Часто в исторических книгах, исследованиях, монографиях, статьях и даже в кухонных баталиях русских крепостных крестьян называют «рабами». Нам необходимо задать вопрос: а откуда взялся этот ярлык? Конечно, он возник не на пустом месте.

Помещики могли покупать и продавать крепостных, даже разлучая их с семьями, ссылать непокорных в Сибирь и применять к ним телесные наказания. Бывали случаи, когда крепостных дарили в качестве приданного или в награду за службу, на крепостные души играли в карты и их проигрывали, как каких-нибудь борзых щенков. Естественно, что такое обращение с людьми заставляет нас сравнивать русское крепостничество с другими классическими и неоклассическими рабовладельческими системами. Однако, корректна ли эта аналогия с точки зрения исторической науки?

В XVIII — начале XIX века юридический статус крестьянина был таков, что их тело и труд по сути им не принадлежали. Барин мог запросто продать «душу» (именно так называли крепостного крестьянина) на рынке. Свидетельств этого можно найти не только в художественных произведениях Гоголя, но и в описаниях современников и документах местных судов. Вот пример объявления из «Авито», простите, из газеты «Московские ведомости»:

«Продаются за излишеством дворовые люди: сапожник 22 лет, жена ж его прачка. Цена оному 500 рублей. Другой рещик 20 лет с женою, а жена его хорошая прачка, также и бельё шьёт хорошо. И цена оному 400 рублей...»

В петербургских газетах можно было найти себе горничную всего за 250 рублей. Ну как «всего», сумма эта довольно приличная. Десяток яиц стоил 23 копейки, килограмм говядины можно было купить за 70 копеек, а если вы вдруг захотели себе в хозяйстве живого гуся, то нужно было отдать за него 1 рубль 20 копеек.

Естественно, переехать, сменить работу или вообще хоть как-то повлиять на свою судьбу крепостной не мог. Историк Джером Блум назвал русское крепостное право «вопиющим пережитком рабства в феодальных условиях», с чем трудно не согласиться и что мы докажем чуть ниже. Особенно, если помнить, как крепостных эксплуатировали в реальности, а не в романтических образах крестьян с длинными косами и сарафанами.

Но находятся и противники отождествления «крепостничества» и «рабства». Рассмотрим некоторые аргументы. На протяжении многих столетий в России, еще со времён Древней Руси, существовало понятие «холопства». Со временем оно трансформировалось в крепостничество, однако формально крепостной крестьянин считался подданным царя, хотя при этом и находился в зависимости от помещика. Это и есть главное отличие между античным рабом и рабом на хлопковой плантации в США.

Конечно, формально у крепостного были некоторые права, правда, в довольно ограниченном виде. Его могли призвать в армию, он участвовал в налоговом учёте, и его, на минуточку, не приписывали к скоту. Сама Екатерина II говорила так:

«Если крепостного нельзя персоной признать, следовательно, он не человек; так скотом извольте его признавать, что к немалой славе и человеколюбию от всего света нам приписано будет»

В античности же раба не считали скотом, он был чем-то вроде садового инвентаря, как говорил Аристотель:

«Раб — одушевлённое орудие, а орудие — неодушевлённый раб»

То есть по факту крепостной не являлся «рабом» в юридическом смысле. Это человек, за которого отвечает и помещик, и государство, но не имевший широкого спектра юридических прав.

Возникает вопрос, а почему тогда слово «рабство» так плотно приклеилось к теме крепостничества? Потому что эту тему нужно познавать, абстрагируясь от гуманистических ценностей. Само слово «рабство» несёт для нас, людей XXI века, негативный окрас, и мгновенно в нашей голове всплывают образы кнута, цепей и абсолютной бесправности. Это способ подчеркнуть безысходность и трагедию русского народа.

У такого подхода есть минусы. Нельзя подменять исторический анализ моральным осуждением. Чтобы понять систему крепостничества, нам необходимо углубиться в детали, а не только лишь в эмоции.

Но всё же сравнение крепостного с рабом — вещь полезная. Ведь у нас возникают вопросы: а как так получилось, что в стране, где царя величали «батюшкой», миллионы людей не имели никаких юридических прав? И как много от тех вековых механизмов «несвободы» и зависимости перекочевало в наш современный мир? Под какими именами эта несвобода живёт сегодня?

Давайте отбросим идеализированную картину Древней Руси, где наши предки, попивая байкальскую водицу, истребляли злобных ящеров, и представим Русь как живой, шумный и местами очень несправедливый мир. Уже тогда, тысячу лет назад, люди умудрялись попадать в зависимость друг от друга, причем на вполне законных основаниях. Стоит полистать древние своды законов вроде «Русской Правды», и вы наткнетесь на загадочные термины, применяемые к зависимым людям: закупы, рядовичи, холопы. Давайте разберемся, что значат эти термины, и ответим на вопрос, а как вообще люди добровольно (иногда и не очень добровольно) отказывались от своей свободы?

Само слово «закуп» нам как бы намекает, что «купа» — это ссуда, заём или имущество в долг. Человек получил купу, и теперь он должен её отработать. Формально такой человек не скатывался до полной потери прав, но его положение было шатким. Пока долг не будет возвращён, ты зависим от заимодавца. Брали, конечно, такую купу не от хорошей жизни.

Случился у Ивана из-под Торжка падёж скотины. Полёг весь скотный двор: кормилица-корова, лошадь, на которой бы ещё пахать и пахать, куры-несушки. Ну и как в таком случае кормить семью, когда столько голодных ртов? Правильно, Иван обращается к своему соседу Сбыславу. Сбыслав и говорит горемычному соседу с улыбкой: «Ты, Иван, бери у меня телочку новую, да мешок зерна, а отработаешь потом». Так Иван становится закупом, и ему буквально приходится пахать на своего соседа, чтобы отдать куп. Не стоит забывать, что у Ивана была и своя земля, которую нужно пахать и засевать.

Люди попадали в закупы не от собственной лени, а от различных жизненных форс-мажорных ситуаций: неурожай, болезни, голод или даже необходимость прокормить лишние рты. Такие «купы» от соседей или даже местных феодалов становились единственной спасательной соломинкой, за которую хватались люди.

Историки, например А.А. Зимин, указывают, что закуп не был бесправным крестьянином. Например, он мог себе позволить завести собственное хозяйство или открыть мастерскую. Однако всякая попытка сбежать или уклониться от долга — и всё, игра окончена. О чём, впрочем, говорит и сама «Русская правда»:

«оже закоупныи бежишь от господина, то обел"

Впрочем, переквалификация в холопы была гарантирована, если закуп что-нибудь украл:

«Если закуп украдет что-либо, то господин волен в нем; но если где-нибудь его найдут, то господин должен прежде всего заплатить за его коня или иное, что он взял, а его (закупа) делает полным холопом» (статья 64, «Русская правда»).

Некоторые исследователи полагают, что система «закупничества» являлась прообразом крепостничества. Идея любопытная: зависимость начинается не с цепей, а с долговой расписки. Однако не будем делать преждевременных выводов.

Если закупы были закабалены в «кредитное рабство», то рядовичи — это совершенно другой случай. Рядович — это человек, который добровольно подписывался на зависимость. Заключив с господином некий договор (который и назывался ряд), рядович обязывался служить, пахать, охранять — в общем, делать, что ему скажет господин. А что же взамен? Рядовичи получали за свою службу питание, место для ночлега и защиту от соседей и лютой зимы. На первый взгляд может показаться, что ничего такого в этом нет, и для нас рядович — это кто-то вроде наёмного работника. Но как бы не так.

Тут нюанс в том, что договоры в Древней Руси — это не совсем то, что мы понимаем под словом «договор». Никаких печатей, документов и нотариусов. Всё строилось исключительно на доверии, с поправкой на важность господской бороды. То есть, по своей сути, ряд был одним из основных источников публичного права, что и определяло политический быт не только между феодалом и вассалом, но и между князьями различных земель.

Вообще, сложно отождествить такие понятия, как «ряд» и «договор». Нельзя описать слово «ряд» одним словом. Слово «ряд» могло иметь значение не только «договор», но и «условие», «соглашение» и «уговор». «Ряды» значило «переговоры», а «рядство» — это устройство и управление. Как видите, это слово имело довольно обширный спектр значений.

Так в чем был минус подобных договоров? Банально, они постоянно нарушались. Как у хозяина дела шли плохо или были нарушены условия «ряда», господин мог применить к рядовичу определенные санкции: изъять имущество рядовича, продлить его срок службы или даже перевести его в холопы. Поэтому свобода рядовичей была весьма и весьма условной. В первую очередь из-за отсутствия адекватной системы судебной защиты.

Некоторые историки до сих пор спорят о различиях и схожести рядовичей и закупов. Если со статусом «холопа» всё довольно ясно, то о статусе рядовича и закупа мы можем рассуждать с предельной осторожностью. А всё потому, что у нас на руках слишком мало источников и документов той эпохи.

Самой жёсткой формой зависимости в Древней Руси являлось холопство. Холоп — это не просто должник или временный наёмный работник, а человек, полностью принадлежавший своему хозяину. Что-то среднее между коровой и плугом. Юридических прав у холопа практически и не было, однако по отношению к холопу применялись самые жёсткие наказания.

Вот пример из 65 статьи Русской Правды:

А это, если холоп ударит. Если холоп ударит свободного человека и убежит в дом, а господин его не выдаст, то платить за него господину 12 гривен; а затем, если где найдет тот ударенный своего ответчика, который его ударил, то Ярослав постановил его убить, но сыновья после смерти отца постановили выкуп деньгами, либо бить его, развязав, либо взять гривну кун за оскорбление.

Сравнение холопа с античным рабом еще более релевантно, если мы посмотрим другие наказания за провинности холопа. Например, тот человек, который помогал беглому холопу укрыться, платил хозяину холопа 12 гривен, так как подобные действия приравнивались к краже чужого имущества. То есть само это наказание отождествляет холопа и имущество, и холоп здесь выступает в качестве условного «садового инвентаря», как и в античном рабстве.

Помимо этого, у холопа не было своей собственности. И всё, что у него было, по факту принадлежало хозяину. Господин мог делать с холопом всё, что его душе заблагорассудится: бить, колотить, использовать в хозяйстве, дарить или передавать по наследству. Да, несмотря на современную этику, всё это вписывалось в нормы морали того времени.

А как люди становились холопами? Одну причину я назвал чуть выше: Игорь из Переяславля мог взять в долг и не отдать его. Либо попасться в плен соседнему племени. А иногда это было способом «расплатиться» за преступление.

Некоторые историки, например Л.В. Черепнин, считают холопство полноценной формой рабства — такой, какой оно существовало во многих античных и средневековых обществах. Другие же протестуют против этого, обращая внимание на нюансы, что, мол, у холопа оставался шанс на выкуп или даже освобождение. Ну и что? Разве в Древней Греции было мало вольноотпущенников? Скажу больше, в I веке нашей эры в Римской империи вольноотпущенники представляли из себя даже отдельный социальный слой, по грубым подсчётам их было 10–15% от всего населения империи.

Есть и альтернативная точка зрения, что холоп — это даже не особый класс, а просто логический финал для неудачливых закупов и рядовичей. Если ты спустя рукава отрабатываешь купу или нарушаешь условия «ряда» — добро пожаловать в холопство. Так сказать, вершина эволюции несвободы в Древней Руси.

На вопрос о том, почему распространились такие формы зависимости, как холоп, рядович и закуп, ответ очень прост: жизнь была тяжёлой. И чтобы выжить, приходилось выбирать из нескольких зол.

Основная причина — война была фоном той эпохи. Постоянные междоусобные конфликты, распри, набеги, захваты и налёты — и ты уже не крестьянин, а трофей. А пленный, оказавшийся на чужой территории, автоматически терял свободу.

Во-вторых, нужно понимать экономический базис Древней Руси. Дома горели, как факелы, неурожаи были обыденным делом, также частыми гостями были эпидемии. В таких условиях простые люди были вынуждены искать защиту у тех, кто был посильнее и побогаче. А в феодальном мире защита безопасной не бывает.

В-третьих, сама правовая база Древней Руси подразумевала, что если ты должен — расплатись. Не можешь — иди работай, чтобы отдать свой долг. Нарушал договор — будь добр, не обижайся, если завтра ты станешь холопом. Для той эпохи это был не произвол — это был порядок.

Ирония всей этой системы зависимости, что она казалась лучшей альтернативой, чем полная свобода. Полная свобода могла значить, что ты можешь стать бездомным, беззащитным и голодным. Ну и являться потенциальной добычей для грабителей. И в этом случае зависимость — это какая-никакая стабильность: у тебя есть работа, крыша над головой и есть шанс, что тебя не прирежут на большой дороге.

Другой вопрос в том, а насколько эта зависимость была добровольной. Скорее всего, здесь действует известная дилемма выбора между маленьким и большим злом. К сожалению, исторические источники не дают полного ответа, так как они писались в интересах тех, кто стоял наверху: князей и бояр.

Превращение вольного крестьянина в крепостного не было одномоментным событием, а процессом, который растянулся на много столетий. Даже зажиточный крестьянин мог оказаться в подчиненном положении не из-за лени или глупости, а просто потому, что так работала система. Кто-то оказался в долгах, а кто-то поручился за соседа, и вот ты уже не совсем свободный человек, а участник социальной пирамиды.

Историки полагают, что ключевым моментом закрепощения крестьян стало постепенное усиление княжеской власти и появление слоя знати, которое ныне нам известно как боярство. Например, Карамзин писал об этом в «Истории Государства Российского» в контексте закона об укреплении сельских работников. Согласно концепции академика Бориса Грекова, закрепощение крестьян связано с товарно-денежных отношений и распространением барщины. Поскольку крестьяне сопротивлялись этому произволу, то государство их попросту прикрепляло. Есть теория, которую выдвинули М.П. Погодин и М.М. Сперанский, согласно которой крепостное право появилось без активного участия государства. Крестьяне просто закрепостились из-за усилившейся зависимости от своих владельцев.

Как бы там ни было, но усиление княжеской власти и дальнейшая централизация государства привели к дальнейшему закрепощению крестьян. Князь отвечал за порядок и безопасность не за бесплатно — в обмен на поддержку от других сильных мира сего он раздавал ближайшим союзникам и родственникам земли. Так возникали удельные княжества, вотчины и поместья. А с ними и власть над теми, кто жил на этой земле.

И так на протяжении веков формировалось новое представление о том, что, по сути, земля и крестьяне — это единое целое. Поля без своих работников не приносят дохода, коровы сами не доятся, да и никаких пивных ручьев и винных рек не бывает. То есть барину земля без человека станет просто неинтересной. Поэтому, если крестьянин вдруг решает уйти от нерадивого барина к более сговорчивому хозяину... То это уже не личное дело крестьянина, а покушение на барскую собственность. Так и начинали возникать запреты на переход, сначала мягкие, но потом они становились всё жестче и жестче.

Важно понять, что процесс не был мгновенным. Прошло много лет, и каждый новый закон, новый запрет вылился в пёстрый клубок зависимостей, который сжался в крепкие оковы крепостного права — узаконенного и передаваемого по наследству.

На этот риторический вопрос дам до боли банальный ответ. Политика, деньги, война.

Что входило в обязанности князя? Князь был обязан оборонять свою землю и держать всех в узде. Один в поле не воин, поэтому князь пользовался собственной дружиной. Голодным много не повоюешь, поэтому дружину надо кормить. А для этого требовались лояльные богатые бояре, которые в нужный момент могут и телегу с провизией выкатить, и загнать в ополчение десяток-другой своих людей. Поэтому типичная феодальная сделка такова: ты, боярин, получаешь землю с людьми. Сам с неё кормишься, дела делаешь, а взамен ты мне служишь и не предаёшь. Просто не забывай засылать мне деньги, боярин.

Боярин хитрый, выполнить свою часть сделки был бы рад. Но для этого ему нужна была гарантия того, что с этой земли можно получить доход. А кто этот доход обеспечивал? Правильно, крестьянин, который пашет, сеет, жнёт, пока боярин ведёт в бане важные политические беседы с князем. Логику вы поняли, крестьянин — это не обычный человек, а винтик в машине феодального механизма. Если крестьянин со своей семьёй сможет уйти без спроса — и всё, система, может, и не начинает сбоить, но... Ты, боярин, не сможешь обеспечить войско продовольствием. Ну, вы поняли.

Такой прагматизм являлся главной причиной того, что государство вставало на сторону помещиков. С началом централизации в Московии в XIV-XV веках летописи и законы фиксируют, как начинают оформляться два типа слободы: так называемые белые (с привилегиями) и чёрные, где крестьяне платили, пахали и отрабатывали как барщиной, так и оброком. Чёткое выстраивание феодальной вертикали поначалу никак не влияло на низы: закупы, рядовичи и холопы продолжали сосуществовать друг с другом. Но чем сильнее становилась знать и централизованнее государство, тем сильнее стиралась разница между «должником» и «крепостным».

Историки называют такое явление «ползучей правовой революцией». Суть в том, что поначалу никаких указов не было. Шли столетия, за которые накопились различного рода указы, приказы и уложения, каждый из которых по чуть-чуть отщипывал у крестьянина свободу. И ты уже больше не свободный, а привязанный к земле крестьянин, словно пугало к огороду.

Подытожив, могу сказать, что когда крестьянин теряет право выбирать где жить и на кого работать, то это и есть крепостное состояние. В следующей статье я расскажу о том, какие крупные указы и своды законов позволяли крепостничеству эволюционировать и ещё сильнее закручивать гайки. Обсудим, в чём была противоречива политика Екатерины II по отношению к крестьянам и какое отношение имеет тема крепостничества к казакам.

Памятник отмене крепостного права расположен в селе Нижнеиргинское Красноуфимского района Свердловской области. Село известно тем, что именно там изобрели первый самовар. Памятник находится на одной из самых высоких точек села.

Нижнеиргинское - очень красивое место глубинки нашей необъятной Родины, а также перспективное для туристического, санаторного, рекреационного и иного аналогичного бизнеса.

В интернете много информации и фото данной территории, например:

https://nashural.ru/dostoprimechatelnosti-urala/sverdlovskay...

https://uraloved.ru/nizhneirginskoe

https://vesti-ural.ru/2024/11/01/236726/

https://www.youtube.com/watch?v=IZQrnZ0EVmc

Первый русский писатель, которого посадили за «самиздат»

235 лет назад, в августе 1790 года, Уголовная палата в Петербурге вынесла приговор по делу Александра Радищева, присудив его к смертной казни через четвертование за «издание книги, наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный». Приговор был утверждён в Сенате и передан на подпись Екатерине II, которая, впрочем, по традиции смягчила наказание — 10 лет ссылки в Сибирь. Так в первый (но, конечно, не в последний) раз в истории России писатель был осуждён за своё творчество.

Причём осуждён он был по распоряжению своей главной читательницы, на внимание которой определённо рассчитывал, когда писал своё сочинение. «Путешествие из Петербурга в Москву» изобилует обращениями к некоему «Властителю», вроде такого: «Властитель мира, если, читая сон мой, ты улыбнёшься с насмешкой или нахмуришь чело…». Конечно, точно об этом говорить сейчас невозможно, но многие историки полагают, что, сочиняя и распространяя свою «возмутительную книгу» (и к Императрице она попала не случайно, а была сознательно передана), Радищев, скорее всего, думал о диалоге с просвещённой монархиней, увлекавшейся трудами французских философов.

Но какой там диалог! Екатерина лишь «нахмурила чело» — и это ещё мягко сказано.

Почему же так получилось? И кем был Александр Радищев — сам по себе и в глазах Екатерины?

Его отец, дворянин Николай Радищев, был богатым помещиком — во множестве его деревень, в том числе в Калужской и Саратовской губерниях (где в селе Верхнее Аблязово Александр провёл детство), насчитывалось почти четыре тысячи душ. Так что крепостник он был первостатейный. Правда, говорят, к крестьянам отец писателя относился хорошо. Неизвестно, легенда то или быль, но во время пугачёвского бунта, когда бунтовщики захватили родовое село Радищевых, благодарные крестьяне спрятали от разбойников и барина, и его семью. Только старший сын, Александр, чья жизнь позднее с пугачёвским бунтом как бы «срифмовалась», никакой «пугачёвщины» близко не видел, он находился тогда за тысячи километров от разъярённых бунтовщиков...

Однако — обо всём по порядку.

Александр Радищев родился в 1749 году (за четверть века до пугачёвского бунта), он был в семье первенцем, но со временем у него появилось — не много, ни мало — десять братьев и сестёр! Многодетные дворянские семьи, особенно «в глубинке», — это было тогда нормально. Но чтобы они получили хорошие чины, детей надо было отправлять на учёбу, желательно в Петербург или хотя бы в Москву. И Александра в 7 лет отправили как раз в Москву, к дяде — Матвею Васильевичу Аргамакову, который был высокопоставленным чиновником и служил при Сенате. Там он прожил несколько лет, упражняясь в разных науках с домашними учителями, а в 1762 году (когда на престол взошла Екатерина II) по протекции дяди был пожалован в пажи — и переехал в Петербург, чтобы далее учиться уже там.

Конечно, образование в пажеском корпусе было специфическим — французский язык, этикет и всё такое. Но 13-летний юноша уже успел многого «понахватать» от своих преподавателей в Москве — там ведь его вместе с детьми дяди обучали профессора университета! Они даже рассказывали о французских философах. И Екатерина, которой молодой Радищев прислуживал наравне с другими пажами, вскоре обратила внимание на начитанного мальчика. К тому же он был хорош собой — а в мужской красоте Императрица знала толк.

Поэтому не удивительно, что в 17 лет Радищев оказался среди двенадцати избранных Екатериной юных дворян, которых она отправила за государственный счёт учиться в Германию, в Лейпцигский университет. И это было для него то ещё приключение.

Лейпциг тогда был городом студенческим, с узкими средневековыми улицами и практически отсутствующими коммунальными удобствами. Никакой канализации — горшки с нечистотами выплёскивались прямо на улицы. Воды тоже было мало, потому умывались студенты не часто, а спали обычно не раздеваясь и даже не снимая сапог. Слуг, кстати, тоже не было — всё приходилось делать самим. Или (как с одеждой и сапогами) — не делать. Зато всё это сполна компенсировалось изрядным количеством кабаков и публичных домов. Радищев, избалованный придворной жизнью, сперва грустил по «приличному» быту российских имений и дворцов, но потом «втянулся». Тем более что среди русских студентов у него появился закадычный друг, философ Фёдор Ушаков, которого он буквально боготворил.

Ушаков был всего на два года старше Радищева, но у него уже имелись свои (пусть не слишком оригинальные) философские теории и свой жизненный опыт. Особенно в сфере познания человеческих пороков. Поэтому неудивительно, что друзья проводили дни и ночи в философских беседах, пьянстве и бесшабашных похождениях (приставленный к студентам надзиратель сокрушённо писал Екатерине, что «эта парочка» вконец замучила обывателей Лейпцига кутежами и бешеными скачками верхом по узеньким городским улочкам). Лекциям и учёбе друзья, очевидно, уделяли куда меньше времени, нежели публичным домам.

По некоторым версиям, это и сгубило Ушакова: у него вдруг обнаружился сифилис, причём болезнь стремительно прогрессировала. К глубокому отчаянию Радищева, друг угас буквально у него на глазах, всего за несколько месяцев. Позднее Александр написал и издал в память о нём книгу «Житие Фёдора Ушакова», ставшую, кажется, единственным документом, подтверждавшим существование такого русского философа. Хотя вполне возможно, что как философа Радищев его придумал сам.

Как бы то ни было, после нелепой смерти Ушакова Александр стал выказывать больше прилежания в учёбе и вскоре успешно закончил курс. В 1771 году он вернулся в Петербург, и далее жизнь пошла по обыкновенной для дворян карьерной колее. Он поступил на службу в чине титулярного советника, женился, перешёл на службу в Коммерц-коллегию, а затем (благодаря протекции своего друга, графа Воронцова, с которым познакомился на заседаниях масонской ложи) стал начальником петербургской таможни. Масоны — они такие! Всюду помогают своим.

Но литературные занятия, которыми его увлёк Ушаков и которых Радищев с тех пор никогда не оставлял, были для него куда более важным делом. Он вновь и вновь пытался выразить на бумаге мысли и чувства, которые его обуревали, особенно в связи с новыми европейскими идеями свободы, которыми он «заразился» за время жизни в Европе. Он писал в разных жанрах — и в прозе, и в стихах. Но вот беда: по-русски, как и многие дворяне в ту эпоху, Радищев изъяснялся на бумаге значительно хуже, чем по-французски и по-немецки. Велеречивый и громоздкий стиль отпугивал даже его современников, так что шансов попасть в русский литературный пантеон, где уже вальяжно устроились такие гении как Державин и Сумароков, у него не было. И если бы не скандал вокруг «Путешествия из Петербурга в Москву», который устроила Екатерина, мы, скорее всего, не знали бы имени Радищева.

«Путешествие…» он писал отрывками много лет, начиная со своего возвращения из Германии. В моде был сентиментализм, по Европе ходило ироничное «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна, этакая очаровательная «проза ни о чём», в которой из мелких наблюдений и деталей складывается цельная картина. И, как всегда при открытии новой области литературы, поначалу казалось, что писать так может каждый. Потому неудивительно, что Радищев подражал Стерну почти буквально, не только в структуре своего «Путешествия», но даже в некоторых фразах. Но вот «ни о чём» у него не получалось. Потому что о чём бы он ни принимался писать, всё выходило об одном. О свободе и её отсутствии в России.

Сам Радищев, хоть и дворянин, эту несвободу ощущал очень остро. Надо было служить, зарабатывать деньги для семьи, ходить в церковь, потакать прихотям царедворцев. Надо было смотреть равнодушно на закрепощённых крестьян — на это русское рабство, которое клеймили французские мыслители. Доколе это будет продолжаться? И почему Императрица, которая долгие годы буквально в рот смотрела Вольтеру и Дидро, не сделала ни шагу для отмены крепостничества? Ему казалось, что мысль о переустройстве российского общества нужно продвигать в умы — как продвигали свои идеи во Франции философы-просветители. И этой цели должна была служить книга, над которой он работал много лет.

Между тем, мысль об отмене крепостного права начиная с середины XVIII века посещала почти всех русских правителей, только-только всходящих на престол. По меркам эпохи в глазах европейцев это была уж совсем дикость, а в России всегда переживали за своё реноме. Но всякий раз, «приняв дела» от предыдущего монарха, новый властитель обнаруживал, что есть нюанс. Дело в том, что в такой обширной и слабо организованной дорогами стране, как Россия, помещики-крепостники играли роль и менеджеров, и полиции, и налоговых ведомств. Чтобы заменить эту огромную (да к тому же бесплатную для государства) группу «заинтересованных лиц», требовались сумасшедшие деньги и очень долгие усилия. Поэтому дело откладывалось. Ведь то, что работает, лучше не трогать — это правило в России открыли задолго до появления профессии программиста.

И Екатерина Великая не трогала. Даже, как известно, наоборот — закрепостила вольных крестьян малороссийских областей. Конечно, было дело: она переписывалась с Вольтером и (заплатив большие деньги) принимала в Петербурге Дидро, но после пугачёвского бунта к идеям свободы сильно охладела. Страшно! К тому же, как говорил позднее Черчилль, «кто не стал в старости консерватором, тот дурак». А тут ещё во Франции — революция, и чернь в Париже уже явно точит топор на шею короля… И вдруг — пожалуйста! Ей приносят книжку её бывшего пажа, повесы, который набрался французских идей и явно хочет, чтобы они распространились в России.

То есть, книга Радищева попала к Екатерине в недобрый час.

Между тем, Радищева от издания книги умные люди долго отговаривали. Отрывки из «Путешествия» печатались в нескольких литературных журналах, а вот книгу в типографиях брать в печать не хотели. Опасно! Больно много там про страдания крепостных крестьян, про распутство и самоуправство помещиков. И опять же, ода с провокационным названием «Вольность», хотя, конечно, «смысл в стихах не ясен, и много стихов топорной работы»...

Но Радищев упорствовал и в конце концов купил себе печатный станок, чтобы издавать книгу сам. В «своих покоях, на Грязной улице в Петербурге». Как Дидро, подпольно печатавший свою «Энциклопедию».

Правда, никаких законов при этом Радищев не нарушал. Сама Екатерина незадолго до того объявила соответствующим указом печатное дело обычным бизнесом. Устанавливать у себя типографию и печатать книги мог любой желающий. А вот распространять — только с разрешения полицмейстера. Но и тут у Радищева не случилось проблем, он получил «добро» от своего знакомого, петербургского обер-полицмейстера Никиты Рылеева, который только пробежал глазами оглавление да первую страницу и понял, что это какой-то невинный литературный опыт, вроде «Сентиментального путешествия» Лоренса Стерна. А поскольку стиль писаний Радищева, прямо скажем, был тяжеловат, читать дальше книгу он не стал.

Так она и пошла в продажу. Из 600 отпечатанных весной 1790 года экземпляров около ста отправились в книжную лавку Зотова и к началу мая разошлись. О «крамольной» книжке заговорил весь Петербург. А уже в июне Екатерина, у которой было и других важных дел немало, наконец взяла с ночного столика заботливо принесённый кем-то экземпляр и погрузилась в чтение. Но вскоре ей понадобились перо и чернила…

На полях книги появлялись, одна за другой, всё более едкие и раздражённые записи Императрицы: «сочинитель не любит царей», «целит на французский развратный нынешний пример», «надежду полагает на бунт от мужиков». Правда, дойдя до главы, где рассказывалось, как «каждую ночь посланные помещика приводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил, известно же в деревне было, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности» (да, Радищев писал такими фразами!), Императрица распорядилась было выяснить, правда ли это, и наказать злодея. Но затем свой приказ отменила, сделав в книге ироническую приписку: «едва ли не гистория Александра Васильевича Салтыкова». С таким же скепсисом отнеслась она к другой главе, приписав на полях: «Начинается прежалкая повесть о семье, проданной с молотка за долги господина». Одним словом, видно, что книгу Екатерина прочитала внимательно. Но закончила она свои «читательские отзывы» знаменитым вердиктом «бунтовщик хуже Пугачёва» — и отправила книгу в Уголовную палату. Мол, сами знаете, что дальше делать.

А там, конечно, знали. Радищева немедленно арестовали и бросили в Петропавловскую крепость. Все книги и рукописи изъяли. Началось следствие. Классическое русское следствие по делу интеллектуала (оно и сейчас выглядит примерно так же). Александр пытался защищаться, отбиваясь от безумных обвинений. Например, следователи обвиняли его в подстрекательстве посредством «Путешествия...» крестьян к бунту, на что он резонно возражал, что крестьяне читать не умеют. Но это, разумеется, не имело никакого значения. Следствие применило к Радищеву статьи Уложения о «покушении на государево здоровье» и о «заговорах и измене», и Сенат утвердил смертный приговор. Почти месяц он провёл в каземате, ожидая прихода палача. Наконец, в начале сентября пришло от Екатерины помилование — всё-таки казнить за издание литературного произведения по европейским меркам было уже неприлично. Зато сгноить в Сибири — всегда пожалуйста. И не слишком крепкого здоровьем Радищева отправили закованным в кандалы по этапу в Иркутскую губернию, в Илимский острог.

Он бы, скорее всего, погиб по дороге, если бы не граф Воронцов, облегчивший ему путь в ссылку. Радищев останавливался надолго в Перми и в Томске, где «поправлял здоровье». Наконец, в 1792 году добрался он до места своего заключения, но и там благодаря хлопотам Воронцова его избавили от каторжных работ. Радищев гулял вокруг острога, собирал гербарии, гонял чаи с местным начальством. До декабристов было ещё далеко, и образованные люди в Сибири просто так на дороге не валялись. Так что ссылку он пережил относительно благополучно, даже второй раз женился (первая супруга умерла за несколько лет до его ареста), завёл детей...

Ну а в 1796 году Екатерина умерла, и на престол вступил Павел I, который сразу начал отменять многое, что сделала его матушка. И едва ли не в первую очередь вернул Радищева из ссылки, отправив его вместо того под домашний арест в одно из родовых поместий, в Калужскую губернию.

И вот там-то, в Немцове, Радищев по-настоящему затосковал. В полуразрушенной и обветшавшей деревне общаться ему было не с кем, супруга тяжело заболела (это, похоже, было его проклятием) и скоропостижно скончалась, никуда ехать без разрешения он не имел права, а денег едва хватало, чтобы прокормить себя и детей. Там бы, скорее всего, он и умер — но в России снова сменился монарх. И в 1801 году Александр I вернул Радищева в Петербург, где по протекции всё того же Воронцова его позвали работать в Комиссию для составления законов.

Казалось бы, счастливый поворот. Но десять лет ссылки подорвали его здоровье — причём, видимо, не только физическое. Что произошло дальше, доподлинно неизвестно. То ли депрессия, то ли приступ рассеянности… Существует предание (никакими фактами, впрочем, не подкреплённое), будто Радищев выдвинул некий законопроект о свободе слова, равенстве сословий перед законом и так далее, за что был отчитан начальником, который то ли в шутку, то ли всерьёз сказал: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему, или мало тебе Сибири?». Потрясённый этими словами, Радищев вернулся домой, где на подоконнике стоял стакан «царской водки» (смесь соляной и азотной кислоты, которой его сын собирался чистить эполеты). Он схватил стакан, выпил его одним махом, и через сутки в страшных мучениях умер. Впрочем, версию самоубийства его дети отрицали — и сын Николай говорил, что кислоту Радищев выпил по рассеянности. Так или иначе, отпели и похоронили его по всем обрядам, а в церковной книге причиной смерти указали «чахотку».

Вот так нелепо закончилась его жизнь. Жизнь человека, который пытался, как кислоты в «царской водке», смешать литературу и политику. Смесь получилась для него убийственная. Впрочем, и литература от этой смеси тоже не выиграла. Пушкин спустя тридцать лет категорически писал: «Путешествие в Москву», причина его несчастья и славы, есть очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге...». И, казалось бы, Радищев вообще попал в хрестоматию русской словесности по ошибке. Но забыть о нём невозможно, потому что именно после расправы над Радищевым русская культура изменилась раз и навсегда: в ней стали сажать и убивать за художественное слово. И да, эта традиция сохраняется до сих пор.

В украинских каналах расходится дипфейк с главным редактором телеканала RT Маргаритой Симоньян, в котором она выражает поддержку введения нового крепостного права в России и одобряет скандальную идею бизнесмена Германа Стерлигова о невольничьих рынках.

Как на самом деле

Вмешательство нейросетей выявила система «Зефир»*. Подделку также выдает роботизированность интонации и неестественность мимики.

В качестве основы для наложения технологии дипфейк злоумышленники взяли отрывок из программы НТВ «Своя правда» от 29 октября 2022 года. В оригинальном ролике журналист и медиаменеджер Маргарита Симоньян говорила о России и событиях и трендах мировой политики. В том числе, о прозападном повороте Армении.

Вероятно, за провокацией стоят украинские ЦИПсО. Для трансляции антироссийских нарративов они оттолкнулись от недавнего скандального заявления бизнесмена Германа Стерлигова, объявившего об открытии «невольничьего рынка», который якобы станет «радикальным решением кадровой проблемы». В последствии предприниматель давал пояснения, что имел в виду не рабов, а работников. По его словам, на сайте ремесленной выставки, к которой приурочено открытие «невольничьего рынка», описан порядок трудоустройства.

Отметим, что, согласно нормам действующего законодательства и статье 37 Конституции РФ, принудительный труд в России запрещен.

*«Зефир» — система мониторинга АНО «Диалог Регионы» для анализа (выявления) и мониторинга сфабрикованного аудиовизуального контента, в том числе дипфейков, на основе сочетания моделей машинного обучения.

Источник опровержения

Скандальный бизнесмен Стерлигов ответил на обвинения в работорговле - Российская газета

Life.ru: Пропаганда рабства? Юрист рассказал, что может грозить Стерлигову за «невольничий рынок»

Всё началось с сеялок: для их применения не годились крепостные крестьяне-рабы (у них сеялки просто ломались). Помещики стали использовать более грамотных и мотивированных наемных рабочих, как и на промышленных предприятиях. Но за счет кого реализовать промышленную революцию? В качестве дойной коровы выбрали крестьян. Может, если корову больше доить и меньше кормить, тогда все получится?

В 1861 царь Александр II издал манифест об освобождении крепостных.

К манифесту прилагалось разъяснение. Крепостные должны были:

- выкупить землю

- платить оброк

- отрабатывать барщину

Крестьянин не имел права отказаться выкупать землю и просто уйти.

Выкуп был огромен как ипотека на 50 лет, и крестьянин из феодального рабства попал в долговое.

Диссонанс между объявленной свободой и реальностью шокировал общество и вызвал экстремальные последствия:

- массовые выступления крестьян

- теракты организации "Народная воля", включая убийство царя

- революцию 1905 и т.д.