В деревне Неспешные Ручьи уши у всех баб были купированы, чтобы они любить не могли.
А в остальном, обычная сельская местность, с магазином, клубом и библиотекой.

Некоторым уши подрезали аккуратно, так они ещё немного любить то могли. Но не так чтобы в голос. Оставляли до трети от каждого уха. А в основном резали под корень, чтобы вообще и мыслей не было.

Незамысловат жили но правильно. Рано ложились и рано вставали. Глупых вопросов не задавали. Если верили, то только в неотвратимость завтрашнего дня и что всё для чего-то да дадено. Любить то не могли, нечем.

Самые передовые должности занимали бабы. Они ж любить не могли, без ушей то, вот и руководили. Особенно лютовала библиотекарь Нина Петровна. Попробуй раз в неделю чего-то не возьми, хана. Вела она свою картотеку, постоянно требовала из райцентра новые книги, тем самым не давая жителям отупеть и зачахнуть.

А ещё периодически Нина Петровна делала обходы сельских сортиров. И если, не дай бог, обнаруживала там какую книгу, тем более с выдранными листами, всё, вешайся. Суд Линча отдыхает. Такая суровая баба.

Завклубом баба была попроще. Анна Аркадьевна её звали. Мягкая, как дрожжевое тесто, податливая, сговорчивая, идущая на компромисс. Мероприятия, проводившиеся в клубе всегда были одни и те же. Афиши не менялись годами. А кино, если и крутили, то всё из старого фонда. Что до дискотек, то они бывали только на новый год. Старый кассетник рычал и рвал плёнку. Самогон тёк рекой. Всё делалось на виду и без любви.

Магазином заведовала Любка. Просто Любка. Баба любопытная, поэтому ей окромя ушей купировали заодно и нос. Всё равно ведь оторвут. Но эти изъяны не мешали Любке болтать без устали и владеть всеми сплетнями в радиусе трёх окрестных деревень. Товар она отпускала по записи, внося всё в старую засаленную тетрадь. А когда подходило время пенсий и всяких там пособий, то ходила с этой тетрадкой и собирала мзду. А то как брать в долг, все тут как тут, а как отдавать, попрятались кто в погреб, кто в сортир.

А как соберутся бывало вместе, да поддадут, начнут вспоминать былое, как они раньше то любили. С ушами... Да как запоют. Ушами я любила, да было, девки, было... А потом в рёв. И мужиков костерят, которые это всё придумали. Ай, ладно. Бабы они что, они выносливые, всё стерпят. А потом найдут как отомстить. Умрут позже. Чем не месть.


Утром всё на круги своя. Как и не было ничего. Никаких разговоров. Только тоска зудит, подъедает.


А потом наступил пиздец.
Внезапно.
Но окончательно и бесповоротно.
И имя тому пиздецу Климакс.

Тут-то и началось. Перепады настроения, то холодно, то жарко, и кто, сука, придумал бабам уши купировать. Ага. Дожили.

Первой вожжа под хвост попала Любке, она сразу же перестала отпускать в долг и вести со всеми разговоры. Стала злой, начала обвешивать и обсчитывать. За что магазин тут же из продовольственного был переименован в обувной. Понятно почему.

Библиотекарша внезапно перестала ходить с рейдами по сортирам и в один день подожгла свою любимую работу. А кто-то из стариков ещё говорил, мол, рукописи не горятЬ. Ещё как горятЬ, дедушка. Синим пламенем.

Завклубом держалась дольше всех. Вывесила старые афиши, готовилась к первомаю. Заново оштукатурила лицо и фасад клуба. Но и её ждал холод. Закончилось всё плохо. Мероприятие сорвано. Афиши исписаны матерными словами. А на двери администрации появилась нехорошая надпись: "где наши уши?".

Как снежный ком стали бабы рты раззевать. И понеслось. И поехало. А куда деваться. ЗАТО. Хоть и деревня. Бежать некуда. А почему ЗАТО никто уж и не помнил. Значит что-то секретное. Или даже сверх.

Мужиков к ногтю и на вилы. Допрос с пристрастием. Пока не сознаются. Любви хочется, страсти и ласки, песен задушевных, марципану и ландыш вшивый, да хоть лютик. Но функция отсутствует как таковая. КУ-ПИ-РО-ВА-НА. Функция.

И допытались, что был когда-то приказ, секретный или даже сверх. Поэтому и купировали. Об отмене приказа не было. Поэтому так и живут.

Может их всех того...это насчёт мужского поголовья думы витали в воздухе. Самим им уши отрезать. Урезонить. Чтоб все равны. Коммунизм, ети его мать.

Но баба - существо отходчивое. И даже доброе и румяное, как колобок. Посему они мужиков простили. А главного кузнеца Ивана заставили им уши изобрести. Выковать или выплавить. Не важно.

И сделал Иван всем бабам уши. Даже про запас несколько. Мало ли. И пошла такая любовь по деревне, что на ЗАТО хотели атомную бомбу сбросить, боялись что зараза распространяться начнёт по всей Руси. Но не стали. Обнесли забором. Поставили вышки с автоматчиками. И всякого заблудившегося грибника расстреливали без суда и следствия.
А что там внутри творится, один чёрт знает.

Мне было лет 18, только что расстался с девушкой, и на душе было паршиво. Чтобы заглушить тоску, я заливал её алкоголем по горлышко.
Одним прекрасным вечером мне стало скучно, и я решил сходить в один из самых, скажем так, «неприятных» клубов в нашем городе. Хотелось просто послушать музыку и в очередной раз накатить. Время было позднее, алкоголь в магазинах уже не продавался, а в клубе — и музыка, и девчонки могут быть, да и владельцев я знал.

В общем, сидел я в клубе до самого утра, знатно накидался, и меня уже чуть ли не метлами выгоняли, потому что заведение закрывалось. Было весело, поэтому я решил топать домой пешком. Иду себе спокойно, никого не трогаю, и тут в одном дворе вижу: сидят мужики, тоже, похоже, выпивают. Мне, видимо, тогда мало показалось, и я решил к ним присоединиться.

Сидим, пьём, говорим о том, какая нынче жизнь пошла, какие женщины дуры и как мы, мужики, должны держаться друг за друга. Я накидываюсь уже чуть ли не до потери сознания. В какой-то момент один из мужиков, видимо, заметил мой телефон и, пока я был в состоянии "алкогольного опьянения", решил что мой телефон ему
нужнее.

Вспышка.

Просыпаюсь дома. Телефона нет. Я, ещё на дрожжах, думаю: «Да и пофиг на этот телефон». Тут заходит бабушка (у неё были ключи от квартиры) и говорит, что звонила полиция — нашли мой телефончик! Оперативно, думаю.

Оказалось, тот дурак, который спёр у меня телефон, понёс его в скупку. А у меня на экране блокировки был номер моей бывшей девушки. В скупке, видимо, решили, что у такого чувака не может быть такого телефона, и на всякий случай позвонили по номеру. Ну а дальше — полиция, меня быстро нашли, вора забрали, и, наверное, дали ему какую-то условку. Я же просто хотел забрать телефон и уйти домой. В полиции сказали, что так не делается, но я всё равно выпрашивал и выпрашивал. Через два дня, когда все бумажки были заполнены, я наконец забрал телефон и пошёл домой.

Был сегодня на празднике. Военно-патриотическому клубу «Рысь» — 4 года. Как один день пролетело это время.

А ведь я помню, как всё начиналось. Я был на первом собрании, на первой встрече. Это не нынешнее время, когда кто только не рад сказать доброе слово про силовиков. Тогда их унижали, оскорбляли, лепили из них образ карателей. Они выходили на бой с молодчиками, с упырями, с террористами, с анархистами, а в спину им плевали псевдодемократические СМИ, либеральные уроды, мировой глобалистский синедрион верещал на них, требовал отставок, наказаний, требовал, чтобы они отреклись от Президента, от Родины, предали присягу.

Военные, церковь, трудовое обучение постепенно выдавливалось, а внедрялась гадость типа «личностного роста», «полового воспитания» или «финансовой грамотности». Военруки старели, а новых уже не было. А при любом приближении мальчиков к оружию вылезала безумная тётка, верещала с выпученными глазами о недопустимости жестокости, о хрупкой психике. Их расчёт был — вырастить космополитичное поколение, которое легко отбросит государство, страну, которое откроет врагу ворота за цифровые плюшки. Это нужно было срочно исправлять. Решительным наступлением.

Решительное наступление возглавил Николай Николаевич Карпенков. Он видел безумных, визжащих, злобных, ведьмоподобных трупоедов на улицах. И они держали за руки детей, они вели их в толпу, выставляли перед кордонами милиции.

Первый набор, первые спартанцы, первые юные герои. Они стали заниматься. Они стреляли, они бегали, они отжимались, они осваивали медицину. Но это не просто строевые занятия. Это — спецназ. Бойцы отрядов стали инструкторами, стали старшими братьями. И каждый шаг, каждое действо этих детей было осмысленным.

И не только занятия. Они — в Хатыни. Они — у памятника Казею. Они — на Кургане Славы встречают высших должностных лиц. Они — на поезде памяти. Они поклялись стать защитниками подвига предков, раз взрослым это уже не интересно, они стали хранителями вечного огня.

И народ потянулся. Родители захотели отправить своих детей в это братство, в эти клубы. Они стали разрастаться. Сегодня они уже есть во всех регионах, и география их расширяется — стали подтягивать маленькие, районные, не обласканные столичным вниманием городки, стали работать в пограничье. Великое наступление Карпенкова обернулось великолепным триумфом.

Очень скоро первый клуб ВПК «Рысь» получил специальную премию Президента «За духовное возрождение». А это оно и есть. Чистые глаза детей, сильные их руки, трепетные души, возвышенные мысли, порыв защищать Родину — это и есть духовное возрождение нации.

А затем все клубы объединились под большим, священным названием «Молодая Гвардия». Они приняли на себя подвиг юных героев Великой войны и поклялись быть его достойными.

Наступление продолжается. Каждый ребёнок страны будет охвачен этим благородным пламенем Возрождения. Каждый станет спартанцем — стальным и волевым, искренним и честным, сильным и могущественным, молодым гвардейцем Президента.

А любому, кто посягнёт на Отечество наше, Рысь перегрызёт глотку.

Григорий Азарёнок