептилоиды атаке планета земля, ни чего не работает" и добавляет я вспомнил это всё инженер из жкх, я звонил ему, он таким же голосом отвечал, это он занёс мне вирус на сим карту.
На что я говорю мол какой нахрен вирус на сим карте?
В ответ, ты не понимаешь это же инженер жкх они блять всё могут, пиздец какие умные...
Катаюсь по полу и ржу....
Вовремя приходит смс, мол свяжитесь с тех. Отделом т2.
Связываюсь, говорю мол так и так и мне приходит гениальная идея(сделать 2 линию и конференц связь, пускай сами слушают че там да как)
Ща говорю, перезвоню, почлушаете.
Делаю вызов на номер, делаю второй вызов в тех.отдел, а сообщение робота пока дозваниваюсь кончается и тут я понимаю, что походу дур доме мы с знакомым будем на соседних койках лежать...
Проходит время, лады думаю мне уже принципиально интересно что за херня случилась.
Звоню опять в тех. Отдел, спрашиваю, ну чк там, как дела? Отвечают, ну походу вы в спам листе у "мтс", ждите мол, мы разрулим.
Проходит пару часов и всё заработало.
Знавес.....

Подводим итоги:
1. Цифровой апокалипсис не насиупил
2. Симку ни кто не взламывал
3. МТС ебаные мудаки блять которые могли бы хоть как-то оповестить, что вы в чс у оператора, чтоб люди не бегали и не орали по улице, что мы все умрем...
4. Спасибо теле2, за то что решили вопрос и не вызвали карету скорой помощи😅

Вот как то так... Такие вот приключения.