Авторский стиль
Признаться, раздражают авторы стихов и рассказов, которые прикрывают свою лень и малограмотность претензиями на "оригинальный стиль".
Признаться, раздражают авторы стихов и рассказов, которые прикрывают свою лень и малограмотность претензиями на "оригинальный стиль".
Хотя, признаюсь, волшебство - это круто. Я тут же решил все финансовые проблемы моей бывшей семьи и уважил их, не сообщая, откуда деньги и вообще больше не появляясь в их жизни. А ночью я уже был на Багамах, поедая самую роскошную еду, в окружении самых красивых людей. Я был богат и щедр, и все они хотели откусить от моего богатства. Я произнёс целую серию обдуманных заранее заклинаний, сделавших меня абсолютно неуязвимым, как для ядов и болезней, так и для несчастных случаев вплоть до падения на Землю астероида. Если я собираюсь вести человечество к процветанию, то неплохо было бы выжить?
Роскошная жизнь мне понравилась. Довольно трудно жить, ничего не говоря в точности, но многие богатые люди богаты именно потому, что хорошо это умеют. Наблюдая за ними, я приноровился. Я превратился в джинна, в языческого бога, в настоящего колдуна, искусно скрывающего свои силы. Я выучил все языки мира, проник во всевозможные научные и философские истины и старался не отсвечивать. Я ждал удачной формулировки для по-настоящему Великой и доброй магии, но она никак не приходила, и постепенно я перестал думать о процветании нашего вида, сочтя, что наш вид справится и без меня. А вот если бы о моих силах узнали люди, они бы отреагировали немедленно. "Опыт меняет", - говорил Фукурадук. Я хорошо запомнил эту тривиальную мысль. Поэтому всем свидетелям своего волшебства я сразу же стирал память. С этим связана одна интересная история.
Стоял тёплый пасмурный день. Я шёл по Риму вдоль Тибра в сторону Ватикана, разглядывая настенные рисунки, рассказывающие историю города. Я был сыт и всем доволен и не смог придумать ничего лучше прогулки в одном из лучших городов мира. Собирался дождь. Я поднялся по ступенькам с набережной и пошёл по улице. Мне не хотелось телепортироваться у всех на глазах, тем более в современных городах каждый метр просматривают камеры. Пройдя квартал, я увидел, как молодой мужчина моего возраста играет на альте. Мелодия была подвижной, но лад был минорный. В его музыке были и управляемый надрыв, и вопрошающая нежность, и юношеский задор, и взрослая решимость, и мудрость правильно расставленных акцентов. Я сразу понял, что у парня настоящий талант. Я стоял и смотрел на него, как заворожённый, пока он играл своё (несомненно это было ЕГО) произведение, не замечая никого вокруг. Рим померк на фоне этой музыки. Я чуть было не расплакался и вдруг обнаружил, что окружён такими же, как и я, людьми, пойманными в плен звуковой паутины, сплетённой этим человеком.
Начинал капать дождь. Когда деньги были брошены в кофр из-под альта, и люди разошлись, мужчина собрал выручку, и упаковал инструмент. Я подошёл к нему и спросил его по-итальянски:
- Сеньор, у вас есть заветное желание?
Он посмотрел на меня, скосив глаза и сказал, отворачиваясь:
- Да, чтобы незнакомые люди не спрашивали о таких вещах.
- Ну а если бы я сказал, что я очень богатый человек, которого впечатлила ваша музыка, и что я готов и, главное, могу дать вам то, чего вы хотите?
Музыканта эта тирада, казалось, не впечатлила.
- Слушай, сеньор, если я возьму с тебя больше, чем могу взять от жизни сам, то мне незачем жить. Если хочешь, можешь подкинуть мне немного налички, - он приветливо улыбнулся. - В остальном, я полностью доволен своей жизнью, и мне не нужен покровитель.
- В заднем кармане ты найдешь три сотни евро, - говорю я.
- Ага, коне..., - он обрывает фразу на полуслове, напоровшись пальцами на бумажки.
Достаёт их, разворачивает.
- Как ты это сделал?
- Фокус, - сказал я. - Просто невинный фокус...
Но вместо того, чтобы удовлетвориться моим объяснением, мужчина испуганно посмотрел мне в глаза и, без труда найдя там признаки лжи, бросил в меня деньги.
- Убирайся прочь, Сатана! - закричал он, пятясь. - Я знал, что однажды ты явишься и предложишь мне сделку!
- Ты не знаешь, кто я такой, - говорю я, и он успокаивается.
- Кто вы? - спрашивает он. - Я не помню, как закончил играть...
Он испуганно проверяет, на месте ли инструмент и деньги. Я поднимаю с тротуара триста евро и даю их ему.
- Вы очень хорошо играли, спасибо, - сказал я и оставил его в покое.
В тот вечер я намеренно усилил грозу над Римом и впервые попробовал летать. Поначалу выходило плохо, но я справился. Я создал защитный костюм, какого не видела земная наука, и долгие часы парил в небе между молний и над облаками, проигрывая в голове произведение того уличного музыканта. Впоследствии это стало моим любимым занятием.
Я думаю, что так бы и жил, подобно демону, забыв о своей миссии, но, к сожалению, алкоголь сделал своё грязное дело.
Однажды мы пили водку с одним русским олигархом. Он был большой фанат всего русского.
- Понимаешь, - говорил он, истекая потом после бани. - Русские - самая добрая и честная нация. В какой дом ни приди - везде тебя примут, везде хлеб-соль. Понимаешь?! Куда я ни пойду - везде меня уважают и ценят. Где ещё во всём мире это возможно?
Я помалкивал и кивал, поминая о том, чем грозит людям моя болтливость. Олигарх же, напротив, только набирал обороты:
- Вот бы все люди в мире были как мы, а? Тогда не было бы никаких войн, никаких вот этих вот бедняков, ничего этого, - он почувствовал в моём взгляде осуждение и поднял руки - мол, сдаюсь. - Нет, я не против других наций. Но понимаешь, они же Другие. Не такие как мы. Даже вон, слово есть специальное - иностранец. Не зря же люди придумали это? Будь мы все одинаковы, наверное и назывались бы одинаково?
- Есть слово "люди", - говорю я. - Тебе мало?
- Э-э, не, Ваня, это, понимаешь, не то, - он машет на меня рукой. - Ну люди они, ладно. Но русские ли? Нет! А следовательно и договориться с ними нельзя. Русский поймёт только русского и только русский поймёт русского.
Я представляю себе негров из Гарлема, разодетых под хохлому, и мне становится смешно. А если серьёзно, то что такое "русский"? Как понять? Может быть, пришло время дать окончательный ответ на этот вопрос? Ощущение могущества пьянит сильнее водки.
- Ну давай посмотрим, - говорю я. - Все люди в мире вдруг стали русскими....
Как-то Бертран Рассел сказал, что ни одно высказывание не может быть настолько тесно связано с реальностью, чтобы не иметь возможности оказаться ложным. Вот, кому должна была достаться эта сила! Но она досталась мне, и теперь все люди в мире стали русскими.
Нас это, естественно, не коснулось. Если честно, я уже был настолько пьян, что вскоре уснул. На следующий день я открыл глаза и сразу же понял, что натворил. Вернее, я и не догадывался, что натворил, но вспомнил, что сделал нечто уж слишком смелое.
Даже будучи подобием древнегреческого бога вам приходится лезть в интернет, чтобы сложить общую картину. Я мог посетить тысячу мест и потратить неделю на выяснение деталей, а мог почитать, что пишут люди. Укутавшись в тёплый халат, я создал чашку идеального кофе и зашёл на новостные сайты.
"Похоже, что все люди в мире вдруг бегло заговорили по-русски".
Я кликаю, читаю тело новости, в которой несколько раз повторяют название, меняя слова местами, и лезу в комментарии. Там люди делятся настоящими историями.
17:34 Ариэль:
"Вот это круто! Бесплатный язык, не вижу проблемы вообще! Жаль, это был не китайский, а то я его уже пять лет учу!"
16:43 Пол Уайт:
"10 лет живу в России и неплохо знаю русский язык, но сегодня ночью меня вдруг смутило, что меня зовут Пол. Долго не мог уснуть, стало как-то некомфортно думать на родном языке. А когда с утра появились сообщения от людей по всему миру, я подумал, что схожу с ума! Кто-нибудь знает, что делать? И почему так горько на душе?!"
16:53 Хайзенберг:
"Что происходит?! Как это возможно? Это какой-то вирус или типа того?".
16:58 Иллай:
"Я даже не сразу понял, что именно это за язык! Пришлось перечислять нации, какие вспомнил. И когда я сказал "русский", клянусь, я что-то почувствовал! Я уверен - мы не просто выучили русский. Весь мир стал русским! Вот увидите, не я один задал себе этот вопрос и получил ответ! ВПЕРЁД МЕГА РУСЬ!!! Можете минусовать, шакалы!".
Пользователь под ником Мазафака скидывает фотографию заявления в паспортный стол некоего Хуана Перейры из Эквадора.
"Вот уже десять часов прошло с того момента, как я Хуан Перейра внезапно начал понимать русский язык. Скажу больше - мой родной испанский стал мне чужд. Мне не хочется говорить на нём и даже не хочется называть его родным! Моё имя кажется мне смешным и ассоциируется у меня с мужскими половыми органами, и эта связь кажется нерушимой. Поэтому я хотел бы изменить своё имя на 'Иван'."
18-59 Ромашка:
"Это император вселенной накастовал. Я давно знал, что он колдун".
Мир сошёл с ума. Люди всей планеты, даже бушмены и изолированные племена Амазонии, стали русскими, и большинство их находилось в стадии отрицания. Одни шутили, другие дивились, третьи пытались найти всему этому рациональное объяснение, четвёртые пророчили конец света, пятые сулили рай на земле... Были и шестые, седьмые и десятые.
Заклинание сработало, несмотря на то, что мне всегда казалось абсурдом создавать условную модель какой-либо нации. Даже в пределах одной страны есть множество разных типов людей. У вас может быть больше общего с условным Джоном, чем с Валерием Васильевичем с третьего этажа, особенно в век интернета. Поэтому я всегда относился к нациям, как к группам людей, пользующимся одинаковой системой знаков, а не как к какой-либо ещё общности.
Видимо я был не прав, поскольку моя магия коснулась не только языка. Стал другим набор неуловимых настроений, из которых состоит повседневная жизнь человека. Изменились и бытовые привычки, которые еле заметно отличают одни народы от других.
И всё-таки очень многое, даже большее, чем я думал, не изменилось вовсе. Религиозные люди остались религиозны, атеисты продолжили быть атеистами, консерваторы и либералы ни на йоту не отступили от своих убеждений и ролевых моделей. Магия не затронула ни расовой, ни этнической принадлежности, поскольку Россия, как известно - многонациональная страна. Случалось так, что кому-то стал нравиться русский рок, у кого-то изменялись вкусовые предпочтения. Вьетнаму это, кстати, грозило экономической катастрофой, хотя, мелькало мнение, что русский человек может привыкнуть к чему угодно.
Моё заклинание протекло в реальность, сквозь смысл моих слов, но так, чтобы совпасть на выходе с матрицей действительности. Я никогда раньше не думал о своём колдовстве под этим углом. Всё, что я ни скажу, даже если оно не имеет никакого смысла, всё равно возымеет смысл и найдёт выражение в нашем мире! Почему эта абсурдная власть досталась мне?... Я хотел отдать её обратно! Но Фукурадук говорил, что я не могу отказаться. И не мог же я просто бросить всё как есть? Мне хотелось посмотреть, что из этого получится и по возможности остановить смертоубийство, если оно начнётся.
Одно из ранних моих открытий относительно границ своей магии состояло в том, что заклинание "верни-всё-как-было" не работает. Опыт меняет - и это есть Абсолютный Управляющий Параметр Систем. Я не мог перемотать время. Это время перематывалось относительно того, что я говорил. Время идёт от событий в обоих направлениях. Причины - это следствия наоборот. Я открывал рот, и Боги создавали в будущем или в прошлом событие, которое делало то, что я сказал, его естественным следствием или преддверием. Таким образом они подстраивали реальность под мои утверждения. Но мне не было дано проникнуть за пределы стрелы времени, потому что я по-прежнему был созданием из плоти и крови. Мне всего лишь выдали врéменную лицензию.
Если бы я просто сказал: "Все люди - русские", то заклинание сработало бы по-другому. Наверное, возникла бы параллельная вселенная, дополнительный таймлайн, в котором Россия распространила бы своё влияние на ранних этапах развития современной цивилизации. И весь мир просто был бы Россией.
Но из-за моего нелепого "вдруг", всё сложилось иначе. Люди сохранили память о своей жизни и истории своей страны в таком виде, в котором оно всё и было (если памяти вообще можно приписывать такую точность). При этом их мироощущение подверглось мелким сдвигам, трудным для идентификации и определения. Каждый человек стал более или менее русским, но по-своему.
Казалось, заклинание принимало новое решение в каждом конкретном случае. Черты характера менялись так, как если бы всё, что с людьми происходило в жизни, случилось с ними в России. Тонкие изменения в личностях были почти неуловимы, но ощутимы, когда дело касалось взаимодействия больших групп людей.
В первые месяцы после заклинания я много путешествовал. Я встречал самых разных людей, и многие жаловались на то, что разучились воспринимать мир по-старому, а по-новому так и не научились. Они говорили, что слова больше не будили в них былых эмоций, а новые эмоции были для них слишком туманны, чтобы насладиться ими.
Среди таких людей оказался и один китаец, к которому я неизменно являлся за лучшим в мире чаем. Его звали Юй, и он уже был старенький. Когда я пришёл к нему впервые после обрусения планеты, он сказал мне:
- Я знаю, что это сделал ты! Не знаю зачем, но точно знаю, что это именно ты. Скажу тебе одно, демон. Я любил свой родной язык, я думал на нём, и в нём была моя душа. А теперь в моей голове только какие-то буквы, да слога. Они пусты для меня.
- Так пусть китайский снова станет тебе родным, - сказал я.
Он замолчал и не проронил ни слова вплоть до того момента, когда провожая меня, сказал мне по-китайски:
- Прошу тебя, не возвращайся!
Я пил его чай и думал о языке. Был такой философ - Людвиг Витгенштейн. Он утверждал, что границу мышлению следует прочертить в языке. "О чём невозможно говорить, о том следует молчать", - говорил он. Конечно, мышление за пределами языка существует. Представьте себе какую-нибудь мелодию. Представили? Это было оно - мышление без языка.
Однако он был прав в том, что каждый раз используя язык, мы немедленно ставим себя в рамки его условностей, выход за пределы которых будет звучать бессмыслицей. Язык позволяет нам разбить цельную мысль на заранее понятные другим людям детали, чтобы те могли по кирпичикам воссоздать нашу мысль у себя в голове. В каждой группе языков можно усмотреть разный организующий принцип, разные центральные категории, разные управляющие параметры систем. Английский - язык глаголов. Русский - язык определений. Китайский - язык историй.
Слово "любовь" - это существительное. Поэтому ему хочется дать определение. Слово "love" в своей исходной форме - это в первую очередь глагол в повелительном наклонении - "люби". Китайский иероглиф "ай" частично состоит из других символов. Он описывает ситуацию, в которой что-то похожее на дружбу, крепко, как будто когтями, вцепляется в сердце и полностью окутывает его.
Я понял тогда, что в разных языках для решения одних и тех же задач используют непохожие материалы. Их состав и свойства предопределяют то, на что мы в первую очередь обращаем внимание при построении мысли. Разные опоры для фокуса внимания порой могут направить одну и ту же идею в совершенно противоположных направлениях. Глаголы и наречия пустят нас в практическое русло и определят характер наших действий. Неудивительно, что эмпирическая школа - именно британская. Существительные же и прилагательные призовут поставить чёткие границы понятиям и обратят внимание в первую очередь на свойства вещей и абстракций. В том числе отсюда склонность многих русских учёных к фундаментальным исследованиям и метафизике.
Многим русскоязычное мышление показалось интересным, кого-то натолкнуло на различные философские прозрения, иные впали в депрессию. Но если у этого феномена и могли быть далеко идущие культурологические последствия, не думаю, что они бы спасли мир и людей в нём от самих себя. И от меня...
Ах, если бы всё это ограничилось лингвистическим казусом, то проблемы бы не существовало! Хуже всего был когнитивный диссонанс, который испытал почти каждый человек на Земле. Кроме русских, конечно, которые в основном делали вид, что ничего особенного не произошло. Потрясение всех остальных людей было столь велико, что почти все согласились в одном - со сложившейся ситуацией надо что-то делать.
Границы суверенных государств по-прежнему существовали, и многие люди со временем снова стали ассоциировать себя со своей страной, хотя родной язык им по ощущениям и стал иностранным. Некоторые семьи начали намеренно говорить на языках своих регионов. Скоро это стало тенденцией. Однако существовала и противоположная тенденция, когда людям нравилось это новое ощущение в себе, и они чувствовали, что это как раз то, что им нужно. Такие люди создавали многочисленные русские островки по всему миру. Иногда это был город, иногда гетто в городе. Русские были повсюду.
Многочисленные теории заговора сводились к тому, что Россия распространила вирус, способный перепрограммировать нейроны коры головного мозга, но интернет цензура и умная лента новостей не позволяли людям вести разумный диалог. Все сферы человеческой жизни были так или иначе усложнены в связи с произошедшим, и, в целом, жить стало менее комфортно. Люди начали искать виновных, поэтому политический ландшафт стремительно менялся. Большинство представителей национальных меньшинств стали считать себя русскими, и это на корню уничтожило многие тенденции современного общества.
Прошёл год трудной адаптации. Вместо републиканской и демократической партий США возникли русская и американская партия. Состав новых фракций был смежным. То же самое коснулось практически всех стран в мире, в той или иной мере. По всей планете возникли призывы к великому объединению в Мега Русь. Сторонников этой идеи оказалось столько же, сколько и противников, большинство, естественно, воздерживались от мнения. Я, кстати, был бы среди последних, но к сожалению, именно я и заварил эту кашу...
Война всех против всех началась уже через два года. Ровно столько потребовалось чтобы сложились новые условия на политической арене. Я знал, что всё это происходит не потому, что русские как-то особенно воинственны. Я сам русский и знаю, что войну в России никто, кроме военных, не любит, да и те скорее любят службу, чем войну. Но русские - люди. То, что случилось, случилось бы с любой нацией. Во время всеобщей паники и экономических потрясений лидеры мнений теряют свои позиции в глазах народа. Чтобы приобрести выгоды и сохранить образ жизни своих граждан, руководители вынуждены конфликтовать между собой и прибегать к агрессивной пропаганде внутри страны, иначе им светит переворот или, того хуже, революция.
Я не знаю, кто сделал первый залп. Но я знаю, что за два с небольшим года до него я сказал, что люди больше не взрываются. Представьте себе города после ядерных бомбардировок. Я гулял среди этих руин в своем фантастическом защитном костюме. Повсюду разруха и обгоревшие трупы. Кого-то придавило балкой, кто-то задохнулся в пожаре - но все они сгорели уже после взрыва. Из-за моей неосторожной фразы люди перестали умирать от воздействия взрывов. Было много тех, кто к моему ужасу выжил и пережил настоящий кошмар - натиск колоссальных энергий и температур, получив при этом смертельную дозу радиации и потеряв рассудок от страха и боли.
Я спасал тех, кого мог. Но больницы были переполнены. Средства связи, центральное отопление, бесперебойное электроснабжение, интернет - всё перестало работать. Я понял, что если не вмешаюсь и не выйду из тени, то миру придёт конец. Но что я мог сделать?!
- Фукурадук! - закричал я однажды в отчаянии. - Явись!
Свет меркнет. На этот раз Фукурадук является в ином обличье - это пёс с тремя головами, вылитый страж врат в потусторонний мир. Моё сознание работает как прожектор, высвечивая его контуры из абсолютной тьмы.
- Цербер!
- У меня много имён, - отвечает средняя голова.
- Как и форм, - поддакивает та, что слева.
- Мне кажется, что я всё испортил, - говорю я. - Мне нужна твоя помощь, иначе все люди на Земле умрут.
- Тебе не нужна наша помощь, - говорит правая голова. - Тебе нужно привести свою расу к процветанию!
- Чем ты был занят всё это время, смертный? - спрашивает средняя.
- Я... изучал вопрос, учился пользоваться своей силой, - отвечаю я, в глубине души надеясь на поощрение за подобное благоразумие.
- Сила дана тебе не для изучения, а для применения, болван! - говорит левая голова.
- Сам ты болван! - я злюсь и в голове моей начинает зреть подобие плана. - Скажи, если я потребую рассказать мне правду, ты сделаешь это?
- Это часть твоей силы, - отвечает пёс.
- Тогда скажи мне, для чего вам всё это? Для чего вам нужны новые Боги?
- Чтобы ты лучше понял, я расскажу тебе легенду, - сказали головы вместе, а затем продолжила центральная. - Боги живут посреди звёзд. Реальность, которую они наблюдают, пронизана бесконечной сетью отношений. Но сами Боги конечны, поэтому они вынуждены выбирать, что исследовать. Схилакса - Триединая Богиня - выбрала для изучения Любовь, Время и Музыку. За миллиарды лет она так глубоко познала эти таинства, что вобрала в себя самую их суть и в итоге стала их воплощением, невольно подчинив себе весь космос. Другие боги разгневались на неё за это. Её обвинили в тирании, заманили в ловушку и разорвали на три сущности, которые вращаются теперь друг вокруг друга сразу во всём космосе. Когда Время, Любовь и Музыка снова станут целым, Схилакса воспрянет и мир будет создан заново.
- И что это всё значит?!
- Музыка - это порядок в хаосе, - сказала левая голова.
- Время - это движение в хаосе, - сказала правая.
- Любовь - это симбиоз в хаосе, - сказала центральная.
- Если ты рассчитывал на меня, то придётся тебя разочаровать. - сказал я. - Я по-прежнему не понимаю. Хватит болтовни, скажи, как есть, не ври мне.
- Это не ложь, а всего лишь легенда, - сказал Фукурадук, принимая форму старца в белом костюме.
- Это искажённая правда. Скажи мне всё, как есть. Я буду слушать, даже если потребуется тысяча лет.
- Хорошо, - отвечает пёс. Видно, что он не хочет делать этого. - В действительности дело обстоит так. Порядок, движение, склонность материи к симбиозу и другие первичные параметры достались нашей вселенной от какой-то ещё - предшествующей нашей, или всё ещё существующей, если здесь вообще уместно говорить об одновременности. Боги долгое время ломали голову над тем, возможно ли вырваться за пределы нашей вселенной так, чтобы перепрограммировать её по собственному усмотрению. Схилакса была одной из самых могущественных Богинь. Она могла то, чего тогда не мог ни один из бессмертных. Она действительно подчинила себе время, движение и материальный порядок, проникнув за пределы нашей вселенной. Победив её, другие боги стали использовать её способности. Её сущность стала живым трупом, который дёргают за ниточки, когда это необходимо. Так ты получил свои силы.
- Но что Богам нужно? Зачем им вообще процветание моей расы?
- Они обнаружили за пределами нашей вселенной нечто опасное, способное случайным движением переписать всю историю нашего бытия. Уничтожить материю, разум, Богов - всё сущее. Оно совершенно чуждо этому миру, поскольку живёт под влиянием иных управляющих параметров. Видимо раньше оно не замечало, как Схилакса в одиночку проникала в его мир, но с тех пор, как её убили, эти возможности - основной источник божественной силы. Боги черпают оттуда столько, сколько захотят, а их аппетит поистине бесконечен. Тёмные сущности из старшей вселенной что-то заподозрили и стали точечно менять законы природы в разных участках нашей. Некоторые Боги пали жертвами таких атак. Совет решил ускорить развитие некоторых рас, чтобы обрести в их лице союзников в предстоящей войне с Демиургами иного мира.
- И Совет использует для этого ресурсы врага?
- Истинно так, - отвечает Фукурадук.
- И тот по-прежнему позволяет это делать?
- Враг не может этому помешать.
- Или не хочет! - предположил я.
- Что ты имеешь ввиду?
- Если тёмные сущности, о которых ты говоришь, и впрямь обладают такими возможностями, то они бы уже уничтожили нашу вселенную. Вместо этого они ведут целенаправленную и точечную войну с Богами. Это не похоже на поведение захватчика или агента хаоса. Это...
- Что?
"Это месть!", - понимаю я. У меня был всего один шанс исправить всё одним махом. Я увидел дорожку к спасению себя и всех остальных и позволил своему речевому аппарату работать самостоятельно:
- Я хочу, чтобы музыка, любовь и время вновь стали целым.
- Это бессмыслица! - говорит Фукурадук. - Это так не работает. Ты не можешь управлять параметрами систем. Ты можешь изменять только то, что реально благодаря им.
- Тогда, пусть Богиня Схилакса вернётся в нашу вселенную из той, в которой оказалась заточена, и завладеет своей прежней силой!
Фукурадук хмурится и отступает во тьму. Я остаюсь один, но почему-то не прихожу в себя. Моё тело сейчас спит в одном из моих секретных бункеров, куда я заполз, чтобы предаться самобичеванию.
И вдруг передо мной возникает Она. Безусловно, это была Она! Я понимаю, что наблюдаю только ту её часть, которую мне позволено увидеть.
- Ты Богиня? - спрашиваю я.
Она молчит, но я слышу её согласие.
- Пожалуйста, не говори ничего. Фукурадук сказал, что дыхание Бога убьёт мой мир. Поэтому по возможности прошу также не дышать!
Я чувствую в ней улыбку. Она заботится обо мне, ничего не делая. Я растворяюсь в её нежности, она скользит мне навстречу, звучит та самая грозовая музыка. Она видит меня насквозь, а мне ни капли не стыдно за то, что я натворил. Она понимает меня и принимает целиком, вместе со всеми моими частями. Я становлюсь дождём и говорю ей спасибо. Она кивает в ответ и, когда мы проживаем жизнь, спрашивает:
- Чего бы ты хотел больше всего, Иван? Ты сам?
Я давно знал точный ответ на этот вопрос:
- Пожалуйста, верни-всё-как-было!
- Но опыт меняет! Это управляющий...
- ...параметр систем, бла-бла-бла, я всё это знаю! - перебиваю я. - Не важно! Ты же за пределами этого! Пожалуйста, верни всё, как было! Пусть жизнь происходит сама. Пускай Боги играют в свои игры. Пускай человечество развивается своим чередом. Пускай люди живут и умирают... Пускай я найду кого-то, кто сможет меня понять также полно, как это сделала ты...
- Пускай, - прошептала она.
Я оказался посреди улицы летним днём. Погода была отличная, на мне были джинсы, рубаха поверх майки и шлёпанцы. На тротуаре сидит тот мужик. Он кричит куда-то перед собой:
- Слышь, ты! Козёл!
Подобное тянется к подобному. Я иду мимо. Я иду навстречу новой жизни. У меня нет супер способностей, но моя совесть и разум чисты. Я обязательно всё исправлю.
Конец.
Как это вышло? Теперь, когда всё вернулось на свои места, мне никто и не поверит...
Да и не надо! Не столь важно, реальна ли история, важно - поучительна ли? А история, которая произошла со мной, да и со всеми вами (просто вы не в курсе), научила меня поистине самым важным и интересным вещам.
Скажу сразу пару слов о себе, чтобы было понятно - я не какой-то там городской сумасшедший с манией величия. Я самый обычный ничем не примечательный человек. Моя жизнь до получения сил была хрестоматийно скучна, вульгарна и во всех смыслах заурядна. В детстве я занимался спортом, который презирал и учил вещи, которые всё равно не понимал. В юности, когда мои родители возненавидели друг друга, я с упоением разочаровывался и радовался тоске, которая единственная была со мной правдива. Я бил, когда надо было брать и брал, когда надо было отдавать. А потом я получил инженерную профессию, которая оказалась мне не нужна, женился на женщине, которую не любил, создал жизнь, которая стала мне обременительна, и расторг брак, без которого не смог жить в городе, который терпеть не мог.
Короче, я, проиграл. Я жил один и коротал вечера после изнурительной работы за чтением всякой всячины, в основном научно-популярной и философской. Мне казалось, что если я пойму что-то о мире за пределами себя, то может быть я смогу стать его частью?
И наверное так бы и читал я всю эту учёную чепуху и превратился бы в престарелого зануду, посетителя авангардных представлений, если бы однажды мне не явилось оно.
О, я помню этот день очень хорошо. Погода стояла на удивление приятная, поэтому я, в чём был, вышел за сигаретами. На ногах джинсы и шлёпки, на теле мешковатая майка с недовольной рожицей и поверх неё мятая клетчатая рубаха. Иду, радуюсь жизни. Вдруг вижу сидящего на тротуаре лысого пьяницу средних лет, загорелого, поджарого такого, в одних носках и шортах. Он так хорошо вписывался в городской пейзаж, что поначалу я чуть было не принял его за куст или собаку.
- Эй, ты! - извергает он, завидев меня боковым зрением. - Козёл!
В своих глазах пьяница конечно же хочет выглядеть победителем вне зависимости от того, что происходит с ним на самом деле. Понимаете, о чём я? Даже если ему нагадить прямо на голову, этот тип наверное скажет, что так было задумано. Он хорошо знает почти все возможные сценарии, поэтому и пялится так, будто говорит это не мне, а кому-то ещё. Закидывает удочку. Если что, войдёт в доверие, стрельнёт сигарет, денег... Расскажет пару историй... Он же главный герой. Он видел и слышал всё.
Я прикидываю. Его голова - идеальная мишень для пинка. Но я в тапочках.
- Какой изощрённый способ самоубийства! - отвечаю я. - Хочешь, чтобы я сломал пальцы о твою рожу? Если хочется сдохнуть - пиздуй на проезжую часть!
- Чиво?!
- То, что ты слышал, - говорю я и иду за сигаретами. Дома меня ждёт томик Ницше. "Человеческое, слишком человеческое". А тут это. С другой стороны, теперь, когда я это рассказал, я осознаю, что в глубине души надеялся - он даст мне достаточный повод для насилия. Поэтому, наверное, и домой я пошёл той же дорогой. А ещё, потому что я люблю бурление крови в своих венах.
На обратном пути я стал свидетелем вполне ожидаемой метаморфозы. Мужичок встал и приготовился к битве. Он шагал из стороны в сторону и выглядывал жертву. Кажется, его честь, или что там от неё осталось, была задета.
Начинаются квёлые танцы. Он хочет зайти сбоку, чтобы дать мне в левое ухо. Хитрец, наверное гордится собой! Я разворачиваюсь вслед за ним, не давая ему встать с удобной стороны, и говорю:
- А пошёл-ка ты на хуй, мужик!
- Ты сначала детей заведи, чтоб меня мужиком называть, - извергает тот.
- Да что ты такое несёшь, скотина? - говорю я, и вдруг, в тот самый момент, когда эта сволочь начала бы брататься и стрелять мои только что вскрытые сигареты, свет погас.
Я оказался посреди ничто. Как будто всё время до этого момента я вращался на окружности, которую за секунду разорвало приливными силами чего-то исполинского, но всё-таки неосязаемого. Я чувствовал, как вибрирую и мерцаю, то существуя в самом центре бытия, то вовсе пропадая из его повествования. Нигде. Никто. Никак. Все мои мысли рассыпались в пыль, а потом вдруг сфокусировались на фигуре, оказавшейся передо мной. Я называю это фигурой, потому что в нём было мало человеческого, кроме разве что общего ощущения разумности. Границы существа появлялись только когда я переставал на него смотреть. Это было то ли облако, то ли не облако, а вода, или жидкий кристалл, а может всё это сразу.
- Кто здесь? - спросил я.
"Где - здесь?" - беззвучно шептали мои мысли.
- Зови меня Фукурадук! - извергло оно. - Я слуга Богов.
- Слуга Бога? - уточняю я, попутно гадая о глубине поглотившего меня безумия.
- Богов! - прогремела тварь, как будто увеличившись в размерах. - Слушай меня внимательно, смертный! - говорит оно, и меня тут же разрывает на тысячи осколков. - Ты тоже должен послужить Богам.
Я чувствую, что собираюсь в новой конфигурации и снова способен слушать.
- Так будет проще, - говорит тварь, и я, приобретя вдруг какие-то пока не осознанные грани восприятия, с ним соглашаюсь. Кажется, я стал умнее, что ли. Слова, которые раньше звенели пустотой, обрели смысл.
Фукурадук всё больше начинает напоминать мне человека. Хотя я и не использую своё зрение в обычном смысле, я вижу его в своём сознании. Это старик, пышащий здоровьем. Его голос был глубоким и бархатным, а волосы седы, но очень густы.
- Можно вопрос? - обнаглев, спросил я.
- Это ожидаемо, - отвечает Фукурадук. - Можешь задать несколько.
- Существует ли главный, исходный Бог?
- Никому неизвестны имена Старших, установивших всё сущее в нынешнем виде. Управляющие Параметры Систем просто есть. Но пантеон низших Богов велик. Цивилизации всегда порождают Богов, если не вымирают, - сказало оно.
- Опиум для народа! - говорю я.
- Речь сейчас не о тех богах, которых выдумывают. Вполне реальные Боги населяют нашу вселенную, просто вы о них, к вашему же счастью, ничего не знаете. Но они есть. Такие же реальные, как и то, что все смертные смертны навсегда. Эти существа живут в вакууме космоса. Они способны седлать волны вещества, плести космические мосты из волос чёрных дыр, быть сразу во многих местах, создавать свои подобия из любой материи и многое, многое другое, такое, что человеку и вообразить нельзя.
- Тогда кто решает - Бог перед нами, или не Бог?
- Другие Боги. Великий Совет, - отвечает оно, и я слышу благоговение в его голосе. - Члены Совета многообразны, как и их таланты, но узнать их не трудно. Все они потенциально бессмертны и способны орудовать материей на глубочайших уровнях и с величайшим мастерством. С их мнением принято считаться. Ты бы их ни с чем не спутал.
- Но как стать Богом? В смысле, как удостоиться голосования, или что там у вас?
- Боги - дети своих миров. Любой разум, если не уничтожает себя, рано или поздно распознаёт законы природы на самых глубоких уровнях. Существуют абсолютные управляющие параметры, познав которые любой вид встаёт на дорожку становления Богом.
- Типа законов физики?
- Они тоже. Но и кое-что больше. Глубже. Полнее.
- Например?
Фукурадук склонил голову, как я сам делаю, только когда говорю с соседской собакой, естественно, не надеясь на понимание. Помолчав, он сказал:
- Один из этих параметров можно сформулировать так: "Подобное тянется к подобному". С неизбежностью сливаются друг с другом воедино кварки, глюоны, электроны, протоны, атомы, молекулы, клетки, ткани, разумы, народы, расы, Боги. Как бы сильно ни противились этому те же самые народы, расы, разумы и Боги, это всё равно происходит. Однажды все капли упадут в море. Поэтому, как правило, расы, породившие Богов, перестают существовать, а их сопротивление этому процессу только всё усугубляет.
- А как же магниты? Если я возьму два магнита и... В общем, одинаково заряженные магниты отталкиваются, а не тянутся друг к другу, - я упражняюсь в скептицизме, но понимаю, что это просто смешно. К этому моменту я уже нисколько не сомневаюсь в реальности происходящего со мной, настолько невозможным оно было. Сошёл ли я с ума? Так ли это важно, если весь мир - нейрохимическая иллюзия? Я просто соглашаюсь с тем, что вижу.
- Чтобы оттолкнуться, твоим магнитам пришлось оказаться рядом, не так ли? - замечает Фукурадук. - Это случилось посредством твоих рук и ума, не чистой физики - но это тем не менее случилось.
Я понимаю, что он имеет ввиду, и это меня пугает. Но мне становится интересно.
- А ещё? Какие ещё параметры есть?
- Опыт меняет. На этом всё, - говорит Фукурадук. Мне показалось, что он пожал плечами. - Я не смогу объяснить тебе больше, чем ты сможешь понять, хоть тебе и выпало понять многое.
- Почему я? Что вам от меня нужно? Ты тоже один из Богов? Почему бы им самим не прийти? - меня не интересовало, в какой последовательности он ответит.
Фукурадук снова преобразился. По сравнению со мной он стал размером с девятиэтажное здание. Он был одет в белоснежный костюм. Его голос гремел надо мной как тысяча бурь, но я отчётливо слышал каждое слово:
- Боги не могут общаться со смертными напрямую. Они слишком сильны. Одно дуновение такого существа в сторону вашей солнечной системы - и всё живое сгинет в одночасье. Поэтому они сделали меня. Я посредник. Я глас Богов. Я Фукурадук! - от этой речи у меня сразу же разболелась голова. Боль прошла, когда я вспомнил, что сейчас у меня нет головы.
До сих пор, всё, что говорила эта штука, как это ни странно, казалось мне правдой, и от этого мне, становилось всё веселее. Я не чувствовал своего тела, мне даже казалось, что я каким-то образом помолодел.
- Так и думал. Но при чём здесь я? - всё ещё недоумеваю я.
- Тебе выпала попытка привести свой мир к процветанию и подтолкнуть развитие своей расы.
- Расы - в космическом смысле?
- А в каком же ещё?! - Фукурадук терял терпение и уже не скрывал этого.
- Всё-таки, я в первый раз общаюсь со сверхсуществом. Откуда я знаю, может быть, ты расист? Безумие? - спрашиваю я и качаю несуществующей головой. - Что менее вероятно - расизм или ты?
- Замолчи! - ревёт Фукурадук. - Прекрати этот балаган! Отныне тебе предстоит следить за своим языком, потому что, всё, что ты произнесёшь, станет истиной. Отнесись к этому серьёзно. Теперь твой язык - это постоянная, под которую вселенная будет подстраиваться. Вероятности и время будут проистекать из грамматики и семантики твоих слов. Это чистая магия в человеческом смысле. Настоящее могущество творить почти всё, что угодно!
А вот в это уже верилось с трудом. Я ещё раз проверил, не сплю ли.
- Но почему, чёрт побери, я? - спросил я в третий раз. Мне почему-то казалось, что это важно.
Фукурадук уменьшился до моих размеров и посмотрел мне прямо в глаза. В его огромных зрачках притаился космос.
- Твой мозг способен воспринимать меня по случайным причинам. Ты - один из многих. В космосе триллионы триллионов галлактик! Если ты справишься, мы выберем твой мир, - то, что он сказал, признаться, меня немного обескуражило.
Вы, конечно, знаете наперёд, что я облажался, поскольку продолжаете жить своей жизнью. Но в тот момент я был не на шутку заинтригован. А ещё, я испугался.
Я, человек с синдромом самозванца - Мессия? Я, который считает проявлением гордыни вызов дополнительного кассира в супермаркете - буду вынужден требовать от всего мира стать таким, как надо мне? Я - неудачник и одиночка, без цели в жизни, флага и знамени, буду вести мир к просветлению? Ох, не завидую я этому миру...
- А если нет? - спросил я.
- Последствия твоих ошибок лягут только на тебя.
- Меня можно убить?
- Пока - да.
- Я могу отказаться?
- Нет, ты уже наделён силой, - тон Фукурадука не подразумевал возражений.
Как же я разозлился! Меня используют для каких-то мутных целей какие-то непонятные твари! Что могло быть хуже? Мне не нужно было ни бессмертие, ни власть, ни сила. Я просто хотел понять мир, стать его частью - и сгинуть. Я смирился с этой мыслью и даже нашёл в ней успокоение и силу. А теперь? Я должен... Я должен что?!
- Знаешь, что? А пошёл-ка ты на хуй! - говорю я, и тут происходит нечто совсем уж немыслимое.
Я ощутил, как под ногами взбухла сырая почва. Она тут же высохла и покрылась трещинами. Затем были подземные толчки. Раз-два... Три! Над головой зажглось синее небо. Теперь я стою посреди гигантского поля, по всем направлениям видно горизонт. Вдруг прямо под гостем из другого мира земля с треском вздыбилась, и из неё показалась головка гигантского эрегированного члена. Исполинский детородный орган продолжал расти из-под земли, а я почему-то думал о триффидах. Фукурадук вскарабкался на член с обеими ногами и сказал:
- Видишь теперь, на что ты способен, Иван Всемогущий?
Некоторое время я стою и рассматриваю эту жуткую картину. Дедушка с седой шевелюрой и белоснежной улыбкой сидит верхом на без преувеличения гигантском живом пенисе, торчащем из сухой земли. Вопросы роились у меня в голове, как голодные мухи в пустой стеклянной колбе. Это смешно? Или страшно? Откуда он знает как меня зовут? Почему говорит по-русски? Где мы, вообще? У меня в голове? Так я умер или я в коме?
- А у моей силы есть какие-либо ограничения?
- Это ты выяснишь сам, - отвечает Фукурадук, нисколько не смущённый своим положением. Напротив - он светился достоинством истинного слуги Богов. - А теперь - за работу!
Когда Фукурадук сказал это, я снова оказался посреди улицы. Передо мной по-прежнему плясал тот алкаш. Не успел я повернуть голову в его сторону, как мне прилетело прямо в ухо. После бестелесной страны грёз, из которой я вернулся, боль была просто ослепительной.
- Ах ты, сука, чтоб тебя разорвало! - говорю я.
И его разрывает. На мелкие кусочки. Кровь брызгает мне в лицо, куски мяса, в которых совершенно невозможно узнать ничего человеческого, оказываются разбросаны по тротуару. Женщина, шедшая мимо, издаёт визг ужаса и теряет сознание.
Так я стал почти всемогущим. Как только первые капли крови коснулись моего лица, я обнаружил в себе какие-то новые дополнительные чувства, которые ещё предстояло понять, но главным было одно - ощущение силы.
На влажный хлопок, с которым разорвало мужика, обернулись люди. Я ясно представил себе картину, в центре которой стоял - с ног до головы покрытый останками человеческого тела - рядом с женщиной, точно также забрызганной кровью, и напоминающей поэтому труп. Кто-то закричал.
- Я неуязвим для любого оружия! - сказал я вслух и тут же понял, что желание моё сбылось.
Сначала мне захотелось убежать. Первым делом нужно было оказаться где-то наедине с самим собой и всё обдумать. Любая моя неосторожная фраза могла привести к катастрофическим последствиям для всего сущего. Почему? Потому что я большой любитель обобщений.
Хорошо, что я знаю об этом!
Домой нельзя, здесь меня все знают, и уже через полчаса с меня спросят, почему разорвало этого типа. С другой стороны, подумал я, а что такого? Ну разорвало. Никто же не поверит, что его разорвало только потому, что я так сказал?
- Что здесь, произошло?! - кричит мне мужчина в розовом поло и белой кепке. Он по очереди смотрит на меня, затем на женщину, а потом на все эти ошмётки и кровь повсюду. Он боится, но я вижу, что ему действительно есть дело до этой женщины, хоть он её, скорее всего, и не знает.
- СВЧ!
- Что?!
- Спонтанный Взрыв Человека, - говорю я. - Совершенно нормальное явление.
Лицо и поза мужчины сразу же меняются. Он выпрямляется, расслабляет плечи и чрезмерно дружелюбно для такой ситуации говорит:
- А-а! Понятно. Да уж, обычное дело! А что с этой дамочкой? Я полагаю, обморок? Вот так всегда! - он неодобрительно качает головой. - Что поделаешь, на кого Бог пошлёт, как говорится. Давайте-ка, поднимем её.
С этими словами он подошёл и, безвозвратно запачкав своё прекрасное поло, привёл женщину в чувство.
- Ещё один! - говорит она, озираясь по сторонам. - Господи, Боже ты мой, третий раз за месяц оказываюсь рядом с СВЧ! Это вообще нормально?
- Абсолютно естественно, - отвечает мужчина в поло. - Давайте я вас отвезу домой, вы где живёте?
- Спасибо! - говорит она и мило улыбается. На её лице засохла кровь моей жертвы. - А вы как, в порядке? Первый раз?
Я молча киваю. От греха. Девушка машет мне рукой:
- Первый раз очень страшно! А потом думаешь, ведь следующей могу оказаться я? И тогда жизнь действительно меняется. Начинаешь по-другому смотреть на вещи, чаще ходить в церковь, - она перекрестилась. - Вы сходите домой, умойтесь, а коммунальная служба здесь всё приберёт. Тут же всё понятно - стечение обстоятельств. Не более.
Мужчина в кроваво-розовом поло одобрительно кивает:
- Если бы с такой частотой СВЧ мы пристально останавливались на каждом случае, общество бы остановилось. Я думаю, вы можете идти домой, если чувствуете себя нормально.
Они уходят, держась за руки. Я озираюсь как зверь, внезапно выпущенный на свободу, и понимаю, что никому, абсолютно никому нет дела до того, что здесь только что произошло. Не долго думая, я решаю последовать совету прохожих и иду домой. Первый шок проходит, и я замечаю отвратительную вонь, которую источаю - кисло-сладкую и густую. Несколько попавшихся мне по пути людей, завидев меня, понимающе кивают.
Я принял душ, выкинул одежду, достал из морозилки бутылку водки, налил себе стакан и поставил его перед собой на журнальном столике. Мне срочно нужно было обсудить всё это с кем-то, хотя я понимал, что возможно в моём случае следует помалкивать. Насколько глубоко воздействие моих слов на мир?
Я достал телефон и ввёл в Яндексе "СВЧ". Выпало несколько значений, одно из них - Институт Спонтанного Взрыва Человека. "Спонтанный Взрыв Человека, - гласила статья, - это абсолютно нормальное явление, при котором человек взрывается без видимых на то причин. Институт СВЧ занимается изучением феномена на протяжении последних пятидесяти лет, но учёные так и не изобрели превентивных мер... ".
Кошмар! Я сделал глоток водки.
Нажимаю на следующую ссылку - "Церковь СВЧ". "Экстремистская организация, в основе которой лежит вера в то, что спонтанный взрыв человека - это благословение Бога. Адепты секты считают, что СВЧ происходит только с чистыми душами, которые в момент взрыва тела отправляются в рай"...
Когда я допил водку, мне стало лучше. Я закурил. Подумав немного, я сказал вслух:
- Люди больше не взрываются.
И стал размышлять, как быть дальше. Самым очевидным решением было перейти в режим ожидания и сбора информации. Я решил не предпринимать ничего экстраординарного, такого, что может убить меня или кого-то ещё. Весь вечер, и каждый следующий день я тренировался в том, чтобы мои слова не несли никаких утверждений о природе реальности. Я мог относительно спокойно задавать вопросы и говорить о конкретных предметах, не боясь уничтожить мир. Но о каком, чёрт побери, процветании нашей расы может идти речь, если любое моё неосторожное мнение или шутка могли загубить тысячи и миллионы? Вдруг, если я пожелаю, вылечить рак, то отключу какой-нибудь важный механизм, делающий нас живыми? Вдруг, если я пожелаю, чтобы люди колонизировали космос, то мы все превратимся в какой-нибудь разумный грибок? Победить смерть? Возникнет перенаселение. Голод. Война. Победить голод? Будет перенаселение, затем голод и война. Победить перенаселение? Чем? Голодом и войной, надо полагать?
В глобальных вопросах я был совершенно парализован. Если у моих сил и были пределы, я бы не хотел их проверять.
(Продолжение в следующем посте)
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Экзаменаторы взирали на Ивана Мойнена, как стая голодных грифов. Только и ждут, сволочи, что он запнётся, собьётся с ритма или, что ещё хуже, просто переволнуется и забудет строчку. Этого нельзя было допустить. Нельзя позволить стервятникам торжествовать.
Задание-то по сути плёвое. Собрать парусную лодку из груды досок, верёвок и ткани. Только сделать это надо силой слова, а не руками — такой вот курсовой проект для третьекурсника магической академии.
И тот факт, что экзамен проходил не в кабинете, а на уютном пляже, где часто купались студенты, вдохновения не придавал. Какая разница, если в комиссии сидят одни и те же люди.
Иван откашлялся.
Ты скорее стройся, лодка
Корпус будет пусть дубовым
Мачты к небу вознесутся
Из того же дуба тоже
Слушай, дерево прекрасное
Слушайте меня, верёвки
Поднимайтесь вы на мачту
Хорошо сплетитесь...
Он запнулся. Нет, нет, только не это! Ритм, он сбился с ритма!
Хорошо сплетитесь кверху
(чёрт побери, ну и словечко)
Пaрус крепко вы держите
Пусть он будет крепким очень
Ветер пусть он ловит мягко
Киль прекрасный встанет ладно
Руль ведёт моё творенье
Прямо к цели, как мне надо
Песней я построил лодку
Зверя моря, зверя слова.
Повисла тишина, которую нарушал только слабый скрип реи на центральной (и единственной) мачте. В немом молчании экзаменаторы смотрели уже на неё, а не на Ивана: грохнется или нет?
Рея продолжала покачиваться.
— Гм... — сказал завкафедры. — Плохо, господин Мойнен. Плохо. По традиции стоило бы проверить вашу лодку на воде, но, боюсь...
Грохот прервал его слова. Мачта всё же не выдержала.
— ...на этом образце далеко уплыть вам не придётся.
— Да эти стихи ужасны! — возмутился декан и взмахнул рукой, едва не опрокинув стакан с водой. — Бездарная поделка! Строчки налеплены кое-как, это даже не белый стих, это... это... «Слушай, дерево прекрасное» — неужели не слышно, что здесь ритм сбоит? И эти дурацкие повторы! «Парус крепко держите», «пусть он будет крепким»... да у меня язык с трудом поворачивается выговорить это!
— Оставьте, Яков Семёнович, — поморщился научрук. — Бывали стихи и похуже...
— И их авторов мы обычно исключали ещё на втором курсе, — ядовито ответил декан. — Пусть они научатся писать, а тогда уже пишут! Кстати, о «пусть»: вы ведь не думаете, что господин Мойнен так пытался внести в свои вирши рефрен?
— Нет, непохоже. Хотя, если оценивать произведение как намеренное внедрение архаической стилистики эпоса...
— Глупость! И вот это «хорошо сплетитесь кверху»! Кверху — означает «наверх», а не «наверху». Это направление, а не местоположение. Вы хоть думайте, что говорите, господин Мойнен! Отвратительно!
— Корпус недурен, — сказал завкафедры, обходя лодку. — Неказист, но прочен. Правда, мы там положили сосну — зря вы про дуб ввернули... Но ладно. Киль... киль красив, — он указал на отломанный кусок дерева, расписанный узорами. — Но непрочен. А мачта и руль — совсем плохо. Фактически вы едва их наметили, но не укрепили. Вы вообще пробовали своё стихотворение на моделях?
Иван молчал, чувствуя, как краска заливает лицо. Вот почему он весь семестр пьянствовал и гонялся за юбками, вместо того, чтобы писать? Вон, Лёня Кайнов вдесятеро длиннее поэму написал, и всё у него получилось как надо. У экзаменаторов тоже, конечно нашлись претензии, но лодка-то удалась. На ней плавать можно. А это...
— На моделях работало, — промямлил он. Разумеется, это было враньём.
— Эх, Иван, — вздохнул научрук. — Жду вас через неделю на допзащите. Постарайтесь до той поры не тратить время на девушек и займитесь учёбой.
— Иначе мы поставим вопрос о вашем отчислении, — добавил декан, и сердце у Ивана упало.
* * *
— Ну не козлы ли? — возмущался он час спустя, опустошая то ли третью, то ли четвёртую пивную кружку. — Я почти собрал эту лодку! Трёх слов не хватило! Трёх, Наташа! Трё-ё-ёх! Руль, киль и мачта!
— Ой, Ваня, тебе надо просто успокоиться, — миловидная барменша, которую Иван очень ценил за объёмный, затянутый в тугое платье бюст и определённую лёгкость поведения, поставила перед ним тарелку с закусками. — Давай вечерком сходим в театр?
— Нет! Мне надо учиться! — он схватил кружку и разом выпил половину.
— Да-а-а, крепко тебя задело, — рядом плюхнулся довольный Леонид Кайнов. — Мне зато «отл.» вывели, хотя о метафорах во второй строфе спорили — жуть! Наташка, пива! И себе налей, я угощаю!
— Тебе-то легко, — вздохнул Иван. — Если б я нашёл эти три слова, мне хотя бы «удовл.» поставили бы. Для перехода на четвёртый курс хватит.
— Значит, нужно найти эти слова, — рассудительно заметил Лёня. Наташа подмигнула ему. — Всё и правда легко.
— Ну и как это сделать?
— Не знаю. Я твою структуру стихосложения вообще не понимаю. Архаика. Так бы подсказал, но тут разве что заново переписывать.
— А кто тогда может помочь?
— Ну... — Лёня задумался. — Я таких и не знаю. Можно заглянуть в «Песнь об Илье Маринове», там метафор красивых много. Для лодки тоже найдутся.
— Её все преподы наизусть знают, заметят сразу. Нет, это не годится.
— Вань, а ты слышал про Антона Випуна? — вдруг спросила Наташа.
— Кто ж про него не слышал, — проворчал Иван. — Мастер запретной магии, пугало для перваков.
— Ну да. Вот он тебе и поможет.
— Так он же чернокнижник!
— Зато умный, как все твои преподы, вместе взятые.
— Гиблое дело, — Лёня допил пиво и протянул кружку Наташе. — Налей ещё, милая.
— Ага, — согласился Иван. — Приду на экзамен, ляпну пару запретных слов, и буду как Випун, жить отшельником.
— Может, он совет даст. Сходи. Хуже-то не будет.
Иван задумался. Сегодня он уже ничего не придумает — нельзя творить, когда обуревают такие чувства. Ну то есть можно, но явно не песню для постройки лодки.
Наташа или старый мастер запретной магии?
Выбор был очевиден.
* * *
Стены города остались далеко позади. Вокруг потянулись сначала грязные пригороды, а потом и вовсе отдельные дома, окружённые покосившимися заборами. Особняки дворян лежали на другой стороне города, так что здесь никто не спешил наводить порядок.
— Кажется, здесь, — Иван огляделся. — Точно, здесь.
Табличка над покосившейся халупой гласила:
Антон Випун
Просьба поэтам: не беспокоить
Проигнорировав эту фразу, Иван забарабанил в дверь.
— Пошёл нахуй! — донеслось изнутри.
Иван оторопел. Он, конечно, знал, что Випун — знаток запретного, но не ожидал, что чернокнижник применяет ЭТО и в обычной речи, да ещё так сразу.
— Послушайте, сударь, мне нужна помощь! — крикнул он.
— А я говорю, пошёл нахуй! Табличку не видишь что ли, уёбок тупорылый?
Тут Иван разозлился. Он, значит, пришёл, готов сделать что угодно, лишь бы мастер помог ему, а в ответ — такое?
Он оглянулся. Двор как двор, хотя вон ржавая наковальня валяется. И молот рядом, тоже ржавый. Ну что же...
Первый же удар едва ли не высек искры из старого металла. Ещё один — получилось не так гулко, как было бы с колоколом, но тоже ничего. И раз! И раз! Наковальня отзывалась, будто живая.
— А ну хватит стучать, пидрила! — заорал Випун откуда-то из глубин халупы.
Да и чёрт с тобой, решил Иван. Клин надо вышибать клином. Кое-какие запретные слова он знал, и теперь настал час ими воспользоваться.
— Слышь, ты, уебанище! — рявкнул студент, занеся молот в очередной раз. — Я только что променял вечер под боком сисястой девки на поход в эту сраную дыру, и если ты мне не поможешь, я устрою под твоими окнами ёбаную кузницу и буду стучать по наковальне так, что у тебя мозги из ушей полезут!
Дверь распахнулась.
— Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа, — пророкотал стоявший на пороге великан. — Не хватает образности, но в целом неплохо, неплохо.
— Чего? — растерялся Иван и опустил молот.
— Ты прошёл испытание.
— Но... я же...
— А, ладно. Чего тебе?
— Я не займу у вас много времени, сударь, — Иван взял себя в руки. — Меня зовут Иван Мойнен. Мне нужны три слова.
— Чё за три слова? — Випун вышел и прикрыл дверь. Пустить гостя внутрь он не пожелал.
— Чтобы построить киль, руль и мачту у лодки.
— Э, братан, ты хватил. Экзамен, что ли? Курсовой?
— Ну да.
— Понятно. Дай свою писанину, без контекста так сразу я не скажу.
Поколебавшись, Иван достал из нагрудного кармана листок со шпаргалкой и протянул Випуну. Тот немедля выхватил его и пробежал глазами.
— Графомань, — вынес он вердикт. — Полная, абсолютная. Неудивительно, что ты не сдал.
— Мне бы «удовл.» получить, а там хоть трава не расти.
— Проходной балл, значит? — Випун зыркнул на него исподлобья. — Там так же, как и раньше? Дело сделал, гуляй смело?
— Да. Оценка эстетики и идеи — это уже дополнительное.
— Эх, парень... Ладно. Покажу тебе, что такое запретная магия.
Випун ещё раз прочитал текст и махнул рукой, призывая Ивана идти за ним.
— Здесь мой полигон, — объяснил он, выведя гостя на задний двор. Это было обширное пространство, заваленное всяким хламом - брёвнами, досками, ржавыми стальными штырями и прочим. Поодаль виднелся даже полусгнивший остов кареты и помятая пушка. — Так, лодка... ну-ка...
Доски, блядь, а ну-ка быстро
В кучу мне свалились, ёпта
Все верёвки тож туда же
И простынка, не стесняйся
Лодку надо мне построить
Из говна и палок так-то.
— Видишь? Твой стиль и ритмику даже пьяный имбецил без труда скопирует, — заявил Випун, пока доски и прочие компоненты будущей лодки, повинуясь его словам, сваливались в кучу.
— Вы не используете рифмы?
— А зачем? Рифма нужна, чтобы сделать поэзию эстетичней. Проще, легче, понятей, мелодичней... когда используешь запретную магию, она всё равно вызовет жопоболь у любого из этих ваших возвышенных гондонов, которые считают себя поэтами и сидят в высокой комиссии. Сказал «хуй» — всё, будь ты хоть самым распрекрасным мастером ритмики и образности, тебя попрут к херам собачьим! Поэтому наша магия и запретна.
— Мне говорили, это самая мерзкая вещь в стихосложении.
— Для снобов-гимназистов — ещё бы. А снобов у нас полно, каждый первый критик да литературовед — сноб. Каждый сотый что-то понимает в реальном искусстве, каждый тысячный может понять красоту запретного. Дебилы, блядь, — он почесал лоб. — Так, готово. Теперь смотри и внимай, студентик, как из твоего куска говна я делаю хоть что-то удобоваримое.
Ты скорее стройся, лодка
Корпус будет пусть пиздатым
Мачты к небу вознесутся
А на дерево мне похуй
Лишь бы крепким было только
Слушайте меня, верёвки
Быстро вы вяжитесь, суки,
Пaрус крепко вы держите
Пусть он будет охуенным
Ветер пусть он ловит мягко
Киль пиздатый встанет чётко
Заебись пусть будет руль
Вот готова лодка нахуй
Бабу по морю катать
И потом её... кхм, что-то я пошёл уже в отсебятину. Ну, короче, всё.
Иван стоял, онемев от изумления. Его убогий стишок, кое-как склёпанные и даже не зарифмованные слова собрали лодку, перед которой изящное творение Лёни Кайнова выглядело от силы на «удовл.». Руль, мачта, киль — всё стояло на месте, ничто не шаталось, как раньше. Лодку покрывали резные узоры, магия отполировала корпус до блеска, и деревом для него послужил не дуб, а лучший самшит.
Он прекрасен, подумал Иван.
Нет, тут же поправился он. Корпус пиздат. Так же как и киль. А вот руль был заебись, и хотя оба эти понятия обозначали превосходную степень прекрасного, они всё же чуть-чуть разнились. Да и само слово «прекрасный» было лишь малой частью общего, куда более ёмкого понятия «заебись». Только сейчас Иван начал понимать, насколько мощный инструмент от него скрывали всё это время.
— Потрясающе, — только и сказал он. — Я хочу ещё!
— Что — ещё? — удивился Випун. — Ты искал три слова для мачты, киля и руля? Вот они: «хуй», «пизда» и «ебать». Что тебе ещё надо?
— Но...
— Я не думаю, что долбоёб вроде тебя сможет нормально использовать запретную магию. Ты сначала обычную-то выучи. Ну да ладно, — он запрокинул голову. — Слушай...
Випун запел.
Он исполнял «Песнь об Илье Маринове», большую часть которой Иван неплохо знал, вот только пел он совсем по-другому. Все прекрасные метафоры, меткие сравнения, яркие образы — всё это будто съёживалось, затаптывалось и сливалось вместе в те самые три слова, перемешанные друг с другом в самых причудливых формах и сочетаниях.
Випун сократил словарный запас поэмы раз в двадцать, ничуть не преуменьшив её красоты.
Потом он запел снова, и дом пришёл в движение. Выросли новые этажи, побитая крыша поросла черепицей, в окнах вдруг появилось стекло. Роскошный сад простёрся прямо под ногами Ивана, чудесные фруктовые деревья со всего мира выросли перед его глазами.
Запели экзотические птицы, зашелестел ветер, сгибая тяжёлые стебли редких цветов, зажурчала вода в прекрасных бассейнах, выложенных лучшим мрамором.
И всё это Випун создал одной песней из трёх слов.
— Ну что? Проникся? — закончив, сказал он. — Учись, студентик.
— Но мне надо сдать экзамен, — Иван с трудом пришёл в себя. Никто из профессоров его кафедры не был способен и на десятую долю того, что показал только что мастер. — Как же я сделаю это с помощью запретной магии?
— Башкой думай. Пойди в библиотеку, в особую секцию, и возьми книжку по общей лексике. Там всё написано. А теперь давай, проваливай уже. Я и так кучу времени на тебя потратил.
— У меня только ещё один вопрос, логика какая-то странная в этом всём. Почему вы живёте в халупе, если можете построить себе...
— Иди. Нахуй. Пидор. Понял? Логику он, блядь, критикует. Жопу себе откритикуй!
— Ладно, — вздохнул Иван. Главное — он узнал, как не вылететь из универа. Остальное — мелочи.
* * *
Следующий вечер Иван провёл с Наташей. Девушка искренне не понимала, почему он вдруг решил не учиться, но Иван только посмеивался. Наташе он подарил букет роскошных цветов, созданных колдовством, и та была впечатлена. Лёню Кайнова она забыла спустя пару секунд.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — мрачно сказал друг за день до экзамена.
— Знаю, Лёня, — ответил ему Иван. — Знаю.
Проникнуть в особую секцию не составило труда — новая магия легко отвлекла библиотекаршу. Ещё проще было найти книги про лексику — под эту тему был отведён целый стеллаж. В особой секции касались в том числе и запретного, и очень быстро Иван понял, что имел в виду мастер Випун.
Теперь он жил с ощущением, будто коснулся тайного знания, доступного лишь немногим. Иван стал уверенным, самодовольным и напускал на себя флёр таинственности, что приводило простодушную Наташу в восторг.
И вот настал экзамен.
— Ну что ж, господин Мойнен, — сказал декан, раскрывая зонтик от солнца. — У вас последняя попытка. Соберите лодку из этих материалов, или... — он печально улыбнулся.
Вместо ответа Иван набрал в грудь воздуха и заговорил спокойным речитативом:
Ты скорее стройся, лодка
Корпус будет пусть крутейшим
Мачты к небу вознесутся
А на дерево мне пофиг
Лишь бы крепким было только
Слушайте меня, верёвки
Быстро вы вяжитесь, твари,
Пaрус крепко вы держите
Пусть он будет офигенным
Ветер пусть он ловит мягко
Киль крутейший встанет чётко
Зашибись пусть будет руль
Вот готова лодка нафиг
Сдан экзамен, я доволен.
И снова над пляжем повисла тишина. И снова учёные преподаватели смотрели на лодку, только уже не ждали, что обрушится мачта. Та держалась так, будто её собрал сам Илья Маринов.
Лодка была офигенной.
— Это... — только и смог выговорил декан.
Завкафедры осторожно подошёл к лодке и потрогал её.
— Гм... — сказал он. Перелез через борт, сел на скамью и добавил:
Ветер, ветер, ты могуч
Ты гоняешь стаи туч
Парус силой мне залей
Поплыву я в даль морей.
Налетел ветер, и лодка с профессором в ней заскользила по глади озера.
— Нда-с... — протянул научный руководитель. — Вы же понимаете, Иван, что...
— Ноль за эстетику и всё остальное. Я знаю. Проходной балл меня устроит.
— Давайте зачётку...
Он размашисто расписался в ней и вернул Ивану.
— Поздравляю. Но на будущее — вы ходите по офигенно тонкому льду.
— Красивая метафора. Я её запомню, профессор.
Иван повернулся и пошёл прочь от озера. Его сегодня ждал насыщенный вечер в театре, потом в баре Наташи, а потом, скорее всего, и в спальне.
Главное, подумал Иван, выходя с пляжа, суметь состряпать наутро стихотворение от похмелья. Но это будет несложно, пусть даже в компании девушки потребуется использовать эвфемизмы.
Он уже начал постигать истинную суть искусства.