Особенности употребления эвфемизмов при использовании обсценной магии⁠⁠

Экзаменаторы взирали на Ивана Мойнена, как стая голодных грифов. Только и ждут, сволочи, что он запнётся, собьётся с ритма или, что ещё хуже, просто переволнуется и забудет строчку. Этого нельзя было допустить. Нельзя позволить стервятникам торжествовать.

Задание-то по сути плёвое. Собрать парусную лодку из груды досок, верёвок и ткани. Только сделать это надо силой слова, а не руками — такой вот курсовой проект для третьекурсника магической академии.

И тот факт, что экзамен проходил не в кабинете, а на уютном пляже, где часто купались студенты, вдохновения не придавал. Какая разница, если в комиссии сидят одни и те же люди.

Иван откашлялся.

Ты скорее стройся, лодка

Корпус будет пусть дубовым

Мачты к небу вознесутся

Из того же дуба тоже

Слушай, дерево прекрасное

Слушайте меня, верёвки

Поднимайтесь вы на мачту

Хорошо сплетитесь...

Он запнулся. Нет, нет, только не это! Ритм, он сбился с ритма!

Хорошо сплетитесь кверху

(чёрт побери, ну и словечко)

Пaрус крепко вы держите

Пусть он будет крепким очень

Ветер пусть он ловит мягко

Киль прекрасный встанет ладно

Руль ведёт моё творенье

Прямо к цели, как мне надо

Песней я построил лодку

Зверя моря, зверя слова.

Повисла тишина, которую нарушал только слабый скрип реи на центральной (и единственной) мачте. В немом молчании экзаменаторы смотрели уже на неё, а не на Ивана: грохнется или нет?

Рея продолжала покачиваться.

— Гм... — сказал завкафедры. — Плохо, господин Мойнен. Плохо. По традиции стоило бы проверить вашу лодку на воде, но, боюсь...

Грохот прервал его слова. Мачта всё же не выдержала.

— ...на этом образце далеко уплыть вам не придётся.

— Да эти стихи ужасны! — возмутился декан и взмахнул рукой, едва не опрокинув стакан с водой. — Бездарная поделка! Строчки налеплены кое-как, это даже не белый стих, это... это... «Слушай, дерево прекрасное» — неужели не слышно, что здесь ритм сбоит? И эти дурацкие повторы! «Парус крепко держите», «пусть он будет крепким»... да у меня язык с трудом поворачивается выговорить это!

— Оставьте, Яков Семёнович, — поморщился научрук. — Бывали стихи и похуже...

— И их авторов мы обычно исключали ещё на втором курсе, — ядовито ответил декан. — Пусть они научатся писать, а тогда уже пишут! Кстати, о «пусть»: вы ведь не думаете, что господин Мойнен так пытался внести в свои вирши рефрен?

— Нет, непохоже. Хотя, если оценивать произведение как намеренное внедрение архаической стилистики эпоса...

— Глупость! И вот это «хорошо сплетитесь кверху»! Кверху — означает «наверх», а не «наверху». Это направление, а не местоположение. Вы хоть думайте, что говорите, господин Мойнен! Отвратительно!

— Корпус недурен, — сказал завкафедры, обходя лодку. — Неказист, но прочен. Правда, мы там положили сосну — зря вы про дуб ввернули... Но ладно. Киль... киль красив, — он указал на отломанный кусок дерева, расписанный узорами. — Но непрочен. А мачта и руль — совсем плохо. Фактически вы едва их наметили, но не укрепили. Вы вообще пробовали своё стихотворение на моделях?

Иван молчал, чувствуя, как краска заливает лицо. Вот почему он весь семестр пьянствовал и гонялся за юбками, вместо того, чтобы писать? Вон, Лёня Кайнов вдесятеро длиннее поэму написал, и всё у него получилось как надо. У экзаменаторов тоже, конечно нашлись претензии, но лодка-то удалась. На ней плавать можно. А это...

— На моделях работало, — промямлил он. Разумеется, это было враньём.

— Эх, Иван, — вздохнул научрук. — Жду вас через неделю на допзащите. Постарайтесь до той поры не тратить время на девушек и займитесь учёбой.

— Иначе мы поставим вопрос о вашем отчислении, — добавил декан, и сердце у Ивана упало.

* * *

— Ну не козлы ли? — возмущался он час спустя, опустошая то ли третью, то ли четвёртую пивную кружку. — Я почти собрал эту лодку! Трёх слов не хватило! Трёх, Наташа! Трё-ё-ёх! Руль, киль и мачта!

— Ой, Ваня, тебе надо просто успокоиться, — миловидная барменша, которую Иван очень ценил за объёмный, затянутый в тугое платье бюст и определённую лёгкость поведения, поставила перед ним тарелку с закусками. — Давай вечерком сходим в театр?

— Нет! Мне надо учиться! — он схватил кружку и разом выпил половину.

— Да-а-а, крепко тебя задело, — рядом плюхнулся довольный Леонид Кайнов. — Мне зато «отл.» вывели, хотя о метафорах во второй строфе спорили — жуть! Наташка, пива! И себе налей, я угощаю!

— Тебе-то легко, — вздохнул Иван. — Если б я нашёл эти три слова, мне хотя бы «удовл.» поставили бы. Для перехода на четвёртый курс хватит.

— Значит, нужно найти эти слова, — рассудительно заметил Лёня. Наташа подмигнула ему. — Всё и правда легко.

— Ну и как это сделать?

— Не знаю. Я твою структуру стихосложения вообще не понимаю. Архаика. Так бы подсказал, но тут разве что заново переписывать.

— А кто тогда может помочь?

— Ну... — Лёня задумался. — Я таких и не знаю. Можно заглянуть в «Песнь об Илье Маринове», там метафор красивых много. Для лодки тоже найдутся.

— Её все преподы наизусть знают, заметят сразу. Нет, это не годится.

— Вань, а ты слышал про Антона Випуна? — вдруг спросила Наташа.

— Кто ж про него не слышал, — проворчал Иван. — Мастер запретной магии, пугало для перваков.

— Ну да. Вот он тебе и поможет.

— Так он же чернокнижник!

— Зато умный, как все твои преподы, вместе взятые.

— Гиблое дело, — Лёня допил пиво и протянул кружку Наташе. — Налей ещё, милая.

— Ага, — согласился Иван. — Приду на экзамен, ляпну пару запретных слов, и буду как Випун, жить отшельником.

— Может, он совет даст. Сходи. Хуже-то не будет.

Иван задумался. Сегодня он уже ничего не придумает — нельзя творить, когда обуревают такие чувства. Ну то есть можно, но явно не песню для постройки лодки.

Наташа или старый мастер запретной магии?

Выбор был очевиден.

* * *

Стены города остались далеко позади. Вокруг потянулись сначала грязные пригороды, а потом и вовсе отдельные дома, окружённые покосившимися заборами. Особняки дворян лежали на другой стороне города, так что здесь никто не спешил наводить порядок.

— Кажется, здесь, — Иван огляделся. — Точно, здесь.

Табличка над покосившейся халупой гласила:

Антон Випун

Просьба поэтам: не беспокоить

Проигнорировав эту фразу, Иван забарабанил в дверь.

— Пошёл нахуй! — донеслось изнутри.

Иван оторопел. Он, конечно, знал, что Випун — знаток запретного, но не ожидал, что чернокнижник применяет ЭТО и в обычной речи, да ещё так сразу.

— Послушайте, сударь, мне нужна помощь! — крикнул он.

— А я говорю, пошёл нахуй! Табличку не видишь что ли, уёбок тупорылый?

Тут Иван разозлился. Он, значит, пришёл, готов сделать что угодно, лишь бы мастер помог ему, а в ответ — такое?

Он оглянулся. Двор как двор, хотя вон ржавая наковальня валяется. И молот рядом, тоже ржавый. Ну что же...

Первый же удар едва ли не высек искры из старого металла. Ещё один — получилось не так гулко, как было бы с колоколом, но тоже ничего. И раз! И раз! Наковальня отзывалась, будто живая.

— А ну хватит стучать, пидрила! — заорал Випун откуда-то из глубин халупы.

Да и чёрт с тобой, решил Иван. Клин надо вышибать клином. Кое-какие запретные слова он знал, и теперь настал час ими воспользоваться.

— Слышь, ты, уебанище! — рявкнул студент, занеся молот в очередной раз. — Я только что променял вечер под боком сисястой девки на поход в эту сраную дыру, и если ты мне не поможешь, я устрою под твоими окнами ёбаную кузницу и буду стучать по наковальне так, что у тебя мозги из ушей полезут!

Дверь распахнулась.

— Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа, — пророкотал стоявший на пороге великан. — Не хватает образности, но в целом неплохо, неплохо.

— Чего? — растерялся Иван и опустил молот.

— Ты прошёл испытание.

— Но... я же...

— А, ладно. Чего тебе?

— Я не займу у вас много времени, сударь, — Иван взял себя в руки. — Меня зовут Иван Мойнен. Мне нужны три слова.

— Чё за три слова? — Випун вышел и прикрыл дверь. Пустить гостя внутрь он не пожелал.

— Чтобы построить киль, руль и мачту у лодки.

— Э, братан, ты хватил. Экзамен, что ли? Курсовой?

— Ну да.

— Понятно. Дай свою писанину, без контекста так сразу я не скажу.

Поколебавшись, Иван достал из нагрудного кармана листок со шпаргалкой и протянул Випуну. Тот немедля выхватил его и пробежал глазами.

— Графомань, — вынес он вердикт. — Полная, абсолютная. Неудивительно, что ты не сдал.

— Мне бы «удовл.» получить, а там хоть трава не расти.

— Проходной балл, значит? — Випун зыркнул на него исподлобья. — Там так же, как и раньше? Дело сделал, гуляй смело?

— Да. Оценка эстетики и идеи — это уже дополнительное.

— Эх, парень... Ладно. Покажу тебе, что такое запретная магия.

Випун ещё раз прочитал текст и махнул рукой, призывая Ивана идти за ним.

— Здесь мой полигон, — объяснил он, выведя гостя на задний двор. Это было обширное пространство, заваленное всяким хламом - брёвнами, досками, ржавыми стальными штырями и прочим. Поодаль виднелся даже полусгнивший остов кареты и помятая пушка. — Так, лодка... ну-ка...

Доски, блядь, а ну-ка быстро

В кучу мне свалились, ёпта

Все верёвки тож туда же

И простынка, не стесняйся

Лодку надо мне построить

Из говна и палок так-то.

— Видишь? Твой стиль и ритмику даже пьяный имбецил без труда скопирует, — заявил Випун, пока доски и прочие компоненты будущей лодки, повинуясь его словам, сваливались в кучу.

— Вы не используете рифмы?

— А зачем? Рифма нужна, чтобы сделать поэзию эстетичней. Проще, легче, понятей, мелодичней... когда используешь запретную магию, она всё равно вызовет жопоболь у любого из этих ваших возвышенных гондонов, которые считают себя поэтами и сидят в высокой комиссии. Сказал «хуй» — всё, будь ты хоть самым распрекрасным мастером ритмики и образности, тебя попрут к херам собачьим! Поэтому наша магия и запретна.

— Мне говорили, это самая мерзкая вещь в стихосложении.

— Для снобов-гимназистов — ещё бы. А снобов у нас полно, каждый первый критик да литературовед — сноб. Каждый сотый что-то понимает в реальном искусстве, каждый тысячный может понять красоту запретного. Дебилы, блядь, — он почесал лоб. — Так, готово. Теперь смотри и внимай, студентик, как из твоего куска говна я делаю хоть что-то удобоваримое.

Ты скорее стройся, лодка

Корпус будет пусть пиздатым

Мачты к небу вознесутся

А на дерево мне похуй

Лишь бы крепким было только

Слушайте меня, верёвки

Быстро вы вяжитесь, суки,

Пaрус крепко вы держите

Пусть он будет охуенным

Ветер пусть он ловит мягко

Киль пиздатый встанет чётко

Заебись пусть будет руль

Вот готова лодка нахуй

Бабу по морю катать

И потом её... кхм, что-то я пошёл уже в отсебятину. Ну, короче, всё.

Иван стоял, онемев от изумления. Его убогий стишок, кое-как склёпанные и даже не зарифмованные слова собрали лодку, перед которой изящное творение Лёни Кайнова выглядело от силы на «удовл.». Руль, мачта, киль — всё стояло на месте, ничто не шаталось, как раньше. Лодку покрывали резные узоры, магия отполировала корпус до блеска, и деревом для него послужил не дуб, а лучший самшит.

Он прекрасен, подумал Иван.

Нет, тут же поправился он. Корпус пиздат. Так же как и киль. А вот руль был заебись, и хотя оба эти понятия обозначали превосходную степень прекрасного, они всё же чуть-чуть разнились. Да и само слово «прекрасный» было лишь малой частью общего, куда более ёмкого понятия «заебись». Только сейчас Иван начал понимать, насколько мощный инструмент от него скрывали всё это время.

— Потрясающе, — только и сказал он. — Я хочу ещё!

— Что — ещё? — удивился Випун. — Ты искал три слова для мачты, киля и руля? Вот они: «хуй», «пизда» и «ебать». Что тебе ещё надо?

— Но...

— Я не думаю, что долбоёб вроде тебя сможет нормально использовать запретную магию. Ты сначала обычную-то выучи. Ну да ладно, — он запрокинул голову. — Слушай...

Випун запел.

Он исполнял «Песнь об Илье Маринове», большую часть которой Иван неплохо знал, вот только пел он совсем по-другому. Все прекрасные метафоры, меткие сравнения, яркие образы — всё это будто съёживалось, затаптывалось и сливалось вместе в те самые три слова, перемешанные друг с другом в самых причудливых формах и сочетаниях.

Випун сократил словарный запас поэмы раз в двадцать, ничуть не преуменьшив её красоты.

Потом он запел снова, и дом пришёл в движение. Выросли новые этажи, побитая крыша поросла черепицей, в окнах вдруг появилось стекло. Роскошный сад простёрся прямо под ногами Ивана, чудесные фруктовые деревья со всего мира выросли перед его глазами.

Запели экзотические птицы, зашелестел ветер, сгибая тяжёлые стебли редких цветов, зажурчала вода в прекрасных бассейнах, выложенных лучшим мрамором.

И всё это Випун создал одной песней из трёх слов.

— Ну что? Проникся? — закончив, сказал он. — Учись, студентик.

— Но мне надо сдать экзамен, — Иван с трудом пришёл в себя. Никто из профессоров его кафедры не был способен и на десятую долю того, что показал только что мастер. — Как же я сделаю это с помощью запретной магии?

— Башкой думай. Пойди в библиотеку, в особую секцию, и возьми книжку по общей лексике. Там всё написано. А теперь давай, проваливай уже. Я и так кучу времени на тебя потратил.

— У меня только ещё один вопрос, логика какая-то странная в этом всём. Почему вы живёте в халупе, если можете построить себе...

— Иди. Нахуй. Пидор. Понял? Логику он, блядь, критикует. Жопу себе откритикуй!

— Ладно, — вздохнул Иван. Главное — он узнал, как не вылететь из универа. Остальное — мелочи.

* * *

Следующий вечер Иван провёл с Наташей. Девушка искренне не понимала, почему он вдруг решил не учиться, но Иван только посмеивался. Наташе он подарил букет роскошных цветов, созданных колдовством, и та была впечатлена. Лёню Кайнова она забыла спустя пару секунд.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — мрачно сказал друг за день до экзамена.

— Знаю, Лёня, — ответил ему Иван. — Знаю.

Проникнуть в особую секцию не составило труда — новая магия легко отвлекла библиотекаршу. Ещё проще было найти книги про лексику — под эту тему был отведён целый стеллаж. В особой секции касались в том числе и запретного, и очень быстро Иван понял, что имел в виду мастер Випун.

Теперь он жил с ощущением, будто коснулся тайного знания, доступного лишь немногим. Иван стал уверенным, самодовольным и напускал на себя флёр таинственности, что приводило простодушную Наташу в восторг.

И вот настал экзамен.

— Ну что ж, господин Мойнен, — сказал декан, раскрывая зонтик от солнца. — У вас последняя попытка. Соберите лодку из этих материалов, или... — он печально улыбнулся.

Вместо ответа Иван набрал в грудь воздуха и заговорил спокойным речитативом:

Ты скорее стройся, лодка

Корпус будет пусть крутейшим

Мачты к небу вознесутся

А на дерево мне пофиг

Лишь бы крепким было только

Слушайте меня, верёвки

Быстро вы вяжитесь, твари,

Пaрус крепко вы держите

Пусть он будет офигенным

Ветер пусть он ловит мягко

Киль крутейший встанет чётко

Зашибись пусть будет руль

Вот готова лодка нафиг

Сдан экзамен, я доволен.

И снова над пляжем повисла тишина. И снова учёные преподаватели смотрели на лодку, только уже не ждали, что обрушится мачта. Та держалась так, будто её собрал сам Илья Маринов.

Лодка была офигенной.

— Это... — только и смог выговорил декан.

Завкафедры осторожно подошёл к лодке и потрогал её.

— Гм... — сказал он. Перелез через борт, сел на скамью и добавил:

Ветер, ветер, ты могуч

Ты гоняешь стаи туч

Парус силой мне залей

Поплыву я в даль морей.

Налетел ветер, и лодка с профессором в ней заскользила по глади озера.

— Нда-с... — протянул научный руководитель. — Вы же понимаете, Иван, что...

— Ноль за эстетику и всё остальное. Я знаю. Проходной балл меня устроит.

— Давайте зачётку...

Он размашисто расписался в ней и вернул Ивану.

— Поздравляю. Но на будущее — вы ходите по офигенно тонкому льду.

— Красивая метафора. Я её запомню, профессор.

Иван повернулся и пошёл прочь от озера. Его сегодня ждал насыщенный вечер в театре, потом в баре Наташи, а потом, скорее всего, и в спальне.

Главное, подумал Иван, выходя с пляжа, суметь состряпать наутро стихотворение от похмелья. Но это будет несложно, пусть даже в компании девушки потребуется использовать эвфемизмы.

Он уже начал постигать истинную суть искусства.