Гиппократия (аудиоверсия от ЧеЙзС)
Прекрасный диктор ЧеЙзС, который не гонится за модными жанрами, а читает для себя, для души, читает то, что ему нравится.
У него есть и столь "нелюбимый" прочими дикторами, непопулярный, Пришвин, редкий в народе Клиффорд Саймак, есть и рассказы Чехова, а есть и вовсе то, что средь дикторов и не найдешь - Горький.
Мне повезло, ему понравились и мои тексты, а может и для тренировок своих он их пользует, но и за то ему огромное спасибо. А еще низкий ему поклон за то, что он прочитал те мои тексты, что особо дороги для меня, но не востребованы широкой публикой. "Купите папиросы" к примеру.
Зайдите к нему на канал, гляньте. И если понравится, может там задержитесь?
Не на правах рекламы, а на правах дружбы с диктором написал столь долгое вступление. Спасибо за прослушивание, спасибо за прочтение.
Будет на то ваше желание, буду выкладывать тут еще его озвучки со ссылкой на него. Еще раз спасибо.
Гиппократия (постапокалипсис - начало)
Автор Волченко П.Н.
Вместо вступления: Гиппократия (греч. ἱπποκρατία — лошадиная власть) — политический режим, при котором основным источником власти являются лошади.
Гиппократия
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна… и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
Сара Тисдэйл (перевод Льва Жданова)
Мир крякнул.
Крякнул неожиданно и лихо.
С утра, задав корма птенцам и обойдя свои нехитрые владения, я включил телек, и тут – на тебе.
Планета сошла с ума. Там землетрясение, там вулкан бомбанул, тут с этого шухера ураган начался, торнадо, цунами и прочие радости вселенских катастроф. Я же тогда что смекнул, это наша матушка Земля и задумала, раз этим коньим вирусом, то бишь коронавирусом нас задавить не получилось – вот и взбрыкнула уже не хирургически точно, чтобы только по людскому роду, а так – тактическим оружием массового поражения.
Тогда весь день от телека не отлипал, как зомби, лупился весь день, и только успевал отпадающую челюсть подхватывать, да на место ставить.
- Твою ж мать! – кажется, если исключить крепкие нецензурные выражения, я только это и говорил. Чего-то вменяемого от меня услышать было нельзя. А по телеку тем временем шло одно срочное сообщение за другим, менялись картинки так, что шуба заворачивалась!
- Невероятной силы торнадо, - говорил репортер, придерживая зачем то прическу, будто это была шляпа, или накладка парика, а может и была, а на заднем фоне пейзаж: пустыня, кактусы, убегающая вдаль и ввысь, к черному небу прямая полоса дороги, и невероятный, исполинский извивающийся столб торнадо. Внутри него синие вспышки молний, ветер взметает песчаные бури, что сиротливо ютятся под гигантским столбом торнадо.
Следующая картинка:
- Давно дремлющий вулкан, - желтолицый, с характерным разрезом глаз, репортер, позади него бегают люди по городской улице, транспортный коллапс, с неба сыплет крупными хлопьями сизо-черный вулканический пепел, а там – над городом, черная гора и красное жерло со взметающимися вулканическими брызгами.
Переключаю канал:
- Удар волны цунами не оставил от пригорода, - и снова репортер, залитый дождем, стоит, похоже, на крыше, а позади него, там, внизу, коричневая, бурая вода, из которой торчат крыши и верхние этажи далеко не хибар каких, а вполне себе полноценных пятиэтажек, а может и больше. Но кто угадает то по крышам, сколько там этажей в глубине вод сокрыто. Машины плывут по полноводным рекам улиц, мусор, какие-то бревна, мебель, меж всего этого несущегося, плывущего по бурным водам, видны мелкие фигурки людей, попавшие в поток. И на прочих крышах, еще не затопленных, тоже люди.
Щелчок пульта:
- Страшной силы пожар, - диктор вещает с борта вертолета, а под ними, на земле – пламенно-черное море пылающего пожара. От дыма не видно ничего толком – только огонь внизу, будто влетели на вертолете в черное марево над океаном Ада.
Щелчок.
Щелчок.
Щелчок.
Отбросил пульт в сторону, выскочил на улицу, уставился в одну сторону, в другую, в третью. Тишь да гладь да божья благодать. Зеленые поля, чуть подвыгоревшие от жаркого лета, едва-едва угадывается шум далекой реки, виден ее блеск, горы вдали все так же таранят своими белыми шапками облачные выси, леса, неловко замершие в отдалении от моих золотых полей пшеницы, перешептываются кронами. И плывут благостные, отнюдь не штормовые, облачка по синей глади неба.
Ничего.
А где-то далеко сейчас ураганы, шторма, пожары, извержения, цунами. Где то умирают люди, рушатся города, огненная лава потоками подступает к наводненным транспортом и людьми улицам, и смерть-смерть-смерть.
Я будто оказался на другой планете, будто разделилось все разом на здесь и там. Там был ад, а здесь был рай.
Даже мысль предательская проскочила: может я с ума сошел? Может привиделось? Может…
Вбежал в дом, уставился в телек.
Нет.
Не привиделось.
Итак стал первый день Большого кряка привычного мироздания.
***
Следующий день был не лучше, да вот только на следующий день я старался особенно не заглядывать в то, что вещает там этот зомбоящик. Побольше провел времени в поле, побольше с цыплятами, а особенно хорошо прогулялся с Цезарем и Витькой. Цезарь – старая моя добрая коняка, тихий, спокойный, добрый до полного безобразия. А Витька – это мой ослик, тоже друг не первой молодости. Да, понимаю, что должен был их обозвать Юлием и Моисеем, в виду того самого мультика, да только появились они у меня чуть пораньше, чем увидел я злоключения Алеши Поповича.
Но все же, ожидание, жуть от грядущих, затаившихся в зомбоящике, новостей – не отпускали. Как дыра на месте высаженного зуба – так и хотелось проверить, а чего там случилось еще? А где? А как? В Австралии? Или таки на США примчалась жуть несусветная? А может опять многострадальным японцам досталось откуда не ждали? Хотя нет – те ко всему и всегда готовы.
Зашел в дом, когда уже стемнело. Ноги гудели от усталости, глаза слипались после долгой прогулки, после трудов дня. Перед тем, как скрипнуть дверью в сенцы, уселся на лавочку у дома, уставился в далекое ночное небо, закурил. Спокойно же все – вон, звездочки перемигиваются, балуют, кузнечики развеселились, почуяв ночную прохладу, и давай как запевать своим хоровым стрекотом, луна уставилась вниз, на меня, на горы, на поля, и тоже этак благосклонно поглядывала своим рябоватым округлым ликом.
Вообще, в близи от города, не бывает ни звезд таких, ни Луны, ни, тем более, заздравных песен ночных полей. Там машины, там неподалеку заводы громыхают, шумят, пугают, там дым, там смог, там гвалт людской – все это вспугивает природу тихую, а природа же – она тишину любит. Хотя, и водопады есть, а те шумят то – дай дороги! Ну да и ладно, у каждого свое мнение о том как в мире все устроено, у меня такое вот – природа это тишина, да чистое небо.
Притушил чинарик об нос кирзового сапога, бросил его в банку, да и пошел в дом. Там разжег печь, закинул пару поленцев – тепло еще, зачем топить по серьезному, поставил чайник. Зомбоящик принципиально не включал. Пусть все страсти в нем побудут, а мне тут поспокойнее от этого станет. Скоро вон, вообще забот будет полон рот. Осень. Страда. Делов – уйма!
Включил шарманку старого винилового проигрывателя, еще родительский, чего добру пропадать – зачем выбрасывать, да и винил, говорят, в цене только растет, поставил Высоцкого, пока шуршало еще до песни, взял с тумбочки книжку, Рея Бредбери вроде, про Марсиан там, про красных и зеленых человечков, да и уселся в кресло.
Понял, что не то, когда одну и ту же строчку с десяток раз перечитал, а в промежутках все на зомбоящик поглядывал. Не – не уймется душенька, пока не посмотрю, что там творится. Но все одно не торопился. Чаю заварил, неспешно сваял себе пару бутеров, и только потом, усевшись все в то же кресло, поставив перед собой на столик снедь, взял пульт. Нажал на зеленую кнопочку и…
Вчера то хоть по разным каналам можно было что-то найти из того, что сначала включать собирались. Там музычка какая, ток шоу, или кино, а сейчас. По всем каналам только репортеры да говорящие головы дикторов. Там, тут, вон там, и до кучи еще где то здесь, что-то случилось и приключилось.
Остановился на канале, где серьезный дядька в очках и при хомуле, рассказывал об ужасах прошедшего дня. Не хотелось сейчас смотреть на эти жуткие репортажи. Он перечислял попросту где и что приключилось. Особенно я про Россию матушку внимательно слушал, днем то я, дурак, все ж надеялся, хоть и ни разу в это не верил, что, блин, богоизбранная земля, что не коснется нас ничего, но нет.
Дядька в очках да при хомуле, рассказал, что Чукотку попросту порвало извержениями, что нет уже здравниц ни Сочи, ни Анапы, да и Крым уже не наш, а скорее владения седобородого старика Посейдона. Где-то там, ближе к Армении, опять потряхивает от землятресений, а тут, в нашей до толе спокойной области – заполыхали пожары, да еще и откуда-то из восточных земель, прется в нашу сторону напасть какой и не было отродясь – саранча. Я истерически расхохотался:
- Саранча! – хлопнул себя по колену, - Казни Египетские. Еще и небо огненное, и реки наполненные кровью подать сюда…
И заткнулся, потому как дошло. Это уже не там, это уже где то здесь. Не сложилось у меня пожить в мире поделенном на два – там и здесь, не сложилось.
Выскочил из дому, добежал до середины поля, остановился. Да, тихо, да, ветер волнами колышет подкрашенную серебром луны колоски, да вот только – вон там, далеко-далеко еще красное зарево то ли в небе отражаясь, то ли над пожарищем – горит. Там идет огонь. Вон он – новый мир. Вон он…
Пошел спать. Да какой там спать. Бухать.
***
Утро, завывает за окном злой ветер, дребезжат стекла. Пасмурно. Башка трещит. Воняет гарью. Двинул рукой, послышался звон стекла, что-то глухо упало на ковер. Сел, уставился перед собой. Две пустые бутылки на столе, одна на дорожке ковровой, с горлышка булькает, темное сырое пятно под горлышком ширится. Взгляд на окно. Сумрачно, какие-то хлопья поналипли на стекло, мимо проносятся. Вонь еще эта от гари забивает нос.
Встаю. Еще не отошел, еще пьян, хоть и бодун уже схватил.
Подхожу к окну. Вглядываюсь. Ничего не понимаю. Открываю форточку и тут же захлопываю ее. Гарь. Пепел несет. Ветер как из печки – горячий, знойный, злой.
- Как бы не сгореть, - мычу себе под нос, прусь в сенцы, прихватив по дороге чайник с печи. Пью на ходу.
Выхожу на двор. Палит. Пожара не видно, но все застлано дымом, вонь прет, еще и жара бешеная, и ветер – откуда такой ветер взялся? Почти как ураган.
Бросаю взгляд на птичник, а тот распахнут, пара куриц и небольшой выводок цыплят – все что не разбежалось. И когда это я открыть успел? Видимо по пьяни. Чтобы, значит, не передохла зазря животина.
Иду к «конюшне», как я ее называю. Сарайка простая, здоровая. Подхожу, вижу, что и там ворота распахнуты. Значит ушли мои и Цезарь и Витька.
Захожу – нет. Стоят. Хоть и отвязаны. Никуда не уходят.
Цезарь испуганно всхрапывает, Витька стоит молча и большими глазами смотрит на меня, будто спрашивая: «Что делать будем?».
- Уходить будем, - отвечаю на его взгляд. Подхожу, оглаживаю по мордам и Витьку и Цезаря. Цезарь копытом бьет, всхрапывает громче – не любит он запах перегара, а вот Витька, тот посообразительней что ли, относится к вони из моей пасти с пониманием, тычется в меня большим своим лбом, прядает длинными ушами.
Иду в дом. Включаю телевизор, и под его бубнеж, начинаю потрошить шкафы. На пол летят вещи, не такие, какие на выход, те что в город одевал, а простое и ноское. Набиваю рюкзак, сумку, изредка поглядываю на экран, в голове какая-то пустота и отупение, никак после вчерашнего не могу прийти в себя.
Какие-то репортажи, то и дело помехи рябью пробегают по экрану, диктор растрепанный, взгляд в камеру потерянный, читает то ли от волнения, то ли от того, что голова не на месте, сбивчиво, едва ли не по слогам иногда. Выглядит он явно как человек не на своем месте. Нет ни лоска, ни ухватистости, да еще и это чувство, будто он, диктор этот, туповат. Как слова спортсмена депутата: что-то говорит, но по всему видно, что сам своих слов не догоняет, не понимает, и скорее даже не рассказывает, а пересказывает – вольно и с ошибками. Так и тут – читает, рассказывает, но никак не погружается сознанием.
Собрал рюкзак, две спортивные сумки, и еще пару сумок с продуктами. Сделал две ходки в конюшню, навьючил своих верных животин. Глянул на горизонт. Огня не видно, но над кромкой вершин деревьев видно уже пляшущее марево. Прислушался – вертолетов не слыхать, значит тушить не будут. Да и как тушить, если всему и сразу амба наступила. Сильный порыв ветра забил легкие острой гарью, так что закашлялся, глаза защипало.
Но уходить рано. Выловил оставшихся птенцов и наседок, выбросил их за плетень. Теперь пусть сами разбираются – не оставлять же их тут, а так… может и выкарабкаются.
Снова дом, выгреб из холодильника жратву, из подпола достал, то что можно унести, бросил сверху на хавчик пару книг, и все. Остановился на пороге, оглядев на прощанье все то, к чему так привык. Кухонька, печка, вход в комнату, где на стене веселенькие обои. Все думал, что обженюсь когда-то, будет ребеночек, и комната эта будет детской, в сторону взглянул, там зал, там телек что-то бормочет. В голове муть, пустота – думать тяжко. Наверное от дыма, да и от бухла то же… Как и тот диктор – не на своем месте, тоже тупой, тоже растрепанный, и глаза, наверное, как у обдолбанного таракана.
- Прощай, - сказал пустому дому, бормочащему телевизору, и вышел.
Дорога до города была не из близких. Обычно на машине ехал, а сейчас… смешно сказать – не вспомнилось мне что-то про машину. Уже когда выезжать стали с Цезарем да Витькой, тогда только вспомнил.
Соскочил с телеги, подбежал к гаражу, калитку распахнул, за руль сел – ключи у меня всегда в замке зажигания висят, раз-другой попытался завести – фырчит и глохнет. Только когда вылез глянуть, почему же не заводится, дошло, что не открыл ворота.
Открыл ворота, откинул капот. Уставился на мешанину внутренностей. Уставился и не понимал, а в чем же дело. Даже ни единой мысли не проскочило – с чего начать смотреть? В голове крутились умные слова: карбюратор, аккумулятор, свечи, поршни, да только вот слова словами и оставались. Ничего не мог сообразить, будто не отлаживал свою ниву из сезона в сезон, будто я ее вдоль и поперек не перебирал с десяток другой раз.
Вышел, тут же ветром надуло на спине пузырем ветровку, уставился на горизонт. Дыма то сколько, и может кажется, а может и нет, но вроде как слышу, как там, далеко-далеко, идет огненный пал, треск слышу. Наверное причудилось, придумалось. Ветер крепчал, ой – не ко времени он, совсем не ко времени. А на небе – ни облачка. Как специально, как будто для того, чтобы пожару проще шлось. И саранча…
Рассмеялся, аж до коликов, до молоточков в висках, до слез. Саранча – смех да и только.
И снова к Цезарю и Витьке, к телеге. Уже мысль была, что ушли они, нет – стоят, щиплют траву, большими глазами поблескивают – по сторонам смотрят, фыркают.
- Поехали, братцы, - взгромоздился на телегу, взял вожжи. Цезарь тронулся с места даже без лаконичного «Но», и Витька поплелся рядом.
Город. До города далеко.
***
Пустая дорога, долгая. Это на машине, поддав газа по пыльной дороге, можно было долететь за день, а так, на Цезаре, чтобы не загонять – это все было медленно и неспешно. Хорошо, что хоть через мост, через реку проехали – и то большая радость. Через вечно гремящие пороги внизу через марево влажных брызг, дым переходил нехотя, терял свою едкую злость, становился неприятно пахнущей дымкой.
Как только перебрались через реку Цезарь пошел бойчее, а Витька, так и вовсе огласил окрестности своим радостным «Иии-аааа!», и, этак бойко и радостно ударяя копытами о дорожную пыль, пошел на обгон.
- Витька, не буянь, - сказал я, достал из сумки полторашку с водой, отхлебнул. Оглянулся – там уже видно было зарево пожара, хоть и не ночь еще, но уже вечерело. Вовремя ушли, если бы задержались на денек – лежать нам сейчас там.
Пока ехали, видели исход животных. Нет, ни медведей, ни волков не повстречалось, а вот зайчишки, да один разок лось – попались. Бежит живность. Ну и верно делают.
Пока не отошел еще день, достал книгу. Все ту же самую, про марсианских человечков, как же там автора этого… Глянул на обложку, и едва не по слогам прочел «Мар-сиа-нские хро-ники». Хроники – слово какое интересное. Это же уродов, ну там неполноценных так называют. И отчего этот… Забыл глянуть, как его..
Снова посмотрел на обложку. Рей Бред-бе-ри. Да, Рей этот, и чего он про уродов то писал? Посмотрел на торчащую закладку – почти середина книги. А было ли там про уродов? Почему-то вспоминалось с трудом. Надышался. Как есть надышался. Открыл книгу, стал пытаться читать – ничего из этого не выходило. Слова прыгали, буквы быстрыми тараканами уворачивались от взгляда, не давались.
- Поздно, - не понятно к кому обращаясь, будто перед кем оправдываясь, сказал я, - Спать пора. Эй, братцы кролики, спать будем?
Телега все так же скрипела, все так же неспешно шел цезарь, впереди маячил серый зад с хвостом с кисточкой Витьки, да еще и уши забавно от этого зада в стороны торчали. Я вдруг рассмеялся, мне показалось это очень смешным, что вот так – задница с ушами ослиными. И тут же вспомнил о саранче и почему-то расплакался. Глупо.
- Тпррр, - натянул поводья, Цезарь встал, поднял голову, прядая ушами. Не обернулся, - Спать будем.
Снял с него хомут, чтобы мог попастись, сам залез в телегу, сумку с вещами под голову, и закрыл глаза.
***
- А ведь ты хорошая скотина, умная, я ж по глазам то вижу, - голос сквозь сон, а может и снится.
- А хозяин то твой, дурак, и спит же и… - не снится!
Соскочил, разул глаза. Светлое марево рассветное, стелется белый туман, гарь эта в нос опять набилась. Зябко и холодно. Рядом с Цезарем мужик какой-то в джинсе стоит, в кроссовках модных белых, треплет коняку моего по гриве.
- Ты кто? – выпалил я.
- Дед пихто, - бросил в ответ мужик, и ко мне повернулся и я увидел ствол у него заткнутый за пояс, - сам то кто?
- Димка я, - протер глаза, - ты откуда взялся.
- Приехал, мля, ты че скотину на ночь не привязал?
- А Витька где, - до самого так и не дошел правильный смысл его слов. Вдруг бы ночью Цезарь ушел, а Витька… тот похоже ушел.
- Кто?
- Осел.
- Сам ты осел. Там он, - ткнул пальцем куда-то мне за спину, - пасется.
Я оглянулся, увидел квадроцикл, и дальше, за ним, на небольшом пятачке стоял мой Витька, на меня поглядывал, будто спрашивая: «Что за кипишь?».
- Откуда ты? – снова я.
- Откуда надо. Сам откуда?
- С… - тяжело было вспомнить, откуда я. Помнил дом, помнил как уходил, ниву свою в гараже белую вспомнил, а как в народе это называлось… Слово сложное. На «Займ» похожее, но денег там вроде не было, - с заи… заим…
- С заимки?
- Ага, - быстро кивнул.
- Это там где поле.
- Да, было поле.
- Не местный что ли? Вспоминаешь.
- Хозяин я там. Был.
- То-то, что и был. Там вроде горит все.
- Ага.
Мы замолчали. Я что-то пытался понять. Вроде бы он мне чего-то не сказал. А, да. Кто он.
- Ты кто?
- Миша.
- Откуда?
- Там, внизу, - снова пальцем ткнул, - я там. Там этот. Как его. Особняк. Дом короче. На выходные взяли… взял. С братками.
- Сняли?
- Точно! Сняли! Ты башка, парень. Сняли!
- А это у тебя, - пальцем в пистолет ткнул, - настоящий?
- Что? А, это… Да, настоящий. Хочешь пострелять? Я знаешь как стреляю. У меня патронов много. Вот. – он откинул в сторону полу джинсовки и я увидел кучу обойм в специальных кармашках.
- Можно?
- Да. Только я с утра тоже хотел пострелять. А он не работает.
- Как?
- А хрен знает. На. Попробуй.
Мне все не давало покоя глупость какая-то во всем этом. Все казалось каким-то неправильным, вот только я не понимал, что именно. Я ехал в город, да, я вчера собрал вещи и поехал в город. А поехал я в город, потому что саранча… Нет – потому что пожар. Огонь. Я выпустил птиц, и поехал в город. А еще я не мог разобраться с машиной. И книга…
- Эй, брат, ты чего затупил-то? Стрелять будешь?
- Да подожди ты, - я оглянулся. Вот она. Книжка про тех уродов. Название смешное: «хро-ни-ки», - слышь, Миш, а хроники – это ж уроды?
- Так и есть, уроды.
- Нда, - взял книжку, открыл на закладке. Светло, хорошо видны строчки, да вот только… Я смотрел на буквы. Это «Т», это «а», эта вон «в», но вот только я их никак не мог собрать в слова.
-Е-гы-о з-о-л-о-т-ы-е гы-л-а-з-а, - кое-как, по буквам, прочитал три слова.
- Что на?
- Ничего. Говорю «его золотые глаза» - читаю я.
- Дай, - он подошел, взял из моих рук книгу, попытался прочитать, - тьфу, гадость какая. Она у тебя на китайском что ли?
- Да не…
- Белиберда, - отбросил книгу в сторону, резко выдернул из-за пояса черный пистолет, уставил его стволом на меня. Я замер, - на, будешь стрелять?
- Давай.
Взял пистолет. Он был тяжелый. Навел его на дерево, нажал на курок. А он не нажался. Еще раз и еще…
- Не нажимается?
- Ага.
- У меня тоже. Сломался.
- А может там что-то специальное.
- Рухлядь, - он отбросил пистолет в сторону, и тот упал рядом с книжкой об уродах какого то не русского писателя. Какого же. Имя такое короткое, но сложное. И почему-то я вспомнил детство, мне вдруг показалось, что мы ведем себя как мальчишки, совсем мелкие, глупо мы себя ведем. А потом… да нет вроде. Нормально.
- Поехали уже.
- Куда. Я в город еду.
- Не едь ты в город, там одни дураки.
- Почему?
- Братаны мои в город сбежали, когда все это, ну это, началось.
- И?
- Ну раз сбежали, значит дураки. Тут же не город. Тут лучше.
- Чем?
- Ну тебе плохо?
- Нет.
- Значит они дураки.
Он уселся на свой четырехколесный моцик, и тупо уставился на руль.
- Эй, брат, - крикнул он мне.
- Чего?
- А как эта байда едет.
- Твоя байда, ты знать должен.
- Он не едет.
- Там что-то сделать надо и поедет.
- Глянешь?
Мы смотрели на руль. Мишка помнил ,что дело где-то там - на руле. Но что – понять не мог. Я покрутил ручки туда-сюда, переключили что-то и что-то щелкнуло, но так ничего и не зафырчало, не поехало.
- Тоже сломался. Хрень какая. Все ломается.
- Да, и книжки на китайском стали.
- Что?
- Да ничего. Поехали со мной.
- Куда? В город? В город я не поеду. Поехали ко мне. У меня там бухло есть и еще что-то.
- Что?
- Не помню, как называется, но улетно. Ганж! Точно! Ганж есть!
- Что это.
- Покуришь узнаешь!
Мы вместе запрягли моего коняку. Имя у него такое – понтовое, какое – не помню. Зачем такие имена давать? Вон, Витька – там понятно. А тут…
Поехали. Миша то и дело соскакивал с телеги, забегал вперед тыкал мне пальцем туда вон и туда, там поворот будет, там еще что, только вот зачем – дорога то она одна. Глупый он этот Мишка, хоть и богатый. Это он мне по дороге сказал. Что у него бабла не меряно. Лаве, говорит, хоть жопой жуй. Прикурить от сотки баксов – не вопрос ваще!
- А баксы – это что?
- Это как деньги, только лучше.
- А у меня почему таких нет.
- Ты че, брат, у всех есть.
- А у меня не было. У меня вот, - достал из сумки кошелек, оттуда бумажки разноцветные, - у меня такие. Баксы?
- Не, не баксы. Они зеленые и на них мужики.
- Так вот, мужик какой-то, - показал я на красной бумажке на мужика.
- Не, там не целиком, рожа только. Жаль пушка сломалась. Я бы ща популял.
- Я бы тоже. Жалко пушка сломалась.
- Жалко.
Витька громко иакнул у меня под ухом.
- Ах ты ж скотина, че пугаешь, мать твою за ногу, - сплюнул на дорогу Мишка.
Уже ближе к вечеру мы добрались до его дома. Как он называл… особ… особенный дом короче. И правда. Большой, белый, сад красивый, деревья стриженные. Тачка большая рядом с домом.
- Машина что, ездит?
- Неа, утро бился – во, - указал на стекло выбитое, - не открывается. Тоже сломалась. Все ломается.
- Хрень делают, вот и ломается.
В доме было бухло. Бутылки. А еще ганж. Мы его курили. А еще баксы были. Мы от них закуривали. А потом почему-то у нас сломались спички. Нет, они не сломались, чтобы пополам, но они не зажигались. Мы доставали сначала спички по одной, пытались чтобы они загорелись, только они не загорались. Мы достали еще коробки – много коробков, но и там спички тоже испортились. Я смотрел на них, на рассыпанные по полу спички, и не мог понять, что происходит.
- Может мы тупеем?
- Что?
- Тупеем говорю, - Миша сидел на полу, как кукла – смешно распялив ноги, и разглядывал спички.
- Не, не тупеем. В городе – тупеют. Я по телеку видел. Там говорили. Замечено там, мля, что люди там, бла-бла-бла, падение какого-то инте… ин… короче - тупели. Тупили. И… Спички сломались, - и он заревел. Больше мы ганж не курили – не было огня. Мы пили.
А еще на нас смотрели коняка и ослик. Они фыркали и ржали. Мы на них то сначала обижались, то ржали над ними. Мишка попытался влить в ослика то, что мы пили, и тот толкнул его головой. Мишка обиделся. Ослик сказал и-а. Мы рассмеялись.
Потом снова пили. А за рекой горел лес.
Опять смеялись и пили, только бутылки сломались. В них было из них не лилось. Мешало что-то литься. Мы разбивали их над большим белым тазиком, много-много разбивали, а потом черпали кружкой.
Нам почему-то было смешно.
Не помню.
Было плохо.
Рядом был дядька он рычал на меня. Показывал пальцем на рот. Говорил «Ам». Есть наверное. Хотел. Наверное. Я дал еды. Она из белого ящика. Холо… холо-дильника. Он ел.
Он, дядька, почему-то не ходит. На четвереньках и только редко разгибается.
Он поймал крысу и съел. Зачем? Есть еда. Я ему даю. Он ест. Еды мало. Может не давать?
Коняка ходит за мной. Фыркает. Хватает зубами за шиворот тащит. Ослик говорит «ИА» и я смеюсь.
Не давал дядьке еды. Еды мало. Дядька злой. Рычит.
Я глупый.
Дядька кусался.
Мы подрались. Дядька убежал.
Дядька хотел убить коняку. Мы подрались. Дядька убежал. Кидал в меня камнями. Рычал.
Злой дядька.
Коняка хороший.
Ослик хороший.
Они уходят.
Коняка ржет, ослик кричит ИА.
Я пойду с ними.
Коняка дал мне веревку.
Я за нее держусь. Идем. Я держусь, а коняка ведет.
Коняка умный.
Ослик умнее.
Они добрые.
Коняка, город, еда.
Ведет.
Ослик показывает ягодки.
Иа добрый
Коняка добрый.
***
Им было жалко хозяина. Он стал глупым. А они стали понимать, что он стал глупым. Почему – не понятно. Хозяина было жалко, поэтому они его не бросали. Вели следом за собой. Иа шутил над хозяином, а когда тот хотел есть – показывал ягоды и грибы. Конь фырчал и ругался. Они знали, что хозяина надо отвести в город. Может быть он там выживет. Будет жалко, если умрет.
- И-а, - сказал ослик, - и-а-ы-к-он
- бр-ры-да, - ответил конь.
И они друг друга поняли.
Наступал рассвет. В подступающем неясном свете были видны очертания домов вдали – город. Город вчерашних хозяев, что уступили место новым.
Кому интересна аудиоверсия данного рассказа, она вскоре появится на канале youtube.com/channel/UC6L6_Ip1hxQ4LnE2LrEo99A. Да и вцелом - хороший канал, душевный. Такие дикторы, что не ломятся за модными жанрами, а читают от души, что нравится - редкость ныне.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Дикая
Первыми у человечества начали отказывать ноги.
Хотя я всё же уверен, что мозги. Но кому интересно мнение вечно всем недовольного старика? Поэтому давайте вернёмся к ногам.
Начало было положено еще в 21 веке. Электросамокаты, гироскутеры и прочие весёлые способы не таскать себя на своих двоих. Индустрия оказалась прибыльной, поэтому список изобретений пополнялся стремительно. А уж когда одной ушлой конторе всё же удалось довести джет-пак до приемлемого состояния… В общем, встретить сейчас на улицах города человека, переставляющего ноги самостоятельно – большая редкость. Если он, конечно, не такая консервативная развалина, как я.
Впрочем, от того скачка прогресса я только выиграл. Вдоволь набаловавшись со всеми этими штучками, некоторые всё же начали замечать, что не могут уже пройти больше 1000 метров без дрожи в коленках. А самые умные родители, ещё вчера так радовавшиеся тому, что современные детки, в отличие от них когда-то, больше не носятся, сшибая всё на своём пути и разбивая в кровь колени, локти и лбы, вдруг осознали: новое поколение способно дойти без труда разве что от спальни до сортира. И то предпочитают носить грави-обувь даже дома.
Вот тут-то и настал мой звёздный час. Заставить детей бегать было уже невозможно, и то, что предлагал я, оказалось одним из немногих способов поправить их физическую форму с удовольствием и по доброй воле.
В век электронных питомцев увидеть, а уж тем более прокатиться на живой лошади – настоящий аттракцион. Так что после долгого спада у меня случился бум: я в три раза поднял стоимость тренировок и прогулок, и в два раза увеличил поголовье.
Вообще, жаловаться на прогресс лично мне было бы в высшей степени лицемерно: в конце концов, если бы не современная медицина, я бы давно уже не смог сесть в седло. Честно говоря, я сбился со счета и не могу точно вспомнить, сколько съеденных артритом суставов мне заменили.
И не только суставов. А что удивляться, в мои-то 125 лет. Даже с текущим уровнем медицины, такое долгожительство – редкость. Большинство моих ровесников уже давным-давно развеяны по ветру. Официально они скончались от тех болезней, которые пока ещё были неизлечимы: рак, Альцгеймер, Паркинсон, рассеянный склероз…
А я считаю, что они просто сдохли от скуки в этом проклятом стерильном мире.
«Жизнь, которую вы заслуживаете».
Когда мне было лет 50, экономисты всерьез беспокоились о проблеме грядущей безработицы. Всё больше профессий автоматизировались, роботы заменяли людей и сокращали количество рабочих мест. Все вспоминали промышленные революции девятнадцатого века и ждали чего-то похожего.
А потом произошли две вещи, которые ни в одном учебнике истории не подают теперь как связанные события. Но меня не обманешь – я видел всё это своими глазами.
Случился прорыв в мире виртуальной реальности. И люди стали гораздо реже рожать.
Так что вместо всплеска безработицы мы постепенно пришли практически к утопическому обществу. Не можешь наладить свою жизнь в реальности? Получи бесплатные 6 часов симуляций в день. Было и больше, но пришлось ограничивать законами.
– Джек! Джеек, вы на месте?
– Иду! – я резко встал. Голова закружилась, очертания предметов расплылись. Жаль, что в отличие от суставов, новые сосуды вставить нельзя.
На входе в конюшню ждала миссис Стеттон. Она держала за руку моего маленького клиента.
– Добрый день миссис Стеттон, привет Джои. Сегодня будем заниматься на Бризе. Ты рад?
Джои кивнул и улыбнулся. Славный мальчик. Его водили ко мне уже больше года, и он достиг неплохих результатов. Но даже умея ездить на больших лошадях, он трогательно и горячо любил моих пони, а особенно Бриза.
Миссис Стеттон подтолкнула ко мне мальчика и ушла в беседку. Она никогда не заходила в конюшню – говорила, что ей не нравится запах, и вообще – она боится животных. Занятия Джои были явно не её идеей.
Но чьей, я не знал. Как и не знал того, кем она приходится ребёнку.
Это было ещё одним нововведением, с которым мне было тяжело свыкнуться. Чем дальше, тем позже женщины решались заводить детей, да и косметология развивалась семимильными шагами…. Одним словом, понять кто перед тобой: мама, бабушка, или даже, чёрт возьми, сестра – было очень сложно.
Во время очередного витка борьбы за женские права вдруг оказалось, что вопросы «это твоя мама или бабушка?» страшно дискриминируют и обижают представительниц прекрасного пола. Так что если хочешь узнать степень родства, теперь дозволительно спросить: «она твоя родная?». Под это слово попадали матери, бабушки, сёстры, тёти. Детали, мол, не ваше дело, нечего подчёркивать разницу поколений.
Хоть убейте, мне никогда не понять желание молодиться за счёт того, чтобы запретить своему же сыну называть себя «мама». Или внуку – «бабушка». Но кому интересно моё мнение…
Мы с Джои подошли к деннику Бриза. Пони был уже осёдлан, оставалось только подтянуть подпругу.
– Хочешь сам довести его до плаца?
Джои кивнул и с важными видом взял у меня повод. Выводя Бриза из денника, он следил, чтобы конь не зацепился стременами, а сам держался так, как я его учил: спереди и чуть сбоку.
Иногда мне казалось, что мой клуб – единственное место, где мир ещё не сошёл с ума.
– Как приятно пахнет! Это сено, да?
– Да, Джои.
– А можно мне будет после занятия посмотреть поближе? Я никогда его не видел так много!
– Конечно.
Тому, что восьмилетний мальчишка не видел полного сенника, удивляться не приходилось. Я уже и сам его полгода не видел таким – предыдущий мой поставщик разорился, а нового я еле нашёл: всё больше владельцев животных переходили на искусственные корма.
И на искусственных коней. Но об этом думать не хотелось.
На очередном круге я заметил ошибку:
– Джои, следи за коленями! Они должны быть прижаты.
– Но они прижаты!
– Поспорим?
Я достал из кармана перчатки.
– Остановись, пожалуйста. Прижми коленом перчатку к седлу. Вот видишь? Держать надо так. Если упадёт – значит, колено отходит. Давай попробуем. Бриз, рысь!
Перчатка не продержалась и круга. А ещё через три попытки Джои сказал, что он устал.
Я вздохнул. Когда я нарабатывал посадку, попросить отдыха раньше, чем через 10 минут рыси было просто преступлением. Но если Джои разонравится, он вообще не будет ко мне ходить.
– Хорошо, отшагни пока. Будем делать зарядку?
Час прошёл довольно быстро. Наблюдать, как Джои делает галоп на Бризе, было одно удовольствие: щеки мальчика раскраснелись, он улыбался. А пони веселился, чуть мотал головой и забавно фырчал. Но я был доволен: наконец-то получилось отучить его от небольших подбрыкиваний, которыми он грешил, будучи в хорошем расположении духа.
Дождавшись, пока Бриз остынет, мы заглянули в сенник, от пола до потока забитый свежими душистыми брикетами. Чуть погодя, под восторженный рассказ Джои про сегодняшнее занятие, я вручил мальчика миссис Стеттон и собрался было отбивать денники, как заметил ещё одну посетительницу.
–Добрый день! Вы – Джек Уолтон?
– Да, мэм. Что вы хотели?
– Я хотела бы немного улучшить свою физическую форму. Я читала, что занятия верховой ездой полезны для здоровья и укрепляют разные группы мышц.
Я попытался улыбнуться, но вышло, скорее всего, довольно кривовато. Потенциальная спортсменка стояла на грави-доске. От парковки до места, где мы стояли, было метров 150…
– Это действительно так. Давайте я вам всё покажу, и мы выберем дату первого урока.
– Я бы хотела начать сегодня, если вы сейчас не очень заняты. Я читала на вашем сайте, что для пробного занятия не нужна специальная экипировка, а шлем вы дадите. В последней симуляции я стала мастером спорта по конкуру, так что уверена, моё обучение пойдёт довольно быстро.
Я внутренне застонал. Виртуальный мастер спорта по конкуру, ну конечно! Хотя отчасти в заблуждении, что виртуальный спорт помогает реальному, виноваты рекламщики. Они вовсю уверяли, что получая навык в виртуальной реальности, наш мозг запоминает много полезного. И человеку остаётся всего лишь наработать правильные мышечные рефлексы.
Чёртовы говнюки.
Хотя на заре своего существования идея симуляций в виртуальной реальности была пропитана неподдельным человеколюбием. Первая полноценная сессия была запущена в хосписе, где пациентку с Альцгеймером смогли погрузить в мир, в котором она могла связно мыслить, не мучить окружающих и быть счастлива сама.
После успешного эксперимента симуляция стала своеобразной заменой эвтаназии: физически больной почти не приходил в сознание, но в виртуальном пространстве он мог прожить ещё несколько безмятежных лет. Ухаживать за такими пациентами было куда как проще! Да и родственники могли с чистой совестью про них забыть. При условии, что вовремя оплачивались счета…
Затем подобное внедрили для животных. Ваша собака покусала прохожего? Ваш кот метит вашу обувь?
Нарисуйте им справки о неизлечимой болезни, оплатите симуляцию, и можете считать, что купили питомцу билет в рай. Нет денег? Запишите его на экспериментальную программу. Разработчикам всегда нужно что-то тестировать.
«Пусть ваши близкие уходят достойно. Подарите им жизнь, которую они заслужили».
Но через несколько лет, когда технология была уже хорошо изучена, была развёрнута первая масштабная кампания по погружению в симуляции здоровых людей.
Всё это время под видом помощи обреченным, грёбаные ублюдки проверяли свои наработки на животных и людях, которые не могли пожаловаться или отказаться.
Поэтому рынок увидел уже готовый и чистый от багов продукт. И он сразу же вытеснил телевидение, видеоигры, блоги. Ведь куда интереснее переживать сотню разных своих жизней, чем наблюдать за чужими. Правительство тоже быстро оценило пользу нового изобретения, и всячески поддерживали идею.
Преступность резко пошла на спад. Зачем нарушать закон и рисковать шкурой, когда всё, что тебе хочется, ты можешь получить в виртуальной реальности?
Надо признать, постарались технари на славу. Я пробовал. Ощущения – почти как настоящие. Ты будто долбаный джин, исполняющий любые желания. Свои желания.
Немудрено, что некоторые настолько верят в тот мир, и считают, что действия в нём что-то значат.
Я не придумал, как корректно ответить моей новой клиентке, поэтому просто пригласил её следовать за собой. Едва зайдя внутрь конюшни, она показала пальцем на Шторма:
– Хочу заниматься на нём.
– Мэм, простите, я не спросил, как вас зовут.
– Линси.
– Линси, видите ли… Эта лошадь не очень подходит для первого занятия, к тому же он сегодня ещё не работал. Давайте я познакомлю вас с остальными, и мы вместе подумаем над выбором.
Женщина поджала губы.
– У вас же есть лицензия?
– Да, но…
– Значит все ваши животные безопасны для человека. Так?
Мне оставалось только кивнуть. Всех небезопасных ещё лет десять назад отобрали у владельцев и погрузили в принудительную симуляцию. Назывался этот фашизм «лицензирование».
– Значит я буду ездить на нём. Не нужно пытаться мне подсунуть старую клячу.
Меня вдруг охватило жгучее, почти непреодолимое желание отказать ей в занятии. Случись этот разговор лет двадцать назад, я бы так и сделал.
Но сейчас я не мог себе позволить такой роскоши.
За бумом спроса на мои услуги постепенно пришёл спад. Теперь детей заводили уже те, кто и сами родились во время грави-обуви, джет-паков и симуляций. И их не очень заботила физическая слабость их чад.
Даже после того, как на «лицензировании» у меня отобрали треть поголовья, даже после того как я сам с болью в сердце продал ещё несколько коней, я едва сводил концы с концами. И то, что ежегодно приходилось сбивать цену на услуги, делу тоже не помогало.
А лошади хотят есть каждый день. Независимо от того, работают они или нет.
– Как угодно, мэм. Я поседлаю Шторма. Вон за той дверью находится раздевалка, подберите подходящий вам шлем. Я так понимаю, помощь вам не нужна?
Линси лишь закатила глаза. Ну да, мастер спорта…
Несмотря на её нетерпение и вздохи, я прочитал ей полный инструктаж по технике безопасности. Наблюдая за тем, как размашисто и небрежно она ставит подпись на бланке, я сказал:
– И самое главное: пожалуйста, внимательно слушайте меня. Это залог безопасности – и вашей, и лошади.
Потом я несколько минут тоскливо наблюдал, как Линси злится, пытаясь залезть в седло. От помощи она отказалась наотрез, и – спасибо идиотскому ковбойскому духу симуляций – от табурета отказалась тоже. Чуть позже ей всё же пришлось пересмотреть свои взгляды, и забраться на Шторма с подставки.
Занятие обещало быть долгим.
Она делала неправильно всё. Постоянно дёргала повод, нервируя и без того взвинченного Шторма, плюхалась на рыси об седло и постоянно прикрикивала на коня.
– Линси, – в очередной раз, как можно терпеливее пытался объяснить я, – пожалуйста, не кричите. Он останавливается, реагируя на неправильную посадку. Он так обучен. Шторм требователен к квалификации всадника, поэтому он не подходит для первых занятий.
– Вы хотите сказать, что я ничего не умею? Да у меня две тысячи часов в седле! Просто ваш конь – дурноезжий! А вы пытаетесь спихнуть всё на меня.
«Ух ты, какие мы знаем слова», – подумал я.
– Он просто не хочет работать. В следующий раз я надену шпоры.
– Линси, шпоры запрещены к использованию на живых животных много лет назад. Давайте ещё раз попробуем сделать всё правильно, и Шторм обязательно начнёт вас слушаться…
Но надо признаться, в упорстве ей отказать было нельзя. Ближе к концу занятия она всё же смогла более-менее сносно держаться и растолкать несчастного Шторма.
– А когда мы будем делать галоп?
– Не на первом занятии.
– Но у вас на сайте написано, что это зависит от квалификации всадника! А у меня она высокая!
Не удержавшись, я всё же огрызнулся:
– А у меня на сайте написано, что я засчитываю виртуальные часы как реальные?
Клиентка посмотрела на меня так, будто хотела прожечь дыру. Ну и к чёрту.
Я старше её раза в три, а то и больше. Если для неё сто лет опыта работы с лошадьми – не повод у меня поучиться, так тому и быть.
Иллюстрируя слово, которое мне хотелось сказать, Шторм остановился и наложил большую кучу. Видя, как сморщилась Линси, я счёл неразумным просить её объезжать навоз, надел перчатки, взял дежурное ведро и принялся за уборку.
И зря.
Я не знаю, как именно она смогла это сделать – может, просто ударила. Шторм протестующе взвизгнул, подпрыгнул и поднялся в галоп. Не успел я ничего предпринять, как Линси вывалилась из седла, и, зацепившись одной ногой за стремя, упала головой вниз.
Шторм остановился быстро, но мне было не до него.
– Линси! Подождите, не вставайте. Давайте сначала убедимся, что вы ничего не сломали.
Совершенно не реагируя на меня, женщина села, с трудом сфокусировала взгляд и сказала:
– Ваш конь совершенно неуправляемый. Ноги моей здесь больше не будет. А ещё я буду жаловаться.
Я молча помог ей подняться. Линси, не оглядываясь, пошла к выходу из манежа.
Наверное, мне стоило догнать её и попытаться успокоить. Но я поймал на себе взгляд Шторма. Бедный конь переминался с ноги на ногу и всем своим видом выражал недоумение и стыд, мол, сам не знаю, как так вышло, прости.
Я нашарил в кармане кусочек сахара.
– Не расстраивайся, друг, ты ни в чём не виноват. Прости меня, я не должен был разрешать этой сумасшедшей ехать на тебе.
Шторм уткнулся в меня головой, прося почесать ему между ушами. Издалека донесся звук отъезжающей машины.
«Раз села за руль – значит, в порядке» – рассудил я. На сегодня оставалось ещё много дел.
***
За несколько дней я уже почти забыл об этом инциденте. Как оказалось – совершенно зря.
Я был на улице, когда заметил этих двоих.
Как же я их ненавидел!
– Мистер Уолтон, добрый день!
– Мистер Гимли, мистер Клинтон. Чем обязан?
– В Департамент защиты животных поступила жалоба на вас.
Департамент защиты животных. Ну конечно. Скорее уж Департамент защиты от животных. Всё, чем занимались эти прощелыги последние хренову тучу лет – отнимали питомцев у владельцев и погружали их в симуляции. Ах да. Ещё всячески помогали корпорации «Пэт Электроник», хоть и яростно это отрицали.
– Да, несколько дней назад у меня произошёл неприятный случай. Но должен заверить, это произошло исключительно потому, что клиентка грубо нарушала мои инструкции.
– Записей с камер наблюдения у вас, конечно же, нет? – насмешливо спросил Гимли. Из них двоих он недолюбливал меня сильнее, считая выжившим из ума стариком. Вот и сейчас не упустил случая вставить шпильку. Департамент направил мне уже с десяток рекомендаций по установке камер. Но у меня были свои причины этого не делать.
– Нет.
– Значит, ваше слово против её.
– Получается, так. Но она была здесь впервые. А я добросовестно работаю уже десятки лет. Наверное, это должно что-то значить?
Клинтон отвёл глаза, и, кажется, смутился. Не успел я удивиться его внезапной совестливости, как Гимли сказал:
– Вот об этом мы тоже хотели с вами поговорить. Департамент восхищён вашей трудоспособностью. Вы уже двадцать лет являетесь абсолютным рекордсменом-долгожителем среди заводчиков.
– И?
– И должен сказать вам прямо: мы весьма обеспокоены вашим здоровьем, и судьбой ваших питомцев. Вы не молодеете, Уолтон. Уход за лошадьми – тяжёлый труд. У вас уже давно нет конюха, а справляться со всем самому… Мне кажется, вы заслуживаете лучшей жизни.
– Меня не очень заботит, о чем вы беспокоитесь. И тем более, что вам там кажется. Но вы правы: у меня очень много дел. Поэтому говорите прямо, что вам от меня нужно, и покончим с этим. Надо дать письменное разъяснение по инциденту?
– Боюсь, оно уже ничего не изменит. Департамент комплексно рассмотрел ваше дело. Приняли во внимание игнорирование ряда наших рекомендаций, ваш возраст и состояние здоровья… Последняя жалоба не сильно повлияла на результат, скорее поставила точку. У меня на руках постановление. Вам больше нельзя держать живых лошадей.
Я замер. Во рту пересохло, ладони вспотели, а мысли никак не хотели собраться во что-то связное.
– Но… но вы не можете просто взять и отнять у меня дело всей моей жизни! Это… это просто грабёж! Я подам на вас в суд!
– Никто вас не грабит, – вступил в разговор Клинтон, – взамен ваших животных мы доставим вам искусственных коней, в этот же день. Аналогичных мастей и характеристик. Мы использовали все ваши данные – вы даже не почувствуете разницы. Серьёзно, Уолтон, вы уже давно не интересовались современными разработками, а там случился настоящий прорыв.
Разумеется, замена будет бесплатной. Правда, половину выручки вы будете перечислять в Департамент, но так как электронные кони не нуждаются в еде, лекарствах, воде – вы будете обеспечены гораздо лучше, чем сейчас. И гораздо более свободны. А все ваши питомцы получат первоклассные симуляции на срок, оставшийся им до среднестатистического возраста смерти.
Мы похлопотали о том, чтобы вам досталась партия с новейшими моделями – у них заложены имитации не только рабочих процессов, и вообще очень богатый функционал. Вы сможете даже выводить их на пастбище, если захотите.
– Я никогда, слышите? НИКОГДА это не подпишу!
– И не надо, – нагло улыбнулся Гимли, – вам стоило всё же почаще интересоваться новостями. С учётом вашего возраста, Департамент вправе сам принять решение, защищающее интересы ваших питомцев.
Я лихорадочно перебирал в памяти всё, что слышал в последнее время. Да, была какая-то история о том, что живых, а не роботизированных питомцев сейчас держат в основном только пожилые люди. Которые зачастую не в силах должным образом заботиться о животных, но не хотят это признавать. Были какие-то акции протеста, петиции…
Но при чем тут я? Мои лошади идеально ухожены! Этого всего просто не может быть. Мне это снится.
Так и знал, что не стоит менять снотворные таблетки.
– Джек… – мягко сказал Клинтон, – я понимаю, сейчас это удар для вас… Но вы быстро поймёте, что мы были правы. Все, что мы делаем – мы делаем ради вас и ваших питомцев. Вы заслуживаете лучшей жизни!
– Вы хотите отнять всё, что мне дорого, под видом этого вашего дебильного лозунга, – прохрипел я.
– Не думаю, что официальный правительственный девиз можно назвать «дебильным лозунгом», – сухо ответил Гимли.
– Мы решили, что для вашего удобства будет лучше, если мы сделаем это быстро. Обмен произойдёт в течении часа, водитель уже на подходе. Мы проследим, чтобы всё было исполнено надлежащим образом.
Я должен был идти внутрь. Должен был лечь на пороге и не дать им это сделать. Или хотя бы должен был попрощаться.
Но я не смог. Я осел прямо на землю, с трудом глотая воздух.
Во мне было больше десятка искусственных суставов, несколько медицинских пластин на когда-то сломанных костях, мне под кожу регулярно вкалывали литры какой-то дряни, чтобы я выглядел помоложе и не распугивал своей сморщенной рожей клиентов. Но сердце было моё, настоящее, и я всерьёз опасался, что сейчас оно не выдержит.
Я пережил свою жену и своего сына. Я пережил то, что мои внуки и правнуки совсем не интересуются мной и не разделяют мою страсть. Но сейчас, слыша как ржут мои лошади, не желая грузиться в чужие коневозки, я плакал как ребёнок.
Слезы катились по щекам непрерывным потоком, капая на одежду и оставляя мокрые следы. Даже если бы кто-то и подошёл ко мне, не уверен, что мне удалось бы успокоиться.
Но моя подпись и не требовалась, верно? Через какое-то время всё стихло. Я заставил себя подняться на ноги и пойти внутрь.
На первый взгляд, ничего не изменилось. Крысы из департамента были правы – никакого сравнения с первыми моделями.
Эти лошади выглядели, как настоящие. Они даже пахли почти как настоящие. А ещё мне не соврали, визуально кони были точной копией моих.
На всех денниках кто-то заботливой рукой пририсовал букву «Э» к кличкам лошадей, обозначая их происхождение. На столе у входа лежала стопка документов – новые кони в них значились под моими кличками.
Э-Бриз увлеченно ворошил копытом сено. Э-Бьюти тыкалась носом в поилку, и только внимательный наблюдатель смог бы заметить, что она не пьёт, а только мочит губы.
Я подошёл к Э-Шторму. Он был очень похож на моего – сильный, красивый, теплый. Идеально вычищенная шерсть блестела, грива уложена волосок-к-волоску.
Но в его глазах не было и намёка на узнавание.
Он дал себя погладить. Не противился, когда я почесал ему между ушами. Заинтересованно ткнулся мордой мне в ладонь, когда я полез в карман за сахаром.
Внезапно меня охватил дикий гнев.
– Ты, скотина! Ты ненастоящий, слышишь? Не-на-сто-я-щий! Ты просто идиотский робот, а не конь!
Э-Шторм никак не отреагировал на мои крики. Не шарахнулся в сторону, не прижал уши. Ну конечно – это же главное достоинство электронных питомцев. Они терпеливы и никогда не сделают ничего, что может напугать или навредить их хозяевам.
Я ударил его. Он даже не вздрогнул, а я здорово ушиб кулак. Но я продолжал молотить по теплому гладкому боку, пока совсем не обессилел. Потом я сполз на пол.
Подстилка была немного влажной и с душком – сегодня я еще не отбивал денники. Больше мне не понадобятся новые опилки – искусственные кони не ходят по нужде.
Я сидел на полу прямо под копытами коня, чего никогда бы не позволил себе с живой лошадью. Поняв, что я не буду его больше бить, Э-Шторм опять начал проявлять ко мне интерес. Должен заметить, набор его функций по взаимодействию и правда был довольно разнообразен.
Мне впервые за все мои годы отчаянно захотелось умереть.
Но было одно дело, которое я никак не мог отложить или доверить кому-то другому.
Бесцеремонно схватившись за хвост Э-Шторма, я рывком поднялся на ноги и, пошатываясь, направился в кладовую за овсом.
***
Джои не заметил разницы.
И даже не расстроился, когда я ему всё рассказал. Только немного подумал, и спросил:
– Значит, теперь я могу кататься на всех и не бояться упасть? Даже на Шторме?
Через две недели миссис Стеттон впервые зашла на конюшню – ведь теперь там почти ничем не пахло. Хоть сами искусственные кони и обладали характерным запахом, похожим на лошадиный, но они не потели, не делали кучи и не мочили опилки.
А ещё они были абсолютно безопасны.
Она заглядывала в денники, гладила животных и ворковала. А мне хотелось встряхнуть её пару раз, и отвесить смачную оплеуху.
«Им плевать на твои сюсюканья, слышишь??»
Вопреки ожиданиям, мои старые клиенты не разбежались. Чуть позже я узнал, что тот рейд не был акцией, направленной против меня лично – за пару недель на сотни миль вокруг искусственные лошади заменили настоящих везде, где было хоть малейшее основание сделать это законно.
На удивление, у меня прибавилось и новых клиентов. После рейдов была запущена социальная реклама здорового образа жизни, где через каждые пять секунд мелькали кадры счастливых всадников.
Уверен, приток средств в Департамент охраны животных оправдал все их усилия.
Но самое забавное, что прознав о замене, ко мне регулярно стала ходить Линси. Я думаю, ей просто хотелось утереть мне нос – в отличие от настоящих, электронные кони хорошо реагировали на идиотские действия из симуляций – видимо, на каком-то этапе разработчики синхронизировали усилия.
Так что уже через пять занятий она неплохо смотрелась в седле. Смотрелась бы и лучше, если бы хоть немного больше двигалась в реальной жизни – даже учитывая неприхотливость в управлении моих новых подопечных, чтобы держаться в седле, нужно иметь мышцы, а не желе.
Но сегодня все тренировки закончились рано. Я слонялся по конюшне, не зная, чем себя занять – я так и не привык, что мне теперь не нужно кормить, убираться, работать коней.
А ещё я с нетерпением ждал темноты.
Заперев ворота на замок и убедившись, что на горизонте нет незваных гостей, я обошёл конюшню и открыл невзрачную, но довольно широкую дверь в подвал.
Вниз вела не лестница, а трап. И не нужно было включать свет – там он горел у меня всегда.
Из повала доносился запах, не очень сильный, но от него на глаза навернулись слёзы. Слёзы радости.
Боже, спасибо тебе за тот случай и за то, что надоумил меня никому об этом не рассказывать!
Спустившись, я подошёл к огороженному загону. В нём лениво жевала сено настоящая живая лошадь.
Шесть лет назад Департамент издал распоряжение о принудительной кастрации всех животных, находящихся в частных руках.
Но чуть больше, чем за год до этого, я не уследил за своим единственным тогда ещё жеребцом – Штормом, который добился благосклонности находящейся в охоте Бьюти. Результатом моей оплошности стала малютка-кобыла гнедой масти.
Я не знаю, что сподвигло меня никому о ней не сообщать. У неё нет ветеринарного паспорта, я никогда не делал ей прививок, она не чипирована. Только за эти факты меня уже могли упрятать за решётку, даже не учитывая того, что я всю жизнь содержал её в подвале и выводил наружу только по ночам.
Я сам заезжал её. Она бы не пережила ни одну проверку – слишком мало внимания я мог ей уделять, и она совершенно точно не была миролюбивой прокатной лошадкой, готовой возить каждого чайника.
Я решился дать ей имя, только когда ей было уже четыре года. До этого я звал её просто Малютка. Но когда она в очередной раз сбросила меня во время занятия, имя пришло само собой – Уайлди. Дикая.
Последняя настоящая лошадь, которую мне суждено видеть. Моё величайшее сокровище.
– Здравствуй, красавица! Прости, я не смог с тобой вчера поработать. Но у меня есть идея получше: давай сегодня погуляем? На улице пасмурно, и даже если нас заметит какой-нибудь дрон, в случае чего мы скажем, что это была глупая электронная копия твоей мамы.
Уайлди слушала меня, отвлекшись от еды и чуть склонив голову на бок. Она была восхитительным животным – умным, чутким. Как жаль, что у меня получается так мало времени проводить с ней. Но осторожность, тем более теперь – превыше всего.
Хоть кобыла и была чистой, я все же ещё разок прошелся щеткой по гладкой шерсти. Когда я проверял живот на наличие грязи и склеек, Уайлди недовольно дернула головой и топнула.
– Тебе щекотно, да? Ну потерпи. Ты же не хочешь, чтобы подпруга тебе что-то натёрла?
Кобыла шумно вздохнула. Я улыбнулся.
Пока я возился, ветер разогнал тучи, и на небе появилась полная луна. Я замер на выходе и засомневался: может, стоит отложить прогулку?
Но Уайлди нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Я физически ощущал, сколько в ней нерастраченной энергии, как сильно ей хочется побегать. Мой участок стоял на отшибе, и граничил с большим полем. В конце концов, ну кому я могу тут попасться достаточно близко, чтобы вызвать подозрения?
Отшагнув положенные десять минут, я позволил кобыле ускориться.
В прохладном влажном воздухе угадывались первые нотки осени. Деревья были ещё зелёные, но ночи становились длиннее и холоднее, что сейчас мне было только на руку.
Заставив Уайлди сбавить ход после первой рыси, чуть погодя я разрешил ей перейти в галоп. Сегодня она была в духу, похрапывала в такт движению и иногда мотала головой, пытаясь отобрать поводья. Я ласково разговаривал с ней, успокаивая. Немного наклонившись, я погладил её по тёплой влажной шее:
– Тише, девочка, тише. Не горячись. Сегодня я дам тебе побегать столько, сколько ты захочешь. Обещаю.
Электронные лошади не горячатся. В них не струится сила, у них нет настроения. Верхом на них ты не чувствуешь, хочется ли им двигаться. Они не потеют. Их дыхание не становится шумным от нагрузок.
Я на миг закрыл глаза.
И пропустил момент, когда прямо из-под копыт Уайлди выскочила куропатка.
Кобыла испугалась и шарахнулась в сторону, не сбавляя хода.
В былые времена я бы только посмеялся. Но те два придурка из Департамента были правы в одном – я уже не тот.
Ослабевшие мышцы не удержали меня в седле, и я позорно свалился. Падая, больно ударился, но что хуже – сбил дыхание. Пытаясь впустить в себя хоть немного драгоценного воздуха, я увидел, как ко мне подошла Уайлди. Она вернулась. Вернулась за мной.
Я всё же смог вдохнуть. Прикоснувшись к гудящей голове, я с удивлением увидел на руке кровь. Вытерев её о влажную от росы траву, я позволил себе просто полежать на земле, глядя в усыпанное звёздами небо.
Внезапно в мои мысли прорвались занудные голоса Гимли и Клинтона, наперебой убеждающие меня в том, что с искусственными конями мне будет лучше.
«Вы быстро поймёте, что мы были правы. Всё, что мы делаем – мы делаем ради вас и ваших питомцев. Вы заслуживаете лучшей жизни!»
Уайлди, сбитая с толку моим поведением, ткнулась носом мне в бок. Я хрипло засмеялся.
Они и понятия не имеют, что это такое – жить.
Мои рисунки бесплатными нейросетями
Dall-E-Mini + Majesty Diffusion + Centipede Diffusion. Бюст Ленина на Марсе:
Иллюстрации к своему фантастическому рассказу "Брак".
Midjourney-beta+Centipede Diffusion v3.1+Ru-Dall-E (модель "Сюрреалист")+Ru-Dall-E-outpainting+ Prosepainter+Disco Diffusion+масляная текстура в приложении:
Иллюстрации к своему фантастическому рассказу "Шар Айбера".
Latent diffusion+апскейл Latent diffusion+Centipede Diffusion+RuDall-E(Малевич)+коллаж (последняя картинка)
Тема девушки на лошади: DallE2 от LAION (недообученная)+Centipede Diffusion V3.2.1+удаление артефактов в попсовых нейросетях+исправление чёрной линией слитности правого предплечья с курткой в фотошопе (с последующим возвращением в нейросети)+ARC для фотографической версии:
Девушки с коммунистической символикой. Kandinsky 12b + shonenkovAI https://t.me/shonenkovAI +апскейл Latent Diffusion+Centipede Diffision+удаление артефактов в попсовой онлайн нейросети:
Иллюстрация к пьесе, написанной совместно с нейросетью.
MajestyDiffusion+CentipedeDiffusion+удаление артефактов в попсовой онлайн нейросети: