Отдашь первое, что встретишь дома
Историю я услышал в дороге, в плацкартном вагоне поезда «Москва-Волгоград». Напротив меня на боковых местах ехали двое мужчин, видимо, спутники. Описывать их внешность не вижу смысла: простые заурядные лица, фигуры, одежда. Время они коротали тоже вполне заурядным способом — пили пиво и закусывали таранькой, которую неторопливо, но ловко лущили. Время от времени из-за спин доставалась «пол-литра» и звякала потихоньку горлышком об края стаканов.
Вот уже лампы притушили по всему составу и большая часть пассажиров уснула. А я всё ворочался с боку на бок: было душновато, к тому же я хорошо выспался днем, и сон не шел. Невольно я начал прислушиваться к разговору, точнее — к рассказу, который вёл неторопливо старший из спутников.
"…В общем, приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Моей маме все тогда говорили, мол «лиха беда — начало» - в том смысле, что судимость эта у меня первая, но явно не последняя. Да и я, признаться, тоже так думал: ну а что ты хочешь, с шестого класса я другой компании не водил, это вроде как само собой разумелось. Но отсидел. Вышел.
Вместе со мной откинулся один вор в законе, Баркан. Вроде как из цыган он был: черный, кудрявый, нос крючком, во рту в два ряда фиксы золотые. Встретились мы в привокзальной пивной. Я там время до поезда коротал, а что он делал — я не знаю. Может, кого ждал. А может, и меня. И предложил он мне сыграть в карты. Я согласился. Что-то выиграл, что-то проиграл, но больше, конечно, второе. И вышло так, что оставалось у меня только-только до дому добраться. Тогда Баркан предложил:
- А давай на судьбу сыграем?
- Это как?
- А вот так: выиграешь ты — станешь вором в законе. Большим авторитетом будешь, все тебя станут уважать. А проиграешь — проживешь жизнь простым работягой, тихо и неприметно.
- Годится! - кивнул я. И проиграл.
- Как же ты с судьбой моей договариваться будешь? - спросил я, вроде как с поддевкой, а на самом деле обидно мне было, что в авторитеты не выйду!
- Не твоя головная боль, - усмехнулся Баркан. - Договорюсь, не сомневайся. Хочешь еще сыграть?
- Это на что же? Вроде я уже всё спустил, даже жизнь мою лихую воровскую будущую! - во мне всё обида играла.
- Давай сыграем на то, что ты первым в своём доме увидишь! - предложил Баркан. Мне б, дурню, за ум взяться, сказки детские вспомнить — нет, даже не тюкнуло ничего в темечко. И снова мы взяли карты, и снова я проиграл. А тут и состав мой подошел.
- Адрес запиши! - сказал я.
- Не нужно, - усмехнулся Баркан. В углу рта фиксами блеснул... - Когда понадобишься — тебя найдут.
Ну я подхватил свой сидор с монатками — и в вагон.
Доехал. Захожу во двор и вижу: стоит у калитки пацанчик махонький. Может, два годика, может, чуть поменьше. Из одежки — только труселя да крестик нательный. Я даже припух малость от неожиданности. А потом маманя моя вышла из дому с веником. Сперва она меня вроде как не признала. Ну потом опомнилась, и пошло обычное бабье оханье да причитанье, слёзы там, само собой. Я ее спрашиваю:
- Мам, это чей такой?
- Маруси, - ответила мама и вроде как осердилась немного. - Она на заработки уехала, а мальца со мной оставила.
Маруська - соседка наша - разведенкой была, на сколько-то лет меня постарше. Замужем была за каким-то работягой с цемзавода, а года через три он ее бросил — не беременела. Ну я с ней немного до зоны хороводился.
- Из детдома, что ли, взяла? - не понял я.
- Родила.
- Платит она тебе хоть за него? Или даром возишься? Тут мама моя совсем осердилась и даже веником меня по заду треснула — мол, не болтай ерунды. Прошли мы в дом, пацанёнок на меня поглядывает: новый человек, может, гостинцем каким угостит? А у меня какие гостинцы — одни только мыльно-рыльные принадлежности в сидоре.
Я сперва-то хотел монатки бросить и сразу к ребятам: новости узнать, показаться. Но маманя меня уговорила хоть первый день дома с ней побыть. На стол накрыла, четвертинку достала из шкафчика — всё чин-чином! Посидели. Постелила она мне на обычном моём месте, под репродуктором. Славка (сына марусиного Вячеславом, оказывается, назвали) — насупротив меня на диванчике лёг, мама его стульями припёрла с краю, чтобы не скатился во сне. Сама за занавеской у печи легла. Ну я кручусь потихоньку, а сон нейдет. И тут меня как по темечку тюкнуло! Ё-моё! Я вскочил, подбегаю к мамане, тормошу ее тихонечко:
- Мам, это что, мой сын, что ли?
А мама ровно еще сильнее озлилась: то ли спросонья, то ли еще почему, но ответила очень сердито:
- Сообразил, наконец!
И на другой бок перевернулась: мол, не мешай спать.
А я по хате забегал. И не пойму, то ли радоваться мне, то ли печалиться. И что делать, вообще? Наконец, не выдержал: засветил потихонечку лампу, что над столом висела: она тускленькая была, может, двадцать свечей, может, и того меньше. Залез в буфет — там маманя всякие бумажки хранила; достал свою карточку детскую. Мне на ней три годика, с оборота подписано. Подошел к дивану и сличаю. Похож! Вот как если бы не меня, а Славку сфотографировали! И нос похож, и подбородок, и бровки так же растут: сперва кустик, а потом пореже. Только уши маруськины.
Вышел я на крылечко перекурить это дело. Долго курил, всё думал, как дальше быть. Ну не получалось у меня от родного сына отказаться. Да и маму мою знать надо.
В общем, с утра надел я всё свеженькое и пошел в ментуру отметиться: так мол и так, бывший зе-ка такой-то срок свой полностью отбыл и по месту прописки прибыл. А навстречу мне — Михан, мы с ним вместе служили. Остановились, разговорились, то-сё. Ну я честно сказал: сидел, теперь вот освободился, а что делать — не знаю. И Михан мне предложил:
- А ты иди к нам в бригаду, мне как раз человека не хватает на подхвате. Я же помню, как ты на генеральской даче кирпичи кидал!
Ты не смейся, ну и служил я в стройбате! Не всем же в десантуру идти. В общем, довольно быстро попал я к Михану в подмастерья, так сказать. А была у него бригада крепкая. С весны до осени шабашили: кому колодец выкопать, кому венцы поднять, баньку срубить, а кому и целый дом поставить из кирпича или бруса. Хорошо заколачивали! А зимой нанимались на оклад в какое-нибудь СМУ: хоть деньги и не такие большие, но всё при деле, а если есть желание — можно и квартиру выработать.
Маруся вернулась с заработков под осень, и мы пошли с ней Славку оформлять: не дело это, когда при живом отце пацан под мамкиной фамилией числится. Стал я к ним захаживать: то гостинца Славке принесу, то просто — посидеть. Компания моя, с которой я до отсидки дошел, к тому времени развалилась: кто на юга подался, а кто и на севера, да не по своей воле. Получалось, что время провести мне не с кем. Ну стали мы с Марусей посиживать. А к весне — смотрю, она округлилась.
Мама моя, как увидела — снова за веник взялась. Приступает ко мне: «Твоя работа?» А я что? Отпираться буду? И расписались мы. К осени дочка родилась — Лиза. А еще через три года — принесла мне Маруся двойню, Женю и Аню, парня и девочку.
Вот как раз она с ними лежала — меня мать в область отправила. Приданого мелким закупить, то-сё. Наказала посмотреть двойные коляски — в нашем-то захолустье их днем с огнем... Ну мы со Славиком сели с утра на рейсовый — и айда! Посмотрели, что требуется, и решил я своего сынка в парке на каруселях покатать. А то шутка ли — парень в первый класс скоро пойдет, а на аттракционах ни разу не был!
Пришли мы в парк, гуляем, наслаждаемся. Вещи я заблаговременно в камеру хранения сдал. И тут подходит ко мне... А та игра с Барканом у меня давно уже из головы вылетела. В общем, подходит ко мне какой-то шестерка и говорит:
- Слыш, мужик, тебе Баркан передает, чтобы подходил к бывшей бильярдной!
Тут я, конечно, игру нашу сразу вспомнил. И сердце у меня в пятки ушло — понял я всё!
- Пойдем, - говорю, - сынок, меня тут один дядя хочет увидеть, поговорить.
Бормочу ему таким манером, зубы заговариваю, а у самого сердце сжимается! И не в том дело, как я на глаза матери да жене покажусь, а люблю я Славку! Кровинка он мне родная!
Но дошел. Бильярдную я эту еще помнил, а теперь — окна покоцаны, дверь сорвана. Заходим. Славик мой за мной шкерится, боится. А у окна стоит Баркан, фиксами блестит.
- Пришел, - говорит. - Трусишь, но пришел. Да ты не теряйся — я же тебя насквозь вижу, все твои мыслишки, все страхи. Не хотел ты идти.
Я — молчу. А он продолжает.
- Ну что, договорился я с твоей судьбой? Или не веришь?
Тут уже не отмолчишься.
- Верю, - отвечаю. А у самого зубы стучат.
- Правильно делаешь, что веришь! - а сам подходит и всё на моего мальца косится. Я бы и рад убечь, подхватил бы Славика подмышку — фиг бы он нас догнал. Но я ж воровские законы помню: карточный долг свят. Если я сейчас Баркана кину — всю мою семью на ножи поставят. Губы кусаю, креплюсь. А Баркан всё ближе.
- Да ты не бойся! - скалится. Присел на корточки, тянет руку к моему сыну, по голове норовит погладить. Всё.
Вдруг — вижу! - словно бы отшатнулся. Выпрямился, а лицо такое стало — синее и злое. Но ухмылку еще держит. А Славик смотрит из-под руки. Отошел Баркан обратно, в глубину. И хрипло так произносит:
- Не трусь. Не заберу его. С тобой уйдет.
А я только слышу — зубы у него лязгают. А почему — понять не могу. И какое-то вдруг облегчение накатило — чуть не уписался. Начали мы потихоньку на свет выбираться. Даже оглядываться не хотелось. Я только шептал всё:
- Спасибо! Спасибо, Баркан! Спасибо! Спасибо!
Вернулись. А через какое-то время я стал замечать, что мой Славик вроде бы меняется. По чуть-чуть, по чуть-чуть... Год прошел, другой, третий — не узнать пацана. Вроде бы мой, а вроде и нет. Посуровел, замкнулся. Волос потемнел. И взгляд такой... словно издалека смотрит. На рыбалку позовешь — идет, но улову не радуется, бесед о снастях не заводит. Поговоришь — отвечает, не увиливает, но интереса не показывает. Книжки, правда, много читал. Я многое на них списывал. Но не всё — засела у меня та встреча в бильярдной — занозой засела.
Я как-то не выдержал, спрашиваю как дурак:
- Славик, ты мой или не мой?
А он поднял на меня свои глаза и спокойно так отвечает:
- Какой же я твой, папа? Ты же меня дяде Баркану в карты проиграл!
Так спокойно, по-взрослому рассуждает, словно знает. А я ему про ту игру ни словечка не говорил. Испугался я тогда малость. А Слава продолжает.
- Он смухлевал тогда. Очень хотел меня заполучить — ему надо было силу свою передать. Но это не считается, поэтому я теперь не его. И не твой. Сам по себе.
И улыбнулся мне. Вот той улыбкой, как раньше. А я прямо не знаю, что делать. Пробовал к одной бабке съездить. Так она меня еще на пороге встретила и развернула: «Не помогу тебе. Нельзя в такие дела встревать, да и поздно». Так и живем. Неплохо, но что-то меня с тех пор точит.
После двойни Маруся долго не тяжелела. Те уже в школу пошли, как родилась Люда. Слабенькая была, много сил на нее ушло. Потом уже думали, что всё, но под самую пенсию Маруся мне еще сынка подарила. Стасика. Я его, последнего, очень люблю. Но всё-таки не так, как Славу..."
Наутро мы прибыли в Мичуринск. Ночные собеседники сошли. На платформе их встречали. Стоянка была долгой, и я вышла из вагона. Так получилась, что мне удалось хорошо рассмотреть встречающего: молодой мужчина с темными кудрявыми волосами и темными глазами. Он принял у старшего сумку и приобнял его за плечи.
Карты, деньги и усы
На тимуровском кладбище (есть в нашем городе такой район – тимуровский) пару лет назад появилась занятная достопримечательность. Поначалу никто на это не обращал внимания, пока однажды кладбищенский сторож дед Евсей не обнаружил аномалию. Особой популярности погосту это, конечно, не принесло – столичные телеканалы не снимали репортажи и не трубили повсеместно о появившемся чуде, но пару заметок в местной районной газетке было напечатано.
Пару недель дед Евсей самостоятельно боролся с обстоятельствами, но, приобретя богатый опыт в бодании с потусторонним, сменил неприязнь на заботу. Даже выбил у начальства банку специальной парикмахерской глины для укладки волос, деревянный гребешок и острые дорогущие ножницы. Руководствующие чины долгое время сопротивлялись, отмахивались от полоумного старика, но после нескольких инспекций, лично убедившись в правоте сторожа, снизошли с олимпа до обычных смертных и выделили денег на новые кладбищенские нужды.
С той поры дед Евсей и сторож, и экскурсовод, и заботливый личный стилист надгробной плиты Анатолия Фомича Богомолова. Каждое утро он сидит на лавочке за оградкой. Ровняет профессиональными ножницами хаотично отросшие волоски. Придаёт им солидную форму деревянным гребешком, смазывая его зубчики глиной на восковой основе.
– Дед, – окликает его вдруг мужской прокуренный голос. – Ты чего там мудришь?
Сторож оборачивается и видит по ту сторону ограды мужчину. Не ровесника по годам, но внешностью близкого к этому. На мужичке коричневые вельветовые брюки, хотя на улице лето и с самого раннего утра у любого обычного человека уже пот в три ручья по спине. Да, думает Евсей, что-то ты, паря, не по погоде штанишки натянул. А мужик ещё и в пиджачок чёрный того же материала кутается, постоянно запахивая разъезжающиеся в разные стороны полы – пуговиц то, видимо, нет. Края рукавов с заметной бахромой. То тут, то там на пиджаке и штанах зацепки и потёртости. Вся одежда мятая, будто он всю ночь на ней топтался, глаз не сомкнул – оттого и мешки сизые под очами мутными.
– А что, не видно разве? – отворачивается к памятнику Евсей. – Усы в порядок привожу.
– Хорош прикалываться, дед, – заливается хохотом незнакомец. – У тебя и усов то нет. Я, конечно, тяпнул солодового пол литра, но ещё не ослеп, чтоб меня на ровном месте любой старик облапошить мог.
– Выходит, что слепой. Посмотри внимательнее.
Сторож тычет гребешком в памятник. Обычная серая бетонная плита с позолоченными буковками и циферками. Однако вместо стандартной овальной фотографии на этом месте из серого камня торчат пышные, чёрные как ночь, гусарские усы. Даже не усы, а усища.
– Ну, народ, – продолжает содрогаться от смеха дотошный мужичок. – Ну, чудаки, чего только не придумают. Лишь бы сверкнуть, лишь бы чем выпендриться. Сам придумал или подсказал кто?
– Чего подсказал? – не понимает сарказма Евсей.
– Чего, чего – усы на памятник приклеить. Ещё сидит с важным видом, как цирюльник царский, умничает. Знаю я вас, чудаков.
– Да ты сам чудак, – не вытерпел дед. – Подойди да глянь поближе, хошь пощупай. Только аккуратно.
– Вот ещё – усы мужичьи щупать. Ты меня за кого считаешь?
– Нужен ты больно, считать тебя, иди куда шёл и не мешай.
Сторож продолжает чесать усы гребешком, стараясь каждый волосок уложить ровнее. Мужичок топчется на месте, и уходить не думает. Дверка ограды скрипит, Евсей чувствует аромат свежего переработанного уставшим организмом солода.
– Ты не обижайся, старик, – слышит сторож всё тот же голос. – Что я, думаешь, не понимаю? У всех свои причуды. А если уж горе такое, то тут, как говорится, каждый сам себе хозяин. Лишь бы полегче стало. Кто это? Сын что ли твой?
– Нет, не сын, – говорит, не оборачиваясь, старик.
– Хм. Тогда опять не понял, разъясни. Зачем на могиле незнакомых людей заниматься разведением усов.
– Да пощупай ты уже и убедись, что не приклеивал я ничего. Они сами тут выросли. Я поначалу пытался то лопатой, то ещё чем стесать их, так они на утро опять на месте. Только фотографию испортил, лица теперь не видать совсем.
Мужик дрожащей рукой потрогал усы на памятнике, подёргал их во все стороны с разной силой, но так и не добился, чего хотел. Оглядел каждый миллиметр, пощипал каждый волосок и, видимо, окончательно уверовал. Присел на лавочку рядом.
– Так надо родственников попросить новую фотку сделать.
– Не приходят к нему. Как схоронили два года назад, так никто и не был. Только я хожу. Каждый день с той поры, как приметил это чудо.
– Плохо дело.
– Почему ж? Он не буйный.
– Кто – памятник?
– Покойник. Сперва, как я принялся с его усами бодаться, чудил немного, а теперь спокойный. Усы никто не тревожит, и он никого не беспокоит.
Мужичок, сидевший всё это время рядом, отсел немного в сторону, почесал в затылке. Несколько раз поворачивался к сторожу, не решаясь продолжить беседу. Но любопытство взяло верх:
– То есть, хочешь сказать – видел его?
– Покойного то? – тут же отозвался Евсей. – Да вот, как тебя, в сторожке за столом напротив друг друга сидели.
Мужик огляделся по сторонам, соображая, видимо, сможет ли перескочить через оградку в случае чего.
– Так это знакомый твой получается?
– Нет, что ты. Я, когда усы увидел, начал их с памятника удалять всячески. Пару дней вроде ничего. Сшибу, наутро вырастут. Опять срежу. На третью ночь в половине третьего ко мне в сторожку стучится кто-то. Думаю, заплутал что ли кто. Дверь то отворяю, а там он – один в один, как на фотографии.
– Да это тебя разыграл наверно кто-то.
– Если бы. Слушай. Как на фотографии, в общем, только без усов. Синий весь. А там, где усы были, красная такая кожа, аж багровая. Я со страху коленками задрожал. Говорю, вам чего, мил человек. А он мне – ты чего, дедушка, к усам моим пристаёшь, помешали они тебе что ли? Говорю, прости, сынок, не помешали, просто ради порядку общего старался.
– А он чего? – втиснулся в рассказ мужик.
– Ничего. Говорит, порядок, значит, любишь – это хорошо. Меня, продолжает, усы всю жизнь кормили, усы да карты. Игрок он был неважный. Зато усы имел уникальные. Пойдет в карты играть, весь до нитки проиграется, потом усы на кон ставит. И всех так завернёт со своими усами, что уж и карты никому не нужны, а все ставки делают – правда ли он все усы свои по волоску щипцами выдергает. Соберёт банк и давай народ потешать, усы щипать. Домой в итоге уходил без усов, с красной кровавой губой и с хорошими барышами. Утром очнётся – усы на месте.
– Брехня какая-то, дед.
– Брехня, – согласился сторож. – Сели мы с ним за стол. Картишки раскинули. До первых петухов играли. В итоге ушёл он и мои десять тысяч унёс. Отличный игрок, оказывается, когда надо проиграет, потом отыграется. Напоследок говорит – ухаживай за усами, меня кормили, и ты сыт будешь.
– И как? Помогла тебе чем эта щётка?
– А этого тебе, друг, знать не надобно, – хихикнул дед. – Всё равно не поверил ни единому слову.
Мужик встал и, молча, ушёл, опустив голову. Больше дед с ним говорить не захотел.
Следующей ночью, в половине третьего, в дверь сторожки постучали. Дед Евсей, кряхтя и скрипя суставами, отворил гостю. На крылечке стоял крупный, высокий, широкоплечий мужик ростом в два с лишним метра. Весь синий. На голове местами проплешины. Верхняя губа багровая.
– Здорово, старик, – голос его раскатывается по сторожке так, будто там Харлей Дэвидсон взвыл на максимальных оборотах.
– Доброй ночи, Толя, – отвечает сторож и отходит в сторону, приглашая гостя войти внутрь.
Богомолов входит, громко топая сапогами по полу.
– Вот, держи, – протягивает здоровенную синюшную пятерню, в которой пятитысячная купюра выглядит, как фантик от конфеты.
– Неужели клюнул? – улыбается Евсей.
– Ещё как клюнул. В ту же ночь явился с канцелярским ножом усы с памятника резать. Ну, я к нему и наведался, как он уснул, трофей под подушкой спрятав. Правда, у этого любителя солода только пять тысяч было. Остальное профукал на напитки.
– Ну, ничего, Толя, ничего. Нам и это в радость. Куплю красочки, подновим оградки да могилки заброшенные. Он, дурья башка, всё равно пропьёт, а мы в дело направим.
Богомолов, молча, кивает, разворачивается и уходит, растворяясь в дверях, как утренний туман с приходом солнца.
Следующим утром сторож снова торопится на могилку, где стоит памятник с настоящими усами. Он снова их подстригает, расчёсывает, ухаживает.
– Дедушка, – слышит он милый певучий женский голосок за спиной. – А что это такое интересное Вы там делаете?
Евсей оборачивается, улыбается незнакомке и говорит:
– Разве не видно? Усы в порядок привожу.
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Карточная игра "СМЕРТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ. АМНЕЗИЯ"
Всем привет!
Товарищи, очень нужна помощь! Недавно в магазине приобрели настольную карточную игру "СМЕРТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ. АМНЕЗИЯ". Продавец в магазине очень хвалила, да и описание обещало интересные загадки и квесты. Привезли домой, открыли, начали играть и буквально во 2 комнате началась какая-то непонятная дичь с прохождением загадок. Мое предположение, что там нарушена логика многих загадок и это существенная недоработка составителя. Но и не исключаю тот вариант, что просто сами мы чего-то не поняли. Искали отзывы или обзоры на просторах сети, существенного мало, поэтому и решили написать сюда, вдруг кто сталкивался.
Так вот проблемы начинаются, когда попадаешь в комнату с автоматом игрушек, из которого получаешь записку с математической задачкой, где нужно заменить синее число на букву, стоящее в алфавите на том же месте.
Разгадав эту задачку получаем три зашифрованные цифры - 5, 3, 8, а дальше не понятно что делать. В одной из карт внизу указано, что необходимо убирать определенные карты за ненадобностью, и указан номер карточки, которая еще и не участвует в игре. Позже номер этой карты появляется в одной из комнат, но сильно позже.
Ответьте, пожалуйста, может быть кто-то сталкивался и подскажет)
ГРАНДАСАНГО. ИГРА МЕНЯЮЩАЯ ЖИЗНЬ (Хохлова,Орлов) в озвучке Necrophos [Лучшие Истории Осени]
Иди, где не ждут,
Бери, что дают.
Колоду собери
– жизнь измени...
Боль тупым шилом постучала в висок. С трудом оторвав отяжелевшую голову от подушки дивана, Иветта обвела сонным взглядом крошечную спаленку двухкомнатной квартиры.
Кто-то пел. Не в этой комнате, в коридоре.
Не громко, но отчетливо, в коридоре квартиры Иветты Борисовой кто-то пел песню о необходимости собрать колоду карт. Пел слабым голоском, ужасно фальшивил и бесцеремонно дёргал ящички старого серванта. Заставив себя встать, Иветта отбросила истлевшую до фильтра сигарету (как только диван не подожгла!) и, пошатываясь, побрела на звуки.
Потемневшее дерево, испещренное морщинами и прорезями, ещё не совсем утратило блеск. Звериные лапы вместо скучных ножек стояли крепко, а шишки по бокам верха серванта выглядели как новые. В резных дверцах поблескивали ромбы хрустальных вставок, за которыми прятались чашки, ложки, сахарница и чайничек с заваркой. Ниже, на полочке для всякой всячины, стояли коробочки, шкатулочки, стакан с бабулиными расчёсками и прочие мелочи. И всё это просто ходило ходуном! Худая, слегка кособокая девица в нелепых очках безжалостно тормошила рассохшиеся ящики и шарила в них тощими ручонками.
– Ты, что делаешь?! Чего роешься?! – заорала Иветта, превозмогая головную боль. – Ты кто такая?! – сорвав со стены красную сувенирную веревку «обезьяний кулак», завязанный большим и тугим морским узлом, Борисова принялась охаживать незваную гостью по костлявой спине и бокам. Взвизгнув, гостья забилась в угол, прижимая к груди маленький картонный прямоугольник. Потом забормотала, унижено и перепугано: – Веточка, ну чего ты? Чего?
Незнакомка оказалась не такой уж и незнакомой.
– Лизка? Лизка Фрейзе? Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Ты мне сама позвонила в три часа ночи, – простонала Лиза, вставая с пола. – Сказала срочно приезжай.
– Зачем? – искренне удивилась Иветта.
С Фрейзе они были знакомы с юности – зависали в одной компании, но никогда особо не дружили, просто чудо, что у неё сохранился лизин номер телефона.
– Я тебе звонила три дня назад, не помнишь? – спросила Лиза. – Ты меня послала, а сегодня сама ночью позвала. Поесть просила привезти. И выпить… Я сразу сорвалась и поехала, даже на работе никого не предупредила, – почти с гордостью заявила Лиза. – Хорошо, что ты дверь не забыла оставить открытой, а то…
– Ну да, ну да.
Последние слова Лизы о том, что она сорвалась и приехала, никого не предупредив, царапнули память Иветты, напомнив ей кое-что далёкое из прежней жизни.
Когда Иветта Борисова была ещё подающей большие надежды спортсменкой, а также заводилой в весёлой компании, на одной из пляжных тусовок или туристических вылазок за МКАД, к ним, молодым и дерзким, прибилась чудаковатая Лизка Фрейзе. По виду – откровенный ботан, по разговорам – тихий, но лютый фрик. Такие девочки-припевочки дома должны сидеть, крестиком вышивать, мамкам в рот заглядывать, а не шляться с кем попало, где попало.
Запомнился Иветте случай. Однажды, отдыхая на турбазе, девчонки решили совершить марш-бросок за продуктами в соседний посёлок. И нарвались на кучку невменяемых байкеров. Окружив их, байкеры потребовали женской ласки. Заявили, что никого не отпустят, пока хотя бы одна из подруг не согласится составить им компанию. Иветта была неробкого десятка, но, честно говоря, струхнула она тогда сильно. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, скорее всего, ничем хорошим, если бы позади самого страхолюдного из байкеров по имени Мирон не приземлилась бы Фрейзе. Крепко обняв гамадрилоподобного мотоциклиста за мощную жирную спину, она с совершенно гагаринской интонацией сказала: «Поехали!» И, помахав подругам на прощание, кося лупатыми глазками за толстыми стёклами очков, исчезла в неизвестном направлении дня на два. Так Фрейзе получила репутацию стрёмной, но безбашенной оторвы, способной решительно на всё.
– Так чего рылась в бабкином серванте? – спросила Иветта, рассматривая стоящие на кухонном столе привезенные Лизой продукты: бутылку водки «Белая Гора», хлеб, банку домашних маринованных огурцов и качалку колбасы «Сервелат финский с сыром».
– Вот, – смущенно улыбнувшись, Фрейзе выложила на стол бумажный прямоугольник, что держала в руке. – Искала карту. Карта была странной, явно не игральной. Мужчина в оранжевой робе сидел на нарах и смотрел на закат сквозь маленькое окошко с решеткой. Сверху в золотом вензельке поблескивала цифра «21», на рубашке карты сверкал девятью куполами собор. Купола были без крестов.
– Это что?
– Грандасанго! – разливая водку, ответила Фрейзе. – Помнишь, я рассказывала?
– Нет, – презрительно фыркнула Иветта. – Хотя постой, не та ли это игра, из-за которой тебя до трусов раздели и обыскали? Фрейзе расхохоталась, попыталась, смеясь, опрокинуть в себя рюмку водки, поперхнулась и закашлялась, а Иветта вспомнила второй случай. Случай, после которого Лизу в их компании стали считать чем-то вроде «местечковой» сумасшедшей, на безобидные бзики которой можно смотреть сквозь пальцы.
Лизу застукали, когда она шарила по чужим сумкам и карманам одежд, что лежали сваленными в кучу на веранде дачи, пока все остальные жевали шашлыки. Побить её не успели, потому как она сама, не дожидаясь проблем, вывернула свою самодельную, расшитую бисером сумочку, в которой были ключи и две жестяные коробочки со странными картами. Невзирая на собачий осенний холод, Фрейзе быстренько разделась до исподнего, тем самым, продемонстрировав, что ни у кого ничего не взяла и не украла. На справедливое требование общественности объяснить своё криминальное поведение, Лиза понесла такую пургу, что мало кто дослушал её до конца. Многие, махнув рукой, уходили по своим делам, ушла и Иветта, уловив напоследок слова о том, что Фрейзе с раннего детства собирает волшебные карты, а найти их можно только в самых неожиданных местах, нередко с риском для здоровья и жизни.
– До сих пор ищешь свои волшебные карты? Ты хуже маленького ребенка! – покатилась со смеху Иветта.
– Да-да, – закивала головой Лиза, подсовывая Иветте бутерброд.
– После первой не закусываю, – гордо отвергла бутерброд Иветта. – Я вообще теперь не закусываю, – с тихой злостью заметила она. – Ну, давай, рассказывай! – велела она Лизе. – Как живешь?
– Что рассказывать, Веточка? – смешно скособочившись, ответила Лиза. – Не замужем, детей нет, ухажеров тоже, ну, кроме Мирона. Ты, наверное, его не помнишь, – махнула она лапкой-ручкой, напомнив Иветте неуклюжего хорька. – Он подвозит меня иногда на работу. Я в краеведческом музее завхозом работаю. Лучше ты рассказывай!
– Муж объелся груш, – саркастически ухмыльнулась Иветта. – Из спорта меня попёрли, скрытый порок сердца нашли и кучу разной хрони, что с возрастом должна обостриться. Спасибо маме с папой за гены и заботу.
– Да, что ты, Веточка… – похоже, искренне огорчилась Лиза. – Мне так жаль.
– Не хочу об этом, – сказала Иветта. – Давай, рассказывай ты.
– Что?
– Что хочешь! Хоть про игру свою дурацкую расскажи. Соскучилась я по твоему бреду, не слышала давно.
И Фрейзе рассказала Иветте о старинной карточной игре. По словам Лизы, игра заключалась в поиске особых карт Грандасанго. Чтобы найти такую карту, нужно, говоря современным языком, «выйти из зоны комфорта». Например, пойти утром на работу, а потом вернуться с полдороги, наплевав на выговор за опоздание или прогул, запрыгнуть в первый попавшийся автобус, выехать в незнакомый район, зайти в первый попавшийся подъезд любого дома, открыть (взломать!) рандомно почтовый ящик и… Очень может быть, что искомая карта окажется там.
– Так ты, поэтому в серванте шарила? И поэтому ко мне и сорвалась? – догадалась Иветта. Лиза лишь смущено пожала плечами. – Не верю, что карту здесь нашла.
– Здесь, Веточка, в верхнем ящике, где ручка сломана, – заискивающе улыбнулась Лиза.
– Хм, – Иветта взяла карту в руки и стала рассматривать купола. – Ну, допустим. И что ты с ней делать собираешься?
– Ничего, – вздохнула Лиза. – Пойдет в обменный фонд. Расстегнув бисерную сумочку, висевшую у неё на плече, Фрейзе вынула из неё две жестяные коробки – темно-желтую в серую полоску и зеленую в оранжевых сердечках. Открыв коробку с сердечками, Лиза достала из неё двадцать карт.
– Мой обменник, – с гордостью сказала она. Присмотревшись, Иветта заметила, что все карты были с разными рубашками и по цвету, и по рисунку.
– Они из разных колод? – предположила Иветта.
– Да. Разложив карты в четыре ряда, по пять штук рубашками вверх, Лиза предложила Иветте вытянуть над ними ладонь – ради смеха. Борисова согласилась. Далее произошло нечто странное: карты «упали» Иветте на ладонь! Не все, только две. Но как они это сделали! Упали вверх! Взлетели, слово металлические пластины, притянутые магнитом, и ударили в ладонь со смачным громким шлепком, будто на пол свалился помидор.
– Они тебя выбрали! – захлопала в ладоши Лиза.
– Бред! Что за фокус? – воскликнула Иветта, стряхивая карты на стол.
– Хочешь посмотреть, что за карты тебе достались? – не отвечая на вопрос, сказала Лиза. Она взяла карты в руки. – Смотри, эта колода называется «Аква Олимпик».
По окантовке карты золотыми буквами легла надпись: «Не победа, но участие», рубашка была разрисована олимпийскими кольцами и волнистыми узорами, на обратной стороне вверху стояла цифра «8». На картинке схематично изображался пустой бассейн с трамплином, но вот вода в бассейне была как настоящая – по ней расходились круги, будто кто-то вот-вот, мгновение назад, спрыгнул с вышки и лихо ушёл под воду, не оставив за собой брызг. От воспоминания о спорте у Веты на глаза навернулись слёзы.
– А это колода «Дольче Вита».
Иветта зачарованно разглядывала картинку, где вверху стояла цифра «31», где тоже была вода и… ноги.
– Будто твои ноги нарисованы, правда, Веточка? Действительно, длинные стройные ноги, разделенные узкой полоской голубого купальника, с тонкими щиколотками и аккуратными коленными чашечками очень походили на ноги Иветты, за исключением того, что никогда в жизни девушка из рабочей семьи не имела такого шикарного нездешнего загара, явно морского, а не речного или дачного. Отливающие бронзой ноги, твёрдо стояли на белом песке, попирая пальчиками с накрашенными ноготками золотисто-розовые витые ракушки. Позади ног пенилась сине-зелёная вода, плыла яхта и росли две лохматые пальмы, между которыми раскачивался гамак.
– В чём смысл игры? – неожиданно хриплым голосом спросила Иветта. – Соберешь колоду, и желание исполнится?
– Не совсем. В твоей жизни произойдут перемены. Большие перемены к лучшему.
– И что, я тоже могу найти такую карту? Сыграть в… как его…
– Грандасанго.
– …и выиграть новую жизнь?
– Конечно, Веточка, – горячо откликнулась Лиза. – Главное, не бояться рисковать и быть терпеливой. А! Когда ищешь, обязательно надо петь особую песню, так карты узнают игрока и приходят к нему.
– Какую песню? Эту?
Иветта стала напевать ту песенку, что слышала сегодня, когда проснулась: «Иди, где не ждут, бери, что дают. Колоду собери – жизнь измени…»
Машинально Борисова сняла крышку с давно уже опустевшей сахарницы и вскрикнула от неожиданности. Там лежала карта.
– Вот ты и в игре! С первого раза! – обрадовалась Лиза. – Какая же ты везучая! Один день и у тебя уже три карты, – сказала она, подсовывая Иветте карты «Аква Олимпик» и «Дольче Вита» из своего обменника.
– Откуда она здесь взялась? Ты подбросила? Признавайся! Фокусница недоделанная, морочишь мне голову! – у Иветты чуть не случилась истерика.
Как могла, Лиза успокоила старую подругу, плеснув ей водочки, и объяснила, что она – Лиза Фрейзе, здесь совершенно ни при чём. Это всё Грандасанго! Самую первую карту игроки-неофиты обычно находят у себя дома или среди своих вещей.
– Только вот для коллекции она, наверное, не подойдёт.
– Почему? – резко успокоилась Борисова, подгребая к себе три карты.
– Смотри, – Лиза указала Иветте на маленький значок, что стоял внизу на рубашке карты, найденной в сахарнице.
В овальной рамочке, вплетённой в узор, были нарисованы перекрещенные ружьё и мотыга.
– Прям, как серп и молот, – рассмеялась Иветта.
– Именно, – на полном серьезе подтвердила Лиза. – Это – Эпоха.
И объяснила, что колоды Грандасанго разделены по трём категориям – «Реальность», «Химеры» и «Эпохи». Почти все игроки стараются собирать «Реальность», чтобы поменять жизнь здесь и сейчас, в этом мире. Перекрещенные ружьё и мотыга – это символ конкретной Эпохи, в которую попадёт игрок, если соберёт именно эту колоду.
– Но, – развела руками Лиза, – мало кто готов к настолько кардинальным переменам – к жизни в другой эпохе, даже если с трёх лет и мечтал быть рыцарем или в набеги с викингами ходить.
– Попадёт? – переспросила Иветта. – Как это? В прошлое, что ли перенесётся? – хмыкнула она. – Как на машине времени?
– Перемещение во времени – антинаучная чушь, – с видом знатока заявила Фрейзе. – Нет, если соберёшь Эпоху, то ты не в прошлое попадешь, а в параллельный мир. Похожий на наш, но время другое, – и добавила, почему-то шёпотом. – Этот мир возникнет из небытия, специально для тебя. Вот так!
– Ааа… Ну да! – расхохоталась Иветта. – «Мир, специально для тебя». А это какая чушь? Научная? Даже голова перестала болеть! Иветта и не заметила, как развеселилась и расслабилась. Положительно она была рада визиту Фрейзе. Вот только, что ей надо? Ну, нашла она карту, почему не уходит? Никогда тесно не общались, а тут прямо как родня. Приехала-прилетела… прискакала… где она там живет? На Выхино? Далековато. И почему взгляд у Лизки такой напряженный и хитрый, будто попросить чего-то хочет, но не решается?
– Что тебе нужно? – резко спросила Иветта у Фрейзе, перестав смеяться. От волнения у Лизы запотели очки. Она замямлила что-то успокаивающее, а потом решительно вынула из кармана тысячу рублей и положила перед Борисовой.
– Бабушка твоя, Валерия Ивановна, тоже была игроком Грандасанго и жила в этой квартире. Мы с ней как-то пересеклись, и она проговорилась, что держит коллекцию и обменник в тайнике в серванте. Она умерла, так и не собрав колоду.
– И ты думаешь карты ещё в доме? Фрейзе кивнула.
– Сервант на месте.
– И ты хочешь купить бабушкины карты у меня за тыщу деревянных? Фрейзе снова хотела кивнуть, но остереглась, заметив нехороший блеск у Иветты в глазах и подергивающийся уголок рта.
– Или ты ждала, когда я напьюсь, и тогда ты бы их спокойно забрала?! – заорала Иветта на старую подругу.
– Нет, нет, Веточка, – залепетала Фрейзе. – Эти карты – твоё наследство. Просто разреши мне взглянуть на обменник Валерии Ивановны. Вдруг там есть карта «Лазурный берег» номер «50». Иветта задумалась. Деньги ей сейчас очень были нужны, даже такая ничтожная сумма. Правильно истолковав её молчание, Фрейзе вкрадчиво заметила:
– Тысячу рублей за карту, которая тебе не нужна, а мне без неё хоть плачь. Последняя из пятидесяти четырёх. Третий год ищу. Даже если её там и не окажется, я всё равно отдам тебе деньги, и всё, что мы найдем – твоё. А больше никто не даст, хочешь в Инете расценки посмотри. Иветта молчала, продолжая сверлить Лизу взглядом.
– Грандасанго не любит, когда карты… как товар. Опытные игроки знают, покупая карты – много не соберёшь. Если ты олигарх или магнат какой-то, тогда да, можешь потратиться, нанимая других игроков, чтобы собирали нужную тебе колоду, а так…
– Я подумаю, – перебила словоизлияния Лизы Иветта. – А пока, – Иветта продолжила рассматривать карту из сахарницы, – скажи, как называется эта карта? Что за Эпоха? Радуясь, что конфликт исчерпал себя, так, по сути, и, не начавшись, Лиза заулыбалась, показав кривые зубки:
– Не знаю, Веточка. В семейном каталоге её не помню, а там более двух с половиной тысяч колод описано, да и я ещё десятка два дописала. Дай-ка взглянуть поближе.
Яркая, словно нарисованная маслом, миниатюра. Широкое крыльцо богатого дома, возможно усадьбы. Молодая черноволосая красавица в старинном пышном платье, белом с зеленоватым оттенком, сидит на стульчике в компании двух кавалеров – франтоватых рыжеволосых близнецов. Её обнаженные плечики защищает от солнца широкополая шляпка. От карты веяло аристократическим эротизмом, снобизмом и богатством, что передается из поколения в поколение.
– Мне кажется, может быть, я ошибаюсь, но это – колониальный Юг.
– Что? – не поняла Иветта.
– Смотрела «Унесённые ветром»? – упростила ответ Лиза. Иветта не только смотрела «Унесённые ветром», но даже одноименную книгу читала. Единственную, что ей удалось, а главное – захотелось, дочитать до конца. Иветта Борисова всегда восхищалась главной героиней романа. Вот кто умел брать от жизни всё! Даже чужое…
– Это же Скарлетт! – присмотрелась к карте Иветта. – А это близнецы Тарлтоны, не помню, как их звали. И что? Соберу эту колоду – стану, как Скарлетт О’Хара? Бредятина!
– А ведь и правда – Стюарт и Брент, – задумалась Лиза. – Не знаю, что будет, если собрать. Никто не знает, что будет, если собрать Эпоху или Химеру, – виновато пожала плечами Фрейзе. – Да ты и не соберёшь – ты её нашла, но она тебе не отозвалась.
– А хоть одного человека знаешь, кто собрал бы хоть какую-то колоду?
– Кто же признается. Но одного я всё-таки знаю.
– И кто он?
– Фрейзе Пётр Александрович.
– Родственник твой? Отец?
– Предок.
Перехватив скептический взгляд Иветты, Лиза выбрала из своего обменника карту с потрепанными краями и незамысловатым цветочно-лиственным узором горчичного цвета, в который, как в рамку, вписалось имя «Пётръ Фрейзе». Номер у карты был «4». На лицевой стороне карты в черно-белых тонах мчалась машина, вернее старинный автомобильный экипаж, где сидела дюжина усатых молодцев в пожарных касках и водитель. У экипажа были колёса со спицами и огромные фары. На высоком борту, скрывающем ряды сидений, отчетливо выделялась надпись «Фрейзе и К°».
– Это дубль-карта из коллекции Петра Фрейзе. Он был известным изобретателем автомобилей и предпринимателем. Известным до революции.
«Когда колода собрана и активирована, – объяснила Лиза, – то на рубашке, а иногда и на лицевой стороне всех её карт, возникает имя чемпиона Грандасанго. Такие карты «гашенные», они «вне игры», но они ценны, как напоминание о том, что большие перемены к лучшему возможны. И редки. Большинство чемпионов находят и уничтожают свои дубль-карты, чтоб никто не знал о причинах их успеха».
…Вот уже битый час Иветта с Лизой пытались открыть тайник Валерии Ивановны, спрятанный в недрах серванта между открытой полкой и двумя ящичками для ниток и шпулек. Девушки догадались вынуть ящички, и дело теперь оставалось за малым. Прокрутить крышку тайника влево. То ли дерево так рассохлось, то ли что-то внутри заржавело, но ничего не получалось.
– Давай, я схожу за ножом, – предложила Лиза.
– Ага, за топором ещё сходи и динамитом, – отвечала Лизе Иветта, надавливая сильными руками на крышку. – Лучше объясни, ну вот кто, например, тюремную колоду захочет собирать?
Лиза прыснула от смеха.
– На каждый товар – свой купец. Тюремную колоду собирают те, кто хочет стать вором в законе. Папа говорит, что в 90-е годы отбоя не было от желающих.
– А твой папа, какую колоду собирал?
– Никакую, – потрясла жидкими волосиками Фрейзе.
– А что так?
– Ну, я же говорила, чтобы играть в Грандасанго, нужно быть рисковым и терпеливым, а папа таким не был. Сам признавал, рисковым был, терпеливым – нет. Зато он сохранил для меня почти полную коллекцию «Лазурный берег», которую ещё Пётр Фрейзе собирал для своей дочки, но она, бедняжка, рано умерла.
– Почти полную? Вот как… – заинтересовалась Иветта, не переставая давить на крышку тайника. – А сколько карт ты нашла сама?
– Семь! – с гордостью ответила Лиза.
– И сколько… – «И сколько ты лет собираешь свой “Лазурный берег?”», – хотела спросить у Лизы Иветта, но тут… крак! Крышка тайника отскочила, из краснодеревной тьмы выбрался на свет белёсый паук. В тайнике прятались две пыльные, замотанные в паутину жестяные коробки оливкового цвета. Одна побольше, вторая поменьше.
– С какой начнем? – спросила Иветта.
– Давай с большой. Нет! С маленькой, – попросила Лиза. – Что-то я жутко волнуюсь.
В маленькой коробке оказалось пять одинаковых карт со знакомыми рубашками.
– Твоя бабушка тоже собирала «Дольче Виту»! – обрадовано воскликнула Лиза, на что Борисова лишь презрительно скривилась. – Повезло, Веточка!
– Повезло, Веточка! – передразнила Иветта Фрейзе. – Всего пять штук. А как это ты не знала, что бабушка собирала? – с подозрением спросила она.
– Понимаешь…
…Когда Лиза в первый раз встретилась с Валерией Ивановной, обмена не произошло. Лиза на тот момент имела всего три обменные карты. Мельком взглянув, Валерия Ивановна заявила, что меняться тут нечем и выразила сомнение в том, что у Фрейзе хватит духу и терпения доиграть в Грандасанго до конца. Женщина привела Лизе в пример свою внучку, компанейскую зажигалочку Веточку Борисову, что никогда не сидит дома, и где только не побывала. «Вот кто бы мог сыграть, да она и без карт в жизни хорошо устроится, – сказала она. – Умница, красавица, будущая олимпийская чемпионка по прыжкам с трамплина в воду. А ты, курица домашняя, сколько уже “своих” карт САМА нашла? Ни одной? Я не сомневалась!»
– Вот значит как… – протянула Иветта. – А что это тебя прям всю трясёт, подруга?
У Лизы, действительно, ужасно тряслись руки, и зубы стучали, как от холода.
– Ты ведь помнишь, что последние годы Валерия Ивановна… эээ… плохо себя чувствовала.
– Да, чудила баба Лера знатно, – подтвердила Иветта. – То в милицию пойдёт, расскажет, что соседи у неё яхту спёрли, то на почтальоншу доносы строчит, будто она у неё миллион рублей с пенсии украла.
– Со мной она не общалась, даже узнавать перестала, прекратила всякие обмены, на порог не пускала, но всё равно, слухи, как мухи, – выдохнула Фрейзе, растирая похолодевшие от волнения пальцы. – Друг моего деда, который нас познакомил, и которому она доверяла больше других, рассказал, что видел у Валерии Ивановны несколько карт «Лазурный берег». Номера он по старости не запомнил, помнил только, что точно была карта с двузначным номером, оканчивающимся на ноль.
– И ты думаешь, что найдешь здесь номер «50»? Хм… – Иветта открыла вторую коробку.
Там лежала пачка примерно из сорока разных карт.
– Ищи.
Иветта протянула Лизе всю стопку.
– Нет, нет, – замахала руками Фрейзе. – Я так долго этого ждала, если окажется, что там тридцатый номер или сороковой – меня хватит удар. Давай, ты мне будешь показывать карты по одной? – жалобно попросила она.
– Давай, – охотно согласилась Иветта. – Заодно проведешь ликбез. Что это за карта?
Первой сверху лежала карта с рубашкой цвета червонного золота. На золотисто-красном фоне зажаривался на вертеле дракон, большой сочный плод инжира торчал у сказочной рептилии из пасти, а на самой карте изображена была рама, сваренная из тонкостенных стальных труб.
– Это колода «Магнат Стайл», – легко опознала карту Фрейзе.
Следующей в стопке лежала еще одна карта «Аква Олимпик». Спортсменка застыла на полусогнутых ногах на краю трамплина, рельефные мышцы напряглись, чтобы одномоментно высвободить энергию и толкнуть девушку вперёд. Лицо Иветты помрачнело, но, ничего не сказав, она стала перекладывать карты дальше.
– О! Да это же «Парижск»! – воскликнула Фрейзе, когда очередь дошла до карты с сетчатой рубашкой, цвета почерневшего серебра. – Глазам не верю!
– Париж? – переспросила Иветта.
– Парижск, – поправила Фрейзе. – Легендарная колода, говорят, её собирал Высоцкий. Это Химера. Видишь, значок?
Внизу рубашки карты была нарисована крошечная птичка с кудрявой женской головой, а на картинке бурлил эпический Парижск, точно из песни Высоцкого. Дамы и кавалеры, весёлые и беззаботные, шли по прекрасной улице в мини-юбках и расклёшенных брюках; белое авто с открытым верхом стояло припаркованное под поросшей виноградом террасой. Какой-то мужчина стоял на террасе, но видны были только его руки: красивые сильные руки с бокалом белого вина.
– Что значит Химера?
– Это то, чего никогда не было, то, что существовало лишь в чьих-то мечтах или фантазиях.
Далее последовала еще одна карта из колоды «Пётръ Фрейзе». По горной дороге ехала вереница автомобилей. Поблескивали никелем ручки и бампера; густой черный дым исторгался из выхлопных труб, а колёса поднимали облака пыли. Сверху вилась надпись: «Пробег автомобилей по Военно-Грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис». Тонкий рисунок передавал мелкие детали лучше фотографии. У автомобилей сверкали на солнце фары, а борта местами были тёмными от осевшей грязи.
– Кто выпускает эти карты? – спросила Иветта. – Нет, ну, где-то же должна быть типография, где их печатают! Лиза глубокомысленно указала взглядом куда-то вверх, а потом пожала плечами, скорчила скорбную рожицу и ткнула пальцем куда-то вниз.
– На форумах разное болтают, – заметила она. – А я так думаю – если есть Игра, значит должны быть и Мастера Игры. Вот встретить такого, да расспросить, что, да как, да почему.
– Понятно. Кстати, Лизка, а как долго ты собираешь карты?
Лиза погрустнела.
…В девять лет папа подарил Лизе на день рождения почти собранную колоду «Лазурный берег». Рассказал, что колода уже много лет хранится в их семье, но еще никому не подошла. А дедушка отдал внучке две свои обменные карты – он в юности тоже пытался играть в Грандасанго, и карту «Пётръ Фрейзе». Через месяц Лизе и самой удалось отыскать карту. Это оказалась карта из колоды «Мисс Вселенная». Девочка нашла её в собственном школьном рюкзачке, который зашвырнула на дерево злая и здоровая, как кабан, старшеклассница с ПМС. Никто не захотел помочь Лизе, а в рюкзаке были деньги на проезд и ключи от дома. Юной Фрейзе пришлось самой карабкаться по веткам, а чтобы не так было страшно, она напевала песенку: «Иди, где не ждут».
– Номер десять «Ярмарка антиквариата в Жуан-ле-Пене», – мечтательно зажмурившись, произнесла Лиза. – Вторая найденная карта «Лазурного берега». Нашлась в твоём капюшоне, помнишь, курточка у тебя была синяя с красным? В тот день меня застукали, и раздеваться пришлось… Мне было восемнадцать.
– А первую ты, когда нашла?
Лиза густо покраснела, но нашла в себе силы ответить.
– Тоже в восемнадцать, но на два месяца раньше. В трусах у Мирона, полезла туда рукой и… нашла.
– Ты лезла парню в трусы и при этом пела песню?!
– Я нервничала. Он тоже. Я его успокаивала… и себя, – поджав губы, ответила Лиза.
– Слов нет. Как ты не побоялась связаться с тем уродом?
– Боялась, конечно, но игрок в Грандасанго должен быть рисковым. Без риска никак! – Фрейзе сжала худенькие пальчики в костлявые кулачки, потрясая ими в воздухе. – Да и не было у нас ничего. Мирон так перепугался, когда карта в трусах нашлась, что у него случился приступ астмы.
– А где же ты пропадала тогда два дня? – удивилась Иветта.
– С папой знакомила, – хихикнула Лиза. – Мирон пожаловался на проблемы с мотоциклом, что-то стучало-вытекало, а у меня папа автомеханик, ездили к нему на работу.
– Хм. Что за карту хоть тогда нашла?
– Номер пятнадцать «Велогонка “Париж-Ницца”», – Лиза так душевно улыбнулась, что на мгновение стала почти хорошенькой. – За то время, пока мы с тобой дружили, я собрала семь карт, а потом ты вышла замуж за своего тренера, компания наша распалась, и с тех пор я нахожу только обменники, – грустно подытожила она. – А! Ещё на две удалось поменяться…
Номер шесть «Праздник Сен-Девот в Монако» Лиза поменяла на карту из колоды «Акуна Матата». Для этого Фрейзе пришлось тайно встречаться с одним из служащих северокорейского консульства. Номер сорок «Карнавал в Ницце» удалось поменять на карту из колоды «Мистер Президент». За ней приезжала француженка глубоко бальзаковского возраста, что собирала колоду для молодого бой-френда, начинающего политика. Иветта так заслушалась рассказами Лизы, что не заметила карту, которая будто бы прилипла к её ладони, как намазанная мёдом.
– Она тебя выбрала! – воскликнула Лиза.
– Кто?
– «Красная Луна»!
Большая красная пятиконечная звезда на рубашке карты, восходила на фоне лунных кратеров. По краю шёл узор из колосьев, переплетенных с зубчатыми колёсами. На обратной стороне по белой безжизненной плоти планеты ехал луноход с красной звездой на круглой крыше, оставляя позади себя две полоски следов, на втором плане прилунившаяся красная ракета выпускала из своего чрева вереницу космонавтов с красными звёздами на шлемах.
– Химера… – процедила сквозь зубы Иветта, рассмотрев в сплетении колосьев крошечный овал, в котором был нарисован человечек с птичьей головой и шестью крыльями. – А ведь в детстве я, действительно, мечтала стать космонавтом и просто бредила полётами на Луну.
– «Лазурный берег», – прошептала Лиза, увидав рубашку следующей карты – абстрактный узор в пастельных тонах. – Переверни… только медленно…
Вниз по кривой улочке ехали-летели велогонщики. Напряжённые мышцы ног и рук, сжатые губы, надутые желваки спортсмена на первом плане свидетельствовали, что до финиша ещё далеко.
– «Париж-Ницца», – всхлипнула Фрейзе. – У меня такая есть.
– Вот еще одна, – пряча улыбку, сказала Иветта и медленно, с каким-то садисткам наслаждением перевернула следующую карту.
– «Ралли Монте-Карло», – упавшим голосом сказала Лиза. – Тоже есть.
– И ещё…
Пожилые краснощекие женщины в национальных костюмах на следующей карте держали в руках огромные букеты мимозы, похожие на пламенно-жёлтые водопады.
– «Праздник мимозы в Мандельё»! Пятидесятый номер… – прошептала Лиза одними губами, сняла очки и заплакала от счастья. Иветта протянула Лизе карту. Фрейзе взяла её и держала осторожно, двумя руками, будто она была такой хрупкой, что могла треснуть пополам.
– И что теперь? – спросила Иветта.
– Теперь нужно...
*Продолжении в комментарии к посту*
***
Автор Александра Хохлова Дмитрий Орлов
Источник на Мракопедии - https://mrakopedia.net/wiki/Грандасанго
Локальный Сайлент Хилл
В городке Клэртон, штат Пенсильвания есть тропа, проход на которую строго воспрещен:
"Нарушители будут наказаны" - гласит табличка. Однако, похоже, у Гугла есть пропуск... Делаем буквально один шаг и оказываемся на уже не существующей Lincoln way:
Картина меняется кардинально. Появляется целая улица, с домами и машинами.
Вот такая крипота. Прогуляйтесь сами, вот координаты
История, продолжение которой я хочу узнать на Пикабу...
Как-то утром я ехал в Московском метро на работу, не хотелось залипать в телефоне, поэтому я по привычке изучал людей в вагоне. Передо мной сидел парень в футболке "внутренняя разведка". Мне стало интересно, что за мерч. Начал гуглить, нашел только похожие военной разведки и тд. В это время, парень начал тасовать какие-то карты и через минуту вышел. Несколько карт он незаметно оставил на сиденье. Одну из них я взял. Ждал квеста, но координаты которые указаны ведут в Смоленск. Кто-нибудь попадал в похожую ситуацию?)
Друг познается в чате
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Красный джокер
Я, значит, покурил, (а курю я сидя на пороге балкона) и отправился чистить зубы. Через пару минут возвращаюсь закрыть балкон, и вижу на пороге игральную карту - красный джокер. В доме точно нет карт, а живу на втором этаже. Карта, к слову, нашлась ровно в полночь. Я теперь понять не могу, откуда на моём балконе взялся красный джокер в полночь на 13 число. Может, соседи сверху пересмотрели ТВ-3 и подкинули? Ввожу вопрос в гугле, что это значит, а он мне пишет "нашел карту сбербанка, что делать"... Бля, ну я бы и без гугла разобрался, что с найденной картой сбербанка делать, а вот что с красным джокером?
Ладно, хрен с ней, с мистикой. Сегодня звездопад Персеиды. А в небе облака. Жаль.